Таким образом, летописец, в отличие от митрополита Кирилла, не придает кончине Александра Ярославича масштаба национальной трагедии. Тем более, он далек от мысли, что подобного ему князя больше «не найдется». Новгородский летописец даже не называет Александра «великим», в отличие от его отца Ярослава Всеволодовича и сына Андрея Александровича. О кончине князя Андрея та же летопись пишет так: «В лето 6812 (1304) преставился
великийкнязь Андрей Александрович, внук
великогоЯрослава» (ННЛ). Почему, спрашивается, не сын великого Александра, а «внук великого Ярослава»? Потому что еще в начале XIV века в Новгороде Александра Ярославича не считали ни великим, ни святым, а его деяния казались летописцу незначительными по сравнению со свершениями его отца и сына. Почему же митрополит Кирилл (1242—1281) был так опечален смертью Александра Ярославича? Этот византийский священник, как и его предшественники, прибыл на Русь с целью не допустить сближения католической и православной церкви. Кирилл был канцлером князя Даниила Галицкого и был им возведен на Киевскую кафедру. В отличие от Владимиро-Суздальского княжества, западные земли Киевской Руси вступают в тесный союз с католической Европой. Даниил Галицкий строит города, которые населяет выходцами из Европы, – не православными, а католиками и иудеями. Даниил принимает королевскую корону из рук Папы Римского и поощряет союз православной и католической церкви. Греческую верхушку Русской Православной Церкви подобное положение вещей не могло не беспокоить. Кирилл выступил в качестве троянского коня, предав Галицкого князя. При его участии удалось не допустить союза Галицкой и Владимиро-Суздальской Руси. Скорее всего, Кирилл лично поспособствовал тому, чтобы об анти-монгольских планах Даниила узнали в Орде.
В 1250 году канцлер Галицкого князя прибыл во Владимир для заключения союза между Даниилом и Великим князем владимирским Андреем Ярославичем. Но вместо того, чтобы выполнять возложенную на него миссию по созданию анти-монгольского альянса, он сблизился с Александром Ярославичем. Будущий митрополит руками Александра и ордынцев Неврюя лишил власти сторонника союза с Западом Великого князя владимирского Андрея. После того как Александр с помощью присланной из Орды рати Неврюя стал Великим князем (1252 г.), Кирилл остался во Владимире. На посту митрополита Кирилл все усилия направил на создание союза Северо-восточной Руси с Ордой против католического Запада. Стараниями Кирилла в столице Орды Сарае была открыта православная епархия (1261 г.). В этот альянс должна была войти и Византия, где император Михаил Палеолог (1259—1282) захватил Константинополь (1261 г.) и вел войну с созданной крестоносцами Латинской империей. Михаил Палеолог был типичным византийским правителем: он захватил трон, отстранив от власти и позднее ослепив законного наследника престола трехлетнего сына никейского императора Феодора II. В 1276 году митрополит Кирилл и хан Мэнгу-Тимур (внук Батыя) отправляют совместное посольство во главе с Сарайским епископом Феогностом в Константинополь к византийскому патриарху Иоанну XI и императору Михаилу Палеологу. Посольство должно было заставить византийского императора, который в 1274 году пошел на примирение с католической Европой и подписал в Лионе унию западной и восточной церквей, начать новую войну против католиков. Трудно даже представить возможные последствия антизападного союза Византии, Руси и Орды под эгидой православной церкви. Но этим планам не суждено было осуществиться: ни монголы, ни русские, ни греки не хотели проливать свою кровь за то, чтобы православная церковь одержала верх над католической.
