Кушадасы, май 2009 года

Пожалуй, прошло два дня перевозки воды.

Обида на мужа отпускает меня только теперь.

Сквозь еще не рассеявшиеся облака стало пробиваться солнце, я выбралась на пляж, растянулась в шезлонге. И, различая в гоготании немецкой речи (бюджетный четырехзвездочный отельчик на берегу Эгейского моря, в котором мы остановились, просто оккупирован бюргерами) нежный ласковый шум волн, начинаю чувствовать к Леньке искреннюю благодарность.

Я очень редко отдыхаю, последний раз мы выбирались на море лет семь назад, в Болгарию. Профессия у нас та еще, оба – судебные медики. А труд экспертов – это катастрофически ненормированный рабочий день. С утра – вскрытия, потом суды, проверка показаний на месте, затем до ночи – оформление экспертиз. Разобраться с текущей писаниной невозможно физически, часть актов всегда остается на выходные. В понедельник – новый круг любимого ада, работа нон-стоп, поэтому к отпуску мы с супругом подходим, как сироты казанские. Изрядно поизносившись (нет времени выбираться в магазины за обновками), почти без друзей и родственников (прокляли в третьем поколении за то, что мы опять пропустили важные юбилеи и праздники), с еле дышащим, кряхтящим всеми своими деталями автомобилем. Да еще и квартира, предательница, как-то регулярно ветшает. То покупки, то гости, то ремонт – и отпуск вдруг заканчивается.

Но наконец твердо решили – пропади оно все пропадом, потом разберемся с бытовыми делами, а теперь едем на море. Выбрали курорт, отель (не так чтобы уж очень шикарно, но достойный мидл-класс, все-таки один раз живем, чтобы слишком экономно экономить) – и тут моему драгоценному зачем-то понадобилось сломать ногу. На ровном месте упал! Перелом – серьезнейший, со смещением… Мужики, с моей точки зрения, вообще создания беспомощные, а уж болеющие – и вовсе сущими детьми становятся. Ну, как Ленька без меня, но с костяной ногой? Вообще-то при таких проблемах со здоровьем, конечно, дают больничный. Но муж визжит, что с ума сойдет в четырех стенах и не собирается сидеть дома. В принципе худо-бедно он со своим гипсом пару вскрытий в день проведет (часто ежедневно с шестью-десятью трупами приходится иметь дело, но моему инвалидику, конечно, разрешат похалтурить). Однако кто будет его отвозить на работу? Сын с невесткой живут на другом конце Москвы и при всем желании не смогут прорваться к нам через перманентные пробки. А еда?! Кто накормит моего брошенного сиротинушку?! Я, конечно, иногда, увлекшись описанием «огнестрела», сжигаю рис и котлеты, но супруг же вообще готовить не умеет! «Ничего, я справлюсь, – утешал меня благоверный, откладывая костыли. – И собак наших детям не придется отдавать – все-таки им неудобно было бы с непривычки с двумя псами возиться. Деньги не пропадут за твою часть путевки. Уж как-нибудь разберусь: еду приготовлю, с Лаймой и Боськой погуляю. Собаки у нас старые, спокойные, с ними проблем не будет. Не волнуйся, о себе хоть раз подумай. Наташа, ты ведь уже сто лет не отдыхала!» Он был прав, но так не хотелось оставлять его и путешествовать одной. Знаю я такие поездки: никакого отдыха, от мужиков бы отбиться. По паспорту лет мне неприлично много, в портмоне – фотография подрастающей внучки, но внешне я выгляжу как обаятельная рыжеволосая барышня немногим за тридцать. То, что надо для курортного романа с точки зрения большинства мужчин. Повезло мне с генетикой, и маму мою за сестру-ровесницу принимали. Хотя бывают ситуации, когда я о своей эффектной внешности искренне жалею – отваживание ухажеров занимает много времени и сил, а со всем этим у меня напряженка.

Но Ленька пропустил все мои аргументы мимо ушей. Бормоча: «Рыжая, не нервируй меня!» – все-таки заставил собрать чемодан, вызвал такси. Да еще и сам со мной отправился – проконтролировать, чтобы я никуда не сбежала из аэропорта. Ведь я могу! Возле аэропортов и вокзалов часто живут бродячие собаки. Собаки – моя слабость, бездомные песики – боль… Я всегда помогаю приюту для животных: собираю деньги, покупаю корм. Когда вижу на улице такую животинку, затравленную, облезлую, с надеждой разглядывающую двери магазина, у меня сердце кровью обливается. Ох, как хорошо Ленька меня знает: как-то раз, покупая псу мясо и обрабатывая подбитую лапу, я даже опоздала на поезд.

