Глава II

Гелерра, Аррис и другие

Пусть горят миры, пусть рушатся небеса, ученики Великого Хедина пойдут вперёд несмотря ни на что. Это наш долг, наше право. Наше высокое право. Мы нечасто говорим об этом вслух, как-то не принято. Мы, Его ученики – последний рубеж, что отделяет порядок от Хаоса, жизнь от смерти и свет от тьмы. Мы стражи Упорядоченного, мы гончие псы Равновесия. Мы оставили родные миры, нашим домом сделалось Обетованное. Мы привыкли странствовать под причудливыми небесами и сражаться с диковинными, небывалыми врагами.

То, что мы сделались воинами – не выбор великого Хедина, аэтероса, как зовут его эльфы, или гаррата, как он прозывается среди гномов. Мы не нападаем первыми, мы защищаемся и защищаем.

Великий Хедин не любит, когда мы возглашаем ему хвалы. Он сердится, брови его хмурятся и лоб разрезают морщины. Он скромен, и, наверное, зря – он дал нам всем великую цель. Нет, не дал – мы обрели её сами, – но вывел на торную дорогу.

Он раскрыл пред нами ослепительные вереницы миров, явил ужасающие в своём великолепии бездны и пропасти Упорядоченного, и несказанный – но до чего ж завораживающий! – кошмар Хаоса. Он дал свободу заключённым в нас талантам, помог сделаться теми, кто мы есть сейчас.

И как же нам не любить его после этого? После всех милостей, всех даров и благодеяний? Мы прослыли бы последними подлецами, не отдавай мы великому Хедину, Познавшему Тьму, должного.

Ты научил нас многому, но прежде всего – не лгать самим себе. И я не лгу. Я долго бежала этой правды, пока не призналась – да, великий Хедин, твоя Гелерра любит тебя. Как бога и как мужчину.

О, как же страшно сделалось, когда она впервые произнесла про себя эти слова! Разве можно любить идеал, разве можно в жарких мечтах представлять себе твои объятия, Познавший Тьму? Ведь ты не просто мужчина, не просто маг, пусть даже Истинный – ты Бог. Ты столп Упорядоченного. Как дерзаю я любить тебя?..

Спроси меня, но я не отвечу. Я не знаю, как это случилось, как вошло в мою жизнь и сделалось частью моего бытия. Правильно это или нет, дозволительно, нет ли – оно есть.

…Гарпия Гелерра заложила круг, снижаясь над лагерем своего отряда. Она могла гордиться – мышь не проскочит, комар не пролетит. Ров и палисад, ловушки простые и магические, следящие кристаллы, тройка морматов в дозоре, гномы готовят огнебросы – они их всегда готовят, по-иному Арбаз, наверное, просто не умеет. Тёмные эльфы Арриса вечно подтрунивают над скрупулёзностью Подгорного Племени, уверяя, что утыкают стрелами любого гнома, пока у того ещё и запал не сработает, но никакие стрелы, даже приправленные магией, не сравнятся с разрушительной мощью гномьих бомбард.

Гелерра не скрывалась. Её дело другое: выманить врага на себя, заставить атаковать, растратить силы, штурмуя возведённые учениками Познавшего Тьму укрепления. Внизу, в темноте, остались её соратники – гном Креггер, Аррис и Ульвейн, друзья-соперники, тёмные эльфы, Омаин, тоже эльф, но уже светлый, другие… Самые разные расы, но один язык и одна цель.

Там, на равнине, перед устьем ущелья, чужие колдуны всё открывают и открывают сияющие праздничными огнями арки порталов. Сквозь них валом валят быкоглавцы, несчастные, если разобраться, создания, гонимые на убой. Обманутые. Им обещана славная битва, добрая добыча или достойная воина смерть. Последнюю они и обретают…

Этому надо положить конец. И не просто выведать, куда ведут тайные тропы, не просто изловить ловких чародеев, так хорошо наловчившихся соединять миры короткими переходами – но и сделать это так, чтобы не потерять ни одного соратника.

