— Классный пестик, — резюмировал он. — Только не поможет он тебе.

— Почему? — живо заинтересовался Сергей.

— Потому, — насупился мальчик.

— Петька, мы так не договаривались, — Коржухин забрал у него пистолет. — Я свое слово сдержал, теперь ты давай рассказывай.

— Ты и правда из Москвы? — вместо ответа спросил Петька.

— Ну, не совсем, — Сергей решил, что, раз он хочет услышать правду, то и сам не должен врать. — Раньше там жил, а теперь в Омске.

— Это ты им рассказывай… — пробурчал Петька. — Ладно, давай так: ты мне показываешь свое удостоверение, а я говорю все, что знаю. Только ты все равно не поверишь…

— Какое удостоверение?

— Известно, какое. Служебное.

— Слушай, не знаю, за кого вы тут нас принимаете, но мы действительно заехали сюда случайно, просто сбились с пути.

— Хочешь сказать, что ты не из органов? А пистолет тогда откуда?

— Подарили, — Сергей только теперь задумался о том, не подставил ли он доктора, демонстрируя «браунинг» мальчишкам.

— Не хочешь говорить — не надо, — Петька поднялся.

— Погоди! Того человека, что жил в этом номере, правда убили?

— Они говорили, будто он уехал, — снизошел до объяснений Петька, — только все знают, что это неправда. На берегу озера видели следы колес его машины, они в воду уходили. Только это все давно было, задолго до моего рождения.

— Я знаю. В 74 году. Мне тогда два года было. И что, с тех пор в Игнатьев никто больше не приезжал со стороны?

— Приезжали. Иногда.

— И что с ними было?

— Говорят, что то же самое, — Петька, стоявший у двери, вдруг повернулся. — Слушай, дядя, бегите отсюда, пока целы. Хоть пешком, но бегите! Хотя… — он безнадежно махнул рукой, — через болота вам все равно не пробраться.

— А кто-нибудь из жителей может показать дорогу?

— Нет, здесь вам никто не поможет.

— Все так запуганы?

— Нет.

— Нет? Тогда почему?

— Потому что тех, кто им хорошо служит, они принимают к себе. Совсем не всех, конечно. Но надеется-то каждый.

— И ты тоже?

— Я — нет. Но у меня родители и брат. Если они узнают…

— Ясно. Ну а все-таки, «они» — это кто? Дробышев, Зверев, Березин?

— Да. И другие тоже. Их уже много.

— Ну а объединяет-то их что? Они — банда? Или, может, секта какая-то?

— Нет.

— Петька, ну что мы с тобой в данетки играем? Каждое слово из тебя клещами тянуть приходится… Скажи, наконец, прямо, кто они такие и чем занимаются. Все равно почти все уже рассказал…

— Все равно ты не поверишь, — безнадежно констатировал Петька. — Приезжие никогда не верят.

— Что, пришельцы из космоса? — усмехнулся Сергей.

— А если бы я сказал «да» — поверил бы?

Сергей на минуту задумался. Конечно, подобная гипотеза выглядела совершенным бредом, особенно по сравнению с версией об обычной уголовщине… но, в конце концов, мало ли фантастических идей рано или поздно воплощалось в жизнь? Однако Игнатьев с его деревенскими улочками, поросшими крапивой и лопухом, торфяной электростанцией, куда топливо возят гужевым транспортом, пожарным на каланче и советским ассортиментом в магазине как-то мало походил на базу высокоразвитой цивилизации, покорившей межзвездное пространство. Пусть все это маскировка, но хоть где-то какие-то следы высоких технологий должны были отыскаться? А если маскировка столь совершенная, то зачем убивать приезжих? И вообще, убивать свидетелей — для сверхцивилизации как-то несолидно. Черт с ней, с моралью, но это попросту нерационально — ведь исчезнувших могут искать, куда как лучше просто подредактировать им память и отпустить подобру-поздорову…

— Вряд ли, — честно ответил Сергей. — По крайней мере, пока своими глазами не увижу доказательства.