Именно Кириллу или человеку из его близкого окружения приписывают создание «Жития» Александра Ярославича. Почему православная церковь не только не выступила против Орды, но и способствовала укреплению ее власти? Английский историк Джон Феннел объясняет это так: «Ориентация русской православной церкви на Восток объясняется просто. Православное духовенство могло потерять все в результате обострения отношений с татарами и вряд ли много могло приобрести от тесных связей с Западом. Церковь была единственным институтом, который не подлежал переписи, с самого начала церковь была освобождена от уплаты дани и воинской повинности. Когда в 1257 году татарские «численици (переписчики) исщетоша (сосчитали, описали) всю землю Сужальскую, и Рязанскую, и Мюромьскую» и разделили население страны на десятки, сотни, тысячи и десятки тысяч с целью определения числа плательщиков дани и рекрутов для монгольского войска, церковные служители были особым образом исключены из переписи: «Толико не чтоша игуменов, черньцов, попов, криловшан (слуги, церковные судьи, чтецы, певцы или, может быть, просто младшее духовенство) [тех], кто зрить на святую Богородицу и на владыку». Точно неизвестно, включали ли названные категории всех, кто проживал в церковных и монастырских усадьбах, или же они подразумевали любого, кто работал в церкви или монастыре, – во всяком случае, эта запись в летописи явно показывает широкую степень защиты для церковного клира и церковной собственности. Эти привилегии, позднее включенные в различные татарские ярлыки, означали, что православная церковь имела такие свободу и защиту, которые были неведомы другим слоям русского общества. С учетом этих обстоятельств вряд ли можно было ожидать от церкви чего-либо, кроме безоговорочной поддержки Александра в проведении его протатарской политики и создания в его Житии образа великого предводителя православия перед лицом папской агрессии» (указ. соч. с. 154).
На самом деле Феннел льстит Русской Православной Церкви: ее греческая верхушка пыталась внушить прихожанам отвращение к католичеству уже тогда, когда татаро-монгольского ига и «крестовых походов» не было еще и в проекте.
Уже в XI веке православная церковь всеми силами старалась не допустить союза Руси с Западом, призывая паству всячески избегать латинян, в своих нападках на католиков доходя до того, что отрицает их принадлежность к христианской вере. Яркий образчик подобного средневекового мракобесия. – «Слово о вере христианской и о латинской». Его написал игумен самого влиятельного в Киевской Руси печерского монастыря Феодосий, который, разумеется, причислен православной церковью к лику святых. Как следует из самого названия этого произведения, Феодосий противопоставляет христианство католичеству. Он требует от христиан (т. е. православный) «верой латинской не прельщаться, обычая не держаться, и причастия их избегать, всякого учения их избегать, и нравов их гнушаться… Нельзя ни брататься с ними, ни кланяться им, ни целоваться, ни есть или пить с ними из одной посуды, ни пищу их принимать». Почему же, по мнению Феодосия, «латинян» надо сторониться, как чумных или прокаженных? «Все это потому, что неправильна вера их, и не чисто они живут, едят с собаками и кошками, и пьют свою мочу., (далее следует длинный список «прегрешений» католиков в том же духе)» – пишет Феодосий. Но и перечисленные Феодосием многочисленные грехи не исчерпывают все прегрешения католиков. Поэтому Феодосий заключает свои обвинения в их адрес следующими словами: «И других злых дел много у них, развращена и полна погибели вера их. Даже иудеи не делают того, что они творят…»
Другой влиятельный грек Русской Православной Церкви митрополит Киевский Георгий (стал главой Русской Православной Церкви в 1062 году) отличился тем, что выдвинул ни много ни мало, а целых семьдесят (!) обвинений против католиков. Его антикатолический памфлет, озаглавленный: «Состязание с латиной, 70 обвинений», получил широкое распространение на Руси. Аргументы против католичества из этого произведения митрополита Георгия наизусть знали все иерархи русской церкви.
Так что целенаправленная пропагандистская война против католиков началась задолго до падения Константинополя (1204), события, которое историки выдают за свидетельство того, что католическая Европа хотела уничтожить православный мир. Например, Лев Гумилев сравнивает захват столицы Византийской империи «врагами православия» с «внезапной смертью близкого человека». После этого, утверждает историк, «всем мыслящим людям было ясно», что от католиков «милости ждать нечего» («Древняя Русь и Великая Степь», с. 492). На самом деле современники этих событий прекрасно знали, что «крестоносцы» прибыли в Константинополь по просьбе законного наследника престола, для того чтобы помочь византийцам сместить с императорского трона узурпатора. В том, что произошло дальше, целиком и полностью виноваты сами греки, втянувшие своих западноевропейских союзников в междоусобную войну. Об этих событиях повествует памятник древнерусской литературы «Повесть о взятии Царьграда крестоносцами», написанная русским очевидцем этих событий.
