Этот мертвый взгляд словно вернул меня к реальности, напомнив, что проблемы не кончились. Я посмотрела в иллюминатор.

На нас шла сплошная стена воды. Высотой, наверное, локтей тридцать, если не больше. Ее слегка вогнутая поверхность глянцевито лоснилась, а наверху кипела ярящаяся пена.

Я слышала топот бегущих по коридору и палубе ног. Когда я отвернулась от иллюминатора, капитана уже не было видно. Мне совсем не хотелось оставаться в каюте с тремя мертвецами и выбитой дверью, но времени на поиски иного прибежища, похоже, не оставалось. Я упала на койку и кое-как затянула ремни.

Затем я услышала шум, словно где-то закипали тысячи больших котлов. А затем корабль осел вниз, резко завалился набок и помчался вверх. У меня перехватило дыхание от этого кульбита, ремни врезались в тело. С треском распахнулись дверцы шкафа, в коридор, звеня и кувыркаясь, вылетела миска, а за нею туда же покатились трупы…

Если бы у нас были мачты, нас бы наверняка опрокинуло. Но без них центр тяжести находился куда ближе к килю. Поэтому уже на гребне волны бриг выровнялся, а затем завалился на левый борт и помчался вниз по спине волны. Ощущение было такое, что мы валимся в пропасть. Мои крылья непроизвольно напряглись, словно пытаясь удержать меня в воздухе…

Наконец жуткий спуск с горы закончился, но оказались мы отнюдь не на равнине. Таких огромных валов больше не было, но за авангардом шквала шел шторм.

Хватаясь за стены, я все-таки выбралась из своей каюты. Шторм может затянуться на несколько дней, и оставаться все это время среди трупов и размазанной повсюду крови… Оказавшись в кренящемся с боку на бок коридоре, я услышала, как в конце его со скрипом распахивается дверь. Затем корабль завалился на другой бок, и дверь захлопнулась. На следующей волне все повторилось. Шарахаясь зигзагами от стены к стене, я поспешила туда.

На сей раз мне наконец повезло. Каюта и впрямь оказалась пустой, хотя и не нежилой — как видно, она принадлежала убитому мной пассажиру. Я вошла внутрь и заперлась.

В этой каюте я провела три дня. Все это время шторм продолжал бушевать, и за эти дни я не видела ни одного аньйо, как, разумеется, никто не видел и меня. Мне даже не пришлось выбираться за водой — хоть предыдущий хозяин помещения и оказался достаточно невежествен, чтобы верить, будто убийство крылатой может остановить бурю (а может, просто нашел удобный повод сорвать злость), но в практической сметке ему трудно было отказать: он умудрился запасти здоровенную бутыль воды, и, когда я ее нашла, в ней оставалось еще пинты четыре. Что до еды, то во время этой жуткой качки одна мысль о таковой вызывала у меня дурноту. Так что из каюты я выходила только, чтобы… ну, вы понимаете. Кстати, это тоже непросто делать в шторм.

К вечеру третьего дня буря вроде бы начала стихать. Дождь уже не хлестал в иллюминатор, который, правда, периодически окатывало пеной волн, но и те уже словно подустали и исполняли свою работу только по обязанности, без прежнего энтузиазма. Я валялась в полудреме, пристегнутая к койке, и тщетно пыталась заснуть: больше делать все равно было нечего. Корабль в очередной раз задрал нос, карабкаясь на волну, потом скользнул вниз…

И вдруг койка резко толкнула меня в ребра, и я не столько даже услышала, сколько всем телом ощутила раздирающий треск. Мне не надо было объяснять, что это значит. Отбросив ремни, я кое-как оделась, подхватила шпагу и выскочила из каюты. Из дверей слева и справа высовывались встрепанные головы, кто-то спрашивал, что случилось, кто-то выскакивал в коридор полураздетым…

Когда я выбежала на палубу, бриг уже заметно опустил нос и с каждой секундой зарывался все глубже. Если бы скала, на которую мы напоролись, подвернулась нам в более спокойную погоду, корабль бы так и остался на ней, как насекомое на булавке, и мог продержаться в таком виде довольно долго; но в шторм следующая же волна сняла нас с рифа, обнажив здоровенную, судя по скорости погружения, пробоину в носовой части… Воистину это был несчастливый рейс!

