– Обратившихся? – всерьез удивляется собеседник.

– За медпомощью обратившихся, – поправляюсь я.

– Зомбаки шляются?

– Шляются. Но мало. Хуже – тут мины попадаются.

– Уже были пострадавшие?

– Пока нет. Надеюсь, что и дальше так будет, – отвечаю ему.

– А почему пока? – невесело хмыкает начвор.

– Утром начнут ползать, обязательно кто-нибудь напорется…

– Из тех, кто тут командовал, этих людоедов… кого-либо живьем взяли?

– Да был язык. Тут вроде ваши коллеги работают. Допрашивали при мне.

– Так, а что за техника здесь стоит?

– Из армейской бронегруппы. Экипажи накрылись при атаке шустеров, а мы ее бесхозную прибрали. Когда цеха осматривали на предмет сбора пострадавших. Ну вам рассказывали, наверно?

– Да, в курсе. Штаб в этом кефирном заведении где? Нет, рассказывать не надо – на схеме покажите. Да, и кстати. Эти беженцы, которых мы сейчас видели у кухонь, почему не спят? – хмуро уточняет он.

– Мы напрягли нескольких мужиков помогать. А экземпляр схемы есть для нас?

– Для вас – нет. Сидите тут при медпункте. Для того, кто Николаича заменил, привезли. Ладно. Вы помогалам этим своим что-нибудь обещали?

– Нет. Просто приказал таскать воду.

– Еще такие помощники есть? – явно ведя разговор к концу, спрашивает начвор.

– Ну да. Инженер Севастьянов – он отсюда сбежал, был потом проводником, правда не в нашей группе.

Показываю начвору, где штаб, куда поехал Ильяс и где надо будет обеспечить санитарный поиск. Кивает, потом быстро сваливает, прихватив не что-нибудь, а БМП.

Больные перестают прибывать. Ну да – собачий час. Всех разморило.

Даже у кухонь притихло. Но неугомонный повар о чем-то говорит тем, кто помогает ему в работе. Когда подхожу, слышу, как повар постоянно и очень убедительно, даже завораживающе все время говорит что-то.

Прислушиваюсь – и меня охватывает ощущение сюрреализма происходящего.

– …Экспедиция адмирала Норриса в Балтийское море, русско-английская война тысяча семьсот девятнадцатого – тысяча семьсот двадцать первого годов, например. Высадившись десантом на остров Нарген, британцы сожгли у нас избу и баню… Петр Первый милостиво согласился компенсировать владельцам за свой счет стоимость избы, а Меншиков компенсировал стоимость бани. Еще англичане безмолвными наблюдателями смотрели, как под Гренгамом русские галеры методично и спокойно вырезают «на шпагу» команду четырех шведских фрегатов. Сами же не вмешались: дескать, мелко больно и фарватера не знаем. Так что шведам они тоже были хорошими союзниками.

Следующая англо-русская заваруха – тысяча восемьсот первый год. Адмирал Нельсон (тот самый), спалив к такой-то матери Кобенхавн (Копенгаген), кстати без объявления войны, попер на Талли-иннн. Но тут обошлось – в Питере Павел Первый помер от апоплексического удару табакеркой в висок и замирились.

Зато в тысяча восемьсот седьмом – тысяча восемьсот двенадцатом годах Россия воевала с Англией не на шутку – тут тебе и морские бои были, и попытки англичан «парализовать русскую торговлю и рыболовство», что греха таить, воевали мы в ту войнушку не слишком весело – на Балтике потеряли семидесятичетырехпушечный «Всеволод» (дрались, правда, до конца, выжило только пятьдесят шесть русских моряков; что «Всеволод» сдался, мол, – лжа британская наглая, флага они предъявить не смогли), погиб в бою и девятнадцатипушечник «Опыт».

Хотя бы про Крымскую войну вы знаете? И про содействие Британии инсуррекции в Польше? А про дело шхуны «Виксен», везшей оружие чеченам? Англия самый ГОВНИСТЫЙ противник России девятнадцатого века. И весь девятнадцатый век они нас в общем-то не любили, ажно кушать не могли. С кратким перерывом на тысяча восемьсот двенадцатый – тысяча восемьсот четырнадцатый годы, даже не в тысяча восемьсот пятнадцатом году, уже тогда Веллингтон начал возбухать и гадить…

– Но ведь дрались же с общим врагом! – возражает истопник, копающийся у форсунок. (А, вот кому это все говорится, я-то уж подумал, что повар с ума сошел. Они, оказываются, диспут ведут на исторические темы, железные люди в расчете кухни.)

