Вдруг он замахал руками и знаком попросил закрыть окно, откуда слышался шум улицы. Постепенно лицо его вытягивалось, глаза округлялись. Он недоуменно пожал плечами и быстро передал наушники местному радисту.
      - Ерунда какая-то... Сплошное мычание...
      Действительно, Вадим ничего не мог понять. Мычали коровы, блеяли овцы, слышались плачущие голоса чем-то обиженных ягнят. Он не сомневался, что работает аппарат, потерянный студентами и неизвестно как оказавшийся среди грузов экспедиции. Впрочем, тут нет ничего особенного, и эту возможность Вадим допускал. Но откуда взялись овцы и ягнята, как ящик попал в стадо - совершенно непонятно.
      Начальник радиоклуба слушал передачу с явным удовольствием, затем протянул наушники Зине.
      - Точь-в-точь американский джаз, - и расплылся в широкой улыбке.
      Зина не успела надеть их, как передача закончилась.
      Вадима раздражала довольная улыбка новокаменского радиста. Подумаешь, остряк. Мычание - джаз? Да не все ли равно. Не за этим Вадим проехал чуть ли не две тысячи километров. Как найти аппарат - вот что должно интересовать, и не только Вадима, московских студентов, девушку, сидящую напротив, но и представителя радиолюбительской общественности Новокаменска.
      Заметив недовольство москвича, он сказал:
      - Вы человек не здешний. Понятно? А потому не знаете, что в нашем районе всего лишь один животноводческий совхоз, Любимовский. Понятно?
      - Ничего не понятно. - Вадим потушил горелку в радиостанции. - А может, это стадо на дороге?
      - Стадо! - рассмеялся начальник радиоклуба. - Видали специалист"? обратился он к Зине, как бы призывая ее в свидетели. - Я шесть лет чабаном был. Понятно? А вы говорите - стадо! Это мне-то!..
      Он внимательно прослушал передачу, поэтому точно представил себе картину и в доказательство привел столь тонкие подробности, что сомнения Багрецова постепенно рассеялись. Действительно, "Альтаир" надо искать в Любимовском совхозе, находящемся в пятнадцати километрах от города. На том и порешили.
      Но не так-то легко достать машину. Начальник радиоклуба вызвался организовать поездку в совхоз (куда еще не успели протянуть телефонную линию), звонил в разные места с просьбой одолжить на часок машину - дело чрезвычайно срочное, речь идет о судьбе важнейшего изобретения, - но все машины оказывались либо за городом - отправлены в район, - либо в ремонте. У секретаря райкома комсомола машины не было. У ДОСААФа - тоже. Директор пивзавода обещал дать грузовичок, но только часа через три. Машина уехала за тарой.
      Начальник радиоклуба решил бежать в райком партии и там просить помощи. Он знал, что если расскажет секретарю об этой беде, то получит машину обязательно. Кстати, в таком маленьком городке, как Новокаменск, их было очень мало - по потребности, за полчаса можно обойти весь город.
      Багрецов и Зина остались одни. Немного помолчали, но вскоре разговорились. В первые же десять минут Зина узнала от Багрецова о всех его злоключениях (конечно, кроме истории с часами), искренне посочувствовала ему и, что самое важное для Вадима, одобрила, как она говорит, "благородную цель" путешествия.
      А он, обласканный ее вниманием, яростно доказывал, что в его жизни появился "личный враг No 1", то есть Медоваров. Тупой и непроницаемой стеной встал он на пути, ничтожный бюрократ, заботящийся только о своей выгоде. Позвонил какой-то начальник - нужно устроить племянницу, - и судьба, может быть, очень ценного изобретения решена. Когда еще приведется его испытать? Ждать до будущего года? Нет уж, покорно благодарим, есть справедливость на свете.
      Во всем соглашалась с ним Зина и наконец сказала, что терпеть не может двуличных людей.