Колокол трезвонил как сумасшедший, полуголые пассажиры в панике метались в полумраке по мокрой кренящейся палубе. На меня, узнав, зыркали безумными глазами — как я сказала, в эти три дня меня никто не видел, и, должно быть, на судне и впрямь решили, что меня унес дьявол. Но теперь уже никто не пытался сводить со мной счеты.

Кто-то не удержал равновесия и с криком свалился за борт, но на это не обратили внимания. Матросы, подгоняемые отборной бранью капитана, готовили к спуску шлюпки, пинками и кулаками пытаясь навести порядок среди рвущихся туда пассажиров. Грохнул выстрел, чье-то тело свалилось под ноги дерущихся, его топтали…

У меня пропало всякое желание лезть в эту кучу-малу; я просто стояла, держась одной рукой за фальшборт, и смотрела, надеясь, что после первой волны паники они успокоятся. Вдруг из двери, ведущей на корму, донесся громкий женский крик. Затем на палубу выбежала девчонка, дочь толстой купчихи.

— Помогите! — кричала она. — Там моя мама, у нее сломана нога, она не может выбраться! Помогите ее вынести, кто-нибудь!

Ей уделили не больше внимания, чем свалившемуся за борт; когда она пыталась схватить кого-то за руку, ее просто отшвыривали. Тут она заметила, что я стою без дела, и вцепилась в меня мертвой хваткой.

— Помоги мне! Надо спасти мою маму!

— Даже если б я и хотела, чтобы сдвинуть ее с места, понадобится пять таких, как я, — ответила я, пытаясь отодрать ее от себя.

— Эй, девчонки! — крикнул пробегавший мимо капитан. — Быстро в шлюпку! Корабль вот-вот потонет!

— Моя мама! Я никуда не пойду без моей мамы!

— Поздно, ее уже не спасти! Не видишь, что делается?!

В самом деле, волны уже перекатывались через бак, и удерживать равновесие на палубе становилось все труднее. Две шлюпки уже отходили от корабля слева и справа, причем они отчалили в такой поспешности, что в них остались свободные места; несколько аньйо пытались догнать их вплавь. Остальные дрались за место в оставшихся шлюпках, и я только сейчас поняла, что их две, а не четыре. Очевидно, две мы потеряли во время шторма. Кажется, мое решение дождаться, пока восстановят порядок, было опрометчивым.

Капитан схватил дочь купчихи за локоть, но она вырвалась и, оскользаясь на досках вздымавшейся все круче палубы, побежала вверх к корме. Капитан ругнулся, бросил короткий взгляд на шлюпки, а затем побежал следом. Они оба скрылись в кормовой надстройке.

Я подумала, что, если надеюсь занять место в шлюпке, это мой последний шанс, и, отпустив борт, в несколько прыжков вклинилась в толпу. Кто-то обернулся, узнал меня; мелькнуло перекошенное злобой лицо, занесенный кулак… Я успела увернуться, но тут же получила удар ногой и отлетела на палубу.

— Скоты! — Я поднялась на ноги, готовая броситься на них со шпагой, но в этот момент корабль издал протяжный вздох — это вырвались остатки воздуха из носовых отсеков, — и нос стремительно ушел под воду, а корма задралась почти вертикально. Лодка, которую не успели спустить, опрокинулась; пассажиры и матросы покатились кубарем в воду, и я вместе с ними.

Вынырнув из мутной волны, я увидела рядом аньйо, цеплявшихся за перевернутую шлюпку, но я знала, что первым делом надо отплыть подальше от корабля, иначе затянет в воронку. Я перевернулась на спину. Надо сказать, что обычным образом мне плавать трудно — когда крылья оказываются над водой, центр тяжести смещается и голова уходит под воду. Зато на спине или в подводном плавании мне нет равных: один взмах крыльями в жидкой среде посылает меня вперед на добрый десяток локтей. Правда, крылья в таком режиме быстро устают.

