– Ефрейтор третьей роты шестнадцатого резервного полка Адольф Гитлер, герр доктор!
На лице хирурга отобразилось недоумение, он переглянулся со стоявшим возле Адольфа санитаром, который лишь с усмешкой пожал плечами, и снова воззрился на Адольфа. Потом дал санитару знак, и тот сдернул с Адольфа прикрывавшую его простынь. Осмотрев рану, доктор дал команду нести Адольфа в операционную.
– Ну-с, правое яичко мы, пожалуй, спасем вам, ефрейтор, а вот левое придется отнять, отнять, – сказал он Адольфу растягивая последнее слово, пока того готовили к операции.
– Герр доктор, но ведь оно не оторвано совсем, неужели нельзя пришить его назад? Прошу вас, герр доктор, спасите яичко!
– Послушайте, ефрейтор, это отнимет уйму нашего драгоценного времени, я и так вас взял без очереди, а, между тем, тут ждут помощи сотня парней с более тяжелыми ранениями. Вот на том столе лежит солдат, которому надо срочно пришить голову – держится лишь на позвоночном столбе. Если мы не возьмемся за него через пять минут, то он отдаст богу душу. Это-то вы хоть понимаете, ефрейтор? А вы тут стенаете по поводу какого-то яичка…
– Но ведь без него я не смогу жениться и у меня не будет детей! – в отчаянии воскликнул Адольф, готовый вот-вот заплакать.
– Ерунда! – безапелляционно заявил хирург, принимая из рук помощника страшный скальпель. – У меня сосед был, хороший парень, только пьяница ужас какой. Так он однажды заснул в своем свинарнике пьяный в муку, и спал чуть не двое суток беспробудно, пока не проснулся от чудовищной боли. Это голодные некормленые свиньи принялись есть его самого. Успели бедра кусок отгрызть, а, самое интересное, – как раз одно яичко. И что вы думаете, ефрейтор? Он вылечился, бросил пить, женился и даже еще и пару детишек заделал. Мальчика и девочку, хорошенькую такую.
– А зачем вам дети? Вы уже и так женаты… – это сказал, вдруг неизвестно как оказавшийся в палатке, санитар в чистом, незапятнанном ни капелькой крови, белом халате, с монголоидным лицом и проницательным, гипнотическим, взглядом черных, узких глаз. В руках, на которые были натянуты зеленые лайковые перчатки, он держал большой никелированный сосуд с навинченной на него медной крышкой, и черный, кожаный кофр.
– Вы меня с кем-то спутали, на ком это я женат? – повернул к нему искаженное страданием лицо Адольф.
В воцарившейся тишине, все присутствовавшие в палатке, обернулись на странного незнакомца.
– А вы, собственно, кто сами-то будете? – вопросил его доктор, посмотрев на него так, словно удостоверялся, все ли у того в порядке с мозгами.
– Меня зовут Сахиб, – с легким акцентом представился незнакомец. – Сам я из далекого города на Востоке, название которого вам ничего не скажет. В дар от нашей общины я привез в лазарет Красного Креста в Беелице медикаменты и новейший хирургический инструмент. Оттуда меня прямиком направили в ваш полевой госпиталь. Машину с лекарствами уже разгружают ваши люди, а инструмент для вас доктор я принес лично сам, – ответил гость, качнув кофром.
– А, ну спасибо! Поставьте сумку в угол, потом разберемся с ней на досуге, сейчас мне, сами понимаете, не до этого.
Тем временем помощник доктора подготовил Адольфа к операции и сделал ему инъекцию наркоза, который, впрочем, на Адольфа действовал слабо.
– Что он крутит головой, доза маленькая? – спросил хирург помощника.
– Да обычная доза, просто не берет его что-то.
– Нам некогда ждать, еще до черта тут тех, кого резать надо, – нетерпеливо произнес доктор и легонько ткнул скальпелем Адольфа в бедро. – Чувствуете что-нибудь, ефрейтор?
Адольф не почувствовал никакой боли и отрицательно помотал головой. Он силился поднять голову и посмотреть, что там с ним вытворяют.
