© Перевод, ЗАО «Центрполиграф», 2014

© Художественное оформление, ЗАО «Центрполиграф», 2014

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()

Предисловие

В V веке описание исторических событий, происходящих в западной части римского мира, в сущности, ограничивалось компиляцией скудных хроник. В восточной же части ряд историков, писавших по-гречески, поддерживали литературную традицию классического и эллинистического периодов и сознательно стремились связать современность с прошлым, добавляя к трудам своих предшественников важные повествования о своем времени. Так, они описали смертельную агонию Западной империи и отчаянную, хотя в итоге увенчавшуюся успехом, борьбу за выживание ее восточной части.

К сожалению, эти исторические сочинения V века сохранились в отрывках разного объема в трудах более поздних авторов. Однако даже в таком виде они представляют собой важные источники для интерпретации истории того критического периода, в который были созданы. Профессор Гордон впервые перевел основную часть этих фрагментов на английский язык. Он написал введение, облегчающее их интерпретацию, и соединил их с краткими дополнительными рассказами таким образом, чтобы представить ясное связное повествование о важных военных и политических событиях, произошедших со времени смерти императора Феодосия I в 395 году до завоевания Италии Теодорихом в 493 году.

Поскольку эти отрывки сохранились в трудах более поздних авторов, которые цитировали их по разным причинам, то они, естественно, представляют собой фрагменты, в основном касающиеся людей или событий, повлиявших на Восток, а не на Запад. Однако такое выделение Востока, возможно, отражает изначальный характер греческих исторических трудов V века, ибо их авторы писали с позиций жителей Восточной империи и стремились рассмотреть события, о которых имели более подробные и правдивые сведения, на протяжении долгого времени. Происходившее на Западе, вероятно, описывалось в соответствии со значимостью для Востока и особенно для отношений, существующих между двумя империями.

В светской истории того периода основной темой является борьба римлян против варваров – если можно использовать последнее наименование для обозначения всех иноземных врагов обеих империй, несмотря на то что многие из них достигли высокого уровня развития цивилизации, особенно в результате контактов с самими римлянами. Мы видим обе империи окруженными как изнутри, так и снаружи. Племена вдоль их северных границ от Британии до Кавказа были готовы к нападению на имперские укрепления, как только появлялась малейшая надежда, что им удастся прорваться. С обратной стороны приграничной линии укреплений находились люди, поселившиеся здесь с согласия римлян в качестве независимых военных союзников, поддерживаемых римскими деньгами, чьи правители стремились захватить лучшие земли и получить для своих подданных большую свободу за счет своих номинальных владык. Кроме того, существовали отдельные люди и крупные отряды, имевшие собственных командиров и поступившие на имперскую военную службу. В большинстве своем эти группы состояли из варваров-наемников, многие из которых занимали высшие военные посты при императорах и слишком часто стремились подчинить правительство своей власти. Историки не скрывают, что существование империй зависело от варварских военных подразделений и основная их проблема заключалась в том, как использовать и одновременно контролировать своих наемников и союзников.

Хотя большинство этих варваров имели германское происхождение, в начале и середине V века величайшая угроза и для Востока, и для Запада, возможно, исходила от гуннов, особенно когда они объединились под властью Аттилы (445–453). Эти ужасные воины не только вынуждали прочих варваров искать убежища на территории империй, но и заставляли некоторых присоединяться к ним в нападениях на римлян. Кроме того, сами гунны совершали крупные набеги на римские земли и облагали огромной данью как Запад, так и Восток. И все-таки мы обнаруживаем отряды гуннов, служащих в качестве наемников под римскими штандартами. В одном длинном отрывке, вышедшем из-под пера историка и чиновника Приска, находившегося в составе посольства, которое отправил восточный император Феодосий II, мы встречаем живое описание Аттилы на пике его могущества, а также варварской роскоши, в которой тот жил. Из свидетельств Приска и других авторов складывается впечатление, что Аттила в разных ситуациях мог захватить обе империи, если бы направил свои войска против них. То, что он удержался от такого шага, похоже, было отчасти связано с желанием сохранить столь богатый источник дани, выплачиваемой золотом, а отчасти с недоверием к влиянию цивилизованной городской жизни, которую вели люди, которых он считал плохими воинами. Его неожиданная смерть в 453 году оказала важнейшее влияние на продолжение существования империи на Востоке.

На фоне варварского давления эти историки описывают состояние почти невероятной слабости и неразберихи, царивших в управлении империей. Мы видим безвольных и неумелых императоров, находящихся под влиянием амбициозных фаворитов, стремящихся к наживе и не способных отличить полезную политику от губительной, отвечающих на верность вероломством, а на успех – убийством. Дворцы являются рассадниками интриг – министров против военачальников, членов различных служб против своих коллег – дворцовыми евнухами, игравшими зловещую роль. Честные и способные государственные деятели столь редки, что их восхваляют с невиданной силой. Несомненно, с христианизацией империи нормы общественного поведения не улучшились. Об экономическом положении мало говорится напрямую, однако огромные суммы, которые Восточная империя выплачивала золотом гуннам в качестве дани, добросовестно записывались, и нам известно о разорении многих людей из-за тяжелых поборов алчных министров финансов. Защита судебной власти на Востоке, предлагаемая Приском, совсем не убеждает современных людей, поскольку он объявляет, что она предназначалась для римского беженца, живущего среди гуннов.

Отрывки весьма драматичны, так как описывают великих личностей, чьи цели и поступки влияли на ход событий. Самыми выдающимися среди них были три варварских правителя: вождь вестготов Аларих, вождь гуннов Аттила и вождь остготов Теодорих – к которым нам, вероятно, следует присоединить и вождя вандалов Гейзериха. Другие также играли важные, хотя и менее выдающиеся роли. Таковы были варвары Стилихон и Рицимер, римляне Констанций и Аэций и даже великие казначеи Евтропий и Хрисафий. Мы также видим, какое влияние оказывали на общественные дела женщины императорского дома, например неоднократно выходившая замуж Галла Плацидия на Западе и императрица Пульхерия или интригующая Верина на Востоке.

