29 октября Освальд был принят начальником ОВИРа тов. Рязанцевым. Освальд повторил свою просьбу – разрешить ему остаться в СССР.

Тов. Рязанцев сказал, что вопрос еще не разрешен и что он может задержаться в Москве и ждать окончательного ответа Верховного Совета.

Освальд ушел из ОВИРа в хорошем настроении. Он сказал, что надеется, что просьба его будет удовлетворена.

В настоящее время Освальд живет в гостинице «Метрополь», никуда не ходит и целыми днями сидит у себя в номере.

За номер он должен платить с 28 октября 30 рублей в сутки. Денег у него осталось 800 рублей.

1 ноября Освальд в беседе с переводчицей сообщил, что если ему откажут, то он не уедет, а вновь обратится в Верховный Совет и таким образом будет настойчиво добиваться удовлетворения своей просьбы. «Я не думаю, – сказал он, – что Верховный Совет был бы настолько жесток ко мне». С Освальдом продолжает работать переводчица Широкова Р.С.

5 ноября 1959 г. Освальд в беседе с переводчицей Широковой рассказал, что 31 октября он посетил посольство США и там заявил о своем отказе от американского гражданства и сообщил о том, что будет просить Верховный Совет СССР о приеме его в советское гражданство. Принявший его сотрудник посольства «не выразил особой радости и заявил, что это его дело», однако он сообщил об этом журналистам.

1, 2 и 3 ноября Освальда посетило много журналистов, в том числе Стивенс, но он отказался с ними разговаривать.

5-го числа один из журналистов прислал ему письмо с билетами в Театр кукол. Освальд сказал, что собирается отослать обратно этот билет».

4 ноября состоялась новая встреча с Освальдом сотрудника разведки. На этот раз с Освальдом беседовал не сотрудник ОВИРа, а сотрудник «Интуриста», назвавшийся Андреем Николаевичем. Опять говорили о причинах, побудивших Освальда испрашивать советское гражданство, о политических взглядах Освальда, его планах на будущее.

Андрей Николаевич пообещал Освальду помощь с обустройством в СССР и предложил встретиться после ноябрьских праздников, то есть дней этак через пять. Праздники прошли, а Андрей Николаевич так и не появился.

Насторожившись, руководители «Интуриста» обратились в 7-й отдел Второго главного управления за разъяснениями, и вскоре контрразведчики выяснили, что с Освальдом встречался представитель ПГУ и беседовал с ним «на предмет возможного использования за рубежом» (Дело Освальда. Т. 1. С. 18).

По моему мнению, имел место довольно обычный в работе спецслужб случай несогласованности действий между подразделениями. Вероятно, кто-то из Первого главного управления, имевший доступ к спискам иностранных туристов, заинтересовался американским «студентом» и решил организовать знакомство с ним с целью зондажа. Возможно, в процессе знакомства, когда сам Освальд поведал о своих намерениях и посещении американского посольства с заявлением об отказе от гражданства, а может быть, уже после беседы оперработник понял, что «не туда попал», и всякая охота к продолжению контакта у него, естественно, пропала. Подтверждением этому может служить факт, что обещанная вторая встреча с Андреем Николаевичем так и не состоялась.

Вообще, внешняя разведка КГБ, как только стало известно об обращении Освальда в посольство США в Москве, прекратила накопление материалов о его пребывании в Советском Союзе, о чем свидетельствует заключительный фрагмент справки 15-го отдела ПГУ, приведенный выше. Никаких дальнейших «выходов» своих сотрудников на Освальда за весь период его проживания в СССР разведка больше не предпринимала.

Знай она о том, что на военно-воздушной базе США в Атсуги вблизи Токио, где служил радарным оператором Освальд, базировался разведывательный американский самолет У-2, вероятнее всего, отношение к нему было бы другим. Но все говорит за то, что разведке не было известно об этом факте, и совершенно очевидно, что Освальд ни в одной из бесед с советскими официальными лицами не сообщил никакой информации по этому поводу, хотя шантажировал этим посольство США во время беседы там 31 октября 1959 года.