В несколько взмахов я оказалась на безопасном расстоянии и, подняв голову, увидела, как корма «Звезды тропиков» уходит в пучину. В следующий миг волна скрыла от меня место катастрофы, но я слышала крики увлекаемых в водоворот аньйо. Обернувшись в другую сторону, я увидела на гребне следующей волны плывущую прочь шлюпку. Когда волна подняла меня, а шлюпку опустила, я заметила, что там имеется пара свободных мест, и поплыла следом. Шпаги у меня уже не было, но я надеялась, что теперь, когда уже не надо бороться за место, меня примут на борт.

Недостаток плавания на спине — не видишь, куда плывешь; перевернувшись, чтобы оценить расстояние до шлюпки, я вдруг обнаружила ее совсем рядом и встретилась взглядом с Каайле, сидевшим на руле. Мне показалось, что он улыбается мне. Я тоже улыбнулась ему — к черту старые обиды, теперь мы все, потерпевшие крушение, должны помогать друг другу выжить… И в этот момент в руке у него появился пистолет.

Я не сразу осознала, что улыбка была вовсе не улыбкой, а скорее оскалом. Промедли я еще долю секунды — и вы бы не читали этих строк. Но я все же успела нырнуть за мгновение до того, как он нажал на спуск. Работая крыльями, я ушла в глубину, хотя это была излишняя предосторожность — никто не смог бы разглядеть меня сквозь мутную воду да еще в сумерках. Я плыла под водой, сколько могла, пока в ушах не начало звенеть и грудная клетка не забилась в агонии. Когда я наконец вынырнула, жадно и тяжело дыша, лодка была далеко.

«Без паники, — сказала себе я. — Раз мы наткнулись на риф, наверное, где-то поблизости есть и суша».

Вытягивая шею — что, конечно, было смешно, учитывая, что меня качало на волнах высотой минимум в три моих роста, — я огляделась вокруг, но нигде не было признаков земли, да и трудно было что-то разглядеть в сгущающейся тьме. Возле места крушения еще виднелись головы нескольких аньйо, какие-то доски и мусор, но эти доски были слишком мелкими, чтобы соорудить что-то вроде плота, и я не поплыла в ту сторону. «Ладно, — решила я, — раз уж я все равно не знаю, куда плыть, самое разумное — отдаться на волю волн и максимально экономить силы».

Не скажу, что мне не было страшно, но, знаете, была у меня в глубине души какая-то уверенность, что я выберусь из этой передряги. Как неудачный детский опыт так и не внушил мне страха перед прыжками с высоты, так и предыдущие злоключения лишь укрепили меня в мысли, что какой-нибудь выход отыщется. Если уж говорить о чувствах, то я испытывала скорее злость, чем страх. Злость, что мне опять придется потерять невесть сколько времени, а пришельцы, быть может, уже готовятся к отлету из нашего мира…

Окончательно стемнело. За тучами не было видно ни звезд, ни лун, и, пройди теперь спасительный корабль в полусотне локтей от меня, я бы, наверное, его не заметила. Волны мягко поднимали и опускали меня; расправив под водой крылья, я легко держалась на поверхности, и лишь изредка какой-нибудь особо наглый гребень окатывал пеной мое лицо, так что приходилось отфыркиваться и отплевываться. Тем не менее со временем я почувствовала отрыжку от горько-соленой воды. Но была проблема и посерьезнее. В тропиках вода теплая, но она все же холоднее, чем тело аньйо, и если часами висеть в ней практически неподвижно, этот факт становится весьма ощутимым. Тем более что из-за большой поверхности крыльев я теряю тепло быстрей, чем обычный аньйо. А все время двигаться — значит, быстро выбиться из сил, которых у меня вообще-то было не так много. Только теперь, почувствовав первое головокружение, я подумала о том, что ничего не ела в последние три дня, да и перед этим питалась весьма скудно.