— Будут тебе доказательства, только поздно будет, — мрачно посулил Петька. — Хотя… завтра, как стемнеет, приходи к гостинице. Только осторожно, чтоб тебя не выследили.

— И что будет дальше?

— Отведу тебя туда, где сам все увидишь и услышишь. Только обещай мне, что, если отсюда выберешься, сделаешь все, чтобы с ними покончить!

— Само собой, — Сергей ничуть не сомневался, что игнатьевский беспредел должен быть прекращен, кем бы ни оказались его организаторы.

— А сейчас я пойду, — закончил Петька. — За мной не ходи. Если днем на улице встретишь — мы друг друга не знаем.

— Ясно. («Вот ведь, блин, вляпался в какой-то боевик…») Петька!

— окликнул он мальчишку, уже выходившего в коридор.

— Чего еще?

— Они что, правда инопланетяне?

— Хуже, — мрачно ответил Петька и скрылся за дверью.

По дороге к дому Лыткаревых Сергей подумал, что петькин рассказ не подтверждает его гипотезы о двух противостоящих группировках. По словам мальчика выходило, что буквально все взрослое население города на стороне «их». Что, впрочем, вряд ли могло соответствовать истине. Предупредила же их старушка на базаре… и Лида тоже, в первый же день… Да и вообще, не бывает такого, чтобы все — как один. Несмотря даже на царящую в городе советскую атмосферу. Даже и в самые густопсовые советские времена 99.9%, отданных за «нерушимый блок коммунистов и беспартийных», были пропагандистским мифом — хотя и не совсем далеким от истины. Оппозиция, несомненно, есть, и лежащий в его кармане пистолет — весомое тому подтверждение. Просто местные правила игры не допускают борьбы в открытую, и мальчишка попросту не может знать закулисных нюансов — подобно тому как и сам Сергей, бывший октябренком и пионером в позднезастойные времена, не догадывался об антисоветских настроениях собственных родителей.

До дома Лыткаревых он добрался еще засветло и встретился в сенях с Лидой.

— А мы уж беспокоиться начали, — сказала она. — Как дела у Алекса?

— Рентген показал трещину. Доктор решил, что лучше ему пока остаться в больнице.

— Это правильно, — кивнула девушка, — в больнице ему будет лучше.

Во время этого разговора из своей комнаты вышел Лыткарев, послушал с мрачным видом и, не говоря ни слова, вернулся в комнату. «Что, не нравится?» — злорадно подумал Сергей.

Лида принесла постояльцу традиционный ужин, вновь оказавшийся холодным; затем Сергей опять остался один. Сидеть в комнате в одиночестве было совсем уж скучно, и скуку эту не могли развеять даже мысли о грозящей опасности. Другой на месте Коржухина, вероятно, всю ночь не сомкнул бы глаз, испуганно прислушиваясь к каждому шороху; но на Сергея стресс с детства действовал совершенно однозначным образом — вызывал повышенную сонливость. Поэтому он лег почти сразу после ужина, не став, впрочем, раздеваться — на случай, если придется спешно бежать посреди ночи. Пистолет, поставленный на предохранитель, он положил под подушку.

Под утро ему опять снилась какая-то муть. Будто бы он — заключенный, которому удалось бежать из сталинского лагеря, и вот он бежит по лесу — это была не обычная сибирская тайга, а какой-то сказочный лес, с огромными разлапистыми деревьями, торчащими из земли корявыми корнями, переплетающимися над головой узловатыми ветвями, с которых свисали седые бороды лишайников и даже какие-то лианы… Ноги его увязали в болотной жиже, он выбивался из сил, а за ним гнались преследователи — Дробышев, Сермяга и другие. То есть он знал, что это