– Тогда приступим, – деловито проговорил доктор и ловко отчикнул ему одно яичко.
Он бросил его на стоящий рядом стол, где уже лежали окровавленные части человеческих тел, отрезанные ранее – кисти рук, ноги, кишки…
Наркоз, наконец-то, начал воздействовать на Адольфа, сознание его стало туманиться, но он еще успел заметить, как незнакомец взял яичко со стола и бережно положил его в свой блестящий сосуд, после чего покинул палатку…
ГЛАВА 3
НЕПРИЯТНАЯ НОВОСТЬ
Николай, наконец, въехал во двор своего дома и заглушил мотор. Он проехал более пятидесяти километров по августовской жаре, более часа крутил баранку, и устал находиться в одной и той же позе. Выйдя из машины, он расправил плечи и покачал из стороны в сторону головой, как это обычно делают боксеры на ринге, разминая мышцы шеи перед поединком.
Впрочем, в прошлом Николай и был боксером, причем, весьма незаурядным и имел титул чемпиона мира в супертяжелом весе и потому слыл известной личностью в определенных кругах. И хотя его нынешняя работа в институте, где он был заведующим кафедрой и профессором, предполагала малоподвижную работу, Николай старался поддерживать физическую форму ежедневной гимнастикой и утренними пробежками в молоденьком искусственном леске в низине у Оби, в местечке, называемом в Новосибирске – Горская. Так что в свои тридцать семь он выглядел еще довольно спортивно, даже, можно сказать, атлетично, что, при собственном росте под метр девяносто, вызывало зеленую зависть не только своих сверстников мужеского пола, но и тех, кто был его много моложе.
Что касается дам, то их восхищенный взгляд невольно задерживался на нем еще и по причине его довольно приятной внешности – открытое лицо, черные глаза в бархатной опушке длинных ресниц, темно-русые волосы крупной волной. Даже крупный нос на манер «а ля Депардье» не портил общее приятное впечатление от его наружности.
Зайдя в подъезд, Николай забрал из почтового ящика пару газет – «Советский спорт» и «Известия». Поднявшись на лифте домой и порадовавшись царившей в квартире прохладе, он, раздевшись, тем не менее, принял холодный душ и облачился в черный китайский шелковый халат, расшитый золотыми дракончиками. После ванны, пройдя на кухню, Николай был несколько удивлен, не обнаружив там готового ужина. Его жена Ксения никогда не готовила завтрак – Николай привык это делать сам, обычно ограничиваясь парой бутербродов и чашкой кофе, обед она делала лишь в выходные – оба они днем питались в столовых и кафе, но приготовить вкусный ужин – это было для нее святое. Значит, Ксения не просто вышла куда-то, а еще вообще не приходила домой.
Николай открыл холодильник и посмотрел на его содержимое – из того, что можно было бы сразу употребить в пищу. Там было полно всякой еды, но по вечерам Николай привык к горячему и решил пока ничего не есть и дождаться жены. Из дверцы он взял одну лишь нераспечатанную бутылку «Пепси-колы». Отпив несколько глотков колючего напитка, Николай, не выпуская из рук стакан, прошел в гостиную и устроился на диван, где лежали брошенные им тут газеты. Просматривая их, Николай продолжал попивать из бутылки пенную, холодную, дерущую горло, жидкость небольшими глотками, дабы ненароком не застудить горло. В это время зазвонил телефон. Николай встал и, пройдя к аппарату, поднял трубку.
– Здравствуй, Коля, – узнал он голос своей кузины Натальи. – У вас все в порядке? – в ее голосе угадывались нотки тревоги.
– Да все путем. А почему ты спрашиваешь? – насторожился он.
– Да тут такое дело… У нас сегодня милиция была, спрашивала про папин «Вальтер», ну, тот – трофейный, немецкого генерала, который папа тебе завещал. Он все еще у тебя?
– Конечно, где ж ему больше быть? Это ж для меня не просто раритетное оружие, это память о твоем отце – дяде Сереже. А что они так волнуются?