Для того чтобы сутками валяться на койке, кусочка-другого ненавистной вареной рыбы хватало, а вот для того, чтобы вплавь бороздить океан…

Меня пробирала крупная дрожь; я пыталась сжаться в комок, обхватив под водой колени руками, но лучше не становилось. От спринтерских заплывов сердце принималось скакать как бешеное и накатывала противная слабость, но холод не отступал. В конце концов я решила, что лучше всего совсем не двигаться — тогда вода, нагревшаяся от моего тела, останется под одеждой, а не будет сменяться свежей холодной. Но это рассуждение оказалось безупречным только в теории. Зубы сами собой принимались выбивать чечетку. Я вдруг почувствовала, как что-то горячее стекает по щеке. «Прекрати реветь, дура, — мысленно сказала я себе, зло сжимая губы. — Ты теряешь тепло и воду».

В прореху между тучами вышла ущербная Лла, расплескав кровавые отблески по черной морщинистой шкуре волн. Мне некстати подумалось об огромных хищных рыбинах, обитающих в тропических морях. Встретить еще одного дракона шансов мало, все-таки эти твари — большая редкость, а вот йаргарры — это да. До двадцати локтей в длину, три ряда зубов в каждой челюсти, скорость выше, чем у самого быстроходного корабля. Иногда они ходят стаями… А у меня нет ни шпаги, ни ножа — если нож вообще может причинить вред такой туше.

То тут, то там вспыхивали в лунном свете пенистые гребни; я всматривалась в них, и мне мерещилось, что я различаю на их фоне движение страшных плавников. Но внезапно мое сознание зацепилось за более реальное обстоятельство. Далеко впереди какой-то длинный гребень уж больно регулярно возникал на одном и том же месте. Конечно, это тоже могло быть лишь иллюзией, просто на таком расстоянии разные волны сливаются в одну, но могло быть и полосой прибоя.

Я постаралась проморгаться, всматриваясь вдаль, но тут Лла снова закрыли тучи, и океан опять погрузился во тьму. Все, что мне осталось, — это плыть туда, где я последний раз видела пенную линию, и надеяться, что, несмотря на непроглядный мрак и волны, мне удастся хоть как-то выдержать направление. Я то ложилась на спину, то ныряла, то пыталась грести брассом, высовывая голову из воды. Ни один из способов не давал никакой уверенности, вокруг была все та же тьма и миллионы тонн воды. В конце концов я окончательно выбилась из сил и беспомощно зависла на месте, опустив ноющие крылья.

Ни злости, ни страха уже не было. Была тупая покорность и желание, чтобы все поскорее кончилось.

И тут, когда я перестала плескаться и тяжело дышать, до меня донесся другой звук. Он был знаком мне больше по книгам, чем по реальной жизни, проведенной вдали от моря, но я сразу поняла, что он означает. Это был шум прибоя.

Он доносился вовсе не спереди, а слева и даже уже слегка сзади. Не зря я беспокоилась насчет направления. Будь у меня сил побольше, я бы геройски уплыла снова в открытое море — вовремя же мне захотелось все бросить… Однако теперь силы были мне снова нужны — до берега надо было еще добраться. К счастью, пока я отдыхала, шум стал сильнее — волны сносили меня в верном направлении. Наконец я снова легла на спину и зашевелила крыльями и ногами, стараясь плыть на звук.

Труднее всего оказалось выбраться на берег. Вот тут мне стало страшно по-настоящему. Огромные волны, вовсе не такие пологие, как в открытом море, яростно вставали на дыбы и со страшным грохотом обрушивались куда-то в темноту; я с ужасом ждала, когда они подхватят и швырнут меня, расплющивая о камни, хороня под водопадом ревущей пены… Представьте себе, что вас выкидывают из окна как минимум двухэтажного дома, который при этом валится вслед за вами!