— они, но внешне узнать их было невозможно — вместо лиц у них были серые морды безобразных чудовищ, оскаленные, бугристые, бородавчатые… Каждый из них был облачен в космический скафандр с большими буквами «СССР» на груди. Как обычно и бывает во сне, Сергей пытался бежать изо всех сил, но ноги его едва двигались. Наконец, когда враги были уже совсем близко, он остановился и приготовился отстреливаться. Но, едва он вскинул свой «браунинг», как понял, что никакого пистолета у него на самом деле нет. Вместо оружия он держал в руке маленький ключик — вероятно, от маленькой дверцы. И как-то вдруг оказалось, что он вовсе не в лесу, а в старинном замке с выбитыми и заколоченными фанерой окнами; винтовая лестница уводила куда-то вниз, и Сергей стал поспешно спускаться, пока не остановился перед полукруглой дверцей, как раз такой, которой идеально подходил ключ. Сергей понял, что это — замок Синей Бороды, и что за дверью — комната с мертвыми женщинами. Тем не менее, топот преследователей уже раздавался выше по лестнице, и Сергей решительно вставил ключ в замок. Мягко зажегся свет; помещение за дверцей оказалось всего лишь внутренностью большого холодильника, почему-то облицованного изнутри белым кафелем. На верхней полке лежала на боку отрезанная голова Алекса и смотрела укоряющим взглядом.

В этом месте Коржухин проснулся, чувствуя себя скорее разбитым, нежели отдохнувшим. В комнате было светло; он опять проспал больше одиннадцати часов. В следующий момент Сергей понял, что в кулаке его зажат какой-то небольшой предмет; он вытащил правую руку из-под подушки и разжал ее.

На ладони лежал маленький ключик.

Сергей очумело потряс головой, полагая, что еще не до конца проснулся. Ключик не исчез. Коржухин откинул в сторону подушку — «браунинг» был на месте.

В следующий момент логика уже подсказала ему объяснение. Очевидно, кто-то положил ему ключ под подушку еще вчера. Вечером он не заметил этого, когда пихал туда же пистолет, а во сне нащупал ключик, что и отразилось в сновидении.

Никто, кроме Лыткаревых, подложить ключ не мог. Очевидно, это сделала Лида — в тайне от отца, не решаясь сообщить интересующие Сергея сведения словами, в буквальном смысле подбросила ему ключ к разгадке. «Если в моем положении уместно говорить о везении, то мне везет, — подумал Коржухин. — Сегодня сразу двое собираются открыть мне местные тайны. Что ж, ключ от двери я нашел, осталось найти дверь от ключа…»

Скорее всего, дверь эта находилась в доме или где-то рядом. Но дом он обошел весь, и запертых дверей не встретил; или это ключ от сарая позади дома? вряд ли, слишком маленький. Что, если ключ — от тумбы стола старшего Лыткарева? Очень даже может быть, размер подходящий. Но прежде, чем Сергей окончательно утвердился в этой мысли, взгляд его еще раз обежал комнату и остановился на сундуке.

Странно, обыскивая весь дом, он даже не подумал заглянуть в сундук, стоявший под боком. Даже не проверил, заперт ли он. А все потому, что сундук стоял в той же комнате, которую выделили постояльцам; сработал подсознательный стереотип, что уж тут-то точно не может быть ничего секретного — стереотип, над которым не раз издевались авторы детективов, начиная с Эдгара По…

Сундук оказался заперт. И ключ подошел к замку.

Сергей поднял крышку. Петли чуть скрипнули; в нос ударил затхлый нафталиновый запах. Сверху были уложены голубые, в незамысловатый цветочек, занавески; что ж, Сергей и не ожидал, что разгадка откроется сразу. Дальше лежало синее ситцевое платье в горошек; под ним — вышитая белая скатерть; еще ниже — упакованное в бумагу длинное мужское пальто (Сергей на всякий случай тщательно проверил его карманы, но ничего не нашел)…

Тут, однако, его изыскания были прерваны настойчивыми домогательствами со стороны мочевого пузыря. На всякий случай покидав вещи обратно и опустив крышку, Сергей вышел во двор, обойдя сидевшую на крыльце с книжкой (интересно, снова По?) Лиду. На обратном пути он встретился с ней взглядом и подмигнул: дескать, намек получен, действую в указанном направлении. Лида слегка улыбнулась и снова поспешно уткнулась в книжку.

