Глава 1

«Волшебный стрелок»: секретная операция Скорцени

16 февраля 1945 года, Западная Белоруссия

За толстыми стеклами кабины самолета стояла глубокая ночь: лица пилотов освещал лишь слабый свет луны да зеленоватый отблеск фосфоресцирующих циферблатов многочисленных приборов.

– Через десять минут расчетное время подлета к старой литовской границе! – повысив голос, доложил сквозь мерный шум работающих двигателей сидящий в глубине кабины штурман.

– Начинай снижение! – отдал команду второму пилоту командир. – Пойду предупрежу наших «пассажиров».

Слегка накренившись на нос, четырехмоторный «Арадо-332» вошел в толстый слой рваных снеговых облаков. В кабине стало еще темнее. Поднявшись с командирского кресла, майор Герц одернул кожаную меховую куртку и, немного наклонившись – он был достаточно высок для тесноватой пилотской кабины, – прошел к задней дверце, ведущей в грузовой отсек. Там, посередине просторного помещения объемом с товарный вагон, был закреплен на специальных расчалках советский мотоцикл М-72 с коляской. Скудный электрический свет, падающий с матового плафона на потолке, освещал две длинные откидные скамьи по бортам фюзеляжа: на каждой сидели по два человека. Весь центральный проход вокруг мотоцикла был завален большими брезентовыми тюками и заставлен ящиками с грузом.

Увидев вошедшего командира экипажа, сидящие на скамьях невольно подобрались, освобождаясь от охватившей их ночной полудремы. Все они были опытными немецкими диверсантами и без слов поняли: скоро посадка. Один из них встал и подошел к летчику.

– Скажите своим, чтобы приготовились! Через двадцать минут «сядем»! – почти прокричал ему Герц.

Шум от авиационных двигателей в грузовом отсеке был намного сильнее, чем в кабине самолета. Помимо куртки на майоре были кожаные меховые штаны, утепленный шлем и меховые унты – на борту «Арадо» температура держалась не выше трех-четырех градусов. Из-под распахнутого ворота кожанки виднелся Рыцарский Крест: сорокадвухлетний майор люфтваффе был опытным воздушным асом, а этот ночной полет в дальний советский тыл в его боевой биографии был далеко не первым…

– С посадкой не спешите! Предварительно пройдитесь над поляной на бреющем! – заметил собеседник, наклонившись к майору.

Как и командир экипажа, это был высокий и плотный мужчина. На вид двадцати семи-двадцати восьми лет. В отличие от узколицего майора, у него было чуть полноватое открытое приятное лицо славянского типа, с немного широковатыми скулами; из-под советской армейской шапки-ушанки со звездочкой выбивались на лоб русые чуть вьющиеся волосы. На нем ладно сидел белого цвета потертый полушубок с погонами капитана Красной армии, подпоясанный коричневым хромовым офицерским ремнем с портупеей и кобурой. На ногах блестели начищенные до блеска яловые сапоги. В зимнюю советскую форму были обмундированы и остальные «пассажиры»: у одного тускло отсвечивали полевые майорские погоны, у двух других – старшего лейтенанта и сержанта. Все были в белых полушубках и светло-серых шапках-ушанках.

Герц вернулся в кабину и занял свое кресло рядом со вторым пилотом.

– Беру управление на себя! – сообщил он напарнику, сосредоточенно вглядываясь в ночную темноту за бортом самолета.

Теперь экипажу предстоял самый ответственный момент полета: найти внизу среди огромного лесного массива нужную поляну с сигнальными кострами и совершить на нее посадку. Учитывая, что садиться предстояло в глубоком советском тылу – за пятьсот километров от линии фронта, – задачка была не из легких. Мало того что приземление в ночном лесу на плохо подготовленную площадку чревато серьезными поломками и даже катастрофой – еще не известно, кто их там ждет…

– Через две-три минуты достигнем расчетной точки! – громко сообщил штурман. – Наши координаты…

Пока он перечислял градусы, минуты и секунды, командир тревожно размышлял: «Проклятая работенка! На фронтовом бомбардировщике было проще. Каждый раз, отправляясь к русским в тыл, поневоле прощаешься с жизнью. К такому не привыкнешь!..»

– Прямо по курсу вижу внизу светящиеся точки! – возбужденно крикнул второй пилот.