Я успела лишь зажмуриться и задержать дыхание, когда меня закрутило в пене, бросило вниз, ударило, поволокло—к счастью, не по камням, берег оказался песчаным. Ничего не соображая, оглушенная и полузахлебнувшаяся, я все же сумела подняться на ноги и сделать несколько шагов, в то время как пена откатывалась назад, бурля вокруг моих ног и норовя снова утащить меня в море. Затем следующая волна сбила меня с ног и вынесла дальше на пляж. Упершись руками в мокрый песок, я поползла на четвереньках; третья волна меня уже не достала.

Больше всего мне хотелось лечь и не двигаться, но я понимала, что прежде надо найти какое-нибудь укрытие. Походкой сомнамбулы я пересекла узкую песчаную полоску пляжа и уперлась рукой в ствол какого-то дерева, почему-то поросший жестким волосом. Обойдя его, я сделала еще несколько шагов. Под ногами шуршала высокая трава, и, кажется, вокруг были еще деревья. Я улеглась прямо в траву и, успев подумать, что в ней могут быть змеи и ядовитые насекомые, уснула мертвым сном.

Проснулась я, наверное, ближе к полудню и долго не могла сообразить, где я и что со мной. Я понимала лишь, что мне холодно и что я почему-то спала под открытым небом. Точнее, не совсем: небо от меня закрывали широкие листья невысокой пальмы, у подножия которой я лежала, сжавшись в комочек. Я потрогала бурый волосатый ствол, уверившись наконец, что он мне не снится, затем потянула затекшие конечности, поднялась на ноги и выбежала из пальмовой рощи под жаркое солнце пляжа. Небо почти совершенно очистилось, лишь у горизонта еще плыло несколько плотных облаков. Тут уже я пришла в себя окончательно.

Итак, я одна на берегу неизвестной земли в Северном полушарии. Может быть, это Йертаншехе, но скорее всего до материка мы не добрались, и это просто остров. Возможно, что и необитаемый. И даже отсутствующий на картах. Пить хочется ужасно, да и есть тоже. Солнечное тепло пока что наполняет меня блаженством, но со временем может превратиться в проблему. В активе у меня лишь кожаные штаны, сапоги и остатки рубашки, изорванной, когда волны волокли меня по песку. На коже, кажется, есть несколько ссадин, но это как раз ерунда… Все прочее мое имущество, включая оружие, деньги, сумку и все, что было в ней, теперь покоится на дне морском.

М-да. Меньше надо было в детстве мечтать о приключениях в тропиках.

Я окинула взглядом пляж. Вдалеке на белом песке темнело что-то продолговатое.

Камень? Непохоже. Скорее ствол толстого дерева. Или же…

Когда я дошла туда, мои подозрения подтвердились. Это была лодка. Шлюпка со «Звезды тропиков» — на корме было вырезано название судна. Она была разбита и вряд ли подлежала ремонту, так что бросившие ее здесь, вероятно, не собирались возвращаться. Рядом валялось сломанное весло. Я подобрала его — хоть какое-то оружие.

Судя по следам, приплывшие на лодке, в отличие от меня, переночевали на пляже, не решаясь в темное время углубляться в заросли.

Однако утром они все же отправились в джунгли. Цепочка следов, пересекая пляж, терялась в траве под покровом пальм.

Я задумалась, идти ли мне следом. Среди спасшихся могли быть моряки, знающие, как выжить на диком острове или же как найти дорогу к поселению, если остров не совсем дикий, да и вообще вместе удобней и безопасней. Но у меня не было никакой уверенности, что при встрече меня в лучшем случае не прогонят, а в худшем — не убьют. А у меня даже нет настоящего оружия. С другой стороны, подумала я, у меня преимущество: я знаю, что они здесь, а они про меня — нет.

И, значит, я могу следовать за ними тайно. А там уж попытаемся понять, что у них на уме и стоит ли открываться…

Впрочем, войдя под кроны тропического леса, я убедилась, что выследить моих бывших спутников будет не так-то просто. Мне доводилось читать об охотниках-следопытах, для которых лес был открытой книгой, но сама я легко читала следы разве что на песке. Примятая трава давно распрямилась, и я не имела понятия, куда они пошли.

