Если мы приступим к этим источникам с предвзятой мыслию и если будем вырывать из них лишь отдельные слова и речения, не {228} справляясь с основною мыслию их, то мы, пожалуй, можем найти немало оснований для правового представления в самом Св. Писании и в самом Св. Предании.
      Господь Иисус Христос весьма часто, побуждая своих слушателей к той или другой христианской добродетели, к христианскому поведению вообще, указывал им главным образом на то, что за такое поведение, и только за него, воздается награда на небесах.

«Смотрите

, — говорил Он, —

не творите милостыни вашей пред людьми с тем, чтобы они видели вас: иначе не будет вам награды от Отца вашего Небесного. Итак, когда творишь милостыню, не труби перед собой, как делают лицемеры в синагогах и на улицах, чтобы прославляли их люди. Истинно говорю вам: они уже получают награду свою. У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая, чтобы милостыня твоя была втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно»…

(Мф. 6, 1–4 и след.). Или, например, известное изречение о единой чаше студеной воды, поданной пророку или ученику.

«Кто принимает пророка во имя пророка,

{229}

получит награду пророка; и кто принимает праведника во имя праведника, получит награду праведника. И кто напоит одного из малых сих только чашей холодной воды во имя ученика, истинно говорю вам, не потеряет награды своей»

(Мф. 10, 41–42).
      Свв. апостолы тоже часто прибегают к этой форме выражения, и тоже в тех случаях, когда нужно побудить кого-нибудь к доброделанию. Загробная награда сравнивается с наградой на ристалищах, с венцом победителей.

«Разве не знаете,

 — говорит, например, св. апостол Павел, —

что бегущие на ристалище бегут все, но один получает награду? И вы бегите так, чтобы получить. Все подвижники

(т. е. борцы)

воздерживаются от всего: они для получения венца тленного, а мы — нетленного»

(1 Кор. 9, 24–5; ср. Гал. 5, 7; Фил. 3, 14; 2 Тим. 4, 7–8; 1 Пет. 5, 2–4, и др.). Удерживая христиан от каких-нибудь пороков, указывают на наказание, какое постигнет от Господа всех грешников:

«Воля Божия есть освящение ваше, чтобы вы воздерживались от блуда… чтобы ни в чем не поступали с братом своим противозаконно и корыстолюбиво: потому что Господь —

{230}

мститель за все это, как и прежде мы говорили вам и свидетельствовали»

(1 Фес. 4, 3–6). Этими и подобными местами и пользуются, чтобы оправдать правовое понимание нравственной жизни. Впоследствии мы увидим, насколько это справедливо.
      То же находим и в святоотеческих творениях. Отцы Церкви с тою же самою целью — обосновать доброделание, побудить к нему иногда прибегают к таким сравнениям, которые, по-видимому, прямо за внешнее понимание жизни. Такова, например, аналогия купли-продажи. «Должно, —говорит св. Григорий Нисский, — подкрепляясь верою в ожидаемое, добродетельным поведением наперед закупать будущую благодать».
      Мало того: не только добродетель, как общее и постоянное расположение души, но и каждое доброе действие, добрый поступок сам по себе представляются как будто бы заслуживающими награды. Такую мысль могут дать, например, слова св. Кирилла Иерусалимского: «Будь только благонадежен; делай только, подвизайся только усердно. Ничто не погибнет. Всякая молитва твоя, всякое псалмопение записано; записа{231}на всякая милостыня, записан всякий пост; записано и то, если брак сохранен был честно, записано и воздержание, соблюдаемое для Бога; первые же венцы в сей записи предоставлены девству и чистоте: и ты просияешь, как ангел». Если продолжать исследовать творения свв. отцов все в том же направлении, то можно, пожалуй, найти в них следы и католической сверхдолжной заслуги. Например, в «Лествице» мы читаем: «Есть души, которые сделали больше, нежели сколько повелевают заповеди». Или св. Григорий Нисский, восхваляя Плациллу, говорит, что она своими подвигами превзошла предписанное. Вообще же жизнь человеческая иногда представляется каким-то механическим сцеплением разных подвигов и заслуг, из которых каждая ждет себе награды и делается только для последней. «Жизнь каждого как бы взвешивается, — говорит св. Кирилл Александрийский, — возмездие непременно как бы уравновешено будет с нашею доброкачественностию». «Предшествующие добрые дела уменьшают наказание за грехи, потому что праведный Судия изрекает приговор, со{232}размеряя последние с первыми», — говорит бл. Феодорит.
      Всего же более оснований для себя правовое жизнепонимание может подыскать в творениях св. Иоанна Златоуста, которому более всех других, может быть, пришлось говорить против корыстолюбивой бессердечности к бедным и, следовательно, доказывать прежде всего нерасчетливость такого поведения. Не мог он, по самому существу дела, говорить скупцу и себялюбцу о сладости жертвы для ближнего; говоря с наемником, он и язык должен был выбрать подходящий. Отсюда — замечаемое в некоторых местах творений святителя стремление как бы высчитать, когда, за что и сколько именно получит человек. «Если ты, — говорит святитель, — сделаешь что-нибудь доброе и не получишь здесь за то воздаяния, не смущайся: сущая награда ожидает тебя за это в будущем». «Когда увидишь, что праведник наказывается здесь, почитай его блаженным и говори: этот праведник или сделал грех — и наказывается за него, и отходит туда чистым, или наказывается сверх меры грехов его, и избыток пра{233}ведности вменится ему. Там бывает расчет, и Бог говорит праведнику: ты должен мне столько-то. Положим, Он вверил ему десять оволов — и ставит ему в счет десять оволов. Если же он употребит на дело шестьдесят оволов, то Бог говорит ему: десять оволов засчитываю тебе за грех, а пятьдесят вменяю в праведность».