Как и штурман, он был лет на пятнадцать моложе командира. Приглядевшись, теперь и Герц увидел вдалеке крохотные огоньки сигнальных костров: они располагались в две длинные цепочки, образующие широкий коридор – по четыре с каждой стороны. Таким образом была обозначена та самая посадочная полоса, на которую предстояло приземлиться.

– Внимание! – скомандовал экипажу по внутренней связи командир. – Захожу на цель! Первый заход на бреющем: следить за опознавательными сигналами с земли!

Команда относилась и к двум стрелкам-пулеметчикам, которые располагались в прозрачных полусферах – одна над кабиной, другая – в хвостовой части самолета.

Когда «Арадо» на малой высоте, едва не касаясь верхушек вековых елей, пролетел над вытянутой с севера на юг полукилометровой лесной поляной, на ней вспыхнули еще два костра – в начале и конце светящейся дорожки. Это были специальные сигналы для немецких летчиков: можно садиться, на земле «свои». Со второго захода самолет пошел на посадку, подпрыгивая на ухабах и неровностях почвы, пробежал по расчищенной от снега полосе около четырехсот метров, постепенно замедляя ход. Двенадцать пар широких катков-гусениц на каучуковом покрытии позволяли «Арадо-332» успешно приземляться даже на таких малопригодных для обычных самолетов площадках с укороченной длиной пробега. Этот четырехмоторный моноплан с дальностью полета свыше четырех тысяч километров был сконструирован и построен по заказу Главного управления имперской безопасности (РСХА) специально для диверсионных и разведывательных полетов в дальний тыл противника.

Не заглушая работающих двигателей, самолет практически на месте развернулся на краю поляны на 180 градусов и остановился, готовый к немедленному взлету. Винты продолжали вращаться, дула бортовых пулеметов настороженно уткнулись в темнеющий со всех сторон глухой и враждебный февральский лес. Майор Герц, откинувшись в кресле, взглянул на фосфоресцирующие стрелки авиационных часов на приборной доске: два ночи ровно. Пока все шло строго по графику, но расслабляться было рано. Удачная посадка – это только полдела.

– Отлично, майор! – произнес за спиной летчика вошедший в кабину человек. – Ювелирная посадка! Вы свою работу пока сделали!

Это был тот самый «капитан», с которым Герц разговаривал в грузовом отсеке незадолго до приземления. На аэродроме под Кенигсбергом, откуда они вылетели полтора часа назад, командиру экипажа представили его как старшего четверки диверсантов, при этом сообщили только агентурную кличку – Феликс.

– Теперь наша очередь действовать, – задумчиво добавил Феликс, внимательно осматриваясь по сторонам: из кабины летчиков был хороший обзор.

В лунном свете отчетливо просматривалось белое пространство снежного поля, а дальше – темная стена деревьев, на которых отражались отблески все еще горевших костров. Поначалу не было видно ни души: очевидно те, кто ждал самолет, настороженно приглядываются к нему из чащи леса. Но это длилось недолго; примерно через полминуты из-за деревьев по левому борту «Арадо» показалось несколько темных фигур. Идущий впереди зажег яркий керосиновый фонарь, которым помахал над головой в определенной последовательности: три раза в правую сторону и дважды – влево. При этом встречающие остановились недалеко от опушки, не доходя до самолета метров сорок, – осторожничали. Во время подобных рандеву такое поведение вполне оправданно: «подстава» могла быть как с одной, так и с другой стороны…

Командир экипажа вопросительно посмотрел на Феликса, тот удовлетворенно кивнул:

– Пока все нормально! Световой пароль они подали верно.

Он достал из кармана плоский электрический фонарик, поднес его к стеклу кабины и просигнализировал обусловленный ответ. Затем приоткрыл дверь в грузовой отсек и громко крикнул по-русски:

– Швецов, ко мне!

На пороге кабины тотчас выросла невысокая коренастая фигура с сержантскими погонами поверх полушубка. На вид ему было не больше двадцати, на груди висел советский автомат «ППШ».

– Он выходит, – кивнул Феликс на подчиненного, обращаясь к Герцу.