Итак, вот – вопреки всему – все-таки Турция…

Она оказалась совершенно не такой, как представлялось за просмотром буклета в туристическом агентстве. Никакого буйства сине-зеленых красок – свинцовое море, пасмурно-серая, сочащаяся дождем губка неба, сосны и пальмы тоже какие-то нахохлившиеся. Отель, не обработанный в реальной жизни фотошопом, выглядел не столь сверкающе-презентабельным. Окна моего номера выходили на море, но я сразу поняла, что наслаждаться свежим морским бризом, увы, не придется: даже при «задраенных люках» в комнате чувствовались все запахи расположенной этажом ниже кухни. Попытки сначала дать взятку, а потом закатить истерику на рецепции успехом не увенчались. Миловидная темноволосая девушка, натянуто улыбаясь, упрямо твердила, что ей очень жаль, но теперь в отеле большой наплыв туристов, и номер без кухонной «ароматерапии» освободится не раньше чем через неделю. С учетом того, что у меня тур всего на десять дней, я, разумеется, буду счастлива перед отъездом переехать в более комфортную комнату! Вдобавок ко всем бедам за ужином пожилой немец одаривал меня такими страстными взглядами, что я невольно подавилась. И окончательно разозлилась на Леню. Мог бы и не ломать ногу. Или разрешил бы мне остаться в Москве!

Но вот теперь, всей кожей впитывая ласковые поглаживания солнца и теплого ветерка, предвкушая обнимающие прохладные волны, я, кажется, пьянею от моря, счастья, от похожей на наше лето южной весны. И чувствую искреннюю признательность мужу, вытолкавшему меня из душной загазованной Москвы.

– Я могу лежать на этот шезлонг? Или он занят? А, я знать, занят. Красивые женщины никогда не есть свободные!

Поворачиваю голову на звонкий, с жутким акцентом голос. Его обладатель – типичный немец, рыжеволосый, голубоглазый, жизнерадостный. Лет тридцати пяти – сорока, худощавый. Мне нравится его стрижка – спереди короткий ежик, сзади длинные, вьющиеся колечками пряди. Интеллигентные очочки – не солнечные, обычные, со светлыми стеклами, в тонкой золотистой оправе – внушают доверие. Смешная сережка в одном ухе – второе ухо не проколото. Еще так и тянет по-дурацки расхохотаться, мужчина вроде бы говорит по-русски, но интонации – словно в немецких порнофильмах. Все, как ранее и предполагалось: начинаю пользоваться успехом. Леня, Леня, а ведь я тебя предупреждала.

Даже обидно, что муж на редкость не ревнивый. Не уверена, что в аналогичной ситуации вела бы себя столь же великодушно! Я, конечно, сама не ревную, но хату в случае чего спалю. И со шваброй по квартире погоняю – для профилактики. Чтобы я отпустила мужа отдыхать одного – да ни за какие коврижки! Ленька же поспокойнее в этом плане. Верит, не сомневается…

Впрочем, я не всегда в полной мере оправдываю оказанное мужем доверие. Он не догадывается, что порой его отсутствие – как мучительная невозможность уцепиться за берег в бурном потоке чувств. Но я тем не менее стараюсь не пачкать супружеские отношения физической изменой. Даже если очень хочется. Мой Леня – самый лучший, такой любимый, понимающий и великодушный. А искушения существуют для того, чтобы их преодолевать. Хотя иногда с этим тезисом ой как хочется поспорить. Не понимаю, как мне все же удалось устоять перед таким красавчиком, как Михаил Панин[13]. До сих пор помню его манящий, обещающий нежность взгляд…

– Меня звать Дитрих. Я – историк, работать в высшей школа. И я любить путешествовать. Каждый год – новая страна. – Он уже сидит на соседнем шезлонге и, не смущаясь, одобрительно рассматривает мои ноги. – А какое ваше имя? И чем заниматься вы?

– Я заниматься врач-проктолог.

– Какой врач? Про-кто-лог? Я знаю – хирург, пе-ди-атр.

Перевернувшись на бок, я звонко хлопнула себя по ягодице:

– Я лечу вот это, ферштейн?

Немец мгновенно покраснел и смущенно улыбнулся. А я, хотя и соврала, не испытала ни малейшего укора совести.

Нет-нет, увольте меня от расспросов про работу.