Он пишет о том, что в Царьграде царствует некий Алекса, который, ослепив своего брата Исаака и упрятав его сына (своего тезку Алексу) в темницу, захватил трон. Потом Алекса проявил жалость и отпустил Исаака с сыном под честное слово, что они не попытаются вернуть себе царство. Те, в свою очередь, поразмыслив, решили с помощью «дальних стран» вернуть себе трон. Алекса Исаакович тайно, спрятавшись в бочке с двойным дном, бежит на купеческом корабле из Византии к своему зятю – немецкому императору Филиппу. Император решает поддержать своего родственника и испрашивает разрешение Рима. Папа повелел так: «Не воюйте с Царьградом, но так как говорит Исаакович: «Весь град Константинов хочет, чтобы я царствовал», то посадив его на престол, отправляйтесь дальше в Иерусалим, на помощь; а если не примут его, то приведите его обратно ко мне, а зла не причиняйте земле греческой». Однако это указание Папы и императора крестоносцы проигнорировали: «Фряги же и все полководцы их думали лишь о золоте и серебре, обещанном им Исааковичем, а что велели им цесарь и папа, то забыли». Подойдя к городу, Алекса Исаакович и его союзники «с четырех сторон подожгли храмы». Узурпатор Алекса сопротивления не оказал и вернул трон брату (а сам бежал на Русь к Роману Галицкому. – Авт.). Во время этого пожара Константинополь сильно пострадал. В частности, сгорел притвор Софийского собора и был уничтожен огнем центр города. Золото и серебро из храмов и монастырей возведенный на трон победитель изъял для расплаты со своими союзниками. Но это был только первый акт трагедии. Дальнейшее развитие событий вышло из-под контроля. Началось с того, что Алекса Исаакович согнал отца с трона: «Ты, мол, слепой, как же сможешь управлять государством? Я буду цесарем»! Исаак вскоре умер, а народ, возмущенный сожжением города и разграблением монастырей, восстал против его сына. Восставшие венчали на царство простого воина по имени Никола. Алекса хотел ввести в город «фрягов», но ему не дали этого сделать бояре, пообещав поддержать его против народного ставленника Николы. Но, не сдержав своего обещания, бояре схватили Алексу, а вместо него венчали на царство некого Мурчифла. Двоевластие длилось недолго: народ, бросив Николу, разбежался, а Мурчифл схватил его и вместе с Алексой заточил в темницу, надеясь «перебить фрягов».
«Фряги же, узнав, что схвачен Исаакович, стали грабить окрестности города, требуя у Мурчифла: «Выдай нам Исааковича, и пойдем к немецкому цесарю, кем и посланы мы, а тебе – царство Исааковича». Мурчифл и бояре не решились выдать Алексу живым и умертвили его, а фрягам сказали так: «Умер он, приходите и увидите сами». «Тогда опечалились фряги, что нарушили заповедь: не велели им цесарь немецкий и папа римский столько зла причинять Царьграду. И пошли среди них разговоры: «Раз уж нет у нас Исааковича, с которым мы пришли, так лучше мы умрем под Царьградом, чем уйдем от него с позором».
Город обороняли греки и варяги. Но крестоносцам удалось преодолеть стены. «Цесарь же Мурчифл воодушевлял бояр и всех людей, надеясь дать отпор фрягам, но не послушали его и разбежались все». Вся знать во главе с патриархом и цесарем бежали из города, оставив его на разграбление. Заканчивается «Повесть о взятии Царьграда крестоносцами» такими словами: «И так погибло царство богохранимого города Константина и земля греческая от распрей цесарей, и владеют землей той фряги».
Таким образом, современники этих событий на Руси, в отличие от их потерявших память потомков не только не обвиняют римскую курию, а наоборот, подчеркивают стремление Папы и немецкого императора не причинять зла Константинополю. Крестоносцами – фрягами двигала не ненависть к православию, как утверждает Гумилев и иже с ним, а жажда наживы и рыцарская честь. Ответственность за гибель столицы Византии несет не Запад и католическая церковь, а сами греки.
Важно отметить и тот факт, что с падением Константинополя Византия не погибла. Она распалась на несколько самостоятельных государств (три империи и одно царство). Но ни сами византийцы, ни их духовные братья на Руси даже не попытались прийти на помощь Константинополю и освободить его от «врагов православия».