      - Вот видите! - обрадовался Вадим, и лицо его осветилось детской улыбкой. - Но некоторые из моих друзей, считают, что я не прав. Начальству, мол, виднее. Да я бы и сам никогда не решился догонять экспедицию, если бы мне русским языком сказали, что "керосинки" не нужны. Но ведь это не так. Они очень понравились начальнику экспедиции, потому он и приказал взять меня. Кого я должен слушать? Его или подхалима Медоварова?
      Зина покачала головой и осторожно, не желая огорчать Багрецова, спросила, не допускает ли он мысль, что Медоваров согласовал свои действия с начальником экспедиции.
      - Бывают руководители, которые сами никогда не откажут, за них это делают подчиненные.
      Багрецов даже привскочил. Мысль показалась ему невероятной
      - Если бы вы знали профессора Набатникова, - горячо заговорил он, - то у вас не оставалось бы сомнений в его прямоте и честности! Афанасий Гаврилович настоящий коммунист. У него слово никогда не расходится с делом. Скажет - как топором отрубит. Он юлить не будет. Позвал бы меня и сказал: "Извини, пожалуйста, с твоей поездкой ничего не выходит. Обстоятельства изменились". Вадим с сожалением развел руками и вновь заговорил с искренней восторженностью: - Видел я Набатникова один раз - и, представьте себе, не могу вспомнить о нем без волнения. Может быть, это по-девчоночьи сентиментально, но я буквально влюблен в него. Даже после того, как он выругал меня.
      По лицу Зины скользила загадочная улыбка. Вадим ее заметил с недоумением.
      - За что же вам досталось? - простодушно спросила она.
      - За многое. Хотел казаться умнее, а потому умничал. Чуть польстил. Вообще, держался не очень естественно. Вот он меня и высек. По-дружески, без свидетелей... Так неужели этот прямой человек стал бы вилять и выкручиваться? Да еще по такому пустяковому поводу - брать радиста Багрецова в экспедицию или нет? - Он взял со стола свою мятую шляпу и, разглаживая ее поля, добавил: Есть чему поучиться у Афанасия Гавриловича. Посмотрели бы на него!
      - Видела.
      - В Москве? - изумился Вадим.
      - Нет, на теплоходе. Интереснейший человек. - И Зина подробно рассказала об этой встрече.
      Если час назад у Багрецова оставались кое-какие сомнения в успехе своего рискованного предприятия, то теперь, после рассказа Зины, они улетучились мгновенно. Прежде всего, подтвердились сведения, что Афанасий Гаврилович прибудет незамедлительно в условленное место, где встретится с Медоваровым. А путешествие до Ростова и обратно в Куйбышев не займет много времени. Багрецов радовался, что его мнение о характере Набатникова полностью совпадает с мнением Зины. Этот человек, даже отдыхая, выискивал интересных людей, полезных науке. Вместе со студентами проектировал фильтр для краски, потом и краске нашел применение. Будил их мысль, наталкивал, подсказывал, помогал искать потерянный аппарат и даже предполагал провести с ним какие-то опыты. "А если так, - решил Вадим, - то Афанасий Гаврилович не может оставаться равнодушным к моим "керосинкам". Конечно, помнит о них. Ну что ж, Толь Толич! За вами долголетний опыт, хитрость, солидное положение; за мной - справедливость... Посмотрим, "золотко!"
      Начальник радиоклуба задерживался - видно, все еще искал машину. Багрецов уже решил, что вторую пятиминутку придется принимать здесь, в радиоклубе, поэтому надо выбрать более подходящую антенну и настроить под нее приемник "керосинки". Он извинился перед Зиной и занялся этим несложным, но кропотливым делом.
      Зина наблюдала за Багрецовым. Нравилась его непосредственность - качество, которое ей казалось редким. Почему-то чаще всего встречались ей люди неинтересные - практичные, чересчур расчетливые, скучные. Не повезло в жизни, оттого в свои двадцать пять лет Зина чувствовала себя не такой уж молодой. Жалела, что пришлось расстаться с Левой, Женей, Митяем. Ребята разные, но все по-настоящему молодые, как и Багрецов - изобретатель "керосинки". "Мальчики, конечно, - ласково подумала она, - а ведь с ними хорошо: милые, бесхитростные друзья".