      Если мы теперь от отцов восточных обратимся к западным, то само собою понятно, что в их творениях мы найдем еще более следов правового жизнепонимания: этим отцам приходилось иметь дело с Римом непосредственно; не могли они поэтому оставить без внимания его способ мышления, тем более что греховность человека как бы оправдывала такое жизнепонимание. «С тех пор, — говорит Тертуллиан, — как зло вошло в мир и как благость Божия была оскорблена, правосудие Его стало управлять Его благостию. Оно предоставило благость достойным, отказало в ней недостойным, {234} отняло ее у неблагодарных и отомстило за нее врагам ее. Оно судит, осуждает, наказывает: суды его, казни его, внушаемый ими страх служат уздою своеволию, поощрением добродетели». Отсюда — оценка человеческих дел, как «заслуги», общая всем западным отцам. Дела рассматриваются у них главным образом как некоторая ценность, дающая право на награду. Так, св. Киприан пишет исповедникам: «Некоторые из вас упредили других совершением своего мученичества и имеют принять награду от Господа по своим заслугам; а некоторые еще томятся в заключении темничном, в рудниках и в узах и… медленностью страданий приобретают полнейшее право на заслуги, по которым надеются получить из небесных наград столько воздаяний, сколько теперь числится дней в истязаниях». Тертуллиан же прямо представляет Господа как бы должником за добрые дела человека. «Бог, — говорит он, — не желая гибели святых Своих, объявил Себя их заступником, а потому и приемлет их добрые дела и раскаяние; приемля же сие, Он вменяет Себе в долг за то их награждать». Отношения между Богом и человеком иног{235}да строго приравниваются к отношениям между членами простого правового союза: сущность полагается во взаимном удовлетворении, с отмщением за всякое нарушение. Для примера возьмем того же Тертуллиана. Вот, например, что говорит он в своем сочинении о терпении: «Скорби телесные суть очистительная жертва, примиряющая с нами Бога чрез смирение, когда плоть, довольствуясь немногим количеством хлеба и воды, приносит в дар Господу свою бедность и воздержание, когда присовокупляет к этому частые посты и когда проводит посты в пепле и вретище… Так некогда гордый царь Навуходоносор, раздражавший Господа, принес великолепную и полезную жертву терпения смиренным и строгим покаянием семилетнего изгнания, во время которого жил со зверями, удаленный от общества людей, — и сею жестокою жертвою возвратил себе царство свое, а что еще важнее, сим очистительным удовлетворением приобрел снова милость Божию».
      Несмотря, однако, на все эти многочисленные следы правового жизнепонимания во Св. Писании и в творениях отцов Церк{236}ви, признать это жизнепонимание действительно отеческим или библейским жизнепониманием нельзя; или можно в том лишь случае, если мы будем пользоваться Св. Писанием или Св. Преданием только как сборником бессвязных изречений, а не как единым Словом Божиим, не как выражением единого и цельного мировоззрения. Все эти следы необходимо сопоставить с длинным рядом мыслей, которые тоже были постоянно на устах священных писателей и отцов Церкви и которые тем не менее прямо отрицают правовое жизнепонимание.