Еще более страшную угрозу для себя православная церковь видела в протестантизме. Реформация, одна из главных идей которой заключается в том, что человеку для общения с Богом не нужен посредник в лице церкви, нанесла католической церкви сокрушительный удар. Не устоял даже такой оплот католичества, как Тевтонский Орден. Лютер в 1523 году призвал рыцарей отказаться от своих обетов и клятв и брать жен. Регент и Главный Канцлер Пруссии выступил с проповедью в поддержку Лютера. Гроссмейстер Ордена Альбрехт Гогенцоллерн сначала стоял в стороне, но в 1524 году решил последовать призыву Лютера, женился и преобразовал Пруссию в герцогство, объявив себя его правителем.
Для православной церкви, которой нечего было противопоставить реформаторским идеям, протестантизм нес смертельную угрозу. Спасение от нее православные иерархи видели в максимальном ограничении контактов русских людей с Западом. Лучший предлог для этого – представить Запад злейшим врагом, цель которого – уничтожение православной веры и самого русского народа.
Новгород был единственным городом на Руси, интегрированным в Европу. Там даже были католические «божницы». Следовательно, он мог стать воротами, в которые идеи протестантизма могли проникнуть на Русь. Поэтому эти ворота в Европу надо было затворить. И в этом интересы Русской Православной Церкви совпали с интересами Московского царства.
2
Деятельность Александра пришлась на период оформления власти Орды над Владимиро-Суздальской Русью. Чтобы скрыть его негативную роль в этом процессе, князю приписывают миссию спасителя «русской земли». Но авторы этой патриотической сказки упускают из вида, что в период феодальной раздробленности, конец которому положило воссоединение русских земель под властью Орды, никакой «русской земли», как единого целого, не существовало. Новгородская земля, которую, собственно, и «спасал» Александр, была самостоятельным государством и Русью себя не считала. В XII – первой половине XIII века Русью называли либо все древнерусское государство, либо Среднее Приднепровье. В XIII веке новгородские летописи называли Русью другие русские княжества, противопоставляя их Новгородской земле. Почему далекие предки современных новгородцев не отождествляли себя с Русью? В Восточной Европе живет много славянских народов. Но русскими их никто не называет. Еще пять столетий назад то же самое можно было сказать и про новгородцев. Тем более, что в составе его населения славяне были в меньшинстве: еще в XIII веке финно-угорский язык был самым распространенным в Новгородской земле. Даже новгородское вече разговаривало не по-русски, а на чудском языке. Исторически Новгород представлял собой группу трех расположенных поблизости родовых общин: двух славянских (кривичей и словен) и финно-угорской мери. Именно эти селения и стали основой трех первоначальный городских концов (районов): Словенского, Людина и Неревского. Кроме того, здесь жили большие общины других народов, о чем говорят названия улиц: Чудинцевой, Прусской, Варяжской.
Москва во времена Александра Ярославича была заурядным городком на окраине Владимиро-Суздальской Руси, и ничто не предвещало, что столетия спустя она подчинит старые центры русской государственности и, оправдывая легитимность своей власти, объявит себя при Иване III не только правопреемником Киева и Владимира, но и третьим Римом. И это притом, что Киев – «мать городов русских» и большая часть бывшей Киевской Руси еще пару столетий находились в составе Польско-Литовского государства, а насильственно присоединенный к Москве Новгород рвался обрести свободу.
После того, как от Киева он отошел к Литве, именно Новгород де-факто стал столицей Руси. Без подчинения Новгорода Москва, даже покрыв на удивление всему миру крыши своих храмов золотом, не могла претендовать на старшинство в русской земле. И тем более нелепо было бы заявлять о Москве как о третьем и последнем Риме.
Новгород должен был быть не только подчинен, но и уничтожен как свидетельство «старины». Пока жила эта новгородская старина, нельзя было вытравить из сознания народа то, что Москва, претендующая на роль центра Руси и православия, достигла своего могущества благодаря союзу с поработителями русских земель. Именно Москва, вопреки исторической правде, должна была предстать в образе победителя Орды и удельного сепаратизма, а Новгород стать предателем общерусских интересов и православной веры, смутьяном, бунтовщиком и заговорщиком. Для того чтобы уничтожить новгородскую «старину», Москва вырубила под корень новгородскую знать, уничтожила новгородскую торговлю с Западом, прибрала к своим рукам обширные новгородские колонии, переселила тысячи новгородцев в другие города. Жители «низовой земли», в свою очередь, тоже не относили Новгород к Руси. Еще спустя двести лет после смерти Александра Ярославича, для жителей Московской Руси новгородцы не были «своими». Не случайно поход Ивана III на Новгород в 1471 году московский летописец сравнил с походом князя Дмитрия на «безбожного Мамая» (Соловьев, СС, т. 3, с. 17).