– Да уж – сражались с общим врагом… То ли как генерал Вильсон под Бородино, который настаивал, чтобы Кутузов дал Наполеону «во имя интересов человечества» бой под стенами Москвы и положил всю армию; то как в Первую мировую, когда чуть у инглизов на Сомме запарка – давай русский Иван, наступай в болота Польши, выручай союзничков; то ли как в Великую Отечественную, когда британцы не пожалели лишних канадцев и высадили их без поддержки под Дьеппом, чтобы, мол, обозначить активность в Европе перед маршалом Сталиным в тысяча девятьсот сорок втором году.

– Так, но все равно же союзник, Федор Викторович!

– АТЛИЧНЫЙ союзник. С таким даже врагов не надо… А еще какой блестящий нейтралитет в тысяча девятьсот четвертом – тысяча девятьсот пятом годах, когда японским макакам в Сити аплодировали стоя («Победу под Цусимой над царской Россией одержал, джентльмены, не японский флот, а наш флот, во имя наших интересов в Китае…»). Доаплодировались ажно до Сингапура с речкой Квай. Или как инглизы в тысяча девятьсот девятнадцатом году под Архангельском с мониторов деревни газом травили, напомнить? Союзники, млин, братья по оружию.

Простых англичан сие не касается, те и правда были союзниками. А вот «истеблишмент», чертей им триста во все карманы, редкостные мерзавцы. Так, готово, сварилась манка, давайте. Разливаем!

Саперы и водолазы выручают – взяли на себя охрану медпункта, да и техники. Остальных, пока есть передышка, я отпустил дрыхать по машинам. Из прибывших с начвором пара человек остались с нами, вместе с саперами посматривают за порядком. Саша после нападения заявил, что шага от меня не сделает, да и братец еще не спит. Ну, братец всегда удивлял: может пару суток не спать без особых проблем, зато потом сутки дрыхнет, и хоть его за ногу таскай – не проснется.

– Ты как думаешь, минно-взрывные травмы будут утром? – спрашивает меня братец, раскуривая свою роскошную трубку.

– Будут, – отвечаю я, нюхая ароматный дым.

– На сколько ставишь?

– Ну две.

– А я думаю – одна. До полудня.

– Охота вам такое говорить, беду накличете, – осторожно замечает Саша.

– При чем тут накличете? Это статистика. Положено было в год угробиться тридцати тысячам на дорогах в автоавариях – и гробились. И беду накликивало не то, что об этом говорили, а совсем другое – купленные права, безголовость и хреновые дороги все с теми же дураками…

– И все равно, не буди лихо… Давайте тему сменим, а? Вот раз уж не спим – почему человеку с дыркой в пузе нельзя давать пить? – сворачивает тему Саша, видимо, думая об истопнике с прободной язвой.

– Ну это ж все знают! – удивляется братец.

– Этот из патруля не знал явно.

– Да тут все просто, – как всегда очень издалека и подробно начинаю я вразумление. – Пищеварительная система – она для чего? Для пище-варения. Все, что человек слопал и выпил – перерабатывается, пере-варивается. Потому там и щелочь, и кислота, и куча весьма злобных ферментов, чтоб, например, то же мясо разобрать на фрагменты. Пищеварительная система как трубка. Изнутри выстлана специальным защитным слоем и потому готова ко всем этим кислотам – ферментам. А вот снаружи защиты такой нет. Сравнение дырки в желудке или кишечнике простое – картина пробоя в фановой трубе, по которой в кухне вся канализация протекает. Пока вся канализация внутри трубы – в кухне чисто и приятно. А как лопнула труба…

– Так вся кухня и вообще квартира в говнище по колено. – Братец, видимо, решил, что у малоопытного Саши не хватает воображения.

– Потому если пациенту с дырой в желудке или кишечнике дать еще попить…

– То в кухне и квартире говнища прибавится и будет не по колено, а по пояс, – все так же деликатно заканчивает лекцию мой братец.

– Так ведь хирург потом все равно все промывает и чистит, – не успокаивается Саша.

– Ну а разница не видна между подтереть тряпочкой лужу на кухне или вычерпывать говны по всей квартире? Стоя в них по пояс? Ущерб где больше?