      Как трудно узнать человека и как больно в нем ошибаться! Вспомнилось позабытое. Виктор был тоже молод, окончил в Москве институт, приехал в Горький. На автозаводе его назначили сменным инженером в один из цехов, где в ту пору Зина работала контролером ОТК. Часто приходилось встречаться с Виктором, вначале в цехе, потом на волжском берегу, в клубе, в кино. Казалось, что Виктор не мог и часу пробыть без Зины. Она трепетно прислушивалась к своему сердцу, боялась, ждала чего-то и наконец убедилась, что чувство ее окрепло, это не просто дружба, а нечто другое, никогда ею не испытанное, тревожное. Даже в цехе, когда Виктор подходил к ее рабочему столу, Зина прикрывала глаза и ей стоило больших усилий различать цифры на микрометре, чтобы не пропустить бракованную деталь. Говорят, любовь бывает слепа. Нет, Зина видела недостатки Виктора, честно предупреждала его, грустила иногда и надеялась на великую силу любви. Судя по книгам, любовь делает чудеса, человек исправляется и начинает новую жизнь.
      Вначале Зина подсмеивалась над гипертрофированной аккуратностью Виктора. Забавно, когда молодой человек, прежде чем сесть на скамейку, вытирает ее платком. Забавно видеть его с зонтиком. Но Зина могла бы не видеть, как он записывает расходы на мороженое или билеты в кино. Все это делалось будто в шутку, но ей эти шутки не нравились.
      Она мало говорила о себе, о семье. Зачем? Виктор заполонил все ее помыслы. Только о нем она думала, мечтала только о нем. Строились планы на будущее. Молодому инженеру дали большую комнату в новом доме. "Можно на велосипеде кататься", - хвастался он Зине. Надо было устраиваться. И Виктор тащил домой все, что ему попадалось по дешевке; коврики, тронутые молью, тюлевые занавески, пожелтевшие от времени, тонконогие столики с бронзовыми украшениями, узкогорлые вазочки для бумажных цветов. Купил у какой-то старухи резной блекло-зеленый шкафчик с головой медузы - стиль "мещанский модерн", бывший очень модным полсотни лет назад. Хлопотливо, как муравей, он устраивал "свой дом", куда должна переехать Зина. Нет, не сейчас, а когда будут куплены еще один шкаф, для одежды, - куда же вешать костюмы? - и диван. Диван Виктор уже присмотрел - зеленый, плюшевый, выцвел немного, но нигде не потертый.
      Зина избегала бывать в своем будущем доме. Заходила раза два и потом долго чувствовала запах нафталина. Она прощала Виктору его слабость к вязаным бабушкиным скатертям, занавескам и коврикам. Смешной коллекционер! Другие собирают марки, открытки, спичечные коробки, а он - цветные тряпки. Не все ли равно! Скоро она все переделает по-своему.
      Но Виктор не торопился. "Знаешь ли, Зинок, - говорил он, - мне еще шубу надо справить. Неудобно в пальтишке бегать".
      Зина с трудом понимала связь между шубой и началом новой жизни, к которой они вместе стремились.
      Наконец все выяснилось. Виктор подружился с одним из инженеров отдела технического контроля и выболтал ему. то, что умело скрывал от Зины.
      "Неустроенная у меня жизнь, Гриша, - жаловался Виктор. - Одно время налаживаться стала - и вдруг все вдребезги... Крушение надежд... А до чего ж я любил ее! Ты знаешь, о ком я говорю?" - "Знаю. Неужто поссорились?" - "Да нет, ссоры никакой не было. Расстанемся по обоюдному желанию. Не подходит она мне". - "Чудно! А раньше подходила?" - "Подробности некоторые выяснились. Семья, то, другое..." - "Насчет ее семьи мы лучше тебя знаем. Потомственные рабочие, всю жизнь здесь работали. Зинушка тревожится - мать больно часто хворает". "Этого я и боюсь. Придется тещу кормить, у Зинки еще сестра есть маленькая. Прорва, никаких денег не хватит. Конечно, Зинка зарабатывает, но ведь ей одеться нужно, не в спецовке же ходить. Неизвестно, сколько времени теща протянет..." - "Мерзавец ты, сквалыжник! Любовь называется!"