Известие о визите Освальда в американское посольство в сочетании с его попыткой самоубийства еще больше встревожило руководство «Интуриста». Ведь теперь к происшествию подключились зарубежные средства массовой информации, что чревато появлением публикаций разного толка, включая и возможные заявления в печати о том, что в Советском Союзе иностранных туристов доводят до самоубийства. Это может нанести ущерб и имиджу, и коммерческим интересам «Интуриста», поскольку отпугнет потенциальных туристов от поездок в СССР. Поэтому руководство опять начинает бить во все колокола.

Новое секретное письмо за подписью заместителя председателя «Интуриста» Бойченко и справка все того же ЭМО за подписью и. о. начальника отдела Б-ва направляется 11 ноября прямо заместителю председателя Совета Министров СССР А.И. Микояну. На письме появляется резолюция: «МИД – Семенову КГБ – Шелепину

Разобраться и свои предложения внести в УК КПСС. Микоян. 12.11.59» (Дело Освальда. Т. 1. С. 23–24). Анастас Иванович Микоян, как первый заместитель премьера, курировал все советские внешнеторговые организации, включая «Интурист», а также по должности мог давать указания министру иностранных дел и председателю КГБ.

Новое письмо из «Интуриста», поступившее в КГБ по распоряжению Микояна, вновь докладывается заместителю председателя, и следует новая резолюция:

Как следует из этих резолюций, теперь вся работа по «проблеме Освальда» (назовем ее так) сосредоточивается в контрразведке КГБ – Втором главном управлении и его «туристическом» 7-м отделе. В разведку письмо написано только для сведения.

Пока шла вся эта переписка и готовились предложения о дальнейшей судьбе упорного американского туриста, настойчиво стремившегося перейти в «новую веру», в 7-й отдел ВГУ поступала текущая информация о его поведении и контактах. Информации было негусто, учитывая его образ жизни и общение лишь с гидом да редкие контакты с представителями ОВИРа.

«В своем «Дневнике» Освальд характеризует период времени между 2 и 15 ноября, когда он продолжал жить в уединении, как «дни крайнего одиночества».

До конца года, не считая нескольких посещений музеев, редко покидал свой номер в гостинице и даже ел в нем. Большую часть времени он посвящал изучению русского языка: «8 часов в день», как записано в его дневнике. Это времяпрепровождение нарушалось только очередным вызовом в паспортный отдел, случайными визитами Риммы Широковой, которая вместе с другими гидами «Интуриста» давала ему уроки русского языка…» (ОКУ. Прил. 13. С. 694–697).

По результатам почти месячного наблюдения 7-й отдел готовит справку, в которой, в частности, сказано, что «для проверки Освальда по США о нем ориентировано ПГУ». На этот запрос разведка ответила, что такими возможностями не располагает.

Пассивный образ жизни, который вел Освальд, не давал контрразведке возможности сделать выводы о его непричастности к спецслужбам противника, поскольку, в принципе, он мог иметь перед собой долговременную цель. Для окончательных выводов требовалось время.

Тем временем в МИДе и КГБ трудились над выполнением резолюции А.И. Микояна.

Результатом этого труда стала направленная в ЦК КПСС совместная записка с грифом «Секретно». В ней в сжатой форме излагалась «проблема Освальда»: говорилось о его просьбе о приеме в советское гражданство, о вскрытии вен, о том, что после излечения он продолжает настаивать на принятии в гражданство и отказывается выехать из СССР. Сообщалось, что 31 октября он посетил посольство США и заявил о желании выйти из американского гражданства, а также вносилось конкретное предложение:

Нет сомнений, что КГБ не изменил своего отношения к просителю советского гражданства, может быть, развитие событий даже укрепило его в своих взглядах, но, получив четкое указание от заместителя председателя Совета Министров, вынужден был его выполнять.

Пожалуй, в тогдашних условиях это было соломоновым решением: главное – пригасить сложившуюся острую ситуацию, к тому же получившую международную огласку, убрать ходатая подальше от Москвы, пристально понаблюдать за ним в течение года, чтобы понять, что он вообще собой представляет и насколько годится на роль «строителя коммунизма», на чем так упорно настаивает, ну а там видно будет, как с ним поступать.

