Василий Романович Носенков
      НЕ СОВСЕМ ПРОПАЩИЙ
      1
      Сначала он ничего не видел, только чувствовал чье-то присутствие здесь, в этом темном подвале, где ему частенько приходилось в компании рыночных деляг тянуть из горлышка наспех раскупоренной бутылки... Предчувствие не обманывало. В дальнем углу кто-то засопел и начал топтаться, словно готовясь к прыжку.
      - Ну как, созрел?! - послышалось из темноты. - Да перестань трястись, как умирающий лебедь! Изволь побыстрее поднять рубашку. Сделаем тебе отметину на память, понял? Чтобы не забывал своевременно должки возвращать...
      В таком переплете ТрубиКову бывать не приходилось.
      В трезвом рассудке он, пожалуй, нашел бы выход из создавшегося положения. Первое - это бежать. На то человеку и ноги даны. Он отлично знал расположение подвала и мог ориентироваться в нем по памяти.
      Он попытался переступить с ноги на ногу, готовясь к бегству, и к ужасу своему обнаружил, что ноги не сгибаются, стоят, как столбы, приклеенные к цементному полу. Во рту пересохло, не хватало воздуха.
      - Лю-у-уди! Помогите! - пытался закричать он.
      Из темного утла медленно выходили трое...
      От страха помутилось сознание. Луч надежды блеснул, когда в одном из нападающих он узнал рыжего Тимоху по кличке Пенек.
      - Ты, что ли, Пенек? Так и заикой можно сделать человека. Да еще с этим, перочинным, в руке. Убери ты его. - Трубиков сделал попытку отстранить руку с ножом.
      - Закрой поддувало! - грубо цыкнул Пенек, совсем не собираясь убирать нож. - За нами ничего не пропадает. Вот меточку тебе на память оставлю, чтобы помнил, как брать взаймы и не отдавать, - подтвердил он угрозу, неумолимо надвигаясь.
      - Какая метотаа? Какие деньги? - бормотал Трубиков.
      - А сорок два рэ - я тебе что, за красивые глазки подарил? - напомнил Тимоха и кивнул своим компаньонам: давайте, мол его, голубчика, сюда.
      Двое других, незнакомых Трубикову, исполнили приказание: неторопливо подошли, взяли его под руки, легко приподняли и понесли к стене. Потом также молча, по-деловому расстегнули плащ, подняли сорочку и майку.
      Пенек щурился, медленно целясь, финкой в его обнаженный живот. Вот он отвел для удара руку. Синей змейкой сверкнуло острое лезвие, коснулось кожи.
      Трубиков рванулся, сделал один шаг, другой, но ноги не слушались его: хотел идти, силился даже бежать и не мог. Превозмогая боль, ухватился рукой за липкую стену подвала и стал медленно оседать.
      "Все. Неужели конец?" - подумал он и закричал:
      - Убили! Зарезали! А-а-а!
      За последние дни с ним часто случалось подобное.
      Выручала жена, если это было дома. Последовал чувствительный толчок в спину, и сверху раздался знакомый голос Нинки:
      - Кого убили, чудо морское? Прекрати орать! Вот ведь до чего дошло...
      - Нинуха, ты? - спросил он, жмурясь и тряся головой, наивно рассчитывая вытряхнуть остатки похмелья. - Ну и сон! Привидится же такое...
      Жена продолжала стоять, скрестив на груди руки, свысока оглядывая тщедушное тело своего горе-супруга.
      - Допился, паразит, - брезгливо кривя губы, бросила она. - Случается, такие под заборами дохнут. А этот жилист, не хочет.
      Нинка зачем-то пнула ногой стул, на котором в беспорядке лежала одежда муяса. Стул с шумом упал. Штаны, рубаха и кепка оказались на полу, под руками Трубикова.
      Сегодня Трубиков в гояосе жены почувствовал не злость, а усталость. На какой-то миг в нем проснулась жалость к этой женщине, матери его сына. Но тут же все и погасло. Он ухмыльнулся и повеселел. Главное, кончился кошмарный сон. Поднявшись с тюфяка, для верности задрал майку, осматривая в зеркале шкафа живот, дотронулся пальцем до места ночной "раны"...