Новгородцы в войне с московским войском Ивана III рассчитывали на помощь западных соседей: Литвы и Ливонии. Литовцы на помощь не пришли. Тогда новгородцы послали попросить помощи против московской рати у Ордена. Ливонский «магистр» писал Великому магистру в Пруссию, «что Орден должен помочь Новгороду, ибо если московский князь овладеет последним, то немцам будет грозить большая опасность» (Соловьев, СС, т. 3, с. 18). Прогноз ливонского ландмейстера сбылся всего через тридцать лет. В 1501 году Ливония потеряла сорок тысяч жителей убитыми или уведенными в плен русскими. Великий магистр Прусский написал Папе, что «русские хотят покорить всю Ливонию, или если не смогут сделать этого из-за крепостей, то окончательно опустошат ее, перебив и пленив всех сельских жителей, что они уже проникли до половины страны…» (Соловьев, СС, т. 3, с. 123). И это было только началом гибели Ливонской конфедерации. Возможно, Орден и пришел бы на помощь Новгороду. Но только никто уже не мог помочь новгородцам: их сорокатысячное воинство было разбито четырехтысячным полком московского князя на реке Шелонь (1471 г.). Новгородская феодальная республика прекратила существование и была присоединена к Московской Руси. Куда подевалась былинная храбрость лихих новгородских богатырей? Почему праправнуки героев Раковорской битвы были легко разбиты противником, которого они по численности превосходили в десять раз? За полное моральное разложение новгородского войска несет ответственность православная церковь. Наиболее боеспособная сила новгородцев конная дружина владыки не пришла на помощь пешей рати. Причину, по которой полк владыки предал своих, его воины объяснили так: «Владыка нам не велел на великого князя рук поднимать, он послал нас только на псковичей» (Соловьев, СС, т. 3, с. 18). Почему новгородский владыка занял промосковскую позицию? Да потому, что единственной возможностью сохранить независимость для Новгорода был союз с Западом (прежде всего, с Литвой). Православная церковь выступила категорически против союза с «латинянами». Ее экономические и политические интересы, ее возможности по влиянию на умы и настроение народа оказались сильнее стремления новгородского боярства к независимости от Московской Руси.
За решение подчиниться Москве, принятое под давлением церковных иерархов, новгородцы жестоко поплатились.
Но и после присоединения к Москве Новгород не стал русской землей в современном понимании. Для окончательного уничтожения новгородской вольности Москве понадобилось еще целое столетие. Путем многолетних кровавых репрессий и уничтожения новгородской экономики самый богатый и большой город средневековой Руси превратился в заштатный провинциальный городок, в котором о былой славе молчаливо напоминают лишь стены детинца и купола Софийского собора. И еще эпитет «Великий», иногда прибавляемый к его имени. Да и тот обычно употребляют не в прямом смысле, а чтобы не путать с другим Новгородом – Нижним.
Господин Великий Новгород уничтожили не иноземные завоеватели. Новгород никто не завоевывал. Он сам добровольно отдал себя в руки палачей, которые методично и безжалостно истребили Новгородскую землю.
В 1471 году, по словам летописца, Новгородская земля «пожжена и попленена до самого моря».
В 1477 году сто человек самых влиятельных людей города были казнены. Еще сто семей бояр и купцов разосланы по другим городам.
В 1487 году переведены во Владимир пятьдесят семей лучших новгородских купцов.
В 1488 году в Москву пригнали семь тысяч новгородцев. Часть казнили, других отправили на житье в другие города. На их место были посланы из Москвы и других городов бояре и купцы.