К этой записке был приложен проект постановления ЦК КПСС:

В свою очередь, Центральному комитету КПСС было безразлично, о ком именно шла речь – о Ли Харви Освальде, Джоне Смите или о ком-то другом. Налицо была проблема, которая могла иметь возможные негативные политические последствия и стать раздражающим моментом для высшего руководства государства. Предложения МИДа и КГБ выглядели вполне разумно, и решение по ним было принято положительное.

1 декабря 1959 года Освальд получил право временного проживания в Советском Союзе сроком на один год.

Остальное было уже делом техники. Бюрократическая система заработала. Постановление ЦК КПСС было продублировано распоряжением Совета Министров № 3363-рс.

Этим правительственным документом Белорусскому совету народного хозяйства предписывалось трудоустроить Освальда, а горисполкому Минска – выделить ему отдельную квартиру.

Интересно, что в последующем аналитики из Комиссии Уоррена практически безошибочно «вычислили», как тогда развивались в Москве события, связанные с ходатайством Освальда о приеме в советское гражданство. Это явствует из следующей цитаты из отчета комиссии: «Данные, относящиеся к совершенной Освальдом попытке самоубийства, указывают на то, что его ходатайство о разрешении остаться в Советском Союзе было, очевидно, отклонено приблизительно через шесть дней по приезде в Москву. Так как первый контакт с перебежчиками – непосредственная функция КГБ, то, вероятно, первоначальное решение отклонить ходатайство Освальда принадлежало КГБ. То, что Освальду по выходе из больницы разрешили остаться в Москве, наводит на предположение, что какое-то другое советское министерство вступилось за него… Самой вероятной причиной такого вмешательства была бы нежелательность огласки того, что был отвергнут искренне обращенный в коммунистическую веру человек» (ОКУ. Гл. 6. С. 263).

Фактически в этом выводе содержится информация, переданная ЦРУ предателем из КГБ Юрием Носенко (подробный рассказ о нем – далее, в главе 3) по делу Освальда, в том числе и об отношении к его заявлению о приеме в советское гражданство. Поскольку разведка США не решилась передать Носенко в качестве официального свидетеля комиссии, подозревая его как подставу КГБ, можно полагать, что консультанты из ЦРУ все же снабдили ее этой информацией в форме собственных умозаключений, чтобы укрепить свой престиж и показать уровень осведомленности о советской действительности.

Отвечая на одно из предположений об отношении советских властей к заокеанскому пришельцу, Комиссия Уоррена вновь делает еще один совершенно правильный вывод: «Предложение. Советские власти не доверяли Освальду, что видно из того, что его послали на радиозавод в Минск в качестве неквалифицированного рабочего…

Заключение комиссии. Советское правительство относилось с подозрением к Освальду, как это могло бы быть по отношению к любому американцу, явившемуся в Москву и заявившему, что он хочет жить в Советском Союзе…» (ОКУ. Прил. 12. С. 654).

Пока в связи с указанием правительства другие советские учреждения готовились обустраивать новую жизнь Освальду, КГБ скрепя сердце тоже должен был заняться этим, но по своей линии.

Никаких конкретных оснований подозревать Освальда в принадлежности к американской разведке у КГБ не было. Но поскольку КГБ был вынужден принимать непосредственное участие в решении дальнейшей судьбы Освальда, он должен был обеспечить наилучшие условия для эффективного изучения назойливого американца. Обеспечить такие условия можно было, только если бы работа велась по так называемой высшей категории дел, то есть по делу о шпионаже.

21 декабря 1959 года все в том же 7-м отделе Второго главного управления КГБ на Освальда заводится дело агентурной разработки. В постановлении о заведении дела сказано: «…Учитывая, что Освальд может быть связан с американской разведкой, постановил: завести дело-формуляр по окраске «Шпионаж американский»» (Дело Освальда. Т. 1. С. 3).

Окраска – термин, существовавший в советских органах госбезопасности с 1930-х годов, а может быть, даже раньше, и обозначавший признак, причину, на основании которых заводится оперативное дело. Дела по «шпионажу американскому» относились к высшей категории оперативных дел. Такая окраска давала подразделению, в чьем производстве находилось дело, преимущество в использовании необходимой агентуры даже из других отделов, средств наружного наблюдения, специальной техники и т. п.