      Натянув измятые брюки, од осторожно приоткрыл дверь в темный коридорчик - надо незаметно проникнуть в туалет, там, в бачке для воды, должен быть припрятанный "малыш". Это единственный тайник в доме, пока не обнаруженный женой. На кухне бренчала посуда, звачит, Нинка занята. Два шага на носках мимо двери кух* ди - и он юркнул в уборную. Чтобы не привлечь внимание жены, потянул за цепочку. Вода заворчала шумно и сердито. Он встал на крышку унитаза, привычно пошарил в дальнем углу бачка. Но "маленькой" там не нашел.
      Слова прошелся рукой уже по всему бачку. Ничего...
      - Ребенка бы постеснялся, - раздалось из кухни, - мальчик в пятый класс перешел, от стыда товарищей сторонится. А ему хоть бы что-- жрет эту заразу.
      После небольшой паузы она повысила голос:
      - Работаешь, работаешь, с одного места бежишь в другое, а его черти носят целыми днями на рынке. Корми, пои, а он только одну заботу знает - в стакан заглядывать. Мужик называется... Пришел из колонии на нашу голову, хоть бы тебя опять туда упекли!
      Трубиков воспользовался паузой и выскочил в коридор. Нина встретила его в дверях кухни:
      - Ну что, Кащей, ожил?
      Замахнулась мокрой тряпкой, он отпрянул...
      - Ну-ну, ты лучше б пожрать дала.
      - Пожрать?! - взвилась с новой силой Нинка. - А потом опять на свой рынок, да?
      Он молчал.
      - А прописываться думаешь или нет?
      - Пропишусь, не ори ты...
      - Полтора месяца слышу одно и то же. Когда пойдешь в милицию?
      - Сегодня схожу, чего бесишься? - неожиданно для самого себя повысил голос и он. -Там у меня знакомые есть. Так что это не вопрос, пропишут.
      Жена додозрительно сузила глаза. С мокрой тряпки на старенький халат падали мутные капли. Но она этого не замечала. Наконец с издевкой переспросила:
      - Сегодня, значит? Сколько этих "сегодня" пролетело. А знакомые тут ни при чем. Самому за себя надо беспокоиться. Ну, чего молчишь?
      Он стоял в растерянности, смотрел на нее. Вспомнились почему-то молодые годы, первые встречи с этой Нинусей, кино, скверик у общежития, откуда он посматривал на заветное окно... Было ли это?
      Нина перехватила его взгляд, вяло опустила руку.
      - Так я сгниешь на тюфяке.,. Всю жизнь будешь на ролу валяться, а не так, как нормальные мужья спят.
      Она поспешно отвернулась, прошла в кухню. Уже у плиты неожиданно всхлипнула. Трубиков знал, что в такие минуты от него требуются хорошие слова, немного ласки. Но в голове было другое: похмелиться нечем, хоть бы рассольчику какого или кефира... И сказать нельзя. Он постоял, пожал плечами и молча шагнул в комнату. Посмотрел в окно - еще не рассвело. А голова болит, вот-вот расколется. Ничего не придумав, он посмотрел на грязный тюфяк и повалился на него в брюках, натягивая до подбородка старенькое одеяло. Тело бил озноб.
      За стеной, на кухне, установилась тишина.
      "Наверно, ушла на работу", - подумал Трубиков.
      Жена работала уборщицей в двух учреждениях. Толком он не знал, в каких, так как Нинка строго-настрого запретила ему показываться на работе.
      Утро занималось хмурое. Трубиков лежал и думал о ночном кошмаре:
      "Что бы он значил, тот сон проклятый? Неужели из-за долга могло такое присниться? А цифру Пенек назвал точную и во сне - сорок два рубля, ни больше ни меньше. Надоело скрываться. И долг-то небольшой, если поступить работать, конечно. Как бы сегодня на него не напороться. Какой же сегодня день? Так, в воскресенье я выпивал с эстонцами в забегаловке, на понедельник ночевал в будке утильщика, никак согреться не мог. Утром кто-то угостил красненьким - это все в понедельник.
      А вторник был потрачен на буфетчицу Лизку. Рыжая, дородная. Проторчал полдня в ее "Соках-водах", все подливала из-под прилавка беленькую. Молодец баба, знает, чем угощать. Непонятно только, чего ей надо.
