Глава 2

Дом Мане, Луизиана

Январь 2002 года

М-да, мать, как всегда, оказалась права!

Сквозь забрызганное грязью ветровое стекло, сквозь потоки проливного ледяного дождя Деклан Фицджеральд угрюмо смотрел на дом, где ему отныне предстояло жить.

Хорошо, что матери нет рядом и никто не сможет ему сказать: «Я же тебе говорила!»

Впрочем, до таких слов Колин Салливан Фицджеральд не опускалась. Лишь приподнимала бровь – и все становилось ясно без слов.

Хотя в последнюю их встречу, когда Деклан заехал к ней по дороге из Бостона, мать ясно дала понять: по ее мнению, у сына не все в порядке с головой. «Ты еще будешь оплакивать этот день», – изрекла она. Да, буквально так и сказала.

Оплакивать Деклан пока что ничего не собирался, однако, глядя на дебри буйно разросшихся кустов, на покосившиеся галереи, облупившуюся краску, сломанные водосточные желоба старого особняка, всерьез усомнился в собственном здравомыслии.

С чего он взял, что сможет вернуть этим старым развалинам их былое величие? Если уж на то пошло – как такое вообще пришло ему в голову? Он же не строитель. Он адвокат – и не простой адвокат, а Фицджеральд, из тех самых бостонских Фицджеральдов. С клюшкой для гольфа ему обращаться куда привычнее, чем с молотком.

Одно дело – в свободное от работы время перестроить по собственному вкусу свой городской дом, и совсем другое – переселиться в Новый Орлеан и начать здесь новую жизнь в роли строительного подрядчика!

В прошлый раз, когда Деклан увидел этот дом впервые, он, кажется, выглядел получше. Когда же это было? Пять, шесть лет назад? Деклан запустил пальцы в густые русые волосы, вспоминая. Да нет, какое там пять-шесть – одиннадцать лет уже прошло! Ему было двадцать, он приехал в Новый Орлеан в гости к однокурснику, чтобы увидеть знаменитый карнавал Марди-Гра.

Выходит, уже одиннадцать лет Дом Мане занозой сидит у него в мозгу. Говорят, к местам иной раз привязываешься сильнее, чем к людям. Это уж точно: отношения с этим домом для Деклана оказались прочнее всех его любимых романов.

А теперь – к добру или к худу (что-то подсказывает ему, что к худу!) – этот дом принадлежит ему.

Глаза Деклана, серые, как дождь за окном, а сейчас и такие же мрачные, не отрывались от старого особняка. Две изящные арки, за ними – лестницы, ведущие на галерею второго этажа… Да, они-то и очаровали его в тот далекий февраль. Лестницы, галерея – и еще высокие стрельчатые окна, и причудливый балкончик на крыше, и изящные белые колонны, и причудливый орнамент балюстрады. Казалось, дух итальянского Возрождения витал над этим домом – таким роскошным, таким буржуазным… таким южным.

В нем словно воплотилось все, чего так не хватало Деклану в Новой Англии.

Дом Мане позвал его, и что-то в глубинах его души откликнулось на зов. Теперь Деклан понимал, что никогда – все эти одиннадцать лет – не забывал о нем. И в ту первую встречу, еще до того, как они с Реми забрались внутрь, он точно знал, что увидит в холле!

Или, быть может, то была иллюзия, порожденная неумеренной выпивкой?

Можно ли доверять ощущениям пьяного юнца? Не больше и не меньше, признал Деклан, чем душевным порывам зрелого и совершенно трезвого мужчины.

Едва Реми упомянул о том, что Дом Мане снова выставлен на продажу, Деклан уже звонил риелтору. Такие скоропалительные решения для него дело неслыханное, по крайней мере за последние лет пять. Он просто знал: этот дом должен принадлежать ему, как будто всю жизнь Деклан ждал возможности назвать его своим.

Цена оказалась вполне приемлемой, если не думать о том, сколько денег придется вложить в эту развалюху, чтобы в ней можно было жить. Впрочем, об этом Деклан и не думал. По крайней мере до сегодняшнего вечера.

Что ж, быть может, он свихнулся, но, так или иначе, теперь этот дом – его собственность. И вместо портфеля на сиденье рядом с ним лежит ящик с самыми необходимыми инструментами. Хоть это радует.

Деклан достал сотовый телефон и, не сводя глаз с дома, набрал рабочий номер Реми Пейна.