Майор отдал короткую команду, и штурман, поднявшись с кресла, открыл наружу небольшую боковую дверь. По легкой алюминиевой приставной лесенке на заснеженную поляну сноровисто спустился Швецов – предварительно он обменялся с Феликсом парой-тройкой лаконичных фраз. Чувствовалось: действия диверсантов отработаны до автоматизма, и они понимают друг друга с полуслова.

В кабине летчиков пахнуло свежим лесным морозным воздухом с примесью дыма от костров, потом штурман снова захлопнул толстую герметичную дверь. Свет внутри не включали, и из самолета был хорошо виден темный силуэт Швецова: он подошел к группе людей у опушки, по всей видимости, обменялся с ними условными фразами – затем поднял левую руку.

– Порядок, герр майор! – повеселевшим голосом констатировал Феликс. – Можно глушить двигатели. И открывайте задний люк – разгрузку начнем немедленно!

Спустя всего три-четыре минуты лесная поляна ожила: к разгрузке самолета приступили не меньше двух десятков разношерстно одетых вооруженных людей – все они, как оказалось, укрывались за густыми елями вокруг места посадки. Причем брезентовые тюки и ящики из вместительного чрева «Арадо» укладывали на обычные крестьянские сани-волокуши – в каждые было запряжено по одной лошади. Всего перед специальным трапом-настилом в задней части самолета выстроились полукругом несколько таких саней: в одни из них, дружно обхватив со всех сторон, затащили и поставили боком мотоцикл с коляской – тот самый М-72, ранее закрепленный в грузовом отсеке. Все происходило почти в полной темноте: чтобы не демаскировать посадочную площадку, костры немедленно потушили. Лишь слабый лунный свет, пробивающийся через редкие просветы в облаках, да еще тусклое освещение внутри самолета – вот и вся «иллюминация». Впрочем, лежащий вокруг снег своей первозданной белизной служил естественным фоном, на котором отчетливо выделялись окружающие предметы и снующие между самолетом и санями фигуры. Стояла необычная при таком скоплении работающих людей тишина, изредка прерываемая негромкими командами на русском и немецком и всхрапами понуро дремлющих лошадей. Где-то в верхушках темных елей прошелестел легкий ветерок. Несмотря на редкий для здешних мест двадцатиградусный мороз, неожиданно пошел снег.

– Ферфлюкт! – выругался Герц. – Как бы не занесло взлетную полосу!

– Ну, это вряд ли, майор, – заметил стоящий рядом худой невысокий человек в длинной серо-зеленой немецкой офицерской шинели. – Слишком холодно. Этот легкий снежок скоро прекратится.

На плечах говорившего можно было разглядеть витые погоны подполковника вермахта. Однако шапка-ушанка была явно советского образца – так же как и старые с высокими галошами валенки. Он, Герц, Феликс и совсем юный офицер из встречавших в звании обер-лейтенанта курили чуть в сторонке от основной группы, торопливо заканчивающей выгрузку теплого обмундирования, медикаментов, оружия, боеприпасов и продовольствия.

Весь этот груз предназначался для крупной немецкой воинской части, попавшей в окружение еще летом сорок четвертого во время стремительного наступления советских войск на Белорусском направлении. Командовал окруженцами подполковник Шерхорн – именно он высказался по поводу так некстати начавшегося снегопада. Рядом находился его заместитель – обер-лейтенант Штерн.

Здесь необходимо дать некоторые пояснения, совершив небольшой экскурс в прошлое…

22 июня 1944 г. Красная армия мощными фланговыми ударами атаковала позиции группы армий «Центр» под командованием генерал-фельдмаршала Вальтера Моделя – началась крупнейшая наступательная операция «Багратион». 27 июня советские войска освободили Витебск, 28 июня – Могилев, 29 июня – Бобруйск; 4 июля была освобождена столица Белоруссии Минск. В результате летних боевых действий группа армий «Центр» потеряла более трехсот тысяч убитыми и ранеными и практически была уничтожена. К середине июля Красная армия освободила Белоруссию и вступила на территорию Восточной Литвы, взяв 12 июля Вильнюс, а 30 июля – Каунас. Затем наступающие вошли в Восточную Польшу, дойдя до берегов Вислы и освободив 31 июля восточную часть Варшавы. После чего советские войска остановились для пополнения живой силы и техники.