Да, все и каждый готовы умереть по слову великого Хедина, для того чтобы жило Упорядоченное. Но аэтерос глубоко и тяжко скорбит по каждому погибшему из своих учеников, и потому победа должна быть бескровной.

Народ Гелерры, крылатые адаты, относились к смерти далеко не так трепетно. Своего черёда не миновать никому, говорят, даже эльфы и те не истинно бессмертны, а всего лишь долгоживущи; и, если дело требует крови, отдай её, ничего не прося взамен. Гарпии жили так испокон веку, грудью прокладывая дорогу клиньям своих стай в вечно-грозовом, изрыгающем молнии небе, и не знали, как может быть по-другому. Над павшим товарищем не положено грустить, надо свершить добрую тризну, с почётными поединками лучших бойцов, чтобы дух ушедшего не скорбел бы, видя излишнее горе друзей.

Так или иначе, она выполнит приказ. Она не просто разгромит атакующих быкоглавцев, она доберётся до открывающих им дорогу колдунов. Любой ценой – любой! – надо взять хоть кого-то живым. Аррис с Ульвейном способны, если очень нужно, заставить говорить даже свежие трупы, но Учитель этого очень не любит, очень, и она, Гелерра, прибегнет в подобному только в самом крайнем случае.

Ну где же вы, быкоглавцы, где ваши союзники-колдуны, с дикой, дремучей, но могущественной магией? Это не ваша война, Учитель не угрожает вашим домам, где бы они ни лежали. Вы сражаетесь храбро и умело, но всё равно исполняете чужой даже для вас самих приказ. Таким, как вы, нечего тут делать. Самое лучшее – объяснить вам, что здесь нечего делать вашему племени, что надлежит вернуться домой, к оставленным пашням и пажитям, а ещё лучше – покаяться в своих грехах перед великим и милостивым Хедином. Но вместо этого вы бросаетесь в бой очертя голову, прямо под стрелы эльфов и огнебросы гномов, под кривые ятаганы орков, под заклятия всех нас, учеников Познавшего Тьму, – и гибнете. Глупо, зря, ненужно. У вас ведь наверняка остались семьи, дети… вы совсем забыли о них?

Да, это Хьёрвард, мир Учителя, мир, где он сражался, где строил свою Ночную Империю, мир, где давным-давно, за многие века до последней схватки, укрепились Дальние. Загадочные, непонятные, противоречивые. Им было всё равно, что говорить – правду или ложь, – лишь бы это вело к достижению цели.

С ними невозможно заключать соглашения и верить на слово. Нет таких клятв, что действительно значили бы для них хоть что-нибудь. Учитель мимоходом, нехотя, упоминал, что с эльфкой-вапмиршей Эйвилль случилось что-то очень, очень нехорошее – после того, как она, Гелерра, подобрала в Межреальности обломок зеленоватого кристалла, что нёс на себе явный отпечаток упырьей магии. Вампирша сжимала его в свои последние мгновения – пока вырвавшееся из Эвиала чёрное копьё не смело Эйвилль, оборвав её странное и противоестественное, с точки зрения самой Гелерры, бытие.

Что она там делала? То же, что и сама Гелерра, вместе со своими спутниками, включая Старого Хрофта?..

Ночь стремительно катилась с востока, день покорно угасал, на чистом и безоблачном небе вспыхивали звёзды. Стих ветер, всё замерло, остались лишь тёплые летние сумерки. Высоко-высоко, под самой Луной, промелькнула стремительная крылатая тень, и Гелерра усмехнулась – местные драконы вышли на охоту. Или нет, она ошиблась, это не настоящие драконы, существа древние, могущественные, мудрые, но при этом же – злопамятные, капризные, непредсказуемые и вечно голодные. Под Солнцем Мёртвых пролетел драконейт, молодой недодракон, изгнанный истинными драконами из гнезда, как неспособный встать вровень с ними. Именно этим дурным отпрыскам раса драконов и обязана своей недоброй славой – те драконейты, что посообразительнее, не зная, на ком сорвать злость, как раз и занимались похищениями принцесс да накоплением бессмысленных гор золота. Истинным драконам благородный металл требовался для их изощрённой магии – драконейты только и могли, что валяться на невесть зачем собранных грудах сокровищ.