Ему ответила секретарша. Деклан представил себе, как Реми сидит за столом, заваленным папками и бумагами, и улыбнулся быстрой озорной улыбкой, смягчившей и преобразившей его суровое лицо с высокими скулами и сжатыми губами.

«Могло быть гораздо хуже, – сказал он себе. – За таким столом мог бы сидеть я».

– Привет-привет, Дек! – Неторопливый южный говорок Реми вплыл в салон «Мерседеса», словно туман над медленной рекой. – Ну, где ты, дружище?

– Сижу в машине и любуюсь на это чудище, которое имел глупость купить. Какого черта ты меня не отговорил или не вызвал санитаров?

– Ты уже здесь? Вот сукин сын! Я-то тебя ждал только завтра!

– А я решил не задерживаться. – Деклан почесал свежую щетину на подбородке. – Ехал большую часть прошлой ночи и сегодня двинулся в путь с самого утра. Скажи, Реми, о чем я только думал?

– А черт тебя знает! Вот что я скажу: дай мне пару часов, чтобы управиться с делами, и я к тебе приеду. Привезу чего-нибудь горячительного, и мы с тобой обмоем покупку.

– Отлично! Хорошая мысль.

– Ты уже вошел в дом?

– Нет. Смотрю снаружи, думаю, стоит ли вообще входить.

– Господи, Дек, заходи внутрь – ты же насквозь промокнешь!

– Ладно. Увидимся через пару часов.

– Я и закуску привезу. Ради бога, не пытайся сам что-нибудь приготовить. Не хватало еще сжечь дом, не успев в нем и ночи переночевать!

– Пошел ты!

В трубке раздался довольный басовитый хохот. Деклан выключил телефон.

Снова заведя мотор, он подъехал к дому, остановил машину у одной из лестниц, ведущих на галерею, точнее, у того, что от нее осталось. Достал из отделения для перчаток полученные по почте ключи.

Деклан вышел из машины – и с небес на него обрушился холодный душ. Пожалуй, вещи можно будет перенести и попозже. С этой мыслью он бегом бросился на крыльцо, несколько гнилых ступенек угрожающе прогнулись под его весом, и, оказавшись под крышей, отряхнулся, как мокрый пес.

С разных сторон от крыльца все еще росли незабудки. Эти колонны по углам крыльца когда-то оплетал вьюнок. Или не вьюнок… какое-то вьющееся растение, с такими красивыми синими цветами-чашечками, с листьями сердечком. Казалось, стоит ему сосредоточиться – и он увидит эти цветы…

Должно быть, он видел их где-то в другом месте и запомнил, решил Деклан и повернулся к дверям. Двойные двери с резьбой, застекленными проемами и полукруглым окошком наверху смотрелись величественно, даже угрожающе. Деклан провел пальцами по резному дереву и почувствовал, как по спине пробежал холодок.

– Добро пожаловать домой, Дек! – проговорил он вслух и отпер дверь.

Холл остался именно таким, как ему и запомнилось. Сосновый пол, потемневший от времени потолок. Над головой – гипсовый медальон: двойной венок каких-то фантастических цветов. Должно быть, в былые дни в нем помещалась хрустальная люстра, а сейчас сиротливо свешивалась одинокая электрическая лампочка на длинном проводе. Впрочем, когда Деклан нащупал на стене выключатель, лампочка зажглась. Уже неплохо.

Главной в холле была широкая лестница. Она вела на второй этаж, где на площадке расходилась по сторонам – в правое и левое крыло дома.

На кой черт холостяку, не имеющему желания в ближайшее время обзаводиться семьей, покупать дом с двумя крыльями, Деклан объяснить не мог. Да и не хотел сейчас об этом думать.

Перила были покрыты слоем серой пыли; однако, смахнув пыль рукой, он обнаружил под ней гладкое дерево. Сколько рук касалось этих перил? Сколько ладоней отполировало их? Такие вопросы всегда завораживали Деклана.

Размышляя об этом, он двинулся вверх по лестнице – словно во сне, забыв и о вещах, оставшихся в машине, и о том, что сквозь распахнутую дверь в дом хлещет дождь.

Скорее всего, когда-то лестница была покрыта ковром, ковры, вероятно, украшали и холл. Деклан не сомневался, что были они винно-красными, с причудливым восточным узором. Полы, столешницы, перила – все дерево в холле было тогда отполировано до блеска и, словно драгоценный хрусталь, сияло в свете сотен свечей.