Напрасно искать в отрывках рассуждения о причинах падения Западной империи и выживания ее восточной сестры. Однако повествование, основанное на фактах, и так не требует объяснений. Неумелая военная политика, слабые правители, отсутствие национальной военной силы – все это при непрекращающихся нападениях варваров сделало крушение неизбежным. Что касается Востока, то мы видим, как угасание династии Феодосия Великого дало возможность появиться нескольким сильным и энергичным императорам, как источник военной силы, с которым сражались германцы-наемники, был найден внутри самой империи, как два непримиримых врага – Аларих и Теодорих – отвлеклись от Востока и сосредоточились на Западе, как столица Восточной империи Константинополь стала неприступным убежищем и базой для проведения военных операций. Все эти факторы имели первостепенное значение для выживания Восточной империи. И конечно же свою роль в смерти самого грозного врага империи – вождя гуннов Аттилы – сыграла удача.

Вводное слово

V век нашей эры стал свидетелем политических изменений в Средиземноморье, имевших далекоидущие последствия. В начале столетия Римская империя контролировала практически всю территорию, которой правила и прежде. И хотя у нее было два правителя, от Йоркшира до верхнего течения Нила и от Португалии до Кавказа она все еще представляла единый организм. Когда же век подходил к концу, вся Западная Европа и Западная Африка находились под властью более или менее независимых германских королей. Тысячи этих германцев постоянно и почти независимо селились на территории империи до 400 года. После 500 года многие их королевства все еще номинально оставались под контролем правителя Константинополя. Позднее, в VI веке, Юстиниан на некоторое время снова подчинил прямой римской власти Африку, Италию и отдельные части Испании. И все-таки западные области империи в этом столетии постоянно отдалялись от территорий, о которых римский император мог говорить как о своих реальных владениях.

К сожалению, ни один труд осведомленных историков того времени не дошел до нас полностью. В результате исследователи вынуждены полагаться на церковных авторов, которые не всегда правдивы и упоминают о светских событиях лишь от случая к случаю, на весьма краткие свидетельства составителей хроник, многие из которых были написаны гораздо позднее, на изначально неисторическую литературу, а также на привлекающие внимание фрагменты исторических сочинений, большая часть которых утрачена.

Недостаток полноценных источников и практически полное отсутствие каких бы то ни было материалов, обладающих литературной ценностью, долгое время отвращали историков от этого столетия. Разумеется, труды Юлиана Отступника и Аммиана, относящиеся к IV веку, а также Прокопия и Юстиниана, созданные в VI, привлекали исследователей, которые практически не обращали внимания на V столетие, к этим периодам. Более того, картина распада и ослабления, которую являл этот век, не притягивала вплоть до настоящего времени, которое во многом лучше других способно понять дух V столетия.

В наши дни быстрый упадок в знании латинского и греческого языков даже образованного читателя отделил от этого завораживающего периода, так похожего на современность. Он должен полагаться на краткое изложение, предлагаемое в трудах по всеобщей истории, – и даже они не столь распространены, как могли бы быть, – или же на научные книги, опирающиеся на свидетельства авторов, которых он не может прочесть. Чтобы хоть как-то исправить такое положение вещей, переводы, на которых основывается данная книга, дают читателю возможность, практически не используя греческий язык, самому увидеть, как авторы той эпохи описывают свое время и его трагические события. За исключением очень небольшого количества фрагментов (указанных в приложении «Историки»), все отрывки, переведенные в этой книге, насколько мне известно, никогда прежде не переводились на английский или какой-либо другой современный язык, хотя их пересказы и краткие изложения, разумеется, включались в исторические работы, повествующие о событиях того периода.

Я старался, насколько возможно, рассказать об этом трагическом периоде словами его современников или авторов, живших немного позднее, соединяя оставленные нам ничтожные фрагменты истории теми связующими и вводными материалами из множества разрозненных источников, которые не представляют особого интереса и кажутся необходимыми, только чтобы составить полное и складное повествование. Выбор авторов, которых я перевел, разумеется, учитывает обыкновение историков той эпохи продолжать работу своих предшественников. Таким образом, Олимпиадор, Приск и Малх очень мало пересекаются друг с другом, но вместе создают продолжающуюся историю большей части столетия. К их данным я добавил краткое изложение Кандида, сведения которого проливают дополнительный свет на придворную историю правлений Льва и Зенона. Все эти люди в большей или меньшей степени являлись современниками описываемых событий, но последний автор, Иоанн Антиохийский, жил гораздо позднее, и извинением за включение отрывков его труда, касающихся 408–491 годов, мне служит то, что он, как соглашается большинство историков, широко использовал работы других авторов, часто копируя их дословно. Следовательно, его труд может содержать больше отрывков из Приска, Малха и Кандида, чем те, что безусловно принадлежат им.

Лучше всего известен и наиболее хорошо изучен аспект цивилизации V века, связанный с религией и делами церкви. Я практически полностью обхожу вниманием этот предмет не потому, что он не важен, а потому, что, будучи хорошо изученным, он не нуждается в дальнейшем разъяснении в книге, в основном посвященной взаимодействию римлян и варваров. Кроме того, труды церковных авторов, историков и писателей в большинстве случаев легко прочитать в английских переводах. По этой же причине настоящая книга обходит вниманием и большинство других аспектов жизни того периода – экономику, частную жизнь, искусство, проблемы управления, законодательство и так далее, – если только они не вторгаются в придворную историю и отношения с варварами. Слово «варварский» я использую в довольно широком смысле, понимая под ним все, что цивилизованный житель Константинополя мог бы назвать или подразумевать под ним. Большинство варваров, разумеется, являлись захватчиками, вторгавшимися из-за границ, однако, надеюсь, диких жителей гор Исаврии также можно включить в это понятие без лишнего критицизма.

Особые источники для переведенных отрывков перечисляются в приложении «Даты и источники приведенных отрывков». Самые известные из них – это компиляция исторических отрывков Константина Багрянородного, касающихся посольств к варварам и от них, «библиотека» библиофила Фотия, который в IX веке прочел и объединил сотни книг, Суда – нечто вроде энциклопедии, составленной в X или XI веке. Фрагменты были собраны разными людьми, и проще всего найти их в изданиях Нибура «Corpus Scriptorum Historicorum Byzantinorum», Мюллера «Fragmenta Historicorum Graecorum» (F. H. G.), тома IV и V, и Диндорфа «Historici Graeci Minores», том I. Приводя отрывки из Олимпиадора, Приска, Малха и Кандида, я следовал последнему изданию, а для Иоанна Антиохийского, тексты которого не включены в труд Диндорфа, использовал F. H. G. Большинство исправлений, предлагаемых разными исследователями к текстам данных работ, были учтены, и любые отклонения от них отмечены.