      С этими словами Гриша удалился, а на следующий день все рассказал Зине. Он был честен, его возмутил обывательский цинизм Виктора. Разве можно связывать жизнь с таким! Пусть Зина решает.
      И Зина решила. Виктор для нее уже не существовал. Пережить это было не легко. Она замкнулась в себе, стала избегать даже близких друзей, все казались ей такими же, как Виктор. Ребята в цехе боялись смотреть на нее. А хотелось бы - девушка красивая, невольно залюбуешься.
      Вот и сейчас залюбовался ею Багрецов. Заметив, что Зина подняла глаза, резко отвернулся к окну. Неудобно, подумает еще что-нибудь. Впрочем, опасения напрасны - меньше всего он похож на франта, желающего понравиться девушке. Посмотрела бы Надя на него в таком виде...
      Он открыл раму и в недоумении провел перед глазами рукой. Кто это там?
      Улицу пересекал "личный враг No 2". Ссутулившись, тащил он чемодан. Всего три раза видел Багрецов нового друга Нади, а запомнил на всю жизнь. Не спрашивал о нем: боялся, что Надя обидится.
      Но какими судьбами он попал сюда? Багрецову вполне было достаточно Толь Толича, "номера первого".
      За "вторым номером" шли его товарищи. Они тоже были с чемоданами.
      Все стало ясно Вадиму: это о них рассказывала Зина. Три студента: один маленький, в тюбетеечке, другой - вроде борца и еще "этот". Интересно поглядеть на изобретателей, которые теряют аппараты. Зрелище поучительное. Если бы не Надин друг, Вадим посочувствовал бы ребятам: "Ну, потеряли, прошляпили. Совестно, конечно. Ну что поделаешь, с кем беды не бывает?" Теперь, глядя на шагающего малого с рассеянными, подслеповатыми глазами - и чего в нем Надя нашла? - Багрецов испытывал жгучее, мстительное чувство, стыдное и неприятное. Он был уверен, что именно этот кавалер, помня только об очередном свидании с Надей (или с другой девицей, не важно), замечтался, рассиропился, а потому все перепутал и упустил ценный аппарат. "За такие штучки из комсомола надо исключать, - злорадно подумал Багрецов. - Жаль, что не работаешь в нашем институте, золотко, я бы сказал тебе пару теплых слов на бюро". Мысль это отрезвила его мгновенно, от злости не осталось и следа, овладевала холодная ненависть к самому себе. "Докатился! На бюро - и личные счеты... Свинья ты после этого!"
      Трудно было успокоиться. Он крепко сжимал; руки за спиной. Как-никак, а сердце, по выражению Маяковского, не "холодная железка", Вадим это знал не хуже многих.
      Вот идет человек. Из-за него ты потерял самое дорогое. Из-за него ты мучаешься, места себе не находишь, он во всем виноват. Но ты должен протягивать ему руку, вежливо улыбаться, будто ничего не случилось.. Выдержка, Вадим, выдержка!
      Он подозвал к окну Зину.
      - Это они?
      Зина всплеснула руками и выбежала на улицу.
      Багрецов с полузакрытыми глазами перенес радиостанцию на окно, опустился на стул и только тогда почувствовал, что нестерпимо устал.
      ...Встреча, которая так взволновала Вадима, произошла не случайно. Она была предопределена течением событий. По существу, и Вадим и трое студентов занимались одним и тем же делом - поисками. Разница была лишь одна: изобретателю "керосинок" требовалось найти экспедицию, а с нею и Набатникова, студенты же гонялись за "Альтаиром" и Медоваровым, так как без него никто не мог распоряжаться имуществом экспедиции: попробуй взять ящик, не получив согласия Толь Толича!