      Прежде всего возможны ли правовые отношения между Богом и человеком? На основании Св. Писания и Св. Предания мы говорим, что невозможны.
      Правовой союз в основе своей имеет себялюбивое желание собственного благополучия и выражается во взаимном самоограничении нескольких себялюбии, чтобы каждому из них в возможно большей мере {237} благоденствовать. Приложима ли эта мерка к отношениям Бога к человеку? Думать так не только нечестиво, но и безумно.

«Разве может человек,

 — спрашивает Елифаз, —

доставлять пользу Богу? Разумный доставляет пользу себе самому. Что за удовольствие Вседержителю, что ты праведен? и будет ли Ему выгода оттого, что ты содержишь пути твои в непорочности?»

(Иов. 22, 2–3). «Бог, — говорит бл. Августин, — не нуждается и в самой человеческой праведности, и все то, в чем выражается истинное почитание Бога, полезно человеку, а не Богу. Не скажет, конечно, никто, что был полезен источнику, когда пил из него, или свету, когда видел его». «Человек, — говорит св. Григорий Нисский, — это слабое и кратковременное существо, хорошо уподобляемое траве (Пс. 102, 14), сегодня существующей, а завтра нет, — верит, что достойно почтил Божеское естество. Это все равно что, зажегши тонкую нить из пакли, думать, что этой искрой увеличиваешь блеск солнечных лучей». «Что такое дела человеческие? — спрашивает св. Иоанн Златоуст. — Пепел и пыль, прах пред лицом ветра, дым и тень, лист и цвет, уно{238}симые ветром, сон, мечта и басня, пустое колебание воздуха, легко возбуждаемое, перо возметаемое, течение непостоянное, и все, что только может быть еще ничтожнее этого». Зачем же нужны были Господу эти призрачные человеческие дела? Почему Он не только благоволил «привести человека из небытия в бытие, но и отпадшего восставил паки и царство даровал ему будущее?» Правовое начало не объяснит нам этого «благоутробия милости» Божией, по которой Он «не потерпел зрети от диавола мучима рода человеча». Там, где действует право и удовлетворение, нет места для такой беспричинной, бескорыстной благодати.
      Возьмем, однако, отношение между Богом и человеком, как данное опыта, не задумываясь об их первоначале. Допустим, что между Богом и человеком существует в настоящее время правовой союз: добродетель человека есть та цена, которую требует от него Господь за обещанные награды. Но и при этой уступке отношения между Богом и человеком не будут состоятельны с правовой точки зрения: прежде чем помышлять о какой-нибудь {239}награде за свои дела, человек должен Богу за все полученные и получаемые благодеяния.