– Не знаю, они мне ничего не объяснили, но я не стала ничего скрывать, чтобы не было осложнений, и сказала им где «Вальтер». Я не подвела тебя?
– Да пустяки, не бери в голову! Спасибо за предупреждение, если вдруг менты заявятся, я буду готов.
– А я вам еще днем звонила, – Николай даже через трубку услышал вздох облегчения на том конце провода, – но никто к телефону не подходил – ни ты, ни Ксюша. Я подумала, сегодня воскресенье, может, отдыхаете где за городом, вот только сейчас вечером еще раз на всякий случай звякнула.
– Да я на дачу к сыну еще вчера утром уехал, несколько минут, как вернулся, а Ксения, наверное, в своей мастерской – готовится. Завтра в картинной галерее у нее выставка, заходи, она приглашает.
– Постараюсь. Как там Вадику на даче отдыхается?
– Да все в порядке – кормят хорошо, по лесу гуляют, купаться еще не разрешают – маленький, трех лет еще нет. Тебе привет передавал.
– Пусть сначала говорить научится! – засмеялась Наталья, в голосе которой уже не чувствовалось напряжения. – Пока! Ксюше мое с кисточкой!
– Ладно, пока.
– Да, Коля, я тебе ничего не говорила!
– Я понял…
Николай вернулся к газетам, но в этот момент в квартиру позвонили. Николай, обрадованный тем, что Ксения, наконец-то, прибыла, быстрым шагом направился в коридор, крича на ходу: «Иду, иду!». Однако, распахнув дверь, он, к своему глубокому разочарованию, увидел на лестничной площадке местного участкового – азербайджанца Али и с ним еще какого-то мужчину в штатском, с потертым, из кожзама, портфелем в руках.
– Здравствуйте, товарищ Север! Вот, тут следователь из уголовного розыска поговорить с вами хочет, – не заходя в помещение, сказал Али и развел руки, словно давая понять, что он тут ни при чем. – Ну, я, пожалуй, пойду. Я вам больше не нужен, товарищ капитан?
– Ступай, свободен, – ответил следователь. – Можно?
– Да, конечно, – ответил Николай и закрыл за следователем дверь. – Я даже знаю, зачем вы пришли.
Следователь, молодой мужчина, одетый в клетчатую ковбойку и серые, мятые, с пузырями на коленях, брюки и обутый в растоптанные сандалии, боднул Николая заинтересованным взглядом:
– И насчет чего же?
– По поводу «Вальтера». Разве не так?
Вошедший хмыкнул, покачал рыжей курчавой головой, на тонкой белой шее, делавшей ее похожей на подсолнух в ветреную погоду, и посетовал:
– Не утерпела, значит, сестричка ваша.
– А что тут такого, мы же не преступники.
– Как знать, как знать… – следователь посмотрел на чистый паркетный пол, потом на свои ноги. – Где мы можем поговорить?
– Пройдемте на кухню, там кофейку или еще чего попьем, – недвусмысленно произнес Николай. – Да вы не разувайтесь.
Они прошли на кухню, где сыщик, сел за столик и положил портфель на колени.
– Я следователь угро, капитан Мальцев Анатолий Иванович, – представился милиционер, расстегивая свой портфель.
– Ну, а я – Николай Север, профессор, – ответил Николай, ничуть не обидевшись на то, что сыщик не подал ему руки – что поделаешь, человек на службе. – Участковый, наверное, уже выложил про меня все?
– Не так уж и много, но кое-что остальное мне было уже известно.
– А что конкретно?
– Ну, как же, ведь вы знаменитый боксер, кумир многих пацанов. И, кроме того, лет двадцать назад побили моего брата, еще по юношам – Мальцева Андрея. Не помните?
Николай не помнил никакого Андрея Мальцева, но из вежливости сказал:
– Что-то такое вертится в голове, но точно вспомнить не получается.