      Из всего этого следовало бы предположить, что встречу Багрецова со студентами должна быть радостной (Еще бы! Союзники!), но по причинам, уже известным читателю, радость Вадима была весьма относительной. Проснулась затаенная боль и, если хотите, оскорбленное мужское самолюбие. В иные годы оно выглядит наивным, а подчас и смешным, но с ним тоже приходится считаться, особенно в тех случаях, когда требуется объяснить поведение такого не очень уравновешенного героя, как Багрецов.
      Но оставим его в покое - человек действительно устал - и вспомним о других путешественниках. Сейчас они оживленно разговаривают возле своих чемоданов, поставленных посреди тротуара. Солнце палит отчаянно, но никому из собеседников невдомек, что можно войти в прохладную сень Новокаменского радиоклуба и там уже выяснить все интересующие их вопросы.
      Встреча с Зиной искренне обрадовала ребят. Правда, Женя мягко пожурил ее за то, что она приземлилась в Новокаменске: зачем жертвовать своим временем из-за пустяков! Нет, конечно, "Альтаир" не пустяки, но это для членов СНОРИТ, а у Зины есть свои дела, причем не менее важные, чем поиски их аппарата. Зина отмахивалась от благодарностей, говорила, что это ее долг, произносила всякие хорошие слова. Лева даже растрогался.
      - Спасибо, Зин-Зин. Мы вам... это самое... припомним!
      - Сморозил, Тушканчик! - рассердился Митяй. - "Припомним". Кто же так благодарит! Эх ты, голова - два уха!
      Женя поспешил исправить неловкость и рассказал, почему они очутились в Новокаменске. Дело обстояло довольно просто. После того как Митяй узнал, что груз экспедиции отправлен до станции Новокаменск, а также выяснил любопытные, но не очень приятные ему подробности насчет активности радиолюбителей, готовых заняться поисками аппарата, Женя обратился в местный радиоклуб, где получил дополнительные сведения, которые помогли студентам определить путь "Альтаира". Разговор с Москвой также подтвердил это направление.
      Зина порывалась сказать ребятам о Багрецове, но не успела. К подъезду лихо подкатил грузовичок. Из кабины выскочил начальник Новокаменского радиоклуба и закричал, что ехать надо немедленно, машину дали всего лишь на два часа.
      Из беглого рассказа Зины студенты уже знали, где искать "Альтаир", поэтому не заставили себя долго упрашивать - мигом забрались в кузов. Лева на всякий случай вынул из чехла трубки складной антенны - времени до ближайшей пятиминутки оставалось в обрез, придется включить телевизор в пути.
      - Как вы думаете, кого я встретила? - весело спросила Зина, оглядывая ребят, - Ни за что не угадаете.
      Не дожидаясь ответа, она взбежала по ступенькам радиоклуба и скрылась за дверью.
      Путешественники переглянулись, но в ту же минуту лица их вытянулись от удивления. По ступенькам спускался тот самый упрямый парень, которого они не один раз видели в телевизоре. Собственно говоря, тут не было ничего удивительного - ребята знали о цели его путешествия. Но как он попал в Новокаменск и познакомился с Зиной, им показалось довольно странным.
      Встречу с Багрецовым каждый из студентов воспринял по-своему. Журавлихин с некоторой неловкостью. Ему было неприятно и больно смотреть на друга Нади сейчас он вызывал жалость, как аист с подбитым крылом. Нет, не потому, что внешность его была далеко не блестяща - в дороге всякое может случиться, весь облик его, неуверенная, прихрамывающая походка, растерянность и скорбный взгляд говорили о немой покорности судьбе и даже обреченности. Не таким Жене казался Багрецов на экране телевизора. Несколько неудач - и парень окончательно раскис. Неужели это жалкое существо нравилось Наде?