      «Если бы Бог, — говорит преп. Макарий Египетский, — вступил с нами в суд, то не нашлось бы ничего, по истинной правде человеку принадлежащего, потому что и имения, и все мнимые блага земные, при которых человек может делать добро, и земля, и все, что на ней, и самое тело, и самая душа принадлежат Ему. И не только все прочее, но и самое бытие человек имеет по милости. Поэтому какая же у него собственность, которою по праву мог бы он похвалиться и оправдаться?» «Как нельзя опередить своей тени, которая постольку подвигается вперед, поскольку мы идем вперед, и всегда в равном расстоянии нам предшествует; как нельзя телу вырасти выше головы, всегда над ним возвышающейся, так, — пишет св. Григорий Богослов, — и нам невозможно превзойти дарами своими Бога. Ибо мы ничего не даем такого, что не принадлежало бы Ему, или что было бы вне круга {240} Его щедрот. Помысли, откуда в тебе бытие, дыхание и самое разумение? Откуда то высочайшее преимущество, что ты знаешь Бога, надеешься царствия небесного?» «Что воздадим милосердному Богу за все сии блага и дары, — спрашивает св. Ефрем Сирин, — за то, что снисшел Он с небес от Отца, или что ради нас воплотился во чреве, или что за нас был заушен? Чтобы воздать за одно заушение, то, если бы мы тысячи лет жили на земле, ничем не могли бы вознаградить за сию Божию милость». «Мы решительно не в состоянии, — утверждает бл. Августин, — возблагодарить Его должным образом и за те благодеяния, что существуем, что живем, что видим небо, что имеем ум и разум, при помощи которых обретаем Его Самого, сотворившего все это. Но какое сердце, какой язык в состоянии достаточно возблагодарить Его за то, что Он не вовсе оставил нас, отягченных и обремененных грехами, отвратившихся от Его света и омрачившихся любовию ко мраку, т. е. к непотребствам, а послал к нам Свое Слово, Которое есть Его Сын единородный, чтобы мы научились от Него, родившегося плотию {241} и пострадавшего за нас, как высоко ценит Бог человека, чтобы этою единственною жертвою мы очистились от всех грехов и чтобы, получивши в свои сердца излияние любви от Духа Его, несмотря на все трудности, достигли вечного упокоения и неизреченной сладости лицезрения Его». «Этим-то, — говорит св. Григорий Нисский, — столь великим Существом, что невозможно ни видеть Его, ни слышать, ни мыслию достигнуть, присвояется в ничто между существами вменяемый человек — этот пепел, это сено, эти уста — он восприемлется в сына Богом всяческих. Что можно найти достойного к благодарению за эту мысль? Где такое слово, такая мысль, такое движение мысли, чтобы ими воспрославить такое обилие милости? Человек выходит из пределов своего естества, делается из смертного бессмертным, из скорогибнущего — неизменно пребывающим, из однодневного — вечным, одним словом, из человека — Богом». «Дети, — говорит св. Тихон Задонский, — какое ни делают почтение и угождение отцу своему, должное ему яко родителю, воспитателю и промышлителю, воздают, иначе бы неблаго{242}дарны были: тако христиане, как ни тщатся угождать Небесному Отцу, должное воздают и тем заслужить ничего не могут; но что от Бога получают, туне получают. Богу бо за благодеяние Его к нам показанное и показуемое никак и ничем не можем воздать, но всегда пред Ним должниками остаемся». Наше доброделание, таким образом, если признать за ним некоторую ценность, все-таки награды человеку заслужить не может, оно пойдет, так сказать, в уплату долга, так что, «если мы не делаем заповеданного нам, то не вправе называться даже и неключимыми рабами» (св. Ефрем Сирин). «Не милость оказываешь (Богу, подвизаясь в добре), — говорит св. Кирилл Иерусалимский, — потому что сам получил ее прежде; напротив того, воздаешь за милость, возвращая долг Распятому за тебя на Голгофе».

      Но этого мало. Если измерять отношения между Богом и человеком правовой меркой и последовательно, до конца ее держаться, {243} то нужно признать, что, как всякое дело доброе дает человеку хоть призрак права на награду, так, с другой стороны, всякий грех, всякое нарушение завета с Богом с необходимостью требуют удовлетворения, так сказать, платы за себя (как католики и учат действительно) и, следовательно, отнимают и последний призрак права на какую-нибудь награду от Бога. «Тленный род человеческий достоин тысячи смертей, поскольку пребывает во грехах», — говорит св. Василий Великий. Грех — принадлежность не одних только несовершенных, но есть явление всеобщее, и каждый без всякого колебания может сказать о себе:

«Как оправдается человек пред Богом? Вот, Он и слугам Своим не доверяет, и в Ангелах Своих усматривает недостатки; тем более — в обитающих в храминах из брения, которых основание — прах, которые истребляются скорее моли»