– Да вы не напрягайтесь, Николай, – раскусил его притворство сыщик. – Где уж вам его помнить? Вы на такие высоты взвились, а брат только-то до первого разряда и дошел. Кстати, я присутствовал на том вашем с ним бою, повидал вас, так сказать, в деле. Не скрою, был впечатлен! Лучше было бы Андрею не встречаться тогда с вами – вы ему челюсть сломали…
Чтобы скрыть свою неловкость, Николай поспешно спросил:
– Чай, кофе, или газировочки холодненькой? А, может, вы что покрепче предпочитаете? Есть «Столичная» и «Джамайка рум» – не забывает нас, грешных, Куба за русское сало.
Николай открыл холодильник, в дверце которого можно было увидеть различные напитки.
– Хорошо живете, – оглядывая кухню, отделанную югославским кафелем и уставленную импортной бытовой техникой “Beko”, ответил Мальцев. – Чего вам не хватает?
– В смысле? – не понял Николай.
Вместо ответа следователь попросил простой холодной воды из-под крана. Отпив пару глотков, он сказал:
– Предъявите, пожалуйста, мне ваш хваленый золотой «Вальтер».
– А что, собственно, случилось?
– Можно, если вопросы здесь пока буду задавать я? – вежливо произнес капитан.
Николай несколько раздраженно поднял брови:
– Это допрос?
Следователь сделал лицо, целиком источающее доброту:
– Ну что вы, зачем же так прямо в штыки! Допрашиваем мы у себя в кабинетах, а в гостях – только беседуем, вопросики задаем нас интересующие, так сказать, для обретения истины.
Николай пожал плечами и вышел коридор, прихватив табурет. Взобравшись на него, он открыл антресоль и, разобрав коробки с обувью и узлы с разным вещами, которые в данный момент не нужны, а, случается, остаются вообще никогда не востребованными, но которые жалко выбросить, докопался до цинка под патроны для немецкого автомата “Schmeisser”. Его с войны привез с собой из Германии дядя Сережа. Потом открыл цинк и застыл в полном недоумении – он был пуст. С этой открытой цинковой коробкой он и вернулся на кухню и поставил ее перед следователем.
– Ничего не понимаю, пистолет был тут, – сказал он растерянно.
Сыщик погладил красный бархат, которым была выложена изнутри коробка и на котором отпечатался контур пистолета, и спросил:
– Давно вы видели «Вальтер» в последний раз?
– Трудно сказать… Сейчас соображу… – Николай взял себя за подбородок и невидяще уставился перед собой. – Скорее всего, месяца три назад, в мае или июне… Да, точно в мае, мы тогда выбросили старый свой шифоньер – родительский еще, камин, вместо него купили – а вещи из шифоньера рассовали по разным углам. Пистолет я запрятал на антресоль.
– Как вы думаете, куда он мог исчезнуть?
– Сам теряюсь в догадках…
– Кто еще знал о нем?
– Знала сестра, у которой вы были, жена знала.
– И всё?
– Всё. Кроме нее я никому ничего больше не говорил.
– И ваша жена знала, где он лежал?
– Разумеется. Это она предложила запрятать его туда.
– Так-так-так… – забарабанил по столу пальцами собеседник. – А где сейчас она? Через час-другой начнет темнеть, почему ее до сих пор нет дома? – вкрадчивым голосом спросил следователь.
Николай встал и включил кофеварку. Он посмотрел в окно – солнце уже пряталось за крыши домов, и отсутствие Ксении в данных обстоятельствах начало его беспокоить. Обычно, если она где и задерживалась, то предупреждала его заранее или звонила домой.
– Так не будете кофе? – спросил он следователя и, получив отрицательный ответ, заварил только одну чашку. – Она у меня художник, должна быть в мастерской сейчас, к выставке картины готовит.
– Вы уверены?
– У меня жена глубоко порядочная женщина, если вы это имеете в виду, – теперь уже с нескрываемым раздражением ответил Николай и, сев за стол, маленькими глотками стал отпивать горячий кофе.
– Ну-ну…
Следователь запустил руку в портфель и выложил оттуда на стол пистолет, словно шулер козырного туза.
– Это ваш?