Все отрывки, представляющие собой переводы с греческого, напечатаны курсивом. Я указал номер фрагмента, использованный Диндорфом или Мюллером (в случае Иоанна Антиохийского): «П» означает Приск, «М» – Малх, «О» – Олимпиадор, «К» – Кандид, а «И. А.» – Иоанн Антиохийский. В приложении «Даты и источники переведенных отрывков» я также указал, где именно в тексте встречаются эти фрагменты.

Большинство имен собственных, за исключением хорошо известных, переданы путем простого транскрибирования. По этой причине я использую слова «скиф», «гунн», «эллин» и «грек» так же, как они используются в источнике, чтобы сохранить разницу. Например, Приск использует слово «скифы» в качестве общего обозначения всех северных кочевников, включая гуннов, которые представляли собой особый народ. Единственным исключением из этого правила является то, что я перевел Истр как Дунай. Иногда у меня возникали трудности с переводом греческих официальных должностей в более привычные латинские или английские формы.

Сноски, за исключением небольшого количества будучи интересны только для специалистов, в основном представляют собой перекрестные ссылки, ссылки на другие древние труды или имеют непосредственное отношение к тексту. Приложение А не ставит целью подтвердить даты, приписанные к каждому фрагменту, хотя они определялись с учетом новейших исследований в этой области и точны, насколько это возможно. Приложение В дает очень краткий обзор современных мнений о полезности разных авторов и не пытается выступать в их защиту. Индекс с географическими названиями, как я надеюсь, будет полезен каждому, у кого есть достаточно хороший исторический атлас.

Целью хронологической таблицы является не полнота и не картина исторических сил в движении, а создание фона, на котором происходили описанные события. Поэтому там мало упоминаются религиозные или общественные события.

Генеалогическая схема основана на таблицах из издания Бэри «Поздняя Римская империя» (1923) – с некоторыми изменениями, дополнениями и пропусками, чтобы понятнее отразить взаимоотношения между мужьями и женами и не указывать кое-где соответствующие поколения детей в семье.

Я очень благодарен покойному доктору У. Д. Вудхеду, бывшему главе кафедры античности Университета Макгилла, за многочисленные советы и содействие в подготовке переводов, а также за то, что он прочел их все в рукописи. Также я очень признателен доктору А.Э.Р. Боуку за множество полезных предложений, исключение фактических неточностей и лингвистических неясностей и за помощь в определении вида, который приняла эта книга. Его доброту я очень ценю. Не стоит говорить, что за все ошибки или погрешности ответственность несу только я. Без помощи людей, упомянутых выше, их могло быть гораздо больше.

Глава 1

Управление империей

Феодосий Великий – последний правитель той единой Римской империи, какой она была при Августе, – скончался в начале 395 года. Его сыновья разделили страну, Аркадий стал править на Востоке, а Гонорий на Западе, и больше никогда все Средиземноморье не контролировало единое правительство. Веками этот мир разделяли два языка, а позднее разрыв еще больше усилили застой в торговле, озабоченность разными угрозами на противоположных границах и религиозные разногласия. Хотя в умах людей того времени и продолжала существовать единая ойкумена с двумя столицами, в действительности историк сталкивается с двумя отдельными государствами, тесно связанными историческими, а в течение нескольких поколений и семейными узами в высших сферах власти. Каждое из них в основном было сосредоточено на собственных тяжелых внутренних и внешних проблемах и двигалось своим политическим курсом. Поэтому неудивительно, что в V веке Восточная империя отводила от себя варварскую угрозу, направляя ее на Запад, против родственного государства, и весьма редко помогала Западу защищаться в его смертельной агонии.

Чтобы понять, как императорские дворы в Константинополе и в Италии встретили кризис V века – нападение варваров с севера, – необходимо представить общую картину управления и военной машины.

При Феодосии христианство одержало окончательную победу, так что император с этого момента помимо обладателя верховной светской власти стал также духовным представителем Христа на земле. В этом качестве он был особым образом отделен от остальных людей. Его дворец и все, связанное с ним, являлось «сакральным». Те, кто приближался к императору, должны были в знак почтения опускаться на колени. Его личность была священна, и при обращении его именовали Dominus, то есть Бог. Император являлся верховным главнокомандующим всех войск и, хотя теоретически подчинялся традиционным законам и Церкви, на практике контролировал епископов и мог менять законы благодаря эдиктам.

И все-таки это не была наследственная монархия, ибо император до сих пор, как и во времена принципата, оставался выборным чиновником. В действительности же, разумеется, правитель сам избирал преемника, связывая того с верховной властью титулами августа или цезаря, а сенат и армия, а позднее и Церковь просто утверждали этот выбор во время церемонии вступления в должность. Выбор обычно падал на сына императора, если таковой имелся, или на родственника по крови или по браку. Последнее слово в вопросе о том, кто будет править и как долго, принадлежало армии, о чем свидетельствуют частые в тот период случаи поддержки узурпаторов. Однако примечательно, что большинство претендентов на трон имели родственные связи с человеком, которого стремились свергнуть.

Чтобы усилить благоговение населения и избежать неудач и осуждений, императоры делали себя довольно таинственными фигурами, скрывающимися за стенами дворцов, недостижимыми, далекими и защищенными от публики бесчисленными бюрократами и дворцовыми чиновниками.

Сенат во многом стал наследственным и чисто почетным органом знати – чем-то вроде палаты лордов, – не обладающим реальной властью. Однако его члены пользовались большим уважением и в силу индивидуальных обязанностей зачастую обладали огромным могуществом. Для сыновей сенаторов важна была должность претора, благодаря которой они получали доступ в сенат. Единственной обязанностью преторов являлась организация игр или строительство общественных сооружений – часто очень тяжкое финансовое бремя. Каждый год сенат избирал восемь преторов. Высшие чиновники, которые нередко были людьми незнатного происхождения, пробившимися наверх, также могли быть назначены в сенат по требованию императора без преторианских расходов.