(Иов. 9, 2; 4, 18–19). «В мужестве даже избранных людей можно, — по словам св. Кирилла Александрийского, — находить нечто достойное справедливого порицания, что усматривается ведением Законодателя, хотя и ускользает от нашего взора». — «Хотя бы {244} кто, — говорит св. Иоанн Златоуст, — был праведен, хотя бы тысячу раз праведен и достиг до самой вершины, так что отрешился от грехов, он не может быть чист от скверны; хотя бы он был тысячу раз праведен, но он — человек». Где же здесь возможность требовать от Бога какой-нибудь награды, какого-нибудь удовлетворения, когда с нашей стороны происходит только нарушение завета с Богом, только увеличение и без того великого долга? «Знай, — говорит св. Тихон Задонский, — что мы никакого добра у Бога не заслужили, но, напротив того, всякого наказания достойны, и какое бы наказание ни было, грехи наши большего еще достойны». «Если бы это состояние (т. е. состояние в аду после всеобщего суда) было уделом и для всех, то и в таком случае никто бы не имел права упрекать правосудие Бога — Отмстителя», — говорит вполне справедливо, с строго правовой точки зрения, бл. Августин.

      Но если и это все позабыть, позабыть и ничтожество, и греховность человека, то и {245} тогда, с точки зрения права, объяснить спасение человека мы не можем: не выдерживается основное начало правового союза — равенство жертвы и воздаяния, труда и награды. Что такое земная жизнь в сравнении с загробным блаженством? Ничтожная капля в сравнении с целым океаном. Если, следовательно, дела человека имеют какую-нибудь ценность, то, во всяком случае, не для получения вечного блаженства.

«Если Авраам,

 — говорит св. апостол Павел, —

оправдался делами, то он имеет похвалу, но не пред Богом»

(Рим. 4, 2). С нашей земной точки зрения и для земных целей праведность человека имеет некоторую ценность и может в глазах людей заслуживать какую-нибудь награду, но пред судом Божиим, где произносится приговор на последнюю участь человека, эта праведность ценности не имеет, не соответствует величию награды. Прежде всего это потому, что «время покаяния коротко, Царствию же Небесному нет конца». «Труд подвижничества, как сон, скоротечен, и упокоение, каким вознаграждается труд сей, бесконечно и неописанно».

«Кратковременное страдание наше про

{246}

изводит в безмерном преизбытке вечную славу»

(2 Кор. 4, 17). «Тысячи лет века сего то же в сравнении с вечным и нетленным миром, как если бы кто взял одну песчинку из всего множества морских песков» [ ]. Но время и вечность противоположны между собой не только по своей продолжаемости, количественно; гораздо более они несравнимы между собой по своему содержанию, по своему качественному различию. Какие бы труды ни предпринял человек, какие бы страдания он ни претерпел, все это — ничто в сравнении с тем блаженством, которое он за это получает. «Смотри, — говорит св. И. Златоуст, — как велика слава, которую получают творящие добродетель: она превыше всех подвигов, какие бы кто ни совершил; пусть он достигнет самой вершины, но и тогда будет еще ниже ее. В самом деле, что может человек совершить такого, чтобы совершенно заслужить щедроты Владыки?» «Если бы, — говорит преп. Макарий Египетский, — каждый человек с того времени, как создан Адам, и до окончания мира вел брань с сатаною и терпел скорби, то не сделал бы он ничего великого в сравнении с {247} тою славою, какую наследует, потому что бесконечные веки будет царствовать со Христом».