Так отважный американский парень, не добившись своей главной цели – перехода в советское гражданство, благодаря завидному упорству достиг промежуточной – загнал себя под колпак советской контрразведки и одновременно американских спецслужб – ФБР, ЦРУ, служб безопасности и разведки Военно-морских сил США, поставленных в известность о шагах Освальда в СССР после посещения им посольства США в Москве.

В течение двух недель, с 16 по 31 октября, Освальд своим непреодолимым стремлением выйти из одного и перейти в другое гражданство привлек к своей персоне внимание множества людей, и по его проблеме полным ходом заработали государственные бюрократические машины сразу двух великих держав. Своими последующими действиями он так раскрутил маховики этих машин, что и по сей день, спустя более 40 лет после того, как не стало его самого, они все еще продолжают вертеться.

Но вернемся к последним дням «московского следа» Освальда.

Наступил новый, 1960 год. 4 января Освальда пригласили в Отдел виз и регистрации (ОВИР) и выдали документ, предоставляющий ему право проживать в Союзе, – вид на жительство в СССР для лиц без гражданства. Поскольку его паспорт был оставлен им в американском посольстве, формально он являлся для советских властей лицом без гражданства. Там же ему объявили, что местом проживания для него избран Минск, столица Белорусской ССР, куда предстоит выехать в ближайшие дни.

На следующий день в Красном Кресте ему выдали согласно постановлению ЦК КПСС 5000 рублей в качестве единовременного пособия на первоначальное обустройство своей новой жизни.

5 января «турист нон грата» покинул Москву и 6 января поездом прибыл в Минск в качестве лица без гражданства, а 13 января был зачислен на Минский радиозавод регулировщиком первого (низшего) разряда в экспериментальный цех.

Заведенное на Освальда контрразведкой в Москве дело-формуляр проследовало за ним в контрразведку Белоруссии – Второе управление КГБ при Совете Министров БССР. С учетом серьезности окраски дела первыми шагами белорусских контрразведчиков стало составление справки по его материалам и плана будущей работы.

…Лето 1992 года. Из беседы автора с председателем КГБ в 1961–1967 годах Владимиром Семичастным.

«Вопрос. Были ли у КГБ прямые контакты с Освальдом за время его пребывания в Советском Союзе?

Ответ. Официально от имени КГБ с Освальдом ни разу не беседовали. Когда его изучали, то встречались с ним только под прикрытием других организаций: МИДа БССР, МВД СССР, ОВИРа. В основном изучалась биография Освальда.

Вопрос. Был ли КГБ заинтересован в Освальде с точки зрения разведывательных задач?

Ответ. Из первых встреч с Освальдом можно было понять, что он обладает интересующей нас информацией. Но, как рассказывал мне тогдашний начальник ПГУ Сахаровский, в ходе бесед с Освальдом, особенно тех, что касались его военной службы, стало ясно, что уровень его осведомленности крайне низок, а специальные знания, по словам Сахаровского, «весьма примитивны и не выходят за рамки учебников». Отсюда и отсутствие к нему интереса со стороны разведки.

Вопрос. Кто и почему принял решение направить Освальда именно в Минск?

Ответ. Из бесед с ответственными сотрудниками КГБ, которые занимались в то время Освальдом, мне известно, что вопрос о месте жительства в СССР решался одновременно с вопросом о предоставлении ему статуса лица без гражданства. После предварительного согласования выбрали Прибалтику или Минск.

От Прибалтики Освальд отказался, что насторожило комитет, и с трудом согласился поселиться в Минске. Как только Освальд переехал в Минск, Центр потерял к нему всякий интерес, и им стал заниматься Комитет госбезопасности Белоруссии».

Пожалуй, теперь можно было бы поставить точку на «московском следе» Ли Харви Освальда в 1959 году. Но противоречивая информация о некоторых обстоятельствах того периода никак не дает мне покоя, поскольку пока не могу найти ей объяснение. Речь идет об одном эпизоде, который условно назову «боткинским инцидентом».