Почетным было не только звание сенатора, но и целый ряд других титулов. Высокое положение по-прежнему занимал консул, чьи обязанности были похожи на обязанности преторов, однако ему часто оказывало финансовую помощь государство. Помимо двух официальных консулов каждый год нередко назначался consul suffectus. Такой человек получал титул и должность, не связанную с реальной службой. Следующими за консулами в иерархии шли патрикии, которые не несли службу и не выполняли никаких обязанностей. Император давал этим людям высокое звание за выдающиеся заслуги перед государством. Титулы иллюстрия, спектабиля и клариссима, расположенные в убывающем по значимости порядке, также являлись всего лишь почетными. Однако, по крайней мере к концу V века, все люди, носившие эти титулы, считались равными сенаторам, хотя в действительности в заседаниях сената могли принимать участие только иллюстрии. Титул нобелиссима могли носить лишь члены императорской семьи. По достоинству он следовал за титулом цезаря и в V веке временно исчез из употребления.

Гораздо большей, чем сенат, властью обладал консисторий, или императорский совет, который правитель созывал постоянно. Во главе этого совета, куда входили министры финансов, начальник дворцовой службы (магистр оффиций), префект претория, военачальники и, возможно, другие высшие чиновники, стоял квестор. Им помогал многочисленный аппарат секретарей и клерков.

Квестор священного дворца (quaestor sacri palatii) составлял проекты законов и ответы императора на петиции, а также обычно ведал делами императора. Важной и могущественной фигурой являлся магистр оффиций (magister officiorum), возглавлявший несколько гражданских и дворцовых служб. Начальники разных канцелярий (скриний) отчитывались перед императором напрямую, но самими канцеляриями управлял магистр оффиций. Он отвечал за придворный церемониал, осуществлял общее управление внешней политикой и прием иноземных послов, ведал императорской почтой (cursus publicus) и тайной службой (агентами). Последние, именовавшиеся по названию начальника своей службы магистрианами, служили посланниками для выполнения конфиденциальных поручений, а также шпионили за другими чиновниками в столице и провинциях. Магистр оффиций также ведал государственными арсеналами и обладал какой-то властью над военными командирами на границах, однако напрямую ему подчинялись лишь телохранители императора – scholae palatii. Последние были разделены на семь когорт, или схол (scholae) – на Западе их было пять, – расквартированных внутри и вокруг столицы. Ими командовали военачальники в должности комитов[1].

Существовало два главных министра финансов, у каждого из которых был свой штат, однако четко разграничить их обязанности, памятуя о всеобъемлющей власти императора, сложно. Один из них – министр финансов, или комит священных щедрот (comes sacrarum largitionum), – ведал повышением налогов и прочими государственными доходами, государственными монополиями и мастерскими, а также чеканкой монет. А министр частных средств, или комит частных дел (comes rerum privatarum), заведовал всеми императорскими доходами, землями, а также личным имуществом императора.

До сих пор мы говорили о гражданских сановниках, помогавших управлять делами империи в целом, однако существовало огромное количество чиновников, которые, по крайней мере в теории, были заняты управлением дворцовыми делами. Во главе этих людей стоял главный управляющий, обычно евнух, известный как «препозит священной опочивальни» (praepositus sacri cubiculi). Со своими помощниками он управлял дворцовыми слугами и даже императорскими поместьями и, входя в более тесный, чем другие сановники, личный контакт с императором и императрицей, часто обладал огромной властью. Поскольку он являлся евнухом, то к нему почти всегда относились с презрением, однако при этом боялись и искали его расположения как человека, имеющего прямой доступ к императору. Отношения между этим человеком и его подчиненными – примикерием священной опочивальни (primicerius sacri cubiculi) и кастренсием священной опочивальни (castrensis sacri cubiculi) в управлении дворцовыми служителями, а также с комитом священных одежд (comes sacrae vestis) в заботах о царском гардеробе – совсем не ясны. Действительно, временами точное положение, которое занимали исторические деятели, неизвестно из-за греческой привычки переводить их титулы словами наподобие «оруженосец» или «служители опочивальни». Так, например, предположили, что весьма могущественный человек (кто-то вроде Распутина) Хрисафий, евнух при дворе Феодосия II, являлся не препозитом, а примикерием с функциями телохранителя (или спафария, от греческого слова «спафа» – «широкий меч»). Возможно, примикерий был независим от препозита и его подчиненных. С уверенностью можно сказать, что последнему повиновались тридцать служителей (силенциариев), которые составляли почетную гвардию дворца. У императрицы часто был собственный управляющий (препозит).

Все высшие чиновники гражданской или дворцовой службы, а также все военачальники в столице и в провинциях при назначении получали документ, составленный главным сановником, ведавшим должностями, – примикерием нотариев (primicerius notariorum), который отмечал точное положение, занимаемое каждым в сложной иерархии придворных должностей.

О центральном управлении сказано достаточно. Империя была разделена на четыре большие префектуры: Галлия, Италия, Иллирик и Восток. Первые две подчинялись императору Запада, а вторые две – императору Востока. Каждая префектура находилась в ведении префекта претория. Префекты Италии и Востока являлись высшими чиновниками империи, их иногда называли презенсами, сопровождающими самого императора. Префект издавал эдикты, касающиеся своей префектуры, следил за ее финансами, чеканкой монет, обеспеченностью зерном, а также осуществлял в ней судебную власть. В последней обязанности ему помогал судебный советник, которого называли асессором. Префектуры делились на диоцезы (под управлением викариев), а те, в свою очередь, состояли из провинций, управителей которых именовали по-разному: президами, проконсулами или прокураторами. Этими чиновниками нередко становились люди незнатного происхождения, и нам известно о людях из тайной службы, поднявшихся до управления провинциями.

Ни Рим, ни Константинополь не находились во власти префектов претория. Во главе каждого из них стоял префект города (praefectus urbanus). Он являлся главой сената, и его функции были чисто гражданскими. Этот человек был главным судьей, разбиравшим уголовные преступления, главой охранной службы, а также ведал снабжением города водой и продовольствием.

Одним из главных отличий в системе управления при автократии и принципате являлось разделение гражданской и военной власти. Из этого правила существовали исключения, как в Исаврии, временами в Египте и в столице в отношении определенных отрядов телохранителей, но обычно обе ветви власти были четко разделены. Вооруженные силы того времени состояли из двух видов войск: мобильной полевой армии, которую использовали на любом участке границы, подвергавшемся угрозе, или в случае внутренних проблем, и гарнизонов, расквартированных вдоль границ. На Востоке войсками командовали пять магистров армий (magistri militum). Двое из них (magistri militum praesentales) находились при императоре в Константинополе и занимали более высокое положение, чем остальные, стоявшие во главе крупных военных округов во Фракии, Иллирике и Востоке (Orientis). Им подчинялись комиты (comites), возглавлявшие местные полевые военные подразделения, и дуксы (duces), отвечавшие за приграничные гарнизоны. На Западе военная система несколько отличалась. Там войска были разделены между двумя магистрами, один из которых командовал конницей (equitum), а другой пехотой (peditum). Однако очень часто магистра пехоты делали начальником над его собратом путем подчинения ему обеих частей армии. В таком случае он носил титул magister utriusque militiae, или просто магистр армии. Комиты и дуксы занимали на Западе примерно то же положение, что и на Востоке.