Вернувшись в комнату, Сергей нетерпеливо продолжил свои раскопки. На свет были извлечены еще пара платьев, сарафан, женское пальто с меховым воротником, белые брюки, завернутый в бумагу отрез ткани и, наконец, гобелен, изображавший похищение невесты красавцем-джигитом на фоне гор. Больше в сундуке ничего не было.

Сергей недоверчиво ощупал оклеенную газетами внутренность сундука, однако пальцы его нигде не наткнулись на подозрительную выпуклость. В недоумении он уселся на пол среди разбросанных вещей. Могло ли быть, что ключ все же не от сундука и подошел к замку случайно? В принципе, наверное, могло, но слишком уж это маловероятно. Скорее, он что-то все-таки пропустил при осмотре. Сергей принялся заново перебирать старую одежду, выворачивая наизнанку, ощупывая подкладку там, где она была… все тщетно. Он уже был готов пойти к Лиде, предъявить ей ключ и прямо потребовать объяснений, но тут у него мелькнула новая мысль. Может быть, сундук оклеен в два слоя, и газеты — только верхний? А под ними какие-нибудь бумаги, проливающие свет на происходящее. Он достал перочинный нож, выщелкнул лезвие и попытался по возможности аккуратно отделить от стенки газетный лист. Это удавалось плохо, лист был приклеен довольно основательно и отдирался, оставляя обрывки на деревянной стенке сундука. Ничего, кроме стенки, под ним не оказалось. Сергей окинул пожелтевшую от времени страницу рассеянным взглядом. Это была «Правда» за 1952 год; большая статья громила американских империалистов, «развязавших грязную войну против свободолюбивого корейского народа». Сергей усмехнулся. «Свободолюбивый народ», в рабском экстазе переплюнувший даже сталинизм… и ведь люди искренне верили в этот бред… «Джельсомино в стране лжецов», да и только. Забавно, что эту сказку, очень точно описывающую суть коммунистического режима и его пропаганды, написал писатель-коммунист. Полагавший, естественно, что бичует язвы капитализма… поразительно, однако, что бдительные советские цензоры не увидели в этой сказке ничего подозрительного, как это было с вполне правоверно-коммунистическим романом Ефремова «Час быка» или фильмом «Обыкновенный фашизм»…

Сергей напомнил себе, что у него есть более насущные проблемы. Он сунул голову в сундук, более внимательно осматривая газеты — возможно, какая-то из них содержала карандашные пометки, указывающие, где искать? Таких пометок он не нашел, однако обнаружил, что шрифт одной из газетных страниц, приклеенной к днищу, несколько отличается от приклеенных рядом. Он попробовал оторвать эту газету, и это оказалось неожиданно легко — в отличие от прочих, она была лишь чуть прихвачена клеем по углам. Газета была обращена вверх второй страницей; перевернув ее, Сергей увидел доселе скрытую первую.

Это тоже была «Правда», но, в отличие от соседних газет на стенках сундука, не всесоюзная. Это была «Игнатьевская правда», орган горкома ВКП (б), номер от 8 ноября 1947 года — хотя, разумеется, провинциальный большевистский рупор во всем старался копировать центральный: слово «ПРАВДА» было набрано тем же шрифтом, орденов, правда, не было, зато курсивная надпись «Газета основана в 1923 году С.Д. Савицыным (Игнатом)» выглядела так же, как и аналогичная про Ленина. Во всю ширину первой страницы шла огромная, в лучших традициях бульварной прессы, шапка: «ДА ЗДРАВСТВУЕТ 30 ГОДОВЩИНА ВЕЛИКОГО ОКТЯБРЯ!» Ниже помещался снимок, который также казался копией стандартной праздничной фотографии из центральной прессы, изображавшей вождей на Мавзолее. Однако это был не Мавзолей, а простая деревянная трибуна, хотя и забранная кумачом, и лица вождей отличались от известных по кинохроникам. Не вглядываясь внимательно в эти лица — ибо качество черно-белого (теперь уже серожелтого) газетного фотоснимка полувековой давности, естественно, оставляло желать лучшего — Сергей скользнул взглядом ниже, где, так же одними заглавными буквами, хотя и не такими большими, как в шапке, было набрано название передовицы: «ВЕРНОСТЬ ДЕЛУ ЛЕНИНАСТАЛИНА ДОКАЖЕМ НОВЫМИ СВЕРШЕНИЯМИ!» Еще ниже шел подзаголовок: «Речь первого секретаря ГК ВКП (б) тов. Е.М. Дробышева на праздничном митинге».