Гелерра позволила себе проводить несчастного недодракона взглядом, не лишённым сочувствия. Вот такие вот глупцы вечно и попадаются в сети алчным колдунам, неугомонным властолюбцам-королям, жрецам-провозвестникам скорого конца света и тому подобным созданиям, от которых в Упорядоченном порядка совсем не прибавляется. Раньше Гелерра даже недоумевала, почему Учитель не покончит с этим отребьем, если потом всё равно приходится вступать в дело им, его Ученикам?

Понимание пришло совсем недавно. Учитель, Хедин-Милостивец – как и брат его, Ракот-Заступник – не указывают никому, как им жить, в отличие от слуг этого «Спасителя», при одном упоминании которого меж бровей аэтероса залегает глубокая складка. Кровожадные чародеи, жадные правители, безумные пророки – с ними люди и не-люди должны справляться сами.

При известной помощи Учителя, конечно же, но, в общем – сами.

Драконейт пролетел и скрылся. Где-то завтра поутру недосчитаются коров в хлеву или овец в кошаре. Огромные когти без труда размечут лёгкие жерди крыши, пасть изрыгнёт огонь, мощные челюсти перемелют подгорелые, обугленные туши вместе с кожей, костями, рогами и копытами. Драконейтам всё равно.

И не так ли «всё равно» и тем, против кого Учитель посылает её, Гелерру, и другие свои отряды?

Гарпия сложила крылья, камнем рухнула к земле, шевельнула плечами, вновь являя ночи белоснежные маховые перья, стремглав пронеслась над лагерем.

Ночь приходит. И ученики великого Хедина вновь обратятся к своему Учителю.

Кто-то называет это «обрядом», хотя на истинное поклонение богам это, конечно, ничуть не похоже. Никто не бьётся челом оземь, никто не бормочет бессвязных молений, не унижается и не унижает.

Адата мягко коснулась земли, не подняв и мельчайшего облачка пыли. Дозорный мормат отсалютовал, проделав щупальцами какое-то донельзя вычурное движение; Гелерра ответила, приложив раскрытую ладонь к сердцу и отведя затем в сторону, словно открывая душу другу и соратнику.

Пора, пора. Смотрят с небес внимательные звёзды, смотрят духи и призраки, смотрит ночной народец, телесный и бесплотный, привыкший вредить разумным.

Пусть смотрят. Пусть завидуют.

Их ведь, пожалуй, даже и жалко.

Никто никого никуда не звал, не приказывал и не принуждал. Гелерре не требовалось слов. Просто по всему лагерю один за другим вставали эльфы, гномы, люди, орки, гоблины…

Посреди лагеря полыхал большой костёр. Соратники Гелерры не скрывались. И не боялись внезапной атаки.

Где-то рядом негромко вели мелодию эльфийские арфы и лютни. Перворождённые поют – впрочем, они всегда поют. И, конечно же, о великой, неземной, непредставимой любви. На меньшее они не согласны.

О любви славно могли спеть и сородичи Гелерры, однако если у крылатых обитателей поднебесья любовь в песнях всегда кончалась свадьбой и полётом вдвоём сквозь молнии, – то у эльфов всё оборачивалось трагедией и расставанием, а то и смертью. Такие уж они, Перворождённые – не могут без высоких слов и чувств. В отличие от орков-варлоков, во всю глотку распевающих что-то своё, изрядно жутковатое. Порой они переходили на общий для учеников Познавшего Тьму язык, и целомудренная Гелерра всякий раз густо заливалась краской, ибо орки прославляли исключительно свои постельные подвиги со всеми деталями. Зачастую пелось там и про то, как нежная эльфийская дева, возжаждав горячих плотских утёх, предпочла утончённому сородичу грубоватого, но способного порадовать её орка.

Правда, стоило поблизости оказаться эльфам, как орки мигом переходили на свой собственный язык. Разумеется, ученики Аэтероса все владели самыми разными языками, но неписаные правила приличия позволяли эльфам в этом случае притвориться, будто не понимают слов.