«Ладно, — решила я, тщетно осмотрев ближайшие ветки в поисках зацепившихся клочков одежды, — допустим, я — это они. Куда бы я пошла, не зная, куда идти? Наверное, все прямо и прямо, по крайней мере, до тех пор, пока не встретится веская причина свернуть».

Так я и сделала. Я знала из книг, что одна нога у аньйо обычно чуть более развита, чем другая, а потому идущий без четкого направления постепенно забирает вправо или влево; но у группы из нескольких аньйо это качество, наверное, взаимно компенсируется, и они движутся по прямой. Поэтому я всякий раз выбирала впереди ориентир — какое-нибудь дерево, чтобы самой не отклониться в сторону.

В скором времени моя догадка подтвердилась. Я вышла к небольшому ручью, весело журчавшему между травянистых берегов; длинные изумрудные стебли, вытянувшиеся по течению, устилали дно. В замшелой грязи у воды отчетливо отпечатался каблук; след был совсем свежий. Значит, они были здесь и, судя по отпечатку, оставленному каблуком, не стали сворачивать вдоль ручья, а перешагнули его и пошли дальше. Однако прежде чем продолжать преследование, я легла на землю, опустила лицо в воду и впервые за много дней напилась до отвала. Доктор Ваайне, конечно, рассказывал мне про страшные тропические болезни, про лихорадку, за несколько дней превращающую цветущего аньйо в дряхлую развалину, про червей длиной чуть ли не в локоть, вырастающих из личинок прямо в кишках, и т.д. и т.п. — но тут уж приходилось положиться на удачу. Кипятить воду мне все равно было не на чем и не в чем. Вода была теплая и с каким-то металлическим привкусом, ноя не привередничала.

Утолив жажду, я почувствовала прилив сил и настроения. Держа свою дубину на плече, словно солдат — мушкет, я легко шагала через заросли и даже чуть было не начала насвистывать, но вовремя подавила это желание. Тропические джунгли бывают совершенно непроходимыми — толстые стволы перевиты лианами, ветви деревьев и кустарников образуют сплошную колючую стену, да еще под ногами чавкает какое-нибудь болото со змеями, и они же ползают по ветвям сверху. Через такую чащу можно двигаться, лишь прорубая себе дорогу саблями и топорами и преодолевая считанные сотни локтей в день. Но мне повезло — растительность вокруг была вовсе не такой густой, хотя и более буйной и разнообразной, чем в лесах под Йартнаром. Периодически приходилось перебираться через поваленные стволы или раздвигать руками гибкие ветки, только и всего. Под открытым небом мне бы уже, наверное, напекло голову, но раскидистые кроны надежно защищали меня от тропического солнца. Правда, теплый и влажный воздух под деревьями все равно с непривычки казался каким-то тяжелым и вязким, и лохмотья рубашки противно липли к телу. Я подумала, не сбросить ли ее совсем, но мое имущество было слишком скудным, чтобы выбрасывать даже пропотевшее тряпье. Тем временем следов мне больше не попадалось, и это начинало меня беспокоить.

Еще меня беспокоил голод. Я уже замечала на ветках аппетитные крупные ягоды, но не имела понятия, можно ли их есть. Риск тут был куда больше, чем с водой. Тщетно мой взгляд искал чего-нибудь привычного на деревьях: растения умеренных широт здесь не росли, а тропические фрукты быстро портятся и потому знакомы лишь жителям колоний, но не метрополии.

И вдруг, выйдя на небольшую полянку, я увидела дерево, сплошь увешанное большими ярко-желтыми плодами причудливой формы, отчасти похожими на витые морские раковины. Кура! Единственный съедобный дар северных лесов, выдерживающий долгую транспортировку на корабле. И все равно у нас он стоит чертовски дорого: я ела кура лишь несколько раз в жизни, по большим праздникам. При мысли о восхитительной сочной мякоти мой рот тут же наполнился слюной; я подошла и принялась лупить своей палкой по висевшим на нижних ветках плодам. С третьего удара мне удалось сбить на землю один из них.