По этой лестнице поднимались и спускались изящные, уверенные в себе дамы в бальных платьях. А мужчины, должно быть, спешили в бильярдную – не столько сыграть партию, сколько невозбранно подымить сигарами и с умным видом потолковать о политике и финансах.

А между ними сновали слуги – вышколенные, молчаливые, незаметные. Разжигали камины, разносили бокалы, выполняли поручения.

Поднявшись на площадку, Деклан отодвинул в сторону стенную панель. За ней, в стене с выцветшими обоями и потускневшей обшивкой пряталась едва заметная дверца. Как Деклан узнал, что она здесь? Гм, он и сам не мог ответить на этот вопрос. Должно быть, услышал от кого-нибудь.

Он заглянул в темный сырой коридор. Похож на кроличью нору из «Алисы в Стране чудес». Вероятно, здесь находятся служебные и хозяйственные помещения дома, скрытые от глаз хозяев и гостей. Хозяевам незачем знать, как живут и работают слуги. Хороший слуга выполняет свои обязанности так, что его не видно и не слышно.

Стоп, а это откуда? Деклан нахмурился. Где он слышал эти слова? От матери? Вряд ли, хоть Колин Фицджеральд порой и проявляла снобизм, высокомерие было ей несвойственно.

Пожав плечами, Деклан прикрыл дверь. Эту часть дома он исследует позже, вооружившись фонариком и, пожалуй, запасом хлебных крошек.

Он двинулся дальше по коридору, заглядывая в дверные проемы. Пустые комнаты, пропахшие сыростью и пылью. За окнами – шум дождя. На некоторых стенах – выцветшие обои, другие ободраны и зияют облупившейся штукатуркой.

Гостиная, кабинет, ванная, а вот и бильярдная – он угадал верно. Даже бильярдный стол красного дерева сохранился.

Деклан обошел его кругом, погладил дерево. Наклонился, чтобы получше разглядеть работу.

Роман с деревом начался у него еще в школе и продолжался дольше, чем любой другой его роман. Тем летом, несмотря на неодобрение родителей, он стал работать в строительной компании. Мать считала, что физический труд не для потомка Фицджеральдов, а Деклан сказал, что скорее умрет, чем проторчит все лето клерком в душной адвокатской конторе. Он хотел работать на свежем воздухе, хотел своими руками создавать нечто реальное.

Это был один из тех редких случаев, когда отец в конце концов встал на его сторону, и они вдвоем переубедили мать.

Деклан уходил на работу на рассвете и возвращался на закате. Кожу его сожгло солнце, руки покрылись царапинами и мозолями. К вечеру он едва волочил ноги, с трудом разгибал спину и при этом был совершенно счастлив.

Тогда-то он и полюбил строительство. Точнее, не столько строительство нового, сколько восстановление старого. Мысль о воскрешении умершего дома, о придании ему прежнего величия и красоты наполняла его радостным волнением, которого не давало ничто на свете.

«Да у тебя, парень, дар божий к этому делу! – говорил ему подрядчик, крепкий упрямый ирландец. – Зоркие глаза, уверенные руки и мозги в придачу!»

То лето Деклан запомнил на всю жизнь, никогда еще он не был так счастлив.

Но, может быть, это счастье ему суждено узнать снова здесь, в Доме Мане. Может быть, он годится на что-то большее, чем изо дня в день делать то, чего от него ждут?

И он продолжал исследовать дом в каком-то радостном предвкушении чуда.

У дверей в бальную залу остановился, расплывшись в широкой улыбке:

– Ух ты! Вот это да!

Голос его, отразившись от стен, разорвал застоялую тишину дома. Деклан шагнул в залу. Пол здесь был неровен, исцарапан, покрыт пятнами. В некоторых местах на нем остались прямоугольные следы, как будто залу разгораживали на несколько комнат, а потом сломали перегородки. Но все это он исправит. Какой-то идиот закрасил лепнину на стенах щедрым слоем краски. И это мы тоже исправим…

Слава богу, потолок не трогали: чудные лепные вазы с цветами и фруктами остались в неприкосновенности. Конечно, им потребуется реставрация. Для этого нужен хороший мастер. Ничего, мастера он найдет.