Кто поёт, кто разлёгся у огня, кто возится с оружием… Обычная, казалось бы, картина для воинского лагеря. Да, обычная, но не слишком – потому что никогда ещё в пределах Упорядоченного не собиралось под одним стягом выходцев из такого множества племён и рас.

В короткий час меж закатом и тьмой, на грани вечерних сумерек, мысли невольно обращаются к тому, что за гранью. За окоёмом, за горизонтом, за краем бытия. И там, за этой гранью, для каждого в отряде Гелерры вставала исполинская фигура Познавшего Тьму. Аэтероса, Старшего, как звали его эльфы. Такого близкого, понятного, всегда спокойного, в простой одежде, безо всяких «огненных мантий» или «волос из пламени». Человек, с которым они сражались рядом. Могучий маг, способный сотворить заклятие, от которого содрогаются миры. Всё так. Но магов – и притом не из слабых – хватало; иные стояли в одном строю с Гелеррой, против иных ей доводилось биться насмерть. Хедин же…

Познавший Тьму был Богом. Богом, не просто магом. Великим, таинственным и непонятным. И этот раскол – между тем немного усталым, скупо улыбающимся человеком в сером плаще, которого ученики привыкли видеть в Обетованном или на бранном поле, и тем, чем он был в действительности, – потрясал воображение.

Ученики часто вспоминали Аэтероса. «Хвала Познавшему!» или «Слава Хедину!» частенько можно было услыхать в лагере. Да и как же не благодарить его? Ведь именно благодаря ему все они, его ученики, стали теми, кто они есть.

Они тянулись к неведомому, каждый по-своему, но тянулись. По двое, по трое. Кто-то благодарил, кто-то просил удачи и защиты ради победы общего дела, кто-то просто шептал про себя его имя, полузакрыв глаза. Пары и тройки становились десятками и дюжинами, ученики невольно тянулись друг к другу – они привыкли вместе идти в бой, и в неведомое тоже направлялись рука об руку. Находился кто-то, искусный в речах, облекавший мысли и чувства других в понятное многим слово.

Жаль, мельком подумала Гелерра, что мы, Его ученики, вечные странники, что нет у нас своего собственного мира, где мы могли бы возвести Ему достойные хранителя Упорядоченного храмы. Про Обетованное не приходится даже и мечтать – Аэтерос никогда не позволит там такого. Да и его брату, Ракоту, это тоже бы не понравилось.

Вот и сейчас – к костру собралось, наверное, до сотни её товарищей. Кто-то, она знала, предпочтёт тишину и одиночество, кто-то просто скажет «Хвала Хедину великому, побеждающему!», кто-то станет горячо благодарить за всё, за совершенно иную жизнь, за честь, за славу – однако они, сошедшиеся к огню, вспомнят павших друзей, и мыслями устремятся к тому неведомому Богу, что незримым для других исполином возвышается за спиной так хорошо знакомого всем Познавшего Тьму, в котором, на первый взгляд, нет ничего ни загадочного, ни таинственного.

Да, он кажется совсем близким и простым. Таким, что можно любить не как Бога, но как мужчину. Пусть даже совершенно безнадёжно и тайно…

Взвивались языки пламени, рядом с Гелеррой оказался Аррис, чуть улыбнулся. Собравшиеся у огня ученики Познавшего брались за руки, потому что они – едины, всегда вместе, и в этой жизни, и за её гранью.

– Хвала Хедину, – негромко выдохнула адата, и ей тотчас ответили десятки голосов.

– Хвала… хвала… хвала…

Нет затверженных канонов и обрядов. Нет священных книг и подлежащих заучиванию текстов. Мы устремляемся мыслью к Учителю, скорбим вместе с ним о павших – не зря же есть где-то у него тайный храм, куда удаляется для размышления сам Аэтерос, храм, посвящённый Третьей Силе, и где хранится память обо всех, кто пал, служа благу Упорядоченного.

– Хвала Хедину, собравшему нас. Хвала ему, на своих плечах держащему всю тяжесть миров. Хвала силе его, и воле его, и его трудам.