Однако, чтобы добраться до мякоти, надо расколоть скорлупу, а это не так-то просто. Удары палки, во всяком случае, не произвели на плод кура особого впечатления, разве что чуть вдавили его в мягкую землю. Я беспомощно огляделась в поисках более подходящего орудия. Никаких камней поблизости не было, стволы пальм, покрытые губчатой корой, тоже не выглядели особенно твердыми… И тут я обругала себя идиоткой. Зря, что ли, говорят, что алмаз гранят алмазом? Вскоре второй плод упал рядом с первым. Я, чувствуя себя дикарем-первооткрывателем, занесла один над другим и — хрясь!

Есть! Кожура обоих плодов треснула. Я поскорей отколупнула твердый осколок и запустила руку в розовую мякоть. Предвкушая удовольствие, вонзила зубы в сочащийся липким соком кусок… И долго потом не могла отплеваться от этой горько-кислой гадости. Рот вязало, словно я глотнула клея; прилипшие изнутри кусочки плода пришлось доставать пальцами. Как я могла забыть, что хотя в тропиках и не бывает зимы, это не означает полного отсутствия сезонов! И плоды кура бывают спелыми вовсе не круглый год!

Уж спасшиеся с брига об этом не забыли — иначе я бы нашла другие разбитые плоды, если, конечно, они вообще проходили здесь. Поляна — хорошее место, чтобы сверить направление по солнцу, и я убедилась, что по-прежнему иду перпендикулярно побережью. Что ж, решила я, пойду так и дальше. Разминулась я с остальными или нет, все равно надо исследовать остров. Если это и впрямь остров, в конце концов я выйду из леса на берег с другой стороны. Да, но острова бывают большие. Такой путь может занять несколько дней. А если это каким-то чудом все-таки Йертаншехе… И до чего же глупо помирать от голода посреди тропического изобилия!

Я решила пока двигаться вперед. По моим расчетам, я еще успевала вернуться на побережье до темноты.

Однако недостаток сил все же давал о себе знать. Я шла не так уж и долго, а мне уже отчаянно хотелось сделать привал. Может быть, и аньйо с брига где-то здесь пришла в голову такая мысль и они начали озираться в поисках подходящего места…

Я поозиралась и заметила справа от своего маршрута довольно обширный просвет между деревьями. Я свернула в ту сторону и двинулась своим обычным шагом, но быстро спохватилась — что, если они все еще там? — и стала подкрадываться, передвигаясь на цыпочках, выглядывая из-за стволов и прислушиваясь.

Так, с предосторожностями, я подобралась к краю большой поляны и затаилась за последним разлапистым деревом, заслонявшим мне обзор. Единственными звуками по-прежнему оставались крики птиц — я видела в листве их яркое оперение. Наконец, присев пониже, я решилась выглянуть.

И поняла, что все это время шла правильно, но лучше бы я этого не делала.

Они действительно сделали здесь привал. На это указывали кострище, опрокинутый котелок, разбросанная нехитрая утварь, чей-то камзол, чья-то шляпа, чей-то обгоревший сапог, вероятно, сушившийся над огнем… И кровь. Кровь на траве, на раскиданных вещах, даже на стволах и листьях некоторых соседних деревьев.

Но нигде не было ни одного аньйо. Ни живых, ни мертвых.

Разумеется, я не решилась выйти на поляну со своим обломком весла. Тем, кто сделал это до меня, не помогли пистолеты и сабли. Успели ли они пустить оружие в ход?

Кажется, в стволе одной из пальм была дырка от пули, но на расстоянии я не могла сказать наверняка, а подойти ближе не рискнула.

Прочь от поляны я кралась еще осторожнее, чем к ней. Наконец, решив, что удалилась на достаточное расстояние, я бросилась бежать — назад, в сторону побережья.