— Таак, — сказал Сергей. Теперь он, наконец, признался себе, что чего-то подобного и ожидал. Однако здравый смысл тут же снова взял верх. «Должно быть, это его отец. Хотя нет, если отец Е.М., нынешний был бы Е.Е… Тогда дед. Ну конечно, ведь 52 года прошло! Дед. Все сходится.»

Теперь, однако, Сергей внимательней вгляделся в лица на фотографии. Дробышев, как и положено вождю, стоял в центре — определить это не составляло труда, ибо, насколько позволяло судить качество изображения, сходство деда с внуком было феноменальным. «И ничего феноменального, — поправил себя Сергей. — Такое очень даже часто бывает. Я сам в старшем классе был здорово похож на гимназическое фото деда…» Слева от первого секретаря стоял некто незнакомый Коржухину, зато справа во весь свой могучий рост возвышался Зверев, точно так же лысый («Склонность к облысению передается генетически!» — напомнил себе Сергей) и в очках («И к близорукости, наверное, тоже…») А в человеке в форменном кителе, стоявшем третьим слева от Дробышева, трудно было не узнать Березина. И словно для того, чтобы развеять сомнения Коржухина, под фотографией меленьким шрифтом шла подпись: «Руководители партийных и советских органов Игнатьева на трибуне праздничного митинга. Слева направо: Т.А. Сидорчук, В.В. Березин, И.П. Лаптев, Е.М. Дробышев, К.Е. Зверев, С.И. Свинаренко, З.А. Губин».

Четыре фамилии и лица были Сергею незнакомы, однако он уже не сомневался, что, если бы ему довелось пообщаться со всеми представителями игнатьевской верхушки, он бы восполнил этот пробел. Если, конечно, никого из них не шлепнули раньше — 47 год все-таки, до смерти Сталина еще шесть лет оставалось… пять с половиной, точнее…

«Не шлепнули их д е д о в, — поправил себя Сергей. — Тут нет ничего сверхъестественного. Просто город уже полвека в руках одного и того же клана. Должности передаются по наследству. Инициалы совпадают, потому что на Руси есть традиция называть внука именем деда. Внешнее сходство не противоречит законам генетики, продажной девки империализма… или это они кибернетику так именовали? не важно… Однако, между дедами та же разница в возрасте, что и между внуками. Два поколения игнатьевских руководителей женились и заводили детей в одном и том же возрасте? Ну а почему бы и нет, собственно, тем паче что я видел только троих…»

Все это, конечно, было бы вполне логично и убедительно, если бы Коржухин не заглянул еще раз в сундук. И не увидел правее от обнажившегося квадрата днища еще одну газету с неправдинским (невсесоюзно-правдинским) шрифтом. В следующий миг легко отделившийся лист был у него в руках.

Сначала ему показалось, что это второй экземпляр той же самой газеты. Та же композиция, та же шапка, та же фотография… Вот только из названия передовицы исчезла фамилия Сталина. А шапка провозглашала здравицу уже не 30-й, а 40-й годовщине.

Фотография тоже несколько отличалась. Чуть иной ракурс, слегка варьируются позы — Дробышев рукой приветствует демонстрантов, Губин наклонил голову к Свинаренко… но, главное, исчез Т.А. Сидорчук — на смену ему пришел К.Г. Пырьев. Остальное, однако, осталось неизменным. Тот же сорокалетний В.В. Березин. Тот же пятидесятилетний Зверев… Те же и там же, как в ремарках старых пьес…

Третья «Игнатьевская правда» была приклеена уже возле правой стенки. «ДА ЗДРАВСТВУЕТ 50 ГОДОВЩИНА…» «ВЕРНОСТЬ ДЕЛУ КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ ДОКАЖЕМ…» Подписи под фотографией уже не было, но все они, конечно же, были здесь, стояли в том же порядке, от Пырьева до Губина, ничуть не изменившиеся за минувшие — десять? двадцать? сколько еще?! — лет.