      Сегодня среда. В милиции приемный день, Нинка как-то говорила. Только с утра или после обеда там принимают по поводу прописки - что-то не припомню. Ладно, пойду с утра, чего тянуть, все равно придется прописываться. Заставят".
      Сон никак не шел. Поднялся, заглянул на кухню. На полке стояли перевернутые, вымытые до блеска кастрюли.
      Значит, завтрака нет. Трубиков взглянул на плиту и увидел сковородку. Поднял крышку и глупо хихикнул: жареная картошка, еще пар идет. Ясно, оставлено ему, сына-то на каникулы к бабке в деревню отправила.
      Почесал затылок, судорожно сглотнул слюну и тут же начал хватать картошку руками, стоя у пллты. Когда показалось дно сковородки, сел к большому кухонному столу, нашел хлеб и вилку. Пережевывая черствые ломти, посматривал на пакетик, завернутый в газету. Интересно, что там могло быть? Не доев, потянулся и разверч нул пакет. Замусоленные и новые справки на прописку, паспорт. Все это было знакомо и неинтересно. И вдруг даже дыхание перехватило: из паспорта выглядывал светло-зеленый уголок. Ясно, деньги оставлены на прописку.
      Он повертел в руке находку, сам не веря в подвалившее счастье, пощупал хрусткую бумажку, причмокнул от удовольствия.
      - Ну, Николай Андреевич, держи хвост пистолетом, - сказал самому себе Трубиков. - Для начала на маленькую имеется, и на прописку рублевку сэкономим.
      Трубиков не зря говорил жене о знакомых в милиции.
      В райотделе он знал одного сотрудника, Федорчука. Знакомство, правда, было своеобразным: два года назад капитан Федорчук вел следствие по делу о краже спирта из лаборатории завода. А обвиняемым по тому делу был не кто иной, как сам Трубиков. Вот и запомнился ему капитан милиции.
      Трубиков вышел на улицу, свернул в знакомый переулок, издалека увидел светлую вывеску отдела милиции.
      У входа в здание постоял, взялся за ручку двери, помедлил. Наконец вздохнул и решительно потянул ее на себя.
      В коридоре второго этажа, где обычно толпились посетители, никого не было. На одной из дверей висела табличка - расписание приемных дней и часов. Трубиков долго и тщательно всматривался в строчку: "Среда - с 15.00 до 18.00". Оглянулся вокруг, будто ожидая, что вот сейчас откроется дверь и его пригласят войти. Но никто не выходил.
      - Не везет, - пробормотал он и пошел к выходу.
      2
      - Ты, Андреич? - по-свойски спросила Лиза, поправляя выбившиеся из-под белого кокошника крашеные волосы. - Что в такую рань?
      Видно было, что она приятно удивлеиа визитом.
      - Ранняя птица больше корма клюет, - заулыбался Трубиков, посматривая искоса на разноцветные стеклянные конусы, наполненные соками, и от нетерпения проглотил слюну. - Пересохло, Лизавета, промочить треба.
      - Рано ведь, меня оштрафовать могут, - не удержалась буфетчица.
      - Для начала дай томатного, что ли, внутри горит.
      Лиза понимающе кивнула, налила сок в стакан, аккуратно размешала ложечкой соль.
      - Давно надо на сок переходить. От него румяным будешь, полненьким. Женщинам нравиться будешь. А то вод какой желтый да худущий. - Она покачала головой и добавила: - Что тот Кащей из сказки...
      - А меня и зовут - Кащеем! - резко перебил он. - Больше вопросов не будет? - И, чтобы загладить вспышку, вдруг объявил: - Я только что из милиции.
      - Ой, мамонька, неприятности какие?
      - Прописываться ходил. Надо ведь, а то вытурят из города.
      - И то правда, - согласилась буфетчица. - Но там сегодня после обеда принимают.
      - Ты-то откуда знаешь?
      - Я все должна про милицию знать, работа моя такая, - загадочно склонила голову Лиза.
      Трубиков вздохнул.
      - Чего мучаешься, Андреич? С женой, сказывают, не ладишь?
      Он неопределенно махнул рукой:
      - Когда-нибудь расскажу. Не у. дел я пока... Не работаю.
      - Подумаешь! Там-то за два года наработался небось?