      Поведение Вадима объяснялось другими, более глубокими причинами, чего, при всей своей чуткости и деликатности, Женя пока еще не понимал. Конечно, неудачные поиски экспедиции огорчали изобретателя, кто же с этим не согласится! Но в данном случае как будто бы весьма полезная встреча с Журавлихиным (а с нею и надежда на успех) совсем выбила Димку из колеи. И вот почему: он не хотел быть обязанным Журавлихину, вполне отдавая себе отчет, что это неизбежно, если, конечно, он не откажется от поисков экспедиции Набатникова.
      Спускаясь по ступенькам, Вадим смотрел только под ноги. Чемодан казался тяжелым, дорога до машины невыносимо длинной. Сердце замирало. Мучительно хотелось юркнуть в первый попавшийся переулок, бежать куда глаза глядят, чтобы никогда не встречаться с человеком, который сейчас протягивает тебе руку. Протягивает неизвестно зачем - то ли он просто знакомый, то ли для помощи: "Полезай, друг, в кузов..."
      Выхода нет. Вадим заставил себя улыбнуться, сунул холодные пальцы Журавлихину и тяжело, как мешок с солью, перевалился через борт грузовика.
      Митяй воспринял новое знакомство по-своему. Никакого чувства неловкости он не испытывал, а потому отнесся к Багрецову равнодушно. У самих забот полон рот. Хочешь с нами ехать - езжай, возиться с тобой некогда. Однако после того, как узнал от Зины, что именно Багрецов принял передачу из совхоза, Митяй помрачнел.
      "Еще один Ваня Капелькин, - подумал он. - И, главное, - теперь от него. никуда не денешься. Парню всякие тонкости известны, даже фамилия Толь Толича. Найдет он ящик без нас. Это уж как пить дать".
      И только Лева Усиков с радостью встретил Багрецова. Никакие личные обстоятельства его, как Женечку, не волновали. Надя ему вовсе не нравилась. Зин-Зин куда лучше. Дружбы с таким настойчивым парнем, как Багрецов, истинным борцом за торжество справедливости, - вот чего он хотел бы добиться. И это было вполне понятно - ведь Митяй дразнил его "инспектором" этой самой справедливости. Вопреки мнению своего друга, Лева не опасался конкуренции со стороны радиолюбителя Багрецова. Его ждут дела посерьезнее. К тому же малый он, наверное, честный - не будет вперед товарищей забегать, рассудит по справедливости, как полагается.
      Так думал Лева, сидя в машине рядом с угрюмым Багрецовым. Он всеми силами пытался завоевать его дружеское расположение, но это оказалось делом нелегким.
      Выехали за город. Дорога вела к Любимовскому совхозу.
      ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
      Глава 1
      ПО ЧУЖОМУ МИРУ
      Договорившись с Пичуевым, Борис Захарович должен был заняться проверкой нового астролокатора, созданного для исследования поверхности ближайших планет. Здесь, по соседству с аэродромом, в связи с комплексными испытаниями летающего диска нашли свое место "радиоастрономы" - представители совсем недавно возникшей науки. Они должны были сравнить показания двух систем, то есть мощного астролокатора и сравнительно небольших установок в диске, несколько напоминающих оптические телескопы с телевизионными камерами. Эти аппараты, поднятые за пределы атмосферы, передадут на землю ясное, ничем не затуманенное - ни парами, ни пылью - изображение Луны или какой-нибудь далекой планеты. Управление телескопами - наводка на фокус и прочие операции производится с Земли по радио или же автоматически.
      Такой опытный инженер в области радиотелеуправления, каким считался Дерябин, основательно над этим поработал, а потому был уверен, что признательные астрономы не откажут ему в испытаниях антенной системы мощного радиолокатора, как это предложил Бабкин.
      Борис Захарович отнюдь не считал Бабкина выдающимся специалистом, которому сразу же можно присвоить докторскую степень, без защиты диссертации. Ничего особенного оригинального в его предложении не было, но техник сумел доказать, что оно практически целесообразно и выгодно.