Но казней и ссылок было недостаточно для того, чтобы сломить Новгород. Для этого нужно было подорвать его экономическую мощь. Поскольку она зависела от торговли с Ганзой, Москва в 1495 году заключила соглашение с королем датским, который вел войну с ганзейскими городами. Дания обещала помочь царю в войне против Швеции и уступить Москве часть Финляндии за то, что Москва уничтожит главную контору Ганзы – новгородскую. В Новгороде арестовывают всех немецких купцов (40 человек из 13 городов) и отбирают гостиный двор, «божницу» и товары. Купцов спустя какое-то время освободили, но товаров так и не вернули. По поводу этой войны Соловьев с сарказмом написал: «Война кончилась, когда король датский достиг своей цели, сделался королем шведским; что выиграл от этого союзник его, неизвестно» (СС, т. 3, с. 131).
Изгнание ганзейских купцов из Новгорода положило конец балтийской торговле Руси с Западом. Окно в Европу было заколочено. Оставалась маленькая «форточка» – Псков. Ее спустя несколько лет тоже прикроют. В 1510 году из Пскова были высланы триста семей «лучших людей». Псковский летописец прокомментировал это событие так: «отнялась слава псковская». На место высланных псковичей прибыли переселенцы из десяти городов, которым отдали лучшие городские дворы, а псковичей, проживавших в центре города, выгнали из их домов и выселили в посады. В Пскове разместили сильный гарнизон – тысячу детей боярских и пятьсот новгородских стрельцов. Из-за притеснений, чинимых московскими наместниками, иностранцы поспешили покинуть город. В отличие от них псковичам бежать было некуда: «одни псковичи остались, потому что земля не расступится, а вверх не взлететь» (Соловьев, СС, т. 3, с. 231). Внешняя торговля Руси переключилась с Ганзы на Англию. Английским купцам царским указом были дарованы исключительные привилегии, включая право на беспошлинную торговлю (1555 г.). Для торговли с Западом строится порт на Северном море – Архангельск (1584 г.). Усилия, направленные на уничтожение торговли с Германией, принесли свои плоды. В начале XVII века среди судов, прибывавших в Архангельск, уже не было ни одного немецкого.
Завершился разгром Новгородской земли при Иване Грозном, по приказу которого опричники в течение одиннадцати недель бесчинствовали в городе и его волостях в радиусе 200—250 км. Началось избиение новгородцев с «суда», который лично вершил сам царь: «к нему приводили новгородцев, содержавшихся под стражею, и пытали, жгли какой-то «составною мудростию огненною», которую летописец называет поджаром; обвиненных привязывали к саням, волокли к Волховскому мосту и оттуда бросали в реку; жен и детей их бросали туда же с высокого места, связавши им руки и ноги; младенцев, привязав к матерям, чтоб никто не мог спастись; дети боярские и стрельцы ездили на маленьких лодках по Волхову с рогатинами, копьями, баграми, топорами и, кто всплывал наверх, того прихватывали баграми, кололи рогатинами и копьями и погружали в глубину; так делалось каждый день на протяжении пяти недель» (Соловьев, СС, т. 3, с. 541—542). Потом пришел черед новгородской волости. «По окончанию суда и расправы Иоанн начал ездить около Новгорода по монастырям и там приказывал грабить кельи, жечь хлеб, бить скот; приехавши из монастырей, велел по всему Новгороду товары грабить, амбары, лавки рассыпать до основания, потом велел грабить все дома без исключения, дворы и хоромы ломать, окна и ворота высекать. Наконец государь велел выбрать из каждой улицы по лучшему человеку и поставить перед собою. Они стали перед ним с трепетом, изможденные, унылые, как мертвецы…» (Соловьев, там же). Иван Грозный обратился к новгородцам, оставшимся в живых после полуторамесячных погромов со словами: «Жители Великого Новгорода, оставшиеся в живых! Молите Господа Бога…» Это было утро 13 февраля 1570 года. Новгороду никогда больше не суждено будет возродиться и вернуть былое величие. Через сорок три года, после этого погрома в Новгород вступят шведы. И что же? Захватчики, от которых новгородцев якобы в свое время спас Александр Невский, по сравнению с опричниками Ивана Грозного вели себя, как «голубые каски» ООН. В результате присоединения к Московскому княжеству один из богатейших городов мира, второй по величине (после Киева) город Киевской Руси, важнейший торговый партнер Ганзы, был уничтожен. По сути, то, что произошло с Новгородом при Иване Грозном, можно сравнить с тем, что стало с Кенигсбергом после Второй мировой войны. Единственная разница – в Новгороде не было таких разрушений – авиации тогда, по счастью, не было. Но в уцелевших городских стенах не осталось «новгородского духа».