      - Не два. Год, восемь месяцев и три дня.
      - Вот видишь! Вкалывал, наверное, как вол.
      - Зазря раньше срока не выпускают.
      Он посмотрел на нее, помолчал.
      - Умная ты баба, Лизавета. Все понимаешь, - уважительно произнес он.
      - Такие, как ты, Николаша, на дороге теперь не валяются, если хочешь знать...
      - Так уж и не валяются.
      - В твоем возрасте мужчине одному прозябать невозможно. Даже вредно. Ни пожрать по-человечески, ни вышить, когда захочется.
      Трубиков незаметно сглотнул слюну, что тоже не ускользнуло от внимания Лизы.
      - Я сейчас, - вполголоса сказала она.
      Лиза вернулась с серой картонкой, на которой корявыми буквами было написано: "Ушла на базу". Она вышла из-за прилавка, заперла изнутри дверь и прицепила картонку на стекле.
      - А теперь пойдем в мой кабинет. Что-то и у меия во рту пересохло.
      В подсобном чуланчике она расчистила место для Трубвкова среди ящиков из-под конфет и папирос, быстро возвела из тех же ящиков сооружение, похожее на стол, достала с полки заранее припасенную поллитровку.
      - Разливай, Николаша. Ты мужичок, тебе и положено этой приятной работкой заниматься, - предела она. - Да сбрось сначала плащ свой иэвоачичий! Будь как дома, не робей!
      - Ты ж хозяйка, - скромничал Трубиков.
      - Нет, нет! Открывать водку обязательно мужчина должен.
      - Будь здоров, Николай Андреевич, - первой произнесла буфетчица, когда стаканы были налиты.
      Они тихо чокнулись, молча выпили. Но Трубиков не удержался, громко крякнул от удовольствия. Лиза зашипела, прикладывая к губам палец: потише, мол, а то с улицы слышно. Ее пухлые, сложенные в трубочку губы, озорно блестящие глава и таинственное шипение неприятно подействовали на Трубикова. "Хоронится, будто воровать пришли", - недобро подумал он, но тут же и успокоился, поглядывая на початую бутылку. Все-таки игра стоила свеч.
      - Чего-то сразу, в голову ударило, - тихо сказал он.
      - Голодаешь, как собака бездомная, вот и ударило, - категорично заключила Лиза, отряхивая пепел в пустую папиросную коробку. - Жаль мне тебя, Андреич.
      Пропащая твоя доля с Нинкой. Какая-то она у тебя неприспособленная к жизни. Бегает, бегает, а толку мало...
      - Ты ее не трожь, - твердо предупредил Трубиков, - и не лезь в чужую душу.
      - Господи, - заулыбалась буфетчица, переводя разговор на шутливый тон, - нужна мне твоя Нинка. Наверное, тебя стесняется, не приходит ко мне убирать... А то, бывало, дам ей трешку - она и уберет мои залы.
      - Работать не зазорно. Это воровать стыдно...
      - Постой, постой, ты не учить ли меня собираешься?
      - Нет, по-моему ты слишком ученая.
      - Вот-вот, а потому и помолчи.
      - Я и молчу. Только скажу тебе прямо: Нинка запросто здесь за стойкой - может стоять, а вот попробуй ты на ее место стань.
      - Была нужда, - фыркнула Лиза.
      - Ну-ну, - примирительно заулыбался он, похлопывая Лизу шо мягкому плечу.
      Выпили еще раз. Трубиков погрузился в долгое раздумье. Уставившись в стенку, он медленно жевал бутерброд, не замечая присутствия женщины.
      - Скучаешь все, - нарушила молчание Лиза. - А может, заболел?
      Он вдруг глухо сказал:
      - Болит у меня вот здесь. - И постучал кулаком по груди.
      И столько тоски и злости было в этих словах, что Лиза вдруг протянула руку и погладила его по плечу,
      Он оглянулся на дверь и тихо сказал:
      - Срок-то я не свой отсидел.
      Буфетчица отшатнулась, глядя на него, как на сумасшедшего:
      - Как не свой? Так в жизни не бывает...
      - Не бывает, а вот - было...
      Она молча ждала рассказа.
      - Ты помнишь, работал я на заводе, в литейном? - начал он.