      Эти испытания стали возможными лишь после того, как Поярков поднял потолок летающего диска и сделал так, что он часами мог висеть в ионосфере. Потом чичагинский институт разработал сверхмощный астролокатор, построенный на совершенно новом принципе, что при некоторых переделках позволило применить его для передачи телевидения. Кроме этого, нельзя забывать многолетних исследований Пичуева, без них вряд ли идея Бабкина могла бы осуществиться. А работы Института электроники и телевидения? А других институтов?
      В конце концов Дерябин приходил к естественному выводу" что Бабкин, конечно, парень смышленый, скоро будет хорошим инженером и, вероятно, изобретателем, но пока его идея получила право на жизнь лишь потому, что тысячи людей работали на нее. Так падает сухое зерно в заботливо подготовленную и унавоженную почву.
      Борис Захарович не боялся этого сравнения. Часто в разговорах с молодыми инженерами, если они особенно донимали его какими-либо поначалу многозначительными, но в результате чепуховыми изобретениями, старик брюзжал, глядя поверх очков на чертежи: "Навоз, батенька мой, чистейший навоз!" И когда автор проекта хмурился, успокаивал: "Полезно. Полезно. Без него в хозяйстве нельзя. На тощей земле ничего не растет". Изобретатель моргал растерянно, а Дерябин убеждал его по-отечески: "Дорогой мой, не вы первый, не вы последний. Сколько каждый из нас предлагал ерунды! Скороспелые мысли, хилые проекты, прожекты, "вечные двигатели" - все это необходимейший навоз, подготовка почвы к созданию великолепнейшего изобретения. Признаться, не все мы способны быть сеятелями. Многие удобряют почву, а другие бросают зерна в нее".
      Борис Захарович хорошо, по опыту, знал, что из этих зерен тянутся вверх либо чахлые, бледные травинки, либо упругие, крепкие ростки - эти выживут, несмотря ни на что, - и, развивая свою мысль, доказывал, что настоящее, жизнестойкое изобретение сломает все бюрократические рогатки и обязательно прорвется на свободу.
      Так взламывают молодые побеги твердый асфальт. Так корни горной сосны ломают скалы. Смелая научная идея, если она направлена на пользу человечеству, у нас никогда не погибнет. Она выдержит все: и ледяной холод равнодушных авторитетов, и знойный суховей завистников, к сожалению еще встречающихся в некоторых научных институтах.
      Дерябин часто думал об этом и не мог не радоваться, что у соседей, то есть в институте, занимающемся радиоастрономией, нет ни холодного равнодушия, ни отвратительной зависти к успехам своих коллег.
      Всматриваясь в необычное сочетание сигнальных огней, повисших в небе за аэродромом, он узнавал гигантское сооружение, построенное его друзьями. Совсем низко над горизонтом, похожее на кастрюлю Большой Медведицы, пылало созвездие астролокатора, который представлял собой огромную полусферу, похожую на плетеную проволочную сухарницу.
      Такое устройство позволяло максимально концентрировать посылаемую в пространство радиоэнергию, что было особенно важно для использования предложения Бабкина. Рефлектор с помощью моторов поворачивался во все стороны.
      Вот и сейчас огни созвездия медленно перегруппировывались. Кастрюля как бы опрокидывалась, разливая вокруг светящуюся жижу.
      Позади рефлектора помещалась полупрозрачная кабина. Можно было издали заметить тонкий переплет сферического окна, в нем мелькала чья-то тень.
      Борис Захарович услышал рядом с собой осторожное посапывание - Бабкин пришел. Все было готово к подъему диска, и Поярков звал Дерябина сесть за пульт управления. Вместе с Борисом Захаровичем Бабкин глядел на светящийся шар-кабину, представляя там себя в роли дежурного техника, но не астрономического института, а нового телевизионного центра, который будет построен рядом.
      Он все рассчитал заранее. Постройка обойдется дешево. Тимофей по натуре был осторожен и бережлив. Работая здесь, он убедился, что летающий диск может обслуживать сразу несколько исследовательских институтов. Так почему же "Большой Медведь", как он называл астролокатор, не удовлетворит и астрономов и телезрителей? Конечно, если подойти к этому вопросу по-хозяйски, то можно дневные часы отдать астрономам, а вечерние использовать для телевидения.