Напомню: в процитированной выше справке КГБ сказано, что в корпусе № 7 Боткинской больницы, куда Освальда перевели из психосоматического отделения, находился еще один американец, которого «часто навещает его друг, сотрудник американского посольства». Далее говорится, что 24 октября Освальд сильно встревожился из-за того, что этот сотрудник спрашивал его, регистрировался ли он в американском посольстве и что с ним случилось. «Освальд правды ему не сказал. В тот же день звонили из посольства в больницу и спросили, когда его выпишут». Затем в документе отмечается, что после снятия швов здоровье у Освальда хорошее, но он заметно волнуется, а из американского посольства никто им больше не интересовался.

В Минске в деле Освальда о больном американце дополнительно сказано только, что это коммерсант.

В отчете комиссии тот же эпизод представлен несколько по-иному, в интерпретации самого Освальда: «Судя по дневнику… его единственная жалоба (в новой палате. – О.Н.) заключалась в том, что один из пациентов, «пожилой американец», недоверчиво относился к нему, потому что он не зарегистрировался в американском посольстве и вследствие его уклончивых ответов о причинах пребывания в Москве и в больнице» (ОКУ. Прил. 13. С. 617).

В самом дневнике Освальда, в записи от 26 октября, где приводится этот факт, ни слова не сказано о посещениях «пожилого американца» сотрудником посольства США.

Но самую интересную, на мой взгляд, информацию по эпизоду удалось обнаружить в книге Эдварда Эпштейна «Легенда. Секретный мир Ли Харви Освальда». Фрагмент заслуживает того, чтобы привести его полностью: «Чтобы определить, был ли Освальд действительно в больнице, ЦРУ предложило ФБР разыскать пожилого американца, которого Освальд в своем дневнике назвал как соседа по больничной палате. После интенсивного поиска ФБР установило Вольдемара Бориса Кара-Патницкого, семидесятипятилетнего нью-йоркского бизнесмена русского происхождения, который был госпитализирован по поводу заболевания предстательной железы во время деловой поездки в Советский Союз. Г-н Кара-Патницкий, однако, настаивал, что он никогда не видел и не встречал Освальда или какого-либо другого американца во время пребывания в больнице».

Каждый кусочек информации в отдельности освещает один и тот же факт, а сложенные вместе, они порождают нонсенс или какой-то прямо-таки мистический лабиринт, выбраться из которого в одностороннем порядке мне представляется практически невозможным.

Мои попытки собрать дополнительные данные на «нью-йоркского бизнесмена» пока окончились неудачей. Проверка господина Кара-Патницкого по учетам КГБ положительных результатов не дала. Безуспешно завершился поиск и в Боткинской больнице, где все архивные сведения о пациентах за 1950-е годы уничтожены. Кто-то может спросить, а в чем, собственно, таинственность инцидента и почему он так интересен автору книги? Кого теперь может волновать, беседовал ли бизнесмен с Освальдом в больнице или не беседовал, врал тот ему или нет?

Этот эпизод привлек мое внимание главным образом из-за одной детали, которую мне хотелось бы прояснить: было ли причастно к нему посольство США в Москве? Почему это, на мой взгляд, имеет значение, поясню ниже. Очень мало оснований сомневаться в достоверности поступавшей в КГБ информации об обстановке вокруг Освальда в больнице. Он оказался там в результате чрезвычайного происшествия, и медперсонал, безусловно, получил инструкции проявлять особое внимание ко всему происходящему с ним и вокруг него. Надо еще учесть, что Освальда перевели в так называемый дипломатический корпус Боткинской больницы, где проходили лечение иностранцы, и понятно, что КГБ имел там прочные позиции. Естественно, факт общения Освальда с другим пациентом, американским «бизнесменом», и его «другом», визитером из посольства США, был зафиксирован, и сигнал об этом поступил по назначению – в органы госбезопасности. То же можно сказать и о телефонном звонке из американского посольства. Из известной справки следует, что возможность новых звонков была поставлена под контроль, поскольку в ней сказано, что «из американского посольства никто им больше не интересовался». Это, по-моему, лишний раз подтверждает, что ранее оттуда в больницу уже звонили.