      - Конечно, двух лет ведь еще не прошло.
      - Зарабатывал до двухсот, - продолжал он, - да премии там всякие, прогрессивки. Ничего набегало.
      Сама понимаешь, в литейный не каждый пойдет, горячо там.
      Он презрительно покосился ва стакан и сказал в сердцах:
      - Употреблять я начал тоже там. Давно это было...
      Теперь я человек конченый, тыщу раз пробовал бросить - не выходит. И лечили меня... Сдачала вроде помогло, месяцев пять держался. А потом опять. Что хочешь через нутро прошло. А спирт... Вот из-за него я и погорел. Бутыль десятилитровую мы из лаборатории украли. Полная была, под пробку. В ночную смену мы тогда работали. Не утерпели. Выпить хотелось, как перед смертью. Накрыла нас милиция, до сих пор не знаю, как они пронюхали.
      - Кого это нас? - перебила Лиза.
      - Трое было. Я, Сыч и один новенький, только поступил к нам. Я его тогда даже в лицо не успел рассмотреть как следует. Здоровый, два метра росту. Журавлев фамилия, а звать, как и меля. Они потом, до следствия, ко мне домой пришли. Уговаривали вину взять на себя, а иначе, мол, групповую всем нам пришьют, лет на пять посадят. А так - не больше двух дадут. Пораскинул я мозгами и согласился, все-таки в их совете было что-то правильное, как мне казалось. Не их, а меня кто-то видел, когда через забор с бутылью лез. Да и что мне было делать? Ты бы что выбрала - два или пять сидеть?
      Лиза вздрогнула.
      - А я, - продолжал Трубиков, - теперь бы на пять согласился. Все равно бы не дали. Это я уж потом сообразил, да поздно было.
      - Почему б не дали?
      - А потому, что продали они меня, Сыч и тот подлюга. На другой день, после того, как побывали они у меня, милиция с обыском пришла. Знаешь, что у меня нашли? Костюм лаборантки! Джерсовый, английский...
      Она у нас модница. По три раза в день переодевалась. Ну и держала в шкафу дополнительный гардероб. Соображаешь?
      - Подбросили, - со страхом выдохнула Лиза.
      - Затем и приходили.
      - А костюм?
      - Не брал я его и не видел, клянусь. - Он стукнул кулаком в тощую грудь. - Не веришь?! - вдруг заорал, вскакивая.
      Лиза тоже встала, вопросительно посмотрела на дверь.
      - Верю, верю, Коля, сядь... - И тихо добавила: - Не такой ты...
      Он налил себе еще полстакана, сел, жадно выпил, номолчал, успокоился.
      - Уже там, - он сложил клеткой четыре пальца, - я вспомнил: пока мы с Сычом лазили в потемках по лаборатории, тот верзила, Журавлев, что-то в шкафу искал, еще спичку зажег, да мы на него зашипели. А какой может быть в одежном шкафу спирт? Это я потом догадался.
      А когда на следствии Федорчук спрашивал - не раскололся. Допытывался он, как нес домой костюм. Я отвечал, что не помню. И правда, спирту мы тогда хватанудх по лошадиной дозе. Ну и все. Спасибо, хоть характеристику из цеха прислали хорошую. Давно, мол, работает Трубиков и... золотые руки. В общем, хвалили. А те так и остались чистенькими.
      - Сволочи какие, - посочувствовала Лиза.
      - Я бы им, шкурам, простил, если бы хоть раз приехали, передачу привезли, поддержали бы добрым словом, как обещали. Нинка с пацаном ездила...
      - А сейчас-то встречаешь их?
      - Сыча вижу на рынке чуть ли не каждый день.
      Грузчиком работает в овощном отделе. Колхозникам "помогает": кого обманет, у кого украдет. С ним у меня вроде все в норме. Пили уж не раз и не два. Помалкивает насчет костюма, будто и знать не знает. А тому, если встречу, глотку перегрызу.
      Трубиков снова закурил, отчужденно уставился на дверь.
      - Ты закусывай, Николай Андреевич. Вот шпротики свежие открой, с булочкой... Не умеешь ты пить совсем, - заключила она, глядя в осоловевшие глаза гостя.
      В ответ Трубиков иронически ухмыльнулся: это он-то не умеет пить! Знала бы ты, милочка, как он пил когдато, не говорила бы. Теперь хандра напала. Всё неприятности одни...