Кроме этих войск существовали разные отряды телохранителей, расквартированные в столицах. Мы уже встречались со схолами, подчинявшимися магистру оффиций, однако кроме них существовали кандидаты (candidati), находившиеся в распоряжении императора, и доместики (domestici). Последние включали как пеших, так и конных воинов, и хотя обычно были расквартированы при дворе, могли быть посланы куда угодно. Ими командовал комит доместиков, который не подчинялся магистру армий, а, вероятно, получал приказы от комита частных дел. В любом случае мы знаем, что иногда их использовали для сбора налогов, что демонстрирует связь с министром финансов. Палатины (palatini), несмотря на свое название, не имели никакого отношения к охране столицы, а представляли элитное военное подразделение – часть полевой армии, расквартированную ближе к столицам, чем прочие войска.

Трудность с идентификацией таких чиновников, как гражданских, так и военных, связана с частой неясностью и отсутствием правильных латинских обозначений, которыми грешат все византийские историки. Кроме того, многие военные титулы комитов и даже магистров даровались иноземным вождям, чтобы завоевать их уважение или преданность, в качестве почетных, без выполнения предполагаемых обязанностей.

Магистры армий, разумеется, обладали очень большим могуществом и соответствующим положением при дворе, удивительно, что весьма многие из них имели иностранное, обычно германское, происхождение. «Иностранизация» войск продолжалась долгое время, однако особенное преобладание германского влияния началось с Константина Великого в первой четверти IV века. Многие представители германских племен зачислялись на военную службу в постоянные войска империй, и целые племена служили под командой собственных вождей (филархов). Это были так называемые федераты – термин, всегда являвшийся довольно неопределенным и неоднозначным. Вождь союзного племени ежегодно получал некую сумму денег, которая предполагалась как плата воинам, которыми он командовал, однако выплаты племенам, находившимся за границами империи, для гарантии защиты от их нападений назывались точно так же (annonae), как и выплаты племенам, живущим на территории империи, и этих, по сути, союзников именовали федератами, лишь чтобы «сохранить лицо». В течение V века федератами стали называть и разных иноземных наемников, которыми командовали римские военачальники и которые образовывали в армиях императора отдельные подразделения.

О. Фр. 7, 11. Во времена Гонория словом «букелларий» именовали не только римских солдат, но и некоторых готов. Также и название «федераты» использовали для разнородных военных отрядов. Историк говорит, что сухой хлеб назывался «букеллатон», он и дал комическое прозвище солдатам, поскольку именно поэтому их называли «букеллариями».

Единственным важным исключением при почти полном преобладании в войсках германских отрядов и военачальников стало во второй половине V века использование в противовес им исавров. Этот народ из внутреннего и все еще преимущественно варварского южного района Малой Азии был практически единственным племенем в пределах прежней империи, откуда до сих пор по призыву приходило множество воинственных и умелых солдат. Благодаря исаврам Восточной империи не пришлось так сильно зависеть от германцев, и отчасти поэтому она избежала судьбы Запада.

В следующих главах мы увидим, как империя отвечала на основные угрозы из-за Рейна и из-за Дуная. Что касается скудных упоминаний о значительно меньших опасностях на других границах, то их можно собрать и здесь. Страной, на которую прежде всего было обращено внимание византийцев, в течение долгого времени, несомненно, являлась Персидская империя, или, как они часто неверно называли ее, Парфия. По сравнению с другими периодами отношения между двумя империями в этом столетии были практически лишены конфликтов, вероятно, из-за того, что оба государства были слишком заняты другими угрозами, чтобы беспокоить друг друга. Разумеется, общую опасность в течение многих лет представляли гунны. Краткий военный конфликт произошел в 422 году, а следующий в 441 году, и оба почти сразу были улажены. Римляне многие годы соблюдали соглашение IV века, согласно которому ежегодно выплачивали персам определенную сумму денег, якобы за помощь в защите Каспийских врат от гуннов. Хотя некоторые события и могли привести к военным столкновениям, все они быстро сглаживались.

П. Фр. 31. Около 464 года, когда в Персии правил Пероз (453–482), от царя персов прибыло посольство с обвинением, касающимся людей его страны, сбежавших к римлянам, и магов. Так называли персидских жрецов, которые издревле жили на землях римлян, особенно в провинции Каппадокия. Они заявляли, что римляне хотят воспрепятствовать магам исполнять их родные обычаи, законы и святые обряды в честь их божества, чем постоянно притесняют их, и что они не позволяют зажигать огонь, который те именуют негасимым, чтобы жечь согласно своему закону. Персидская религия представляла собой поклонение солнцу, или огню, богом солнца был Мазда. Кроме того, они сказали, что римляне должны уделить внимание крепости Юроипаах, расположенной у Каспийских врат, заплатив деньги или же послав солдат для ее защиты. Неправильно, что только персы должны нести бремя расходов и охраны этого места. Если римляне не окажут помощь, ярость народов, живущих вокруг, легко обрушится не только на персов, но и на римлян. Они говорили, что римлянам следует помочь деньгами в войне против гуннов, которых называют кидаритами, или эфталитами[2], поскольку они получат выгоду, если персы одержат победу, ведь этому народу не будет позволено даже войти в римские владения.

Римляне ответили, что пошлют кого-нибудь, чтобы вести переговоры об этом с парфянским царем. Они сказали, что у них нет беглецов и они не мешали магам в их вере. Что же касается охраны крепости Юроипаах и войны с гуннами, то, поскольку персы начали ее в своих интересах, то требовать у них деньги несправедливо… К персам был послан Констанций. Он добился поста третьего префекта[3], а в дополнение к титулу консула получил благословение патриарха.

П. Фр. 32. Констанций оставался в Эдессе, римском городе на границе со страной персов, поскольку парфянский царь долгое время не принимал его.