Таким образом, получается, что кто-то в посольстве уже знал о пребывании Освальда в Москве по крайней мере за неделю до того, как он явился туда сам 31 октября. Но вот что говорится по этому поводу в отчете Комиссии Уоррена: «Освальд явился в американское посольство в Москве 31 октября 1959 года, через три дня после того, как выписался из Боткинской больницы. В своих разговорах с сотрудниками посольства он ни словом не упомянул о том, что ему недавно была оказана медицинская помощь. Американское правительство впервые узнало о том, что Освальд находится в России, при этом его посещении, так как он не уведомил посольство о своем приезде, как это делали в то время большинство американских туристов» (ОКУ. Гл. 6. С. 256).

Возможно, американское правительство действительно узнало об Освальде и его похождениях в России после 31 октября, ну а посольство в Москве? Поскольку из документа КГБ очевидно, что кто-то в посольстве знал о его пребывании в больнице, не исключено, что стала известна и причина, по которой он туда попал. Несмотря на все инструкции, могла произойти утечка информации об этом от медперсонала к другим пациентам палаты, а затем эти сведения могли достичь ушей анонимного сотрудника посольства, навещавшего своего друга-бизнесмена.

Таким образом, если эти предположения верны, у посольства США в Москве была целая неделя на то, чтобы запросить об Освальде соответствующие американские организации и получить определенную информацию о нем, в частности о недавнем увольнении из ВМС и степени осведомленности о военных секретах, а значит, в посольстве были подготовлены к возможному визиту непослушного туриста. Тогда становятся вполне объяснимыми терпение и выдержка, проявленные консулом господином Ричардом Снайдером во время беседы с Освальдом в посольстве 31 октября (см.: Эпштейн Э. Легенда. Секретный мир Ли Харви Освальда. С. 94–96, а также описание этой беседы в других источниках). Хотя посетитель держался крайне вызывающе и даже агрессивно, грозил передачей советской стороне сведений, представляющих особый интерес для советской разведки, явно шантажируя сотрудников посольства, Снайдер был с ним исключительно вежлив и даже обходителен. Умело брошенные им семена сомнений в правильности намерений Освальда, на мой взгляд, расцвели через полтора года, когда тот вновь появился в посольстве, но с прямо противоположными намерениями.

Так были в посольстве США в Москве готовы к визиту Освальда или он действительно оказался для них неожиданным?

Вокруг этого главного вопроса по «боткинскому инциденту» собирается и целый букет других.

Почему именно ЦРУ, а не Комиссия Уоррена просило ФБР установить личность «пожилого бизнесмена»?

Располагало ли ЦРУ сведениями о «пожилом бизнесмене» через свою резидентуру в Москве?

Был ли «пожилой американец», личность которого установило ФБР, именно тем человеком, о котором Освальд упоминал в своем дневнике?

Сохранились ли материалы опроса господина Кара-Патницкого?

Почему г-н Кара-Патницкий не был включен в число свидетелей Комиссии Уоррена? Ведь его показания опровергают дневниковые записи Освальда и тем самым ставят под сомнение его дневник как источник информации, заслуживающий доверия. Комиссия широко использовала этот источник в своей работе.

Показания самого г-на Кара-Патницкого расходятся с данными КГБ и Освальда о «боткинском эпизоде»: если он был тем самым «бизнесменом» и «пожилым американцем», почему он отрицает факт знакомства с Освальдом?

В отчете комиссии сказано: «Все же самые надежные сведения о пребывании Освальда в конце 1962 года исходят из архивов американского посольства в Москве, из показаний служащих посольства…» (ОКУ. Гл. 6. С. 254). Возможно ли сейчас из названных источников получить какие-либо сведения об участниках «боткинского инцидента» (например, о «бизнесмене», его «друге» из сотрудников посольства, звонке в больницу и др.)?

Может быть, после всего изложенного читатели со мной согласятся, что «боткинский инцидент» носит довольно запутанный характер и тем самым напоминает лабиринт.

Прожив в Москве чуть более двух с половиной месяцев, американский гражданин Ли Харви Освальд получил новый статус – статус лица без гражданства – и остался в Советском Союзе.

Вряд ли кому тогда могло прийти в голову, что почти день в день спустя четыре года после того, как в 1959 году Освальду было разрешено остаться в Союзе, вновь возникнет вопрос о его приеме в советское гражданство, но уже в силу других обстоятельств и без его участия, по инициативе руководителей администрации США. Об этом будет рассказано далее.