…Вообще-то у меня наличествует дурная привычка – зарезать людей правдой-маткой, даже когда меня ни о чем не спрашивают. Говорю быстрее, чем думаю. Если вообще думаю. Врать не люблю и не умею. Хотя бывают исключительные случаи. Все, что связано с профессией судебного медика, например, для меня уже стало поводом ироничных шуток.

О! Я наизусть знаю те многочисленные вопросы, которые возникают у далеких от нашей кухни людей.

Сначала меня спросят, едят ли эксперты в секционных. Само собой! Только там и питаемся, очень удобно. В одной руке скальпель, в другой бутерброд с колбасой. Пикантный аромат крови, формалина и содержимого кишечника здорово стимулирует аппетит! А если серьезно, то для этих целей у персонала морга есть специальная комната, с микроволновкой, чайником, кажется, даже небольшим телевизором. Я туда почти не заглядываю, предпочитаю сгрызть пакет орешков возле компьютера. И еще хорошо отметить выполнение экспертизы парой стаканов молока. Я не думаю, что работа судмедэксперта особенно вредна (хотя по некоторым параметрам мы здорово рискуем, во время вскрытия можно заразиться туберкулезом или, не приведи господь, ВИЧ). Однако у меня с годами развилась наркотическая зависимость от молока, как будто бы вкалываю на самом вредном производстве. Если литр в день не выпью – ко мне лучше не соваться, загрызу! Но возвращаясь к теме полноценного обеда. Времени на него нет. В том числе и официально – никакой перерыв, даже самый коротенький, не предусмотрен. Эксперт, видимо, должен всегда трудиться как робот!

Еще один актуальный блок, очевидное-невероятное, – пытливая любознательность дилетантов. Про оживающие трупы. О! Как же не спросить – бывало ли такое, что к вам привезли покойника, а он вовсе даже и не покойник? Вы ему брюшную полость разрезаете – а он как обрадуется, как завоет?! Да-да. Бывает. Сурова и страшна наша статистика:

– каждый третий человек на самом деле умирает в морге от вскрытия;

– каждый второй находит в себе силы сбежать с секционного стола;

– каждый первый тянет к эксперту холодные пальцы и душит его, душит. А потом хватает скальпель и проводит аутопсию[14] уже судебному медику.

Впрочем, шутки шутками, а как-то раз иду я вечерком по морговскому коридору. Время позднее, пора домой собираться, а мне все неймется. Решила, что надо еще раз рану на трупе осмотреть, затерзали меня ближе к ночи смутные сомнения. Теперь, правда, не помню, какие именно, но не в этом суть. Итак, коридор морга, полумрак, никого уже нет, трупы, вдоль стен на каталках лежащие, конечно, не в счет. И вдруг слышу приятный такой мужской баритон, c игривыми интонациями: «Привет… Как дела? Ты меня ждешь?» В обморок, конечно, не шахнулась. И мурашки по спине не поползли, с нервишками у меня все в порядке. Однако все же как-то удивленно задумалась: в самом деле, как у меня дела и кого именно я жду или не жду?.. Что оказалось. Васька, санитар, между каталками на корточки присел, решил с кем-то по телефону полюбезничать. А что атмосфера? Не благоприятствует нежным беседам? Да Вася тот в упор не видит уже каталок с одетыми навынос трупами, они для него – как деталь интерьера, как плитка на стене. Действительно, привыкаешь со временем к внешним проявлениям смерти, не обращаешь внимания, не боишься. Но вместе с тем есть и то, к чему привыкнуть невозможно, – боль родственников, потерявших своих близких. От сочувствия мучительному горю и слова утешения не находятся, только жалко очень, мычишь что-то маловразумительное. А сердце невыносимо ноет. И так каждый день, много лет подряд – а все равно обида и недоумение захлестывают как в первый раз. Но если вглядеться пристально в эти муки (честно и беспристрастно), то там, на самом дне, видны непривлекательные всполохи неконтролируемой, тщательно скрываемой радости. С тобой и твоими родственниками ведь ничего не произошло, мимо беда прошла, стороной, только холодом и слезами повеяло…