П. Фр. 33. После того, как посланник Констанций ждал времени своего посольства в Эдессе, как было поведано, царь персов принял его в своей стране и приказал ему явиться, хотя и был занят, и не в городах, а на границах между его страной и страной гуннов-кидаритов. Он начал войну с ними под тем предлогом, что гунны не выплатили дань, которой их обложил прежний правитель персов и парфян. Когда отцу Пероза Исдигерду отказались выплачивать дань, тот прибег к войне. Эту войну он передал вместе с царской властью своему сыну, так что персы, измученные сражениями, пожелали разрешить спор с гуннами вероломством. Поэтому Пероз, как звали царя персов, послал правителю гуннов Кунче известие, что он был бы рад заключить с ним мир и желал бы скрепить договор и союз, отдав ему в жены свою сестру, ибо так случилось, что тот был очень молод и еще не имел детей.

Когда Кунча получил эти предложения, то с удовольствием женился, но не на сестре Пероза, а на другой женщине, одетой по-царски. Царь персов прислал ему эту женщину и пообещал, что она получит царские почести и богатство, если ничего не откроет об этом обмане. Если же она расскажет об этой хитрости, то будет казнена. Он сказал, что правитель кидаритов не потерпит, чтобы его женой была служанка, а не дама благородного происхождения. Пероз, заключив договор на этих условиях, недолго наслаждался тем, как обманул владыку гуннов. Женщина боялась, что правитель народа когда-нибудь узнает от других людей, какова была ее судьба, и предаст ее ужасной смерти, и поэтому открыла ему, как с ним обошлись. Кунча похвалил женщину за ее честность и оставил своей супругой. Желая наказать Пероза за обман, он притворился, что будет воевать против своих соседей и ему нужны люди – не солдаты, пригодные к битве, поскольку у него их множество, а те, кто будет вести войну для него в качестве военачальников. Пероз послал ему триста мужчин из своего отборного войска. Некоторых из них правитель кидаритов убил, а других искалечил и отослал назад к Перозу, чтобы сообщить, что он платит за ложь. Так между ними снова разгорелась война, и они упорно сражались. Поэтому Пероз принял Констанция в Горге, ибо так называлось место, где персы разбили лагерь. В течение нескольких дней он милостиво обращался с ним, а затем отпустил, не дав благоприятного ответа относительно цели посольства.

П. Фр. 25. В течение долгого времени яблоком раздора являлась страна христиан-лазов к востоку от Черного моря. В 465–466 годах римляне пришли в Колхиду, чтобы воевать с лазами, а затем римская армия собралась вернуться в свою страну. Двор императора готовился к другой битве и держал совет, должны ли они продолжать войну, следуя тем же путем или же путем через Армению, которая граничила со страной персов, склонив сначала на свою сторону царя парфян переговорами. Они посчитали невозможным плыть вдоль трудных стран по морю, поскольку в Колхиде не было гавани. Царь лазов Гобаз отправил посольство к парфянам и к императору римлян. Царь парфян, ведя войну с гуннами, называемыми кадаритами, изгнал лазов, которые бежали к нему. Этим правителем был Пероз.

П. Фр. 26. Римляне ответили послам, отправленным Гобазом, что прекратят войну, если Гобаз откажется от своего господства или лишит своего сына царской власти, ибо согласно древнему обычаю неправильно было, чтобы они оба являлись правителями страны. И тогда Евфемий предложил, чтобы любой из них, Гобаз или его сын, царствовал в Колхиде, и война там прекратилась. Он занимал должность магистра оффиций, имея репутацию человека умного и искусного в переговорах, ведал делами императора Маркиана, порученными ему, и дал этому правителю много хороших советов. Евфемий взял в помощники историка Приска.

Когда Гобазу предложили такой выбор, он решил отказаться от власти в пользу своего сына, передав тому свои царские знаки. Он послал людей к правителю римлян, чтобы попросить его больше не гневаться и не браться за оружие, поскольку теперь колхами правит один человек. Император велел ему приехать в страну римлян и объяснить, что ему кажется наилучшим. Гобаз не отказался приехать, но потребовал, чтобы император отдал Дионисия в качестве заложника, чтобы ему не причинили вреда. Дионисий был отправлен в Колхиду, и они заключили договор относительно своих разногласий.

П. Фр. 34. После того, как при Льве город был сожжен, Гобаз, облаченный в персидское платье и в сопровождении телохранителя, на мидийский манер прибыл с Дионисием в Константинополь. Те, кто принимал его во дворце, сначала порицали его за мятежное решение, а затем, явив ему милость, отослали его, ибо он завоевал их льстивыми речами и символами христиан, привезенными с собой.

П. Фр. 37. Персы не вмешивались в эти дела лазов, поскольку их почти постоянно атаковали восточные гуннские племена. Например, около 467 года сарагуры, напав на акатиров и другие народы, отправились в поход против персов. Сначала они пришли к Каспийским вратам и, обнаружив, что у них была основана персидская крепость, свернули на другую дорогу. По ней они вышли на иберов и разорили их страну, а затем вошли в земли армян. И вот персы, которые были встревожены этим нашествием в дополнение к прежней войне с кидаритами, которая требовала внимания, отправили к римлянам посольство и попросили денег или людей для защиты крепости Юроипаах. Они сказали – как часто говорили их послы, – что, поскольку они участвуют в сражениях и не позволяют приближающимся варварским племенам пройти, страна римлян остается неразграбленной. Когда они получили ответ, что каждый должен сражаться за собственную территорию и заботиться о собственной крепости, они снова ушли, ничего не добившись.

Время от времени из-за других кавказских народов, которые обращались то к римлянам, то к персам и потому попадали под власть то одной, то другой империи, возникали и другие проблемы. Среди этих мелких стран были Свания и Иберия.

П. Фр. 41. В 468 году между народом сванов, римлянами и лазами существовал очень серьезный разлад; в частности, сванны сражались против Семы, вождя лазов при…[4] Персы тоже хотели вступить в войну с царем сванов из-за захваченной ими крепости, поэтому тот отправил посольство, прося, чтобы император прислал ему войско из солдат, охраняющих границы армян, которые являлись данниками римлян. Поскольку те находились поблизости, у него была наготове помощь, и он не подвергался опасности, ожидая тех, кто далеко, не было бы и бремени расходов, если они придут вовремя. Война, как случалось и прежде, могла постоянно откладываться, если это должно было быть сделано, ибо, когда помощь была послана при Гераклее, персы и иберы, воевавшие с ним, были в то время вовлечены в борьбу с другими народами. Поэтому сванский царь, беспокоясь о снабжении иноземных отрядов пропитанием, распустил их, однако, когда парфяне вновь обернулись против него, он обратился к римлянам.