      Невозможность понимать спасение с точки зрения права открывается далее из того недопустимого и немыслимого в правовом союзе явления, что один из членов союза (Бог) не только не нуждается в остальных членах и не стремится воспользоваться их трудами и силами для своей выгоды, но оказывается постоянным и необходимым помощником их во всем. «Достоинства твои, — говорит св. Иоанн Златоуст, — не от тебя, но от благодати Божией. Укажешь ли на веру, она от призвания; укажешь ли на отпущение грехов, на дарования, на способности учительства, на добродетели — все ты получил оттуда. Что же, скажи мне, ты имеешь такого, чего бы не получил, а достиг сам собою? Не можешь указать ни на что». «Како можем заслужить послушанием нашим вечный живот, когда и послушание истинное есть не наше собственное, но {248} Божией благодати дело, нам же приписуется, что мы благодати Божией не противимся, но действующей в нас содействуем?» Какая может быть речь о заслуге со стороны человека, когда он не может сделать ни шагу в нравственном развитии без помощи Божией? «Если бы не покрывала меня милость Твоя, — говорит преп. Ефрем Сирин, — погиб бы я уже и был бы теперь как прах пред лицем ветра, как не являвшийся никогда в жизни сей». «Без Бога, — по словам св. Григория Богослова, — все мы смертные игралища суеты, живые мертвецы, смердящие грехами». Как же понять после этого союз Бога с человеком, если стоять строго на правовой точке зрения? Я вступаю в союз совсем не из желания служить или помочь моему ближнему, а, наоборот, из желания воспользоваться силами моего ближнего для моего собственного благополучия. При этом цель моя, конечно, получить как можно более и отдать как можно менее. Буду ли, следовательно, я принимать на себя какие-нибудь обязательства, если не надеюсь за них получить большее или, в крайнем {249} случае, равное вознаграждение? Между тем Господь не только вступает в союз с человеком и принимает на Себя обязательства, Сам решительно не нуждаясь ни в этом союзе, ни в человеке вообще, не только воздает человеку награду, бесконечно превосходящую труд последнего, и забывает все его неправды, не требуя за них платы, но еще Сам производит добро в человеке, чтобы за это добро Самому же быть человеку обязанным. «Бог, Который, — по словам св. Иринея Лионского, — не нуждается ни в чем, принимает наши добрые дела с той целию, чтобы даровать нам вознаграждение Своими благами, как говорит наш Господь:

«Приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте царство, уготованное вам от создания мира. Ибо алкал Я, и вы дали Мне есть… Поелику вы сделали сие одному из братьев Моих меньших, то сделали Мне»

(Мф. 25, 34 и след.). Он не нуждается в этом, однако желает, чтобы мы делали это для нашей собственной пользы, чтобы не быть нам бесплодными». С правовой точки зрения, это явление непонятно, даже прямо бессмысленно [ ].
      {250}

      Ввиду таких несообразностей правового жизнепонимания отцы Церкви допускали его только в виде сравнения; они всегда сознавали, что в нашем спасении действует милость Божия, готовая всегда дать более даже, чем требуется, а не сухой расчет, который думает только о том, чтобы не передать лишнего, чтобы не причинить убытка себе. Поэтому, признавая необходимыми дела для спасения именно в качестве причины, отцы Церкви тем не менее спасение приписывали не делам, не заслуге, а исключительно милости Божией. Мы трудимся, делаем добро, но спасаемся не за труд, «награждаемся от Христа Господа в будущем веке по единой Его милости, а не по заслугам» (св. Тихон Задонский). «Вечный покой, — говорит св. Василий Великий, — предстоит тем, которые в здешней жизни законно подвизались, — (но) покой, не по заслуге дел воздаваемый, но по благодати великодаровитого Бога даруемый уповавшим на Него». Толкуя Рим. 6, 23, св. Иоанн Златоуст говорит: «Апостол не сказал, что {251} она (вечная жизнь) есть награда за ваши заслуги, но: «дарование Божие», —давая тем разуметь, что мы освободились не сами собою и получили не долг, не награду, не воздаяние за труды; напротив, все сие есть дело благодати. И из сего видно преимущество благодати: она не только освободила нас и улучшила наш жребий, но даже все сие совершила без наших усилий и трудов». «Все доброе и спасительное, соделанное для людей Богом, совершено по благодати и благости, а нами не подано никакой причины к оказанию нам добра» (св. Григорий Нисский). Наше личное участие в своем спасении как бы пропадает пред величием того, что делает для нас и в нас Господь; так что вполне точно выражает православное учение о спасении человека св. Афанасий Александрийский, говоря, что «все спасение наше приписывать должно милости Божией». Только такое учение и мирится с тем понятием о Боге, которое открыл нам Сам же Бог; только при таком представлении о спасении мы поймем, что Бог есть Бог любви, есть действительно Отец наш небесный, который безразлично готов всех миловать, лишь бы {252} только они обратились за этой милостию.

«Просите,

 — говорит Господь, —

и дастся вам; ищите, и обрящете; толцыте и отверзется вам… Аще убо вы, лукави суще, умеете даяния блага даяти чадом вашим, кольми паче Отец ваш небесный даст блага просящим у Него»

(Мф.