Без хвалы ему, благому, не обойтись никак. И, как обычно, горло Гелерре сдавило от подступающих слёз. Учитель, Учитель! Мы любим тебя, всем сердцем. И я тоже – и как Бога, и как отца, и как мужа, и ничего не могу с этим поделать. «Прости меня, прости! – жарко вспыхнуло в груди. – Я знаю, ты любишь другую. Великую и ужасную Сигрлинн, чародейку, а, может, богиню – Гелерра не знала точно. Даже приближаться к ней было страшно. Гарпия не страдала трусостью, но при одном виде Сигрлинн по внутренностям растекался леденящий холод. Она ровня тебе… ну, или почти что ровня. Но я… я… я всё равно буду любить тебя. Ты вынес меня на руках из кирддинской ловушки, и я навсегда запомнила прикосновение твоих ладоней. А ещё ты как-то положил руку мне на плечо, говоря ласково и с заботой, и это я не могу забыть тоже. Быть может – наверняка! – ты сделал это потому, что любишь всех нас, своих учеников, точно детей… но я всё равно не забуду случившегося».

– Хвала Хедину, Победителю, Побеждающему! Ты дал нам силу и указал путь. И мы, твои ученики, с него уже не свернём.

Наверное, многим сейчас видится Учитель, встающий в огне и пламени костра. Без него, наставника и управителя, в пепел обратится всё Упорядоченное. И даже Ракот, великий воин, ничего не сделает один.

– Хвала Хедину, Победителю, Побеждающему!

Единый последний выдох. Хвала Победителю и Побеждающему. Пребывающему таковым вовеки веков. Слава, слава, слава и трижды хвала!

Рядом что-то пробормотал Аррис, что именно – Гелерра не разобрала. Впрочем, тёмный эльф последнее время именно при таких обстоятельствах казался озабоченным, думая явно о чём-то другом.

Костёр, взметнувшийся при последних аккордах прямо к небесам крутящимся столбом яростного рыжего пламени, стремительно умирал, рассыпаясь чёрной золой и быстро отдающими жар углями.

Руки разжимались, ученики Хедина медленно пятились, отступая. Гелерра очень, очень постепенно складывала крылья, буквально «по пёрышку».

Наставало время ночной стражи, а всем прочим следовало отойти ко сну. Завтра, чувствовала гарпия, им предстояла славная битва.

Она и её собратья дрались – ученикам Мастера это привычно. Сражаться приходилось много – именем Учителя, на благо всего Упорядоченного, за продолжение жизни. Его ученики – не наёмники, война – важное, но не единственное их дело. Они дрались в особом, не похожем ни на какие другие мире – и тут тоже ничего удивительного. Однако на сей раз они дрались в мире, где Учитель прожил целую жизнь, в мире, который считал когда-то своим домом.

Мир назывался Хьёрвард.

Высокая честь, особая честь. Особый мир, из него – вроде бы – помимо всего прочего, начинается тропа к Лунному Зверю. Учитель доверил ей биться там, где стояли его собственные крепости и проливали кровь его собственные армии, в мире, с которого начался его путь, путь, приведший к престолам Обетованного и титулу Нового Бога.

Неудачи не должно быть.

И её не будет.

Они в Хьёрварде, в заветном мире. Здесь в незапамятные времена возвышались твердыни Учителя, здесь аэтерос собирал первые полки своих учеников, выводя их на битву с Молодыми Богами. Глупцы, жалкие и надменные. Они не поняли волю Упорядоченного, противились ей до конца, едва не отправив всё сущее в пасть Неназываемому. Они пали, и поделом. Ни чуточки не жалко. Даже «кроткую Ялини». Если она такая кроткая, то почему не встала рядом с Учителем, почему не подставила плечо? Значит, «родня» оказалась ближе, чем истинная правда, и чего такую жалеть?

Как обычно перед сражением, Гелерра не могла спать. Впрочем, адата и не слишком нуждалась во сне. Главным завтра окажется не потерять ни одного из братьев и сестёр по воинству Учителя. Выиграть бой так, чтобы враг не просто был бы разбит, не просто бы устрашился – нет, так, чтобы уцелевший неприятель пал бы в ужасе на колени, умоляя великого Хедина простить им их заблуждения, вольные или невольные.