      Но слова буфетчицы понравились ему, было в них чтото человеческое.
      - Добрая ты, Лизавета... Жалостливая, - признал ои. - Наверное, потому и рассказал тебе все как на духу.
      Смотри, рот на замке держи.
      Она пододвинулась к нему поближе, положила на плечо мягкую, теплую руку:
      - Не бойся, никому не открою.
      Трубиков повернул к ней лицо и в упор встретился с ее ожидающим взглядом. Было в глазах Лизы что-то такое, что заставило его отстраниться. Осторожно освобождая ноги из-под шаткого столика, он встал, потоптался у стенки.
      - Не пойму я никак...
      - Чего не поймешь, Николай Андреич? - с готовностью переспросила буфетчица, приподнимаясь.
      - Чем угодил я тебе?
      - Мы б с тобой поладили, - начала Лиза уклончиво. - Да что с тебя возьмешь, если ты даже мою просьбу забыл.
      Он легко обернулся:
      - Просьбу? Твою?
      - Да, мою. Ну-ка вспомни, что вчера обещал?
      - Кофта тебе нужна, что ли?
      - Больше пока ничего. Белая, бельгийская, самая модная.
      - Постой, постой, - поднял указательный палеп Трубиков. - Ты ведь сама сказала, что разговор был вчера.
      Время-то сколько прошло? У меня еще хмель не выветрился... Раз обещал, значит, все будет в порядке.
      Трубиков сощурил левый глаз, прикидывая что-то в уме:
      - Да хоть сегодня могу устроить. Это не вопрос. - Взял с полки кепку, отряхнул. - Сейчас сбегаю, тут недалеко.
      Он натянул на лоб кепку, помедлил... Потом рывком вытащил правую руку из кармана.
      - Возьми. За это дело, - кивком головы указал на импровизированный стол и протянул буфетчице мятую трехрублевку.
      - Ты что это? Спрячь сейчас же, а то обижусь. Ну!
      - Бери, не ломайся.
      Она внимательно посмотрела на Трубикова, сказала в оправдание:
      - Я думала, обмываем кофточку авансом.
      - Потом, потом, Лиза. Да, кофта стоит сорок два рубля.
      - Да я тебе пятьдесят отдам. В деньгах я не стеснена, хоть и без мужика живу.
      - Меня это не интересует, - сухо ответил Трубиков. - Сказано - сорок два, и не больше. Я без навару работаю, тем более для тебя, одинокой женщины.
      3
      В устоявшейся тишине лестничного проема гулко хлопнула дверь, и на площадку вышел Трубиков. Постоял у перил, зачем-то расстегнул и снова застегнул две чудом державшиеся пуговицы плаща, потер рукавом засохший на поле подтек от пива. Затем перегнулся через перила, посмотрел вниз и прислушался. На лестнице по-прежнему стояла тишина. Тогда ,ои пошел.
      Вдруг по ступенькам дробно застучали чьи-то каблуки.
      Он остановился, улавливая в звуке шагов что-то анакэмое. Потом мягко, по-кошачьи, спустился на, площадку, стал правым боком к стене и застыл в ожидании.
      Снизу поднималась запыхавшаяся Нина. Неожиданно увидела мужа, остановилась, разглядывая его и одновременно поправляя выбившиеся из-под платка волосы.
      - А-а, ты? Только еще идешь в милицию?
      - Я так и подумал, что встречу тебя по дороге, - начал фальшиво Трубиков, прижимаясь к стене. - Выдала б мне еще рублишко, на всякий случай.
      Он перевел дух, надеясь, что все пройдет благополучно: жена полезла в сумку, незлобно ворча: "На твои всякие случаи моих пяти зарплат не хватит..." Она проворно шарила руками, ища кошелек, раз-другой посмотрела на затихшего мужа. Вдруг поставила сумку на пол и разогнулась.
      - А ну пойди сюда, чего в угол прячешься? Ну, кому говорят! - строго прикрикнула, как на мальчишку.
      Он молча , попятился. Сузившиеся глаза Нины неотрывно следили за подозрительным пузырем, что вздулся у него под плащом.