До побережья я, впрочем, не добежала. Может, сбилась на этот раз с направления, что неудивительно, а скорее мне просто не хватило сил. Ведь поесть мне так и не удалось, а рванула я со всех ног, да по жаре… В общем, в какой-то момент в глазах у меня потемнело, в ногах разлилась противная ватная слабость, и я почувствовала, что сейчас упаду. Я едва успела обнять ствол какого-то дерева и сползти по нему на землю, после чего отключилась.

Не знаю, как скоро я очнулась. Солнце, кажется, стояло еще достаточно высоко, но знойная духота начала понемногу отступать. Пока мой вяло возвращавшийся к работе мозг тяжело переваривал эти обстоятельства, я нехотя открыла глаза и сфокусировала взгляд на том, что маячило прямо передо мной.

Это был высокий дикарь, коричневый, почти голый, в красных, белых и черных разводах раскраски. «Прямо как ранайский флаг!» — мелькнуло где-то на периферии моего сознания. В руке он держал копье с длинным наконечником и внимательно смотрел на меня.

Мой взгляд затравленно метнулся влево-вправо. Там было то же самое. Я была со всех сторон окружена вооруженными дикарями.

Я схватила свою дубину обеими руками и вскочила, готовясь подороже продать свою жизнь — что мне еще оставалось? Перед глазами снова зароились темные точки, но на сей раз я не упала. Вместо этого упали дикари.

Да, выдохнув какой-то клич вроде «Эййа!», они дружно повалились на колени, а затем уткнулись лбами в землю. В первый миг мне показалось, что мой сон-обморок все еще продолжается, но дурнота отступила, вернув ощущение реальности происходящего, а картина не изменилась. Я даже быстро оглянулась через плечо, проверяя, не вызвана ли реакция туземцев каким-нибудь подкравшимся сзади монстром, священным хищником, готовым закусить столь кстати подвернувшейся жертвой. Но и сзади я видела лишь коричневые спины и задранные кверху тощие зады аборигенов. Не могли же они так испугаться простого обломка весла?

Я медленно опустила свое грозное оружие. Дикарь, бодавший землю прямо передо мной, осторожно приподнял голову. На его лице робость смешивалась с радостью, но выпрямиться он не решился. Я вдруг прыснула от смеха, глядя на этого коленопреклоненного верзилу и его уставивших зады в зенит соплеменников.

Кажется, они сочли это добрым знаком. Неуверенно поднимая головы, они улыбались, с каждым мгновением все шире. Проверяя, действительно ли я имею над ними власть, я сделала жест рукой снизу вверх, позволяя им подняться. Они вскочили на ноги. Честно говоря, в таком ракурсе они понравились мне несколько меньше — тому, кого я увидела первым, я была по грудь, да и остальные пигмеями не выглядели, разве что размалеваны были не столь обильно. Пока я еще раз окидывала их опасливым взглядом, первый верзила ударил тупым концом копья в землю и вдруг громко запел, глядя то на меня, то на небо. Остальные нестройно подхватили песню и принялись пританцовывать, двигаясь то влево, то вправо, в то время как главный — я уже поняла, что тот, кто больше всех раскрашен, тот и главнее, — оставался на месте и лишь отбивал такт копьем.

Это зрелище надоело мне довольно быстро, а от громкого заунывного пения просто голова шла кругом, и я махнула рукой, призывая их замолчать. В тот миг я не подумала, что могу оскорбить их религиозные чувства, а церемония явно носила религиозный оттенок, но, к счастью, они не обиделись. Кто раньше, кто позже, они замолкли и остановились в некоторой растерянности. Я несколько раз поднесла руку ко рту и подвигала челюстями, показывая, что хочу есть. Тут же несколько дикарей разбежались в разные стороны и довольно быстро вернулись. Каждый из них нес на пальмовом листе свои подношения.

Не все дары вызвали у меня одинаковый энтузиазм: если ягоды и фрукты я заглотила, практически не жуя, то жирных белых гусениц или громадного лилового жука, которому предусмотрительные кулинары оторвали ножки, я пробовать не решилась, хотя и знала из книг о путешествиях, что такая еда ничем не хуже обычного мяса. Кажется, тех туземцев, чьи подношения были отвергнуты, это опечалило.