Николай поперхнулся. Перед ним, в прозрачном полиэтиленовом пакете, лежал его позолоченный и богато украшенный пистолет «Walther P-38», который невозможно было спутать ни с каким иным.
Этот пистолет был произведен по индивидуальному заказу на немецком предприятии «Mauser» под серийным номером 4621. Накладные щечки на рукояти пистолета сделаны из слоновой кости, с резьбой, имитирующей дубовые листья, а поверх, с обеих ее сторон, имелись вставки из чистого золота в виде имперского орла со свастикой в когтях. На левой стороне, после маркировки «Р-38» и года выпуска «44», читался известный лозунг СС – «Mein Ehre heisst Treue» («Моя честь – верность»). На другой стороне выгравировано имя – «Hermann Fegelein».
Пистолет этот был трофейным, и принадлежал ранее дяде Николая Севера – майору Вершинину. А по словам дяди, прежним и первым владельцем «Вальтера» был обергруппенфюрер СС Герман Фогеляйн, о чем свидетельствовала и гравировка. Оружие это являлось наградным, и было вручено генералу самим рейхсфюрером СС Генрихом Гиммлером еще в те времена, когда Фогеляйн служил офицером связи между ставками Гитлера Гиммлера. Позже, перед смертью, майор Вершинин завещал пистолет Николаю. Так «Вальтер» обрел своего нового хозяина.
Николай потянулся было к оружию, но следователь предупредил:
– Не надо его трогать. Так ваш это пистолет или нет?
– Мой, конечно, мой! Откуда он у вас?
– Экспертиза показала, что из пистолета совсем недавно стреляли, и вчера вечером этим оружием было совершено убийство.
– Не может быть! Там боек подпилен, пистолет теперь просто коллекционный, иначе бы я его зарегистрировал. Неужели вы думаете, что я, при моем статусе, нарушил бы закон?
– Вы сам подпиливали боек?
– Нет, это сделал еще давно мой дядя, боевой офицер-разведчик. Я же не специалист в этом деле.
– Да, действительно, – неохотно согласился Мальцев, – боек, на самом деле, подпилен. Только это сделано небрежно, уж и не знаю, не специально ли? Вы-то сами не пробовали из него стрелять?
– Никогда! Зачем мне это?
– Вы помните, сколько патронов было в обойме?
– Конечно, я иногда его чищу, там было шесть патронов.
– А теперь там осталось только пять! Так что пистолет ваш стреляет! С осечками, через раз, но стреляет. Мы испытывали его в нашем тире.
– Не томите, капитан, говорите прямо, в чем дело?
– Из этого пистолета вчера убили человека, и на нем были отпечатки пальцев вашей жены.
– Ничего удивительного, она не раз брала его в руки.
– Вашу жену зовут Ксения, ведь так?
– И что с того? – насторожился Николай.
– А то, что свидетель убийства, сказал нам, что слышал, как убитый перед этим ссорился с какой-то женщиной и называл ее Ксенией! Если сопоставить то, чей это пистолет и это имя то…
– То, выходит, моя жена убийца! – осерчало выпалил Николай и даже засопел от негодования. – Бред какой-то! Послушайте, Анатолий Иванович, – так, кажется, вас зовут? – следователь кивнул. – Моя жена мухи не способна обидеть!
– Со временем, люди имеют свойство меняться.
– А свидетель этот, он что, только слышал, как называли имя подозреваемой или и видел ее?
– В том-то и дело, что только слышал. Свидетель этот сдавал жилье убитому, и был в смежной комнате, когда произошло убийство. Хотя дом тот и деревянный, и стены толстые и добротно сделанные, но сами комнаты разделены не только стеной, но и межкомнатными дверьми, которые, правда, много лет, как заперты, но звукоизоляция у них, сами понимаете, не ахти какая, так что свидетель слышал и перебранку, и сам выстрел.
– Слышать имя – это еще не свидетельство, надо было видеть преступника.
– Вот поэтому у нас нет полной уверенности в личности убийцы, но все косвенные доказательства налицо.
– Скажите, капитан, а почему свидетель не вышел на шум разобраться, что к чему?