Римляне сообщили, что пришлют помощь и человека, чтобы вести войска. От персов тоже прибыло посольство, заявившее, что гунны-кидариты завоеваны ими, и в результате осады они взяли город Валаам. Они объявили об этой победе и в свойственной варварам манере похвалялись, что охотно покажут имеющуюся у них мощь. Однако император сразу, как только они объявили свою новость, отпустил их, поскольку считал события на Сицилии заслуживающими большего внимания[5].

И. А. Фр. 214 (9). Несмотря на хвастовство персидского царя, его проблемы с гуннами не закончились. Пероз, царь персов, который правил после своего отца Исдигерда, прожил шестьдесят лет и умер во время войны против соседей-гуннов в январе 468 года. По прошествии четырех лет[6] Кабад принял царство, однако из-за заговора некоторых важных сановников его также отстранили от власти и заточили в крепости. Тайком бежав, он прибыл к гуннам, называемым кадисинами, с их помощью снова захватил власть и убил тех, кто устроил против него заговор. Этими гуннами-кадисинами, вероятно, являются те же самые гунны-кидариты и эфталиты[7] или родственные им племена. Кабад, или Кавад, правил в 488–497 и 499–531 годах, и при нем в VI веке снова вспыхнули серьезные войны с Восточной Римской империей.

На сирийской границе с персидской проблемой тесно были связаны сарацины, которых иногда называют арабами. Большей частью они представляли собой шайки кочевников, которые многие годы стравливали в своих интересах персов и римлян, предлагая свои услуги враждующим империям по очереди, однако их единичные набеги не представляли в том веке серьезной угрозы.

П. Фр. 20. Около 451 года Ардавурий, сын Аспара, вел в Дамаске войну с сарацинами. Когда военачальник Максимин и его секретарь Приск прибыли туда, то обнаружили, что он ведет с послами сарацинов переговоры о мире.

Ардавурий, человек благородного ума, мужественно отразил атаку варваров, которые часто опустошали Фракию. В награду за его храбрость император Маркиан поручил ему командование восточной армией в качестве магистра армии на Востоке. Полководец, усмирив эту область, вернулся к отдыху и изнеженной праздности. Он находил удовольствие в выступлениях мимов и жонглеров и всяких театральных развлечениях и проводил целые дни в этих постыдных занятиях, не заботясь о репутации, которую снискали ему его поступки.

Маркиан был хорошим императором, однако он вскоре умер (в 457 году), и Аспар по собственному желанию назначил его преемником Льва.

М. фр. 1. В 473 году снова, на семнадцатом году правления Льва Мясника, прозванного так за то, что он в 471 году безжалостно уничтожил Аспара и его семью, все, казалось, пребывало в полном беспорядке. Некий христианский священник среди живущих в шатрах арабов, которых именуют сарацинами, прибыл со следующей миссией. Персы и римляне заключили договор в 422 году, когда во времена Феодосия между ними началась серьезная война, чтобы никто из них не брал сарацинов в союзники, если кто-нибудь из них предложит поднять знамя восстания.

Среди персов был некий Аморкес [Амиру’ Каис, Аморкес] из народа нокалийцев. Из-за того ли, что он не добился почета в стране персов, или по какой-то иной причине он решил, что Римская империя лучше, и, покинув Персию, отправился в ту часть Аравии, что граничит с Персией. Наступая оттуда, он совершал нападения и вел войны, но не с римлянами, а с сарацинами, которых встречал. Пока он понемногу продвигался вперед, его власть благодаря этим набегам возрастала. Он захватил принадлежащий римлянам остров, именуемый Иотабой, и, изгнав римских собирателей пошлины, сам стал собирать ее, захватив дань и получив немало богатств.

Аморкес захватил и другие селения по соседству и обратился к римлянам, чтобы стать их союзником и командующим сарацинами под римской властью против Персии. Он послал Петра, епископа из своей свиты, ко Льву, императору римлян, чтобы узнать, сможет ли он достичь этих целей, склоняя императора к этому. Когда Петр прибыл и представил это дело императору, последний согласился с его доводами и сразу же повелел, чтобы Аморкес прибыл к нему.

В этом отношении он поступил очень необдуманно, ибо, если император намеревался назначить Аморкеса военачальником, ему следовало сделать это назначение, когда тот находился далеко, чтобы тот мог ценить мощь римлян, повиновался римским полководцам и дорожил милостью императора. На расстоянии император казался превосходящим других людей. Вместо этого, он прежде провел его по городам, которые, как тот увидел, были полны роскоши и непривычны к оружию. Затем, когда тот достиг Византии, его быстро принял император, позволивший ему разделить с ним царскую трапезу, и когда собрался сенат, пригласил его присоединиться к этому совету. Самым постыдным для римлян было то, что император, пытаясь склонить Аморкеса стать христианином, приказал, чтобы тот сидел в присутствии патрикиев. И наконец, когда он получил очень ценную мозаику, украшенную золотом, то отпустил его, выплатив ему деньги из государственных средств[8] и приказав, чтобы те, кто был в сенате, сделали тому подарки. Император не только оставил остров, который я упомянул, в его власти, но и передал ему множество селений. Даровав Аморкесу эти владения и сделав его филархом племен, как тот и просил, он отпустил его гордецом, не собиравшимся платить дань тем, кто наделил его правами.

Римляне вернули себе остров в 498 году[9].

О. Фр. 37. Когда-то Диоклетиан подчинил римской власти племена к югу от Египта, и они в основном оставались мирными. Это были народы, вызывавшие у римлян любопытство. Историк Олимпиадор, происходящий из этой области, написал о них в начале столетия. Он рассказывает, что, когда жил в Фивах и Сиене, чтобы собирать сведения о них, вожди варваров (именуемых блеммиями) и жрецы Исиды и Мандулиса в Талмисе пожелали встретиться с ним, будучи о нем наслышаны. Он рассказывает: «Они довели меня до самого Талмиса, чтобы я мог собрать сведения о тех областях, что находятся в пяти днях пути от Филэ до того города, который называется Прима и который в древности был первым городом в Фиваиде, куда прибывали, ступив на варварскую территорию. Поэтому римляне и назвали его «Прима», что на латыни означает «Первый». И даже сейчас он называется так же, хотя его уже давно заселили варвары, как и четыре других города – Феникон, Хирис, Тапис и Талмис» – в соответствии с планами Диоклетиана, который передвинул границу севернее. Он рассказывает, что узнал о тамошних смарагдовых копях[10], откуда к царям Египта в изобилии поступали камни. Он замечает: «Однако жрецы варваров не позволили мне их увидеть. На самом деле это было невозможно сделать без царского разрешения».