Ну и последнее, наверное. Черный юмор судмедэкспертов. Есть или нет? По мне – так вот нет. Мы – белые и пушистые. А черный юмор – весь у следователей. Меня поражает в них скудость ума в сочетании с буйством фантазии. Недавно одна деваха, занимавшаяся расследованием смерти младенчика, выдала эксперту пассаж. Дескать, скажите, уважаемый специалист, мог ли младенец выпасть из окна без постороннего вмешательства. Я, как всегда в таких случаях, возбудилась, перезвонила этой козе из следственного отдела. И поинтересовалась, как она вообще до такого додумалась – что груднички сами в окно сигают?! Деваха в трубку попыхтела-посопела и застенчиво выдала: «Ну, может, он шел-шел, оказался у окна, заигрался и упал». В два месяца! Дошел, взобрался на подоконник, заигрался! Ладно, бог с ней, с девицей, она молода – и у нее есть шанс если не поумнеть, то сделать ценное открытие о невозможности двухмесячных деток ходить ножками. Но ведь большинство-то следователей – люди взрослые, а чудные! Недавно на дежурстве был выезд на труп, обнаруженный в гаражном кооперативе. Приехали – мужичок возле «ракушки» на земле валяется, в спину нож воткнут. Не надо тут быть семи пядей во лбу, чтобы понять: проткнули бедного дяденьку, и рука у злодея не дрогнула! Но нет – следователь скребет лысину и начинает рассуждать: «Может, мужик не убит, а с собой покончил? Вы скажите, Наталия Александровна, мог ли он себя так ловко в спину пырнуть? Не выйдет, рука под таким углом не гнется? Понятно. Ах, как жалко! Но ничего, кто ищет – тот находит, ведь он мог по-другому поступить. Вон там возле забора кирпичи кто-то сложил, видите? А что, если он нож между кирпичами засунул – а потом спиной да на лезвие с разбега?..» Блин, видел бы кто те кирпичи! Мало их там, невысоко они сложены, до середины бедра всего лишь доходят. Получается, даже если отбросить абсурд следовательской версии, потерпевший должен был в полуприседе о кирпичи спиной шахаться! Смех смехом, но я потом действительно вынуждена была в заключении писать, что очень сомневаюсь в возможности покончить с собой, пятясь на корточках к зажатому в кирпичах ножу. Это только в книжках следователи с огнем в глазах азартно расследуют преступления. В реальной жизни пыл на другое направлен – уголовное дело не возбуждать. А поиск преступника, неотвратимость наказания, справедливость – это все из области литературы. Кстати, не то чтобы я осуждаю подобную поэтизацию образа. Иногда даже сама в детектив краем глаза загляну или под криминальный сериал уборку затею. Ну и нормально – милиция там такая вся из себя порядочная. Пусть люди видят хорошее, верят в лучшее. Сегодня и так все вокруг нервные, несчастные…

Впрочем, что я все над следаками ерничаю. И у нашего брата смешные проколы случаются. Помню, был у нас начальником бюро судебно-медицинской экспертизы один дядечка, склонный к публицистическим излияниям. Статьи любил писать – про совесть, нравственность и прочие моральные категории. К нему человек в кабинет заходит, а он бац ему – и статью «Как начать жить по совести?» в качестве презента. Человек сразу напряженно думает: что именно в его облике натолкнуло на мысль о необходимости такого чтения?! А еще тот начальник бюро очень рассеянным был, и мы иногда над этим подшучивали. Привел он как-то в морг выводок ментов-курсантов, им полагается такие места посещать. Заходит в одну секционную, бодренько спрашивает у эксперта: «Что тут у нас?» – «Двойное удавление». Начальник глаза трет – одна жесткая странгуляционная борозда на шее трупа. «Ну, как же, – продолжает потешаться эксперт, – вот на этом столе труп с удавлением, и на том – тоже. Итого – двойное. Что же вы забываете-то нашу терминологию? От жизни оторвались!» Начальник в следующую секционную молодых ментов загнал, а там тоже два трупа, уже с извлеченными органокомплексами, оба – с явными следами ишемической болезни сердца, ИБС. «Вот, обратите внимание – случай двойной ИБС», – продолжил учить молодежь шеф.

1

Дерьмо (англ.).

2

В Римской империи так называли публичный дом.

3

И женское, и мужское нижнее платье.

4

Женская накидка.

5

По свидетельствам современников, система отопления – гипокауст – появилась только в период поздней Империи в самых богатых домах. Короткие зимы превращались в настоящее бедствие, даже император Август носил в холода по четыре туники.

6

Внутренний дворик, имевшийся в большинстве жилищ. В эфесском публичном доме он использовался как зал для беседы с клиентами. Спальни находились на втором этаже.

7

Прием пищи в те времена осуществлялся в полулежачем положении.

8

Напиток из смеси вина, воды и меда, иногда подогреваемый.

9

В некоторых источниках утверждается, что публичные дома всегда строились слева от порта, якобы отсюда небезызвестное «пошел налево».

10

Посещение и бани, и публичного дома было доступно даже рабам.

11

Алтарь для семейных богов.

12

Домашние божества.

13

См. роман «Последняя тайна Лермонтова».

14

Вскрытие.