И Учитель, конечно же, простит. Простит, но велит явить истинное рвение в исправлении содеянного. И это тоже будет хорошо.

Гелерра прикрыла глаза, заворачиваясь в крылья. «Как же я счастлива, – беззвучно повторяла она себе. – Да, это истинное счастье. Я защищаю Упорядоченное, всю его беспредельность. И на плече моём – тень руки Учителя. Да, я люблю его, буду любить всегда, но… если он вдруг бы ответил мне взаимностью… нет, нет, это оказалось бы чересчур. Я сгорела бы, вспыхнула бы и распалась пеплом в единый миг, хотя наше дело, которому мы служим, требует меня всей, всех моих сил и умений. Нет, пусть всё останется так, как есть. Я понесу имя Учителя до самого дальнего предела Упорядоченного, ободряя растерявшихся, сбившихся с пути, нетвёрдых сердцем. В этом мой долг. В этом моё счастье».

– Справа, адата! – хрипло рявкнул гном Креггер, отскакивая в сторону с изрядным проворством, неожиданным для низкого и широкоплечего гнома.

Гелерра, впрочем, не нуждалась в остережениях. Гномы, конечно, чувствуют подземных тварей куда лучшее её, но и она не вчера на крыло встала. Адата успела взмыть вверх за миг до того, как земля встала на дыбы, пробитая пятью окованными блестящей сталью рогами в два человеческих роста. Пробили – в надежде насадить хоть кого-нибудь на острия – и вновь спрятались.

– Вот погань! – Перемазанный копотью Креггер навёл огнеброс на оставшуюся воронку.

– Оставь. – Гарпия опустилась обратно на землю, тронула старого друга за плечо. – Он уже глубоко, не достанешь.

– Как это «не достанешь»?! Ещё как достану! – по-мальчишески возмутился гном.

– Оставь, – повторила Гелерра. – Бери своих и прикройте нам спину. Вас боятся, проучили наглецов…

Гном самодовольно накрутил на палец тщательно заплетённую перед боем из бороды косицу.

– А как же! Мы им…

Он бубнил ещё какую-то похвальбу, но адата уже не слушала.

Развернув крылья – белоснежные перья среди углей, золы и плавающего в воздухе едкого пепла, – она взлетела.

Сверху Гелерра видела всё узкое, словно вспоротая кишка неведомого чудища, ущелье. Оно вилось, пробиваясь сквозь старые, стёртые временем, ветрами и водой горы. Горы были древние, а вот ущелье – нет, и адата подозревала, что знает, след какого оружия оставил тут этот чудовищный шрам.

Спёкшаяся земля помнила давнюю боль.

Кружащая над вершинами адата управляла своим собственным боем.

Невдалеке лежал Бьёрсверден, откуда начинается дорога к Лунному Зверю; на юге осталась долина Бруневагар. Памятное место. Сколько раз Гелерра перечитывала описание приключений воина по имени Гудмунд, случившихся давным-давно, когда Учитель сам был ещё просто Истинным Магом.

…Гелерра заложила крутой вираж, проносясь над своими десятками. Подмастерья Хедина перекрыли узкое ущелье, по которому из раскрывшегося портала прямо на них катились волна за волной недоброй памяти быкоглавцы.

И не только они – в их рядах мелькали какие-то маленькие, гарпии по пояс, человечки в просторных коричневых плащах с низко надвинутыми капюшонами. Эти оказались колдунами, и притом весьма умелыми – воздух так и трещал над головами бойцов Гелерры от сталкивающихся заклятий и контрзаклятий.

Малыши в коричневых плащах, оказывается, владели чарами боли и мук. Они не швырялись огненными шарами, нет, их магия впивалась в саму плоть жертвы, так что расплавленные, превратившиеся в сплошной гной мышцы сами собой сползали с обнажающихся жёлтых костей. Сами собой вспыхивали и волосы на голове, в считаные мгновения изгнивали суставы и пальцы падали наземь, продолжая дёргаться, словно чудовищные черви.