Взгляд Коржухина скользнул по началу дробышевской речи. «Товарищи! Сегодня, в день славного юбилея, все мы, как один…» Разумеется, то же самое он говорил и в 1957, и в 1947. Отдельные слова и фразы менялись в соответствии с требованиями политического момента, но в целом это была одна и та же речь — процентов на 95 она совпадала до буквы. Впрочем, тождественность речей вряд ли чтото могла прибавить к тождественности фотографий.

Внезапно открылась дверь. Сергей, сидевший на полу, испуганно вскинул голову, более чем уверенный, что это Лыткарев — хотя доселе Николай Кондратьевич ни разу не заходил в комнату постояльцев. Но это оказалась Лида. Она остановилась, глядя на разворошенный сундук. Сергей вскочил с газетами в руках и шагнул к ней.

— Что это?! — он протянул ей все три листа, ухватив их за углы одной рукой и тыча другой в фотографии.

Лида молча закрыла за собой дверь.

— Теперь вы все знаете, — сказала она.

— Черт побери, я ничего не знаю! Я знаю только, что люди по стольку не живут!

— Они покойники, — спокойно сказала Лида.

— Их хотят убить? — Сергей, цепляясь за свой здравый рассудок, предпочел истолковать ее слова в том смысле, в котором их используют герои боевиков.

— Кто может их убить, если они уже мертвы? — Лида словно бы говорила о всем известных и даже наскучивших вещах. — Березин застрелился в тридцать восьмом. Зверев умер в сорок третьем. Дробышев

— в пятьдесят первом.

— Бред, — сказал Сергей со всей убежденностью, на которую был способен.

— В большом мире такого не бывает? У нас тоже детей учат в школе, что этого не может быть, хотя все в городе знают, что это есть. Но, наверное, и в большом мире тоже? Вот и Эдгар По пишет… правда, у него много неточностей…

— То, что пишет Эдгар По — байки! Выдумки! Исключительно с целью пощекотать нервы читателя! Там нет ни слова правды!

— Но ведь если бы о вас и о том, что с вами здесь происходит, написали книгу, про нее сказали бы то же самое, — логично возразила Лида.

— Ну хорошо, — Сергей постарался взять себя в руки, прошелся по комнате, вернулся и снова встал перед Лидой, скрестив руки на груди. Газеты он бросил в сундук. — Они — покойники. Примем, как рабочую гипотезу. И каким же образом эти покойники могут ходить и разговаривать?

— Не знаю, я не разбираюсь в черной магии, — ответила Лида тем же тоном, каким ее современницы в Москве или Омске говорят «я не разбираюсь в компьютерах».

— А почему вы вообще считаете, что они — мертвецы? Их что, хоронили? Ну так это могла быть инсценировка…

— Нет, не хоронили. Их смерть держали в тайне, но со временем об этом стало известно…

— Отлично! — к Сергею возвращалась уверенность. — Значит, вы считаете их мертвецами только на основании слухов? Ну и потому, что они не старятся, конечно… — добавил он уже менее уверенным тоном.

— Нет, потому, что они на самом деле мертвы, — терпеливо объяснила девушка. — Они не дышат, у них не бьется сердце…

— И при этом они с аппетитом едят и пьют, — саркастически закончил Коржухин, вспомнив чаепитие в мэрии.

— Они не едят, — возразила Лида.

— Я видел своими глазами, как Дробышев уминал бутерброды.

— Они могут сделать вид, что едят. Они способны жевать и глотать. Но потом эта пища выйдет из них, непереваренная. Они в ней не нуждаются.

Сергей припомнил сцену в мэрии поподробнее. Действительно, мэр не производил впечатления человека, завтракающего с аппетитом. Его челюсть ритмично двигалась вверх-вниз, как у автомата. А Зверев, кажется, и вовсе не притронулся к своим бутербродам.