Немецкие солдаты, оказавшись после поражения центральной группировки в окружении, неделями скитались по лесам на занятых русскими территориях. Те немногие, которым удалось пробиться к своим через линию фронта, сообщали о крупных подразделениях, заблокированных в тылу советских войск. Один из агентов-парашютистов, заброшенных германской фронтовой разведкой специально для налаживания связи с окруженными частями, вскоре прислал в центр следующую радиограмму:

«Марку. В лесных массивах к северо-западу от Минска сосредоточилась большая группа солдат и офицеров численностью до 1800 человек под командой подполковника Шерхорна. Ральф».

Из последующего радиообмена командование вермахта узнало, что группировка Шерхорна имеет в своем составе до двух сотен больных и раненых – при этом испытывает большую нужду в оружии, боеприпасах, обмундировании, продовольствии и медикаментах. Было решено организовать «воздушный мост» для удовлетворения наиболее насущных потребностей окруженцев с тем, чтобы в дальнейшем они могли прорваться на немецкую территорию. О реальности существования группы Шерхорна свидетельствовала и радиограмма, полученная 18 августа от особо доверенного агента немецкой военной разведки Александра Демьянова – он подтверждал наличие в Белорусских лесах севернее Минска почти двухтысячной германской военной части. Последнее обстоятельство окончательно развеяло все сомнения, и к операции был привлечен шеф эсэсовских диверсантов оберштурмбанфюрер СС Отто Скорцени.

С присущей ему энергией Скорцени и его команда приступили к разработке и последующему осуществлению плана, названного «Волшебный стрелок». В своей штаб-квартире в замке Фриденталь «диверсант № 1» Третьего рейха приказал срочно подготовить две группы парашютистов для заброски в район дислокации отряда Шерхорна. Они должны были передать окруженным необходимые указания и скоординировать совместные действия – в том числе по сооружению в лесу взлетно-посадочной полосы. Тогда можно было бы постепенно эвакуировать на самолетах хотя бы больных и раненых, остальным следовало пробираться к линии фронта пешим порядком через малонаселенные лесные массивы, получая снабжение с воздуха. Таковы были основные контуры разработанного во Фридентале плана. На его заключительном этапе предполагалось, что непосредственно к линии фронта отряд Шерхорна подойдет уже под видом рабочего батальона военнопленных – с тем, чтобы ударить в тыл советским войскам. Пробитая «брешь», по замыслу разработчиков «Волшебного стрелка», могла быть использована для крупного контрнаступления вермахта. Таким образом, на маленькую «армию» Шерхорна Скорцени возлагал большие надежды. Однако им не суждено было оправдаться: жизнь внесла свои коррективы, и в реальности все пошло совсем по иному сценарию.

В конце августа «Хенкель-111» из состава 200-й эскадрильи люфтваффе доставил к месту предполагаемой дислокации окруженной группировки первую группу парашютистов. Выброску производили в темное время суток – в ту же ночь во Фридентале от них была получена первая и единственная радиограмма:

«Попали под пулеметный огонь противника. Пробуем разделиться и прорываться двумя мелкими группами по четыре человека…»

На этом связь оборвалась и больше не возобновлялась. Возможно, парашютистам пришлось отступить, бросив рацию. Но не исключено, что они были уничтожены.

– Неудачная высадка! – констатировал Скорцени.

Он был явно раздражен подобным скверным началом операции, однако через трое суток приказал произвести выброску второй группы. В ту же ночь от нее поступило уже более оптимистическое сообщение:

«Центру. Приземлились точно в намеченный район. Нас встретили военнослужащие из отряда Шерхорна. Начинаем движение к основному лагерю, который располагается в двадцати километрах на северо-запад от места выброски. Густав».

Однако и здесь не обошлось без потерь. В следующем более подробном донесении от группы Густава сообщалось, что прыгнувший с ними врач штабс-артц (капитан медицинской службы) Вильд при приземлении в темноте сломал обе ноги. Через несколько дней он скончался.

В течение двух-трех недель 200-я эскадрилья выслала не менее десяти самолетов для снабжения затерянного в лесу отряда. Шерхорн просил в первую очередь побольше медицинских препаратов, перевязочных средств и собственно врача. Кроме того, в спускаемых на парашютах контейнерах находилось продовольствие, одежда и оружие. Выброска производилась в ночное время; с одним из транспортных «Юнкерсов» в лесной лагерь приземлился взамен погибшего новый медик. Из его донесений следовало, что состояние многих раненых крайне тяжелое, и Шерхорну было приказано готовиться к их эвакуации.