От продолжения лекции отвлекает прибытие какого-то агрегата. Оказывается, Ильяс приволок на буксире БТР без горючки. Узнает о прибытии начвора и сразу скучнеет:

– Ясно. Будут из нас амебу делать!

– В плане давайте ребята делиться?

– Ага. Хапкидо – искусство хапать и кидать.

– Ну так нам все равно не утащить с собой все. Даже вести всю технику некому.

– Э, что с тобой говорить! Раздать все и босым в степи, так, что ли?

– Нет, я такого не говорил. Просто ты вполне можешь выторговать взамен и нам что полезное…

– Говори, говори, льстун… Ладно, поедем БМП притащим. К слову – рад, что ты жив остался.

Ишь как!

Время ползет.

Мужики зацепились языками и, как обычно бывает среди мужиков, оставшихся без присмотра начальства или женщин, что, впрочем, идентично, медленно скатываются в чисто мальчишеские споры. Сейчас бурно обсуждается, сколько техники угробили салобоны в армии.

Краем уха слушаю, как Саша рассказывает о своем друге, проходившем службу в эстонской армии. Откуда-то для обучения салобонов с консервации НАТО поставили какие-то бельгийские грузовички тысяча девятьсот пятьдесят первого года выпуска – с кривыми стартерами и тремя скоростями, включая заднюю. И как бравые эстонские парни в сжатые сроки превратили бельгийскую технику в хлам.

Тут оказывается, что у каждого есть что сказать на эту тему, и выходит в итоге – никакой противник не угробит столько техники, сколько ее смогут наломать салобоны, сынки, нучки, тупые уроды и малограмотные неуки. И это – интернационально.

Масла в огонь подливает братец. Сначала он привлекает всеобщее внимание тем, что неторопливо достает офигенно элегантную трубку, кисет с табаком, размеренно и обстоятельно набивает табак, поджигает его и, пыхнув ароматным дымом, с достоинством говорит:

– Некоторую технику и ломать не надо. Она изначально плохая.

Проводив глазами клуб дыма, вижу, что на эту провокацию купились.

– И какая ж техника в армии плоха? – спрашивает Вовка.

– Ее ж проверяют долго, – поддерживает его и Саша.

Я отлично вижу, что братец валяет Ваньку: именно когда он начинает разыгрывать окружающих, его манеры приобретают верблюжье высокомерие, а речь – некоторую вальяжную замедленность с толикой так бесящего людей менторства.

– Например, никудышными были плавающие танки Т-37 и Т-38.

Братец опять величаво пускает клуб дыма.

С трудом удерживаюсь, чтоб не съехидничать на тему того, что убогий из него Гэндальф – дымит, дымит, а колечки так и не получаются.

Вовка поднимает брошенную перчатку:

– Так и чем же эти танки были изначально плохи?

– А всем. Никудышное бронирование, никакое вооружение, жидкая грузоподъемность, убогая проходимость и далее по списку, кончая дальностью хода и надежностью механики. Даже внешний вид ублюдский, жаль не могу сейчас сводить показать.

– О! А вы их где живьем видали?

– Музей прорыва блокады Ленинграда в Кировске – там танки стоят, что из Невы достали. Ну и Т-38 тоже. Убогость на гусеницах!

(Ну сел братец на конька! Не пойму с чего, а нравятся ему нелепые мелкие бронированные тварюшки. Даже когда клеил модельки танчиков, выбирал почему-то не «тигры», а самые что ни на есть легкие танкетки вроде Т-1. С обсуждаемыми же машинками связан один сильный провал, в котором и братец поучаствовал, – нашли в лесу пару битых Т-38. Самое грустное, что из двух можно было с некоторой напрягой собрать один на ходу. Но пока пудрились-румянились, сваты уехали к другой – местные сдали технику на металлолом и радостно пропили деньгу. Второй такой провал по нелепости был у моего одногруппника – нашли амерский танк, лендлизовский, очень редкий. Пока собирали деньги и готовили вывоз, местные ухари добыли тол и долбанули под брюшком машинки, чтоб по кускам из чащобы таскать. Ну и перестарались, мудозвоны. Когда наконец оснащенная экспедиция прибыла на место, увидели здоровенную воронку в мерзлом грунте, выбритую вокруг растительность и мелкие фрагменты заморского железа, раскиданные мало не на полкилометра… Хоть в авоську собирай…)

Примечания

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.