У следователя лицо поплыло набок.
– Ну, во-первых, чужая ссора ему, как говориться, до лампочки. А, во-вторых, он даже поначалу не понял, что за стеной стреляли. Он принял выстрел за хлопок шампанского – у постояльца всегда не переводилось шампанское, он и квартиросдатчика этого угощал им. А когда все стихло, свидетель решил, что наступил мир, и не стал больше прислушиваться, что там за стенкой творится. Он включил телевизор и стал футбол смотреть. В это время как раз началась игра «Спартака» – его любимой команды. Квартиранту же постучал уже тогда, когда матч кончился – радостью своей поделиться от победы «Спартака» захотел. Ну и потом сразу же позвонил в милицию.
– Чепуха какая-то! Я вовсе не уверен в правильности ваших выводов, капитан. Сейчас Ксения вернется, и все станет на свои места.
– Никуда она не вернется, – убежденно сказал следователь. – Мы уже с утра побывали в «Доме Художника», ее мастерская оказалась заперта. А консьержка сказала, что ваша жена сегодня в мастерских не появлялась. Последний раз она видела ее вчера около четырех часов пополудни, когда та сдавала ей ключи.
Это сообщение встревожило Николая, однако он ни на минуту не сомневался в невиновности жены, полагая, что произошло какое-то недоразумение. За те три с лишним года от самого момента их знакомства и скорой женитьбы и до сего дня, он не мог припомнить ни единого случая, чтобы она повела себя как-то непристойно. Вся жизнь ее была правильной.
Коренная ленинградка, она с юности постигла нелегкую долю самостоятельной жизни, когда в авиакатастрофе погибли ее родители, после чего осталась одна на руках с младшей сестрой. Правда, Ксения с детства отличалась крайней серьезностью и целеустремленностью. Она закончила в родном городе школу с золотой медалью, а потом, там же, Российскую Академию Художеств, где уже на четвертом курсе – неслыханное дело! – была принята в члены Союза Художников.
Она была очень талантлива, ее полотна пользовались успехом и выставлялись в лучших картинных галереях Советского Союза и даже за рубежом. У нее был полон стол заказов, и теперь Ксения зарабатывала денег – куда там министру! Так что Николаю было даже как-то неловко за то, что его среднегодовая зарплата была на порядок меньше ее доходов за тот же период, хотя по советским меркам – очень даже завидная.
Разумеется, при всем при этом, Ксения была достаточно умна и рассудительна, чтобы не вляпаться в историю, подобную той, что нарисовал следователь, и Николай, чтобы успокоить нервы, достал из холодильника ром и плеснул себе в бокал.
– Послушайте, Анатолий Иванович, если бы Ксения даже и совершила это убийство, то какой тогда был бы ей смысл оставлять оружие на месте преступления? Это же улика против нее.
– А она и не оставляла, – пистолет был найден в мусорном ящике во дворе, – отрезал Мальцев и достал из портфеля фотографию. – Скажите, вам знаком этот человек? – следователь передал снимок Николаю.
Николай внимательно посмотрел на фотографию. Она была плохого качества – видимо, ее увеличили с паспорта. Лицо мужчины на ней, возрастом около пятидесяти – шестидесяти лет, азиатской внешности, с гладко зачесанными назад черными волосами, ему знакомо не было.
– Первый раз вижу, – ответил Николай, возвращая фото.
– А его имя и фамилия вам ничего не говорят – Харитон Иринеевич Федотов?
– Не слышал.
– Вы в Бурятии были когда-нибудь?
– Нет. А что?
– Да по паспорту этот Федотов бурятом значится… А, может, дома или из знакомых кто упоминал его имя ненароком?
– Вы опять за свое! Ни ненароком, ни каким иным образом никто ничего не упоминал!
– Хорошо. А Дагбаева Степана вы не знаете?
– Это кто еще такой?
– Свидетель – квартиросдатчик убитого. Я к чему клоню? – может, этот человек имеет на вас или вашу жену зуб, вот и подставляет вас.
Николай зажег сигарету. Он что-то обдумывал.