Прибывшие с группой Густава специалисты по развертыванию взлетно-посадочных полос начали готовить под аэродром обширную поляну, обнаруженную в нескольких километрах от лагеря. Эвакуацию решено было провести в октябре – в период наиболее темных безлунных ночей. Вслед за больными и ранеными планировали вывезти не менее половины здоровых солдат.

Но вскоре произошло непредвиденное. Когда основные работы по подготовке полевого аэродрома были закончены, от Шерхорна пришла тревожная радиограмма:

«Русские мощным ударом с воздуха превратили намеченную площадку в абсолютно непригодную для посадки. Необходимо изыскать другой способ эвакуации. Ждем дальнейших указаний».

В штабе Скорцени решили: отряду следует немедленно покинуть обнаруженный лагерь и совершить двухсотпятидесятикилометровый переход на север. Там, возле старой русско-литовской границы, раскинулось несколько озер, которые замерзали в начале декабря. Когда лед окрепнет, их можно будет использовать как естественные аэродромы для тренировок транспортных самолетов.

Но, как говорится в русской пословице: «Гладко было на бумаге…» Проделать такой длинный путь в тылу врага – дело крайне сложное. К тому же предварительно следовало снабдить окруженцев теплой одеждой и прочим снаряжением для нахождения в глухих лесах теперь уже в зимних условиях. Для 2000 человек это потребовало большого количества самолето-вылетов.

Лишь позднее, осенью 1944 года, колонны Шерхорна медленно потянулись в северном направлении. Весь отряд был разбит на несколько подразделений: передние выполняли роль разведки и воинского авангарда; позади двигался арьергард – все в традициях и по правилам германских воинских уставов. Впрочем, такие меры предосторожности оказались далеко не лишними: очень скоро начались кровопролитные боестолкновения с мобильными группами НКВД по охране тыла. Число погибших, а также раненых и больных росло с каждым днем – их с трудом размещали на крестьянских телегах, которых было очень мало. Кто еще был способен двигаться, шел пешком. Таким образом, темпы продвижения постоянно снижались: в среднем за день колонны преодолевали не более десяти километров – учитывая, что отряд периодически останавливался на сутки, а то и двое для отдыха и оказания помощи раненым. Постепенно людьми начало овладевать отчаяние: шансы на возвращение в Германию казались слишком призрачными. Тем более что линия фронта под мощными ударами Красной армии удалялась все дальше на запад…

Только к февралю 45-го измотанная, обмороженная и почти потерявшая надежду «армия» Шерхорна сумела подойти к тем самым озерам, однако и здесь окруженных ожидало жестокое разочарование. По-видимому, русские сумели разгадать их планы и заранее провели усиленное бомбометание по льду водоемов, сделав их поверхность непригодной для посадки самолетов. Но, в конце концов, удача улыбнулась находящимся на грани отчаяния людям: в близлежащих лесных массивах удалось найти и подготовить вполне «приличную» взлетно-посадочную полосу для приема монопланов типа «Арадо».

Как раз сегодня ночью наконец-то совершил посадку первый долгожданный самолет с «той» стороны…

Шерхорн и его заместитель держались более сдержанно, а вот их подчиненные не скрывали радостных чувств. Кое-кто из солдат даже полез обниматься с экипажем «Арадо», едва те сошли на землю. Впрочем, обстановка не позволяла даже на короткое время расслабиться, предаваясь радостным излияниям: подполковник приказал немедленно приступать к разгрузке самолета.

Даже летчики не остались в стороне, и теперь, спустя всего двадцать минут после посадки, из грузового отсека вытаскивали и укладывали в сани последние тюки. Майор Герц обратил внимание, что часть людей Шерхорна, одетых в гражданскую одежду, общается по-русски.

– Это местные полицейские, – пояснил обер-лейтенант Штерн. – Спасаясь от Советов, прятались по окрестным лесам, потом примкнули к нам.

– И много таких? – поинтересовался Феликс.

– Человек шестьдесят-семьдесят.