      В последний раз окинул он взглядом будущий телецентр и, пригласив Бориса Захаровича, вместе с ним поспешил к Пояркову. Опять должно подняться летающее зеркало. Вот уже несколько дней, как Бабкин видел в диске лишь зеркало. Только зеркало его занимало, хотя внутри диска и находились установленные Бабкиным приемник, телевизионный передатчик и сложные приборы радиоуправления. Все они отошли на задний план. Все это так, пустяки, случайное явление в науке. Чистейший навоз, удобрение, как говорит Борис Захарович.
      В четырехугольной башне института метеорологии расположился командный пункт, откуда посылались радиосигналы, управляющие полетом диска. Телевизоры ждали своей очереди, когда с помощью аппаратов Пичуева, установленных в диске, можно будет принять работу Ленинградского, Киевского или какого-нибудь другого телецентра. На это, собственно говоря, и рассчитывал Пичуев, подготавливая испытания. Было уже поздно, в Ленинграде и Киеве закончились телепередачи, но в связи с просьбой Москвы работа телецентра будет продолжена и организовано дежурство на контрольных пунктах.
      Надя - в который раз - проверяла телевизоры, привезенные ею из лаборатории. Они стояли в необычном месте, на командном пункте, у окна. Через несколько минут инженер Дерябин подаст радиосигнал, приказывая воздушному кораблю покинуть землю.
      Длинное окно стеклянным поясом охватывало башню, отсюда открывался вид на все стороны. Справа темнел редкий лесок, похожий на гребень с выломанными зубьями, слева горели звезды "Большого Медведя", позади белела дорога. А прямо перед Надей расстилалась огромная площадь аэродрома, и на ней пламенело рубиновое ожерелье диска.
      В башне померк свет. Еле заметным накалом тлели контрольные лампы, но зато какими яркими показались Наде многоцветные сигнальные линзы! Драгоценными камнями, освещенными изнутри, горели эти сигналы, напоминая дежурным, что все аппараты включены и готовы к действию. На щитах усилителей, на передатчиках, на специальных приемниках и пульте управления горели самоцветы - зеленые изумруды, темно-красные гранаты, желтые топазы и голубые аквамарины.
      Все это было знакомо Наде. Она не раз бывала в телевизионной студии, из зала аппаратной смотрела сквозь стекло вниз, где под ярким светом прожекторов шел концерт или спектакль. Так же горели сигнальные огоньки. Так же, словно на капитанском мостике, стоял режиссер и в микрофон отдавал приказания.
      Здесь командовал инженер Дерябин.
      - Все готово? - спросил он, оглядываясь.
      Из репродуктора послышался глухой голос Пояркова:
      - Ждем сигнала.
      Надя увидела из окна, как под самым диском на башенке вспыхнуло зеленое кольцо. Загудела сирена. Дерябин нажал пусковую кнопку. Красные огни диска отделились от земли и помчались вверх.
      Гудение прекратилось как-то вдруг, настала такая тишина, что слышно было легкое поскрипывание новых сапог Бабкина.
      На цыпочках он подошел к телевизору, у которою дежурила Надя, и сказал тихо, но внятно:
      - Настройте на Москву. С этого начинаем.
      Перед Надей лежала отпечатанная на машинке программа испытаний. Бабкин не ошибся, прежде всего нужно было проверить дальность телепередачи из Москвы. На экране мерцала знакомая всем телезрителям испытательная таблица. Путь ее стал необычным - из Московского телецентра она принималась наверху, в диске, а оттуда, уже на другой волне, передавалась вниз.
      Надя краешком глаза следила за Вячеславом Акимовичем (торчит на затылке упрямый хохолок). Инженеру было неловко, не по себе как-то. Раньше Надя ему нравилась. Она это быстро заметила и захотела присоединить его - достаточно уважаемого, серьезного человека - к отряду своих многочисленных поклонников, среди которых были мальчишки вроде Багрецова.