– Как вы его назвали? Ну-ка, повторите… – наконец сказал он.
Следователь, оживившись, с прищуром, стригущим взглядом, посмотрел на Николая.
– Дагбаев Степан Юмжапович, – членораздельно повторил он.
Николай постарался забить в голову это имя, трудное для запоминания, и, немного помедлив, ответил:
– Нет, действительно, ничего не припомню.
– Хорошо, – разочарованно произнес следователь. – Николай, а где вы были вчера и сегодня?
– Вчера утром я на машине уехал проведать на дачу сына, а заодно и самому отдохнуть, а сегодня недавно вернулся.
– Далеко ездили?
– Ну, как сказать – километров пятьдесят или шестьдесят отсюда. Знаете, есть такой известный пионерлагерь «Синегорье» – на Бердском заливе.
– Знаю-знаю, у меня в этом самом дрянном «Синегорье» дочь в прошлом году отдыхала. Больше я ее туда не отпускаю, отравилась там чем-то, ее потом на катере в больницу в Бердск увозили.
– Так вот – дача там рядом.
– Ну, хорошо, – устало вздохнул следователь и, что-то написав на листке бумаги, отдал ее Николаю. – Вот мой телефон, если ваша жена найдется или появится еще какая-то о ней информация, позвоните мне.
– Непременно, – Николай поднялся.
– И еще… Не уезжайте покуда никуда из города. Хорошо? Мы иногда будем звонить вам.
– Слушайте, у меня пропала жена, неужели после этого я рвану куда-нибудь на юга? – обозлился Николай.
– Ладно, ладно, успокойтесь! Ничего личного – таковы уж у нас порядки. А пистолет до окончания следствия пока побудет у нас.
Следователь убрал пистолет в свой портфель и тут, помявшись, вдруг спросил:
– Николай, вы не дадите мне свой автограф?
Он извлек из портфеля какой-то журнал десятилетней давности, на обложке которого красовалось фото Николая, где тот был запечатлен на ринге после своей победы на чемпионате мира.
– Что вам написать? – взял Николай журнал в руки и с интересом стал рассматривать обложку – это был польский спортивный журнал «Бокс», ранее ему в руки этот номер не попадался.
– Напишите, пожалуйста – «Моему сопернику, Анатолию Мальцеву, от Николая Севера, дружески. Я никогда не забуду нашу битву на ринге», и распишитесь. Можно так? – следователь густо покраснел.
Николай смягчился, подумав, что в дальнейшем эту незначительную услугу можно как-то будет использовать в том нелицеприятном положении, в котором он оказался. Тем более, это не хлопотно – раньше, бывало, к нему за автографом собирались очереди. И, вообще, чего он на следака вдруг взъерепенился, на самом-то деле? Капитан просто типичный служака, добросовестно делающий свое дело, как говориться, «на своем месте солдафон».
– Конечно! – Николай написал на обложке все, о чем его попросил следователь и спросил: – Так теперь, на правах друга, я могу к вам обращаться запросто по имени – Анатолий?
– Между собой? – разумеется! – Мальцев понизил голос и доверительно добавил: – О чем можно, я буду вас информировать, но только в рамках закона, блюдя, так сказать, тайну следствия. Вы же понимаете?
Следователь протянул на прощание руку, что Николай воспринял, как хороший знак и даже несколько воспрял духом.
Проводив Мальцева, он поторопился записать имя свидетеля, пока оно не выветрилось из головы, и прошел в гостиную, где ему бросился в глаза его фирменный ежедневник, выдававшийся в институте высокопоставленным сотрудникам. Раскрыв его на сегодняшней дате, он и записал полное имя и фамилию квартиросдатчика.
Потом, с внезапно навалившейся тяжестью в ногах, осел на стул, стоящий тут же, облокотился о стол и обхватил голову обеими руками. Так он сидел, покачиваясь из стороны в сторону и теряясь в догадках и по-прежнему не допуская и мысли о какой-либо виновности Ксении. Он не понимал, что случилось, и решил во всем разобраться сам.