      - Да я... - заюлил Трубиков, пытаясь поплотнев прижать плащ в том месте, где он оттопырился.
      Нина не дала ему, договорить. Резким движением ухватила мужа за лацкан плаща, легко притянула к себе почти вплотную и быстро сунула руку за пазуху.
      - Подлец! - закричала исступленно, вытаскивая из-под плаща неумело свернутую белую кофточку. - Последние тряпки из дома тащишь!
      На площадке повыше их со скрипом отворилась дверь.
      Из квартиры выскочила грязная собачонка и понеслась вниз. Вслед за нею из-за двери показался длинный старушечий нос и нечесаная голова соседки Софьи Борисовны. В доме ее звали часовым. Мигом оценив ситуацию, Софья Борисовна закричала:
      - Ты что ж, пропойца, на родную жену кулаки поднимаешь? Ах, негодяй! Ах, мерзавец! Подумать только, ирод проклятый, - драться начал, причитала старуха.
      - Ниночка, - радостно кудахтала Софья Борисовна, порываясь закрыть дверь и сойти вниз. - Сейчас я мигом участкового приглашу. Сдадим хулигана в милицию, я дело с концом. Там на него живо управу найдут.
      Воинственное настроение хозяйки передалось и собачонке. Она металась по площадке, осатанело лаяла и подбиралась к Трубикову, норовя схватить зубами за полу плаща. Трубиков изловчился я пнул ее ногой. Раздался дикий визг.
      Жена Трубикова, закрыв лицо отобранной кофточкой, направилась вверх по лестнице, сожалея, что все получилось так нелепо. Старушка вспомнила, что она совсем легко одета, и попыталась вернуться в квартиру. Но замок защелкнулся. Собачка не покидала Трубикова и продолжала метаться вокруг него.
      "Дурак, - размышлял он, обдумывая, что же теперь ему предпринять. Надо было просто надеть кофту на себя, под пиджак. А теперь все сорвалось".
      Его не покидала мысль любой ценой расплатиться с долгом.
      - А-а, пошли вы все... - наконец вслух оказал он и с такой силой махнул рукой в воздухе, что до смерти перепуганная шавка завизжала, в два прыжка очутилась у ног хозяйки и затихла. - Проживу и без вас, без морали вашей, - заключил он и направился вниз.
      - А может, не проживешь? - отозвалась сверху Нина. - Так приходи за помощью, - спокойно, будто издеваясь, говорила она вслед мужу.
      И вдруг быстро спустилась вниз, догнала его, дернула за рукав и истерически закричала:
      - Не приходи, если хоть сколько совести осталось, слышишь? Чтоб ноги твоей больше не было в моей квартире. Я буду знать определенно, что нет в семье кормильца! Сына буду воспитывать одна, и пусть он знает, что вырос без отца.
      Трубиков втянул голову в плечи, поднял воротник, сплюнул через плечо и зашагал по лужам.
      А Нина пришла домой, бесцельно походила по квартире, будто стараясь что-то отыскать, потом положила на стол отобранную у мужа кофточку, присела на постель и вдруг упала на подушку.
      Кофточка... Два года она экономила каждую копейку, одевала и кормила сынишку, не балуя лишний раз. Перед приходом мужа купила две нейлоновые мужские рубашки, которые давно уже - пропиты, сыну новый костюмчик и уже в последнюю очередь эту кофточку для себя. Ночами ей представлялось, как приедет Николай, как они всей семьей принарядятся и в первое же воскресенье пойдут в кино. А потом поедут на Кировские острова посмотреть на желтеющую листву старых парков. Бабье лето... Они гуляют весь день, покупают мороженое в хрустящих стаканчиках...
      И вот дождалась...
      4
      У входа на рынок на пустом ящике из-под маргарина сидел грузный Серега Мякиш и пел пропитым голосом.
      Из кармана замусолеиного до блеска пальто Сереги торчало горлышко темно-зеленой бутылки, заткнутой самодельной пробкой из газеты. У ног валялась старая, расползающаяся по швам кепка и в ней - несколько медяков.
      - Великому деятелю наше с кисточкой! - гаркнул Трубиков, деликатно выждав паузу между куплетами Мякиша.
      - А-а-а, Кащей явился, - дружелюбно осклабился Серега, выставляя напоказ крупные пнилые зубы. - А мы тебе прогулы записали. Хочешь похмелиться - угощу.