Деклан распахнул двери, ведущие на галерею, и в залу ворвалось холодное дыхание дождя. Внизу раскинулся заброшенный сад: буйные заросли сорняков, жалкие остатки выложенных камнями дорожек. А когда-то, должно быть, сад был прекрасен. Надо будет нанять ландшафтного дизайнера. Впрочем, Деклан надеялся, что кое-что сможет сделать и сам.

Хозяйственные постройки практически лежали в руинах. Обломок трубы, оплетенная плющом стена сарая, щербатые кирпичи и черепичная крыша старой голубятни – в прежние времена креольские плантаторы разводили голубей.

Вместе с домом Деклан приобрел лишь три акра земли, так что вполне возможно, те строения, которые когда-то принадлежали хозяевам этого дома, сейчас вот так же разрушаются уже в чужих владениях.

А вот эти деревья принадлежат ему. И какие деревья! Аллея старых, поросших мхом виргинских дубов, сикаморы, ветви которых, мощные и длинные, были похожи на шеи бронтозавров.

Какое-то яркое пятно привлекло его внимание: Деклан вышел на галерею, под дождь. Так и есть – цветы! Ярко-алые цветы на ветвях какого-то куста. Что за чертовщина – какому безумному растению вздумалось цвести в январе? Надо будет спросить Реми, сказал он себе.

Прикрыв глаза, Деклан прислушался. Но в доме и вокруг него царила тишина, нарушаемая лишь шумом дождя. Дождь стучал по крыше, шелестел в листьях и траве.

«Нет, все-таки я не свихнулся, – подумал Деклан, – я все сделал правильно. Это мой дом, я это чувствую. А если вдруг окажется, что я ошибся и дом мне не по душе – что ж, найду что-нибудь другое. Главное, теперь я знаю, к чему приложить свои силы».

Он вернулся в дом и, напевая себе под нос, прошел через бальную залу в коридор, чтобы осмотреть все пять спален.

Только войдя в первую спальню, он понял, что напевает:

Деклан замер. Оглянулся через плечо, словно ощутив на себе чей-то взгляд. «Откуда эта мелодия, что за слова? Я не мог знать ее раньше…»

Он тряхнул головой.

– Это, наверное, из-за бальной залы, – пробормотал он. – Оказался в ней, подумал про бал, вот и вспомнилась песенка про бал. Все нормально. – И, подумав, добавил: – Кстати, разговаривать с самим собой тоже совершенно нормальное, распространенное явление.

Дверь второй спальни, в отличие от первой, была закрыта. Не было ничего удивительного в том, что старые половицы в коридоре заскрипели под его ногами, но, когда раздался скрип, по спине у Деклана пробежал неприятный холодок.

Вслед за этим ощущением пришла растерянность. Деклан мог поклясться – он чувствовал нежный аромат цветов. Это был запах лилий, украшения свадеб и непременного атрибута похорон. Он словно видел их: в высокой хрустальной вазе, чистые, белоснежные, как наряд невесты, однако было в них что-то смутно зловещее…

Но тут же растерянность сменилась раздражением. Прежде чем переезжать в Новый Орлеан, Деклан отправил в свой новый дом кое-какую мебель, в том числе кровать. Четко объяснил, куда ее поставить: в хозяйскую спальню – ту, что с видом на сад, дубовую аллею и пруд вдалеке.

Но эти идиоты все перепутали – поставили мебель не в ту спальню! Придется ему либо двигать тяжеленную кровать самому, либо устраиваться на ночлег в этой комнате.

Он распахнул дверь – и в нос ему ударил головокружительный аромат. Потрясенный, Деклан понял, что в комнате стоит чужая мебель. Незнакомая кровать – двуспальная, застеленная синим покрывалом. Резная шифоньерка, высокий, черного дерева комод с множеством ящиков. Дерево блестело, и сквозь благоухание лилий пробивался запах воска. Ноги у Деклана подкосились, когда на изящном туалетном столике он заметил букет лилий в высокой хрустальной вазе. А рядом – изящный стульчик с голубой и розовой вышивкой на тканой спинке.

Серебряные гребни, брошь-часики, увенчанную золотыми крылышками. Синие кружевные шторы, мерцающий свет газовых ламп. На спинку стула небрежно брошен белый женский пеньюар. Свечи на камине, старинная фотография в серебряной рамке…

Все это он увидел в одно мгновение, словно при свете вспышки. Но, прежде чем успел осознать, что происходит и как такое возможно, комната уже была пуста и темна, а в окна хлестал дождь.

– Господи Иисусе! – Деклан покачнулся и схватился за дверной косяк. – Что за дела?