О. Фр. 33. Пустыня также оставалась предметом удивления. Тот же автор рассказывает много странных историй об Оазисе и его прекрасном воздухе и утверждает, что там ни у кого нет падучей – называемой «священной болезнью», поскольку считалось, что во время приступов больные общаются с богами – и те, кто приезжает туда, избавляются от недуга из-за прекрасного воздуха. Об огромном количестве песка и вырытых там колодцах он повествует, что из выкопанного на глубину двести, триста, а иногда даже пятьсот локтей колодца – от 300 до 730 футов (примерно от 91,5 до 222,5 м) – вырывается поток. Земледельцы, вместе выкапывавшие колодцы, по очереди берут из них воду, чтобы орошать свои поля. Ветви деревьев всегда склоняются под тяжестью плодов, пшеницу, которая белее снега и превосходит всякую иную, а иногда и ячмень, сеют дважды в год, а просо всегда трижды. Они поливают свои поля каждый третий день летом и каждый шестой день зимой, чтобы поддерживать их плодородие. На небе там никогда нет облаков. Он также рассказывает о водяных часах, изготавливаемых местными жителями. Он говорит, что [Оазис] прежде был островом, отделенным от остальной суши, и что Геродот называет его Островами Блаженных[11].

Геродор же, написавший историю Орфея и Мусея, именует его Феакией. Он доказывает, что это место было островом, во-первых, тем, что в горах, тянущихся от Фиваиды к Оазису, находят морские ракушки и окаменевших устриц, а во-вторых, тем, что песок всегда наполняет три Оазиса. (Он говорит, что существуют три Оазиса: два больших – один дальше в пустыне, а другой ближе, расположенных напротив друг друга в ста милях, и третий маленький, отделенный от первых двух большим расстоянием). Он утверждает в доказательство того, что это был остров, что здесь часто видят, как птицы несут рыб, а иногда части рыб, так что это согласуется с тем, что море находится близко от этого места. Он рассказывает, что недалеко от этого места в Фиваиде родился Гомер. Речь идет об оазисе Эль-Харга, который согласно предположительно верным подсчетам Геродота располагался «в семи днях пути от египетских Фив». Оазис Амона, ныне называемый Сива, находится гораздо дальше[12]. Другой большой оазис – это либо Фарафра, располагающийся к северу от Эль-Харги, или же Дахла, находящийся к западу от последнего.

П. Фр. 21. В 451 году на южной границе произошло восстание, которое было легко подавлено местным римским чиновником Флором[13]. Блеммии и нубады, то есть нобаты, когда римляне завоевали их, отправили к Максимину послов от обоих племен, чтобы заключить мирный договор. Они сказали, что будут честно сохранять мир, пока Максимин остается в районе Фив. Когда же тот не позволил им заключить мир на этот период времени, они обещали не браться за оружие, пока он жив. Когда он не согласился и на второе предложение послов, те предложили договор на сто лет. Согласно этому договору, римские пленники должны были быть освобождены без выкупа, независимо от того, захватили их во время этого или же иного нападения, угнанный скот должны были вернуть, за тех, кого убили, должны были заплатить возмещение, заложников знатного происхождения должны были передать им в качестве гарантии перемирия, и в соответствии с древним законом они должны были иметь беспрепятственный вход в храм Исиды, хотя забота о речном судне, на котором перевозили статую, оставалась в руках египтян. В установленное время варвары перевезли статую в свою страну и, получив от нее оракулы, вернули ее в целости на остров.

Поэтому Максимину показалось подходящим заключить эти соглашения в храме на Филэ. Для этой цели были отправлены другие люди, и те блеммии и нубады, что предлагали договор, прибыли на остров. Когда соглашения были записаны, а заложники переданы – это были представители правящих семейств и сыновья вождей, чего никогда прежде не случалось во время этой войны, ибо никогда раньше сыновья нубадов и блеммиев не были заложниками у римлян, – Максимин заболел и умер. Как только варвары узнали о смерти Максимина, они забрали заложников и покинули страну.

П. Фр. 22. К этим проблемам на границе добавились и серьезные религиозные беспорядки в столице. Халкедонский собор в октябре 451 года лишил местного патриарха Диоскора престола за евтихианскую ересь, несмотря на то что тремя годами ранее тот играл ведущую роль на соборе в Эфесе. Кроме того, Диоскор был приговорен жить в городе Гангре в Пафлагонии, и общим голосованием синода епископом Александрии провозгласили Протерия. Когда он занял предназначенный ему престол, среди несогласных начались большие волнения. Некоторые требовали вернуть Диоскора, что естественно в таких случаях, а другие горячо ратовали за Протерия, так что случилось множество непоправимых событий. Приск Ритор пишет в своей истории, что в то время он прибыл из области Фив в Александрию и увидел толпу, выступавшую против правителей. Когда солдаты попытались прекратить восстание, люди стали бросать камни. Они заставили отряд отступить и окружили его, а когда тот укрылся в храме, прежде посвященном Серапису, толпа сожгла их заживо.

Император, узнав об этом, отправил две тысячи новобранцев, и с попутным ветром они высадились в великом городе Александрии на шестой день. Так быстро достигнуть Египта можно было только в июле благодаря пассатам. Затем, поскольку пьяные солдаты надругались над женами и дочерьми александрийцев, произошли события еще более ужасные, чем прежде. Наконец, толпа, собравшаяся на ипподроме, попросила военачальника Флора, ведавшего и гражданской администрацией, вновь начать раздачу зерна, которое он с них собрал, и разрешить бани, зрелища и все остальное, чего он лишил их из-за прошедших беспорядков. Тогда Флор по предложению императора[14] появился перед народом и пообещал им сделать это, и волнения вскоре прекратились.

Эта вспышка в Александрии напоминает нам, что в этом веке, в то самое время, когда империя подвергалась опасной угрозе с севера, ей также пришлось столкнуться со внутренними разногласиями, вызываемыми тремя разными причинами: религиозной раздробленностью, экономическими трудностями и амбициями беспринципных людей, имевших