      Сегодня я добрый. От Сыча кое-что спозаранку переедало.
      И сам трешку заработал, машину ягод разгрузил бабам...
      В бутылке оказалось граммов триста денатурата. Развели водой, запили пивом. Постояв, повторили. Когда отошли в сторону от ларька к пустому прилавку, Серега приблизился к Трубикову, оглянулся по сторонам, убеждаясь, что их никто не подслушивает.
      - Знаешь, с чего Сыч расщедрился? Два ящика апельсинов они с каким-то деятелем украли. Сам видел. Чисто сработали. Уже сплавили одному грузину по дешевке.
      - Все ты знаешь, Серега, - польстил Трубиков. - Все новости.
      - Всюду побывал, - с достоинством пошутил доволь-- вый Мякиш. Приметил новенького. На днях появился.
      - Конкурентов боишься?
      - Не знаю, кто он. Вроде приезжий. Сапоги хромовые, галстук блестит, цыган не цыган, не пойму я. Раньше такого не видел в нашем районе. Но Сыч, похоже, его знает - вдвоем их видел.
      - Черный, говоришь? - встрепенулся Трубиков.
      - Ну да.
      - Здоровый такой?
      - Да не слабый. Нас двоих сложить...
      Трубиков допил пиво, поставил кружку на прилавок:
      - Ну я пошел. Благодарствую за угощение.
      - Какая муха тебя укусила? Только начали, и вдруг...
      - Дела у меня, Серега.
      - Какие все деятельные стали. Но учти, в другой раз попросишь - не поставлю! - произнес Мякиш.
      Трубиков уже не слышал угрозы приятеля. Он врезался в рыночную толпу и исчез.
      Вскоре Трубиков появился в павильоне. Проходя между рядами, пристально всматривался во встречных. Так од ходил около часа. Потом, будто что-то вспомнив, остановился, повернул за угол и направился к грузовикам с картошкой. Медленно переводя взгляд с машины на машину, он наблюдал за толпившимися грузчиками. Наконец, разочарованно сплюнул, заложил руки в карманы брюк и собрался было пойти прочь, как сзади кто-то чувствительно хлопнул его по плечу:
      - Привет биндюжнику!
      Около него стоял Сыч. Трубиков отшатнулся, широко раскрывая глаза. Но Федя был пьян и настроен к приятелю почти дружелюбно.
      - Что, Кащей" работку ищешь? - Он кивнул на груженые машины и громко икнул. - Спать поменьше надо.
      Видишь, все вакансии уже заняты. И чего ты рожу не казал полную неделю? От долгов скрываешься? Пенька боишься? Да не бойсь ты его. Он чем живет? Нашим братом. Мы работаем, - Сыч хитро подмигнул левым глазом, - а он по дешевке у нас закупит да потом перепродаст через своих...
      Сыч спохватился, что наговорил лишнего, и замолчал.
      - Отдам я ваши долги. Не нойте, - ответил вдруг Трубиков.
      - Ух какой сердитый стал! - Сыч еще раз хлопнул Трубикова по плечу. Мне-то ты не должен. И я Пеньку не друг. Так что ты, брат, говори, да не заговаривайся.
      А раз ты сейчас бедный, я могу угостить. Это запросто.
      Я работку провернул сегодня приличную. - Он хвастливо поднял вверх большой палец. - А потому обмыть надо.
      Вот и приглашаю. Приходи в три в "Овощи-фрукты". Там будет и новичок. Да вы с ним вроде знакомы...
      Сыч легко повернулся, подставляя для обозрения Трубикову свою широкую спину, обтянутую брезентовой робой, и зашагал к машинам.
      5
      ...Без пяти три Трубиков подошел к овощному ларьку и увидел направляющихся за угол Сыча и еще какого-то крупного мужчину, фигура которого показалась ему знакомой. Этот рослый что-то сердито внушал Сычу, а тот, видимо, оправдывался. Время от времени Сыч оглядываяся по сторонам, но Трубикова, следовавшего за ними на расстоянии, не замечал. Они уже шли по пустырю, и Трубиков окончательно убедился, что этот высокий не кто иной, как сам Журавлев. Он даже слышал его грубый голос.