Он втянул в себя воздух. Пахло пылью и гнилью – и больше ничем.

Игра воображения, решил Деклан. На самом деле он ничего не видел, никаких запахов не чувствовал. Просто очень живо вообразил, как должна была выглядеть эта спальня сто лет назад. Поддался очарованию этого дома, вот и разыгралось воображение.

Однако переступать порог и входить в комнату ему почему-то не захотелось.

Деклан прикрыл дверь и направился в угловую спальню. Мебель его стояла здесь – все, как он заказывал; и при виде любимой чипендейловской кровати Деклан с облегчением перевел дух, вдруг осознав, что все это время задерживал дыхание.

Пожалуй, единственное, в чем они с матерью сходились, была любовь к антиквариату, к предметам старины, хранящим на себе следы прошлого.

Массивную односпальную кровать без всяких украшений Деклан купил вскоре после того, как они с Джессикой разорвали помолвку. Точнее, после того, как он разорвал помолвку, напомнил он себе, ощутив привычный укол вины. Тогда он решил начать жизнь с чистого листа и начал с новой мебели для спальни.

Холостяцкую кровать Деклан выбрал не только потому, что не собирался обзаводиться семьей, его с первого взгляда привлек ее стиль: массивность и строгость линий, резьба в изголовье и изножье, несколько секретных ящичков, изогнутые ножки. Рядом стенной шкаф с отделениями для телевизора и стереосистемы, по обеим сторонам кровати – две лампы в стиле ар-деко: Деклану нравилось смешение стилей.

И теперь, видя знакомые вещи в просторной спальне с внушительным камином из темно-зеленого камня, с высокими дверями на галерею, с выцветшими обоями и выщербленным от времени полом, он чувствовал, что снова становится самим собой.

К спальне примыкала гардеробная. «Не забыть купить смокинг и белые перчатки!» – усмехнулся Деклан. В ванной он поморщился: кто-то из предыдущих владельцев, видно, переоборудовал ее по моде семидесятых годов – выкрасил в ядовито-зеленый цвет. Что ж, главное, водопровод работает и есть горячая вода.

Сейчас он пройдется по третьему этажу, посмотрит, что там, а потом залезет в ванну цвета авокадо и как следует отмокнет после десяти часов в дороге.

Деклан поднялся наверх. Мелодия вальса снова зазвучала в голове, но Деклан не возражал: с музыкой становилось как-то веселее, как будто он не один в пустом доме. Нет, не то чтобы ему было не по себе, но…

«Отшумело, отмечталось, отболело, отцвело. Что же было, что осталось? Ничего…»

Лестница, ведущая на третий этаж, была узкая. На этом этаже, скорее всего, обитали дети и слуги: ни тем, ни другим роскошь не требовалась.

«В крыло слуг загляну попозже», – подумал Деклан и направился туда, где, по его представлению, должна быть детская, чуланы и выход на чердак.

Он протянул руку к медной дверной ручке, потускневшей со временем. И в этот миг леденящий холод пронесся по коридору. В изумлении Деклан увидел, как у него изо рта вылетает облачко пара.

Он взялся за ручку, но вдруг к горлу подступил приступ тошноты, такой сильный, что пришлось задержать дыхание. Голова закружилась, на лбу выступил холодный пот.

Страх сжал его сердце – такой страх, что Деклан уже готов был броситься прочь. Но, овладев собой, отступил на шаг, уперся спиной в стену. Ужас душил его.

«Не входи туда! Не входи!»

Деклан не знал, откуда возник этот голос в его голове, но был готов внять ему. Ему уже приходилось слышать, что в Доме Мане обитают привидения: что ж, против призраков в своих личных владениях он вообще-то не возражал… По крайней мере до этой минуты.

В эту минуту он ясно осознал, что ни за что на свете не решится в одиночку открыть эту дверь и столкнуться с тем, что ждет его там, по ту сторону порога. Особенно на пустой желудок и после десяти часов за рулем.

– Что я вообще здесь делаю? – громко произнес он, пытаясь развеять страх звуком собственного голоса. – Надо спуститься вниз, разобрать вещи. Так, я иду вниз и разбираю вещи.

– С кем это ты разговариваешь, приятель?

Деклан подпрыгнул, словно баскетбольный мяч. В последний миг ему удалось замаскировать постыдный вскрик, готовый вырваться из глотки, куда более мужественным восклицанием:

– Черт бы тебя побрал, Реми! Ты меня до чертиков перепугал!