– Они оказались крайне полезны, – вступил в разговор Шерхорн. – Знают здешние леса и все мало-мальски пригодные для передвижения дороги. Без них русские давно бы загнали нас в ловушку и перебили, как зайцев.

– Но где же обоз с ранеными? – обеспокоенно спросил Герц. – Вылететь необходимо хотя бы за три часа до рассвета!

В этот момент из-за ближайших елей показался человек в камуфляжной утепленной куртке с наброшенным на голову капюшоном – на груди у него висел «шмайссер» с откидным прикладом, а передвигался он на коротких охотничьих лыжах без палок. Торопливо приблизившись к Шерхорну, он отдал честь и начал что-то негромко докладывать, склонившись почти к самому уху командира. При этом оба отошли чуть в сторону – отчего присутствующие улавливали лишь отдельные обрывки немецких фраз, из которых невозможно было понять содержание разговора. Однако по тревожному выражению лица подполковника все поняли: что-то произошло. Впрочем, Шерхорн, отпустив подчиненного (тот снова бесшумно исчез за деревьями), не стал скрывать причины своей озабоченности. Он хмуро заметил, обращаясь к Герцу:

– Мне очень жаль, майор, но эвакуацию раненых придется провести следующей ночью. Вам придется задержаться!

– Это невозможно! – возмущенно воскликнул летчик. – У меня приказ вернуться этой же ночью! Что будет с самолетом, если днем нас засекут с воздуха русские?!

– Успокойтесь, господин майор, – вмешался заместитель Шерхорна. – Не засекут! Мы накроем самолет маскировочной сеткой и закидаем еловыми ветками. Не то что с воздуха – с пяти метров на земле не заметят!

– Обер-лейтенант прав! – веско заметил Шерхорн. – К тому же мы выставим по периметру поляны оцепление.

– Но что случилось, черт побери?! – обеспокоенно спросил Герц. – Почему такая задержка с отправкой раненых?

– В самом деле, герр подполковник, почему изменился заранее утвержденный план? – задал вопрос молчаливый до сих пор Феликс.

Из пояснений Шерхорна открылась крайне тревожная картина. Ожидалось, что обоз с ранеными доберется сюда с минуты на минуту (до этого их укрывали в глухой лесной деревушке километрах в двадцати). Дорога оттуда частично пролегала по берегу одного из местных озер. Как раз на этом участке немецкий дозор, посланный впереди санитарного обоза, неожиданно столкнулся с небольшим (вероятнее всего, разведывательным) подразделением русских – по-видимому, те пришли на лыжах с противоположного берега замерзшего водоема. Произошло это около двух часов назад. Завязался бой, и раненых пришлось завернуть назад: дорога оказалась перерезанной. Об этом Шерхорну доложил прибежавший на лыжах связной. (Рацией пользовались лишь в исключительных случаях – главным образом для связи с Центром – опасались пеленгаторных установок русских.)

– Ввиду изменившейся обстановки завтра вечером отправим обоз по объездному пути. Это дольше, но безопаснее, – закончил свое сообщение подполковник. – Соответственно, вылет переносится на следующую ночь! Надеюсь, теперь вам все ясно, майор?

– Но у меня приказ вернуться на базу этой ночью! – все еще пытался возражать Герц, которому пришлась явно не по вкусу перспектива задерживаться в советском тылу на целые сутки.

– Как старший воинский начальник, приказы здесь отдаю я! – решительно отрезал Шерхорн.

– В таком случае, я обязан радировать о задержке, – обреченно констатировал летчик и направился к самолету.

– Только покороче, майор, чтобы не запеленговали русские! – бросил ему вслед подполковник.

– Этот русский отряд у озера – откуда он взялся? – с тревогой в голосе спросил Феликс. – Нам не отрежут дорогу на Минск?

– Не беспокойтесь, герр Феликс, некоторое время отсидитесь с вашими людьми на лесном хуторе. Потом отправитесь дальше на восток.

– Долго мы у вас не засидимся – наше задание предусматривает максимально быстрое проникновение в дальний советский тыл.

– Да мы и так уже в их дальнем тылу! Дальше не бывает!..

Произнося последнюю фразу, Шерхорн недобро и, как показалось Феликсу, с какой-то глубоко скрытой душевной болью горько усмехнулся.

Глава 2

Приказ Лаврентия Берии