Уничтожение Новгородской старины происходило и в идеологической сфере. Почитание местных новгородских и псковских святых было заменено на канонизированных в Москве. Среди прочих святых, которым теперь обязаны были молиться в храмах по всей Руси, был и «святой благоверный» князь Александр Ярославич. Но новгородцы и псковичи не торопились выносить из домов иконы святых, которым поклонялись их деды и прадеды. Да и не только они. Введение новых святых вызывает недовольство по всей Руси. Как заставить новгородцев, еще не забывших зверств Александра Ярославича и его потомков, почитать его в качестве святого? Внушить, что он их защитник от врагов. А от кого же защитил новгородцев князь Александр? Монголы Новгород ни разу за всю историю ига не разоряли. Остаются западные соседи, столь нелюбимые православной церковью католики.
3
Статус общенационального святого Александр Ярославич получил не сразу после смерти, а только через три столетия, во времена Ивана Грозного. До этого его почитание ограничивалось стенами Рождественского монастыря во Владимире. Именно из этой обители началось победное шествие по Руси святого чудотворца Александра Невского.
Рождественский монастырь был основан в 1192 году Великим князем Всеволодом Юрьевичем как главная обитель Владимиро-Суздальской Руси. Поэтому только ее игумен, один во всей Северо-восточной Руси, имел чин архимандрита, так же как игумен главного монастыря Киевской Руси – Киево-Печерской Лавры. Монахи Рождественского монастыря, находясь под личным покровительством самого Великого князя (и, что тоже немаловажно, по соседству от его двора), могли не заботиться о хлебе насущном. Об этом за них заботились Великие князья владимирские, прилагавшие все усилия для того, чтобы Рождественский монастырь соответствовал своему высокому положению и во всем превосходил другие монашеские обители Руси. В отличие от их коллег, монахам Рождественского монастыря не нужно был трудиться в поте лица или думать о привлечении паствы. Именно поэтому этот монастырь несколько столетий прекрасно обходился без чудотворных святынь. Но благополучие Рождественского монастыря оказалось хрупким. Стоило княжескому двору переехать из Владимира в Москву, как он стал терять свое влияние. Хотя он по-прежнему продолжал оставаться главным монастырем Северо-восточной Руси, рано или поздно первенство должно было перейти к обители, расположенной ближе к столице. И такая обитель появилась. Во второй половине XIV века началось стремительное возвышение Троице-Сергиева монастыря. Особенно возросло его значение и влияние на духовную жизнь Руси во времена Дмитрия Донского.
Троице-Сергиева обитель, основанная Сергием Радонежским, кроме того, что она была расположена намного ближе к Москве, имела и другое неоспоримое преимущество перед Рождественским монастырем. В отличие от Троице-Сергиева, Рождественский монастырь относился к мирским монастырям. По Ключевскому, такими монастырями «князья украшали свой стольный город, свое княжество, чтобы создать прибежище для окрестных обывателей и вместе с тем иметь постоянных богомольцев за себя с семьей и за своих родителей» (СС, т. 2, с. 241). Поэтому в глазах верующих Рождественский монастырь, основанный по воле светской власти, уступал Троице-Сергиеву монастырю, основанному святым, то есть по воле самого Господа Бога.
Первенство Троице-Сергиева монастыря обозначилось накануне Куликовской битвой. Именно к Сергию Радонежскому, а не в Рождественский монастырь отправился Великий князь московский Дмитрий Иванович за церковным благословением перед походом на Мамая. В свете этого события дальнейшая судьба Рождественского монастыря не могла не вызывать у его монахов опасения. В случае победы над Мамаем Великий князь московский мог объявить Троице-Сергиеву обитель главным монастырем своей земли. Для того чтобы сохранить статус первого монастыря, теперь уже не Владимиро-Суздальской, а Московской Руси, монахам Рождественского монастыря надо было найти достойный ответ на вызов, брошенный Троице-Сергиевой обителью. Самый убедительный и эффективный способ – явить чудо. Но чудо происходит не само по себе, а из творящей его святыни. Как правило, это была либо чудотворная икона, либо мощи святого. В Рождественском монастыре не было ни того, ни другого.