– Извини, что прервал твою беседу с дверью. Я, пока поднимался, окликнул тебя пару раз. Ты, похоже, не слышал.

– Да, наверное, не слышал.

Деклан привалился к стене, стараясь восстановить дыхание, и наконец поднял взгляд на своего друга.

За эти годы Реми Пейн почти не изменился: все та же озорная, почти мальчишеская красота, тот же вид «свободного художника». Однако теперь Деклан понимал, что его друг просто создан для работы адвокатом. Стройный, подвижный, с пронзительными голубыми глазами и выразительным ртом, сейчас он улыбался обезоруживающей улыбкой, от которой, должно быть, таяли даже суровые сердца служителей правосудия.

Реми и прежде был худощавым – и за десять лет почти не набрал вес, хотя аппетит у него всегда был волчий. В колледже он носил длинные волосы, сейчас его густые темно-каштановые волосы были коротко подстрижены.

– Ты вроде бы сказал, что будешь через пару часов.

– Ну да. А сколько прошло? Ах да, черт, два с половиной. Дек, у тебя тут все нормально? Что-то вид у тебя…

– Просто устал. Ох, как же я рад тебя видеть!

– Вовремя вспомнил! – И Реми заключил приятеля в объятия. – Ух ты, дружище, да ты накачался! Какие мышцы! Ну-ка покажи бицепсы!

– Да хватит тебе! – Деклан похлопал его по спине и высвободился из его объятий. – Скажи-ка лучше вот что… – Он обвел широким жестом все окружающее. – Как, по-твоему, я совсем рехнулся?

– Конечно! Да ты и всегда был не в себе. А теперь пойдем выпьем.

Они устроились на полу в бывшей курительной комнате с пиццей и бутылкой «Джима Бима».

Первый глоток бурбона согрел Деклана изнутри, разгоняя тревогу и страх. А огромный кусок пиццы с пепперони окончательно убедил в том, что все неожиданные волнения и страхи этого вечера вызваны лишь усталостью и голодом.

– Ты так и будешь жить на полу? Или привез с собой хотя бы пару стульев?

– Пара стульев мне не требуется. – Деклан взял у Реми бутылку, глотнул еще бурбона. – По крайней мере пока. Хочу пожить просто. Кровать и еще кое-что я привез. Ну, на кухню можно стол поставить. А со всем прочим подожду, пока не приведу дом в порядок.

– Учитывая состояние дома, – проговорил Реми, оглядываясь вокруг, – к тому времени, как ты закончишь ремонт, тебе понадобится кресло-каталка.

– Да ремонт-то здесь нужен в основном косметический. Насколько я знаю, самую серьезную работу предыдущие владельцы здесь провели. Хотели сделать из особняка отель в стиле ретро или что-то в этом роде. Почти полгода его ремонтировали, а потом вдруг продали и исчезли. Должно быть, средств не хватило.

Приподняв брови, Реми провел пальцем по слою пыли на полу.

– Жаль, пыль и грязь не пользуются спросом на рынке – иначе ты бы стал миллионером. Ах да, я и забыл, ты у нас и так миллионер. Кстати, как твои родные?

– Нормально.

– И наверное, думают: бедный наш мальчик, он сошел с ума! – Реми покрутил пальцем у виска. – Шарики за ролики заехали.

– Очень может быть. Может, они и правы. Но, черт побери, это мои шарики и мои ролики – имею право распоряжаться ими как хочу. Знаешь, я в какой-то момент понял: еще одно досудебное слушание – и утоплюсь в Бостонском заливе.

– Понимаю тебя. Корпоративное право хоть кого доведет до ручки. – Реми облизал пальцы. – Попробуй-ка заняться уголовным правом, как я! Каждый процесс – приключение. Только скажи, и мы тебе организуем контору в Новом Орлеане!

– Спасибо, я подумаю. А ты, я вижу, все так же любишь свою работу.

– Еще бы! Просто обожаю! Для меня каждый процесс – дуэль с системой, только не на шпагах, а мозговая. Знал бы ты, на какие уловки иной раз приходится пускаться… – Реми покачал головой и снова потянулся к бутылке. – А тебе, Дек, насколько я помню, никогда не нравилась юриспруденция, так ведь?

– Верно, никогда.

– Выбросил к чертям все годы, проведенные в Гарварде. Этим тебя попрекают родственнички?