— Они и вкуса-то не чувствуют, — добавила Лида.

— А чего они еще не чувствуют? — Сергей надеялся подловить ее на каком-нибудь противоречии.

— Боли. И запахов. Зато они видят в темноте — не так хорошо, как днем, но лучше, чем обычные люди. А днем они видят почти так же, как живые, только все краски кажутся им тусклыми. И осязание… тоже как бы тусклое. Как будто сквозь перчатку.

— Откуда вы все это так хорошо знаете? — усмехнулся Коржухин.

— Живя рядом с ними, трудно этого не знать, — печально вздохнула девушка.

— Они сами вам рассказывали?

— Да. Не самые главные из них, конечно…

— А их вообще много?

— Уже около сотни.

— А все население Игнатьева?

— Примерно две тысячи.

— И каким образом происходит пополнение рядов? Они кусают нормальных?

— Нет, — Лида даже улыбнулась столь нелепому предположению, но улыбка сразу погасла. — Человек должен умереть, неважно какой смертью

— главное, чтобы тело осталось более-менее целым. Потом они проводят с трупом какой-то обряд, и он становится, как они.

— Но на самом деле, разумеется, в мертвое тело вселяется демон? — Сергей продолжал саркастически усмехаться.

— Нет, они остаются собой, — серьезно ответила Лида. — Прежняя личность сохраняется. Если со времени смерти прошло не слишком много времени и тело не слишком повреждено.

Оговорка про время Сергею понравилась.

— Вам известно, что такое клиническая смерть? — спросил он торжествующе.

— Да, но это тут ни при чем, — ответила Лида с некоторым уже раздражением. — Что, пережившие клиническую смерть перестают стариться? Или нуждаться в пище? Говорю же вам, они на самом деле мертвы!

— Вы все время говорите, что они не едят, но не говорите, что не пьют, — проницательно заметил Сергей. — Что же они пьют, неужто водку?

— Да, — серьезно ответила Лида.

— Не, такое может быть только в России! Наш кошмар сам собой превращается в фарс. Водка в качестве живой воды!

— Ничего смешного, — рассердилась Лида. — Водка предотвращает разложение. Летом в жару им нужно два стакана в день. А зимой, если надо выходить на улицу — три.

— Зимой-то с какой стати? — удивился Коржухин. — Мертвецам для сугреву? Или у вас тут и зимы не как у людей?

— Зимы у нас сибирские, морозные. Здесь водка играет уже другую роль — без нее тело просто замерзнет, превратится в ледышку.

— Поняятно, — потрясенно протянул Сергей. — Вот о чем никогда не задумывались авторы ужастиков про всяких зомби и вампиров. Действительно, внутреннего подогрева-то нет… Н-да, слышал я, что антифриз пили вместо водки, но чтобы наоборот…

В этот момент новая мысль пронзила мозг Сергея. Он вспомнил водочную батарею на кухне, вспомнил, как зашел в комнату Лыткарева и застал того лежащим без движения с бутылкой… неживым.

— Лида! — выдохнул Сергей, глядя на нее почти с ужасом. — Выходит, ваш отец тоже?…

— Да, — она опустила глаза. — Теперь вы верите, что я знаю, о чем говорю?

— Да, — коротко ответил Коржухин, уже не зная, во что ему верить. Немного помолчав, он спросил: — А больница? Барлицкий не из них?

Лида посмотрела на него.

— Нет, — сказала она. — Пока Алекс под его присмотром, ему ничего не грозит.

— Но в больнице тоже есть… эти, — возразил Сергей.

— Да, среди медсестер. Но они не ослушаются доктора.

— А откуда у доктора такая власть?

— Он единственный хирург в городе.

— А что, им тоже нужны хирурги?

— Да… не знаю… наверное. Отец не рассказывал мне всего. Но доктора они не тронут. В больнице распоряжается он.

— Ну допустим… — Сергей решил отложить поиск теоретических ответов на потом, а пока что заняться практическими вопросами: — Значит, на починку нашей машины рассчитывать не приходится?

Лида пожала плечами:

— Наверное, ее разобрали неспроста. Я сразу же сказала вам, чтобы вы уезжали. Теперь уже поздно.

— Черт побери, но мы хотели уехать! И уехали бы, ничего не узнав! Да и вообще, даже если бы мы что-то рассказали во внешнем мире — нас бы просто приняли за сумасшедших! У этих ваших зомби, должно быть, совершенно сгнили мозги, если они всего этого не понимают!

— Я не знаю, что у них на уме. Мне они не докладывают… — Лида вдруг к чему-то прислушалась.

— Кажется, отец идет, — сказала она и быстро выскользнула в коридор.

Оставшись один, Сергей принялся поспешно кидать вещи в сундук. Если Лыткарев войдет сейчас… черт, теперь он понимал, почему на их двери нет щеколды.

Однако никто не вошел. Сергей, с бешенно бьющимся сердцем, захлопнул крышку сундука и уселся на кровать. Кажется, где-то в доме спорили два голоса — очевидно, Лыткарев и Лида — но слов разобрать он не мог.

Коржухин вынул «браунинг», покачал в руке. «Классный пестик, но тебе не поможет», — так сказал Петька. Небось, имел в виду, что на мертвецов нужны серебряные пули…

Да какие они, к дьяволу, мертвецы! Чушь это все. Петька, наверное, искренне в это верит, и Лида тоже… но он-то разумный, здравомыслящий человек. Рациональное объяснение всегда существует, и, более того, является единственно верным.

Если отбросить версию, что все это — какой-то немыслимый розыгрыш

— в конце концов, и экземпляры газет можно ведь напечатать, а потом состарить реактивами… Тут Сергей вспомнил, что так же рассуждал и его предшественник четверть века назад. Рассуждал и погиб. Коржухин достал из кармана куртки грязный расползающийся блокнтот. «То ли я схожу с ума, то ли это какой-то грандиозный розыгрыш… Сегодня побывал на местном кладбище — там действительно нет…» Сергей понял, чего там нет. Нет могил людей с фамилиями Дробышев, Зверев, Березин и так далее — начиная где-нибудь с конца прошлого века, когда отошли в мир иной их родители. Или здешние руководители — не местные? Нет, наверняка местные — не найди тот неизвестный могилы их предков, у него бы не было повода для удивления.

Ну хорошо, допустим, им действительно больше ста лет, что не мешает тому же Березину выглядеть на сорок. И они прошли через какую-то процедуру, с точки зрения несведущего человека похожую на смерть… Вероятно, в результате существенно замедляется дыхание и сердцебиение, и кровь… наверное, они перестают быть теплокровными. Крупные рептилии ведь живут очень долго, гигантские черепахи, например

— хоть и не триста лет, как в сказках, но больше ста — запросто. И как-то Сергею попалась статья, что, если бы удалось понизить температуру тела человека на несколько градусов, продолжительность его жизни тоже выросла бы в разы. Статья, правда, была в каком-то достаточно бульварном издании, тогда он счел ее очередной чепухой безграмотных журналюг… Но все же эта версия выглядела куда более научной, чем страшилки о мертвецах. Да, наверное, они как-то стали холоднокровными. Поэтому, кстати, в городе не принят обычай рукопожатия — должно быть, он был искоренен еще в те времена, когда они, по словам Лиды, скрывали свою «смерть»; но кто-то, конечно, когда-то к ним все-таки нечаянно прикасался, и холод их тел вызывал у непросвещенных игнатьевцев мысль о покойниках.

Сергей все больше успокаивался; он чувствовал себя, словно путник, успешно выбирающийся из зыбкого болота на твердую почву. Его жизнь по-прежнему была в опасности, и он имел весьма смутные представления о том, как отсюда вырваться, однако куда важнее было то, что место мистической чепухи заняла научная гипотеза. Хотя, конечно, трудно понять, как столь эпохальное открытие могло быть сделано в таежной глуши. Может быть, здесь встречается какое-то уникальное химическое соединение? Скажем, в озере… Но в любом случае, не Дробышев же со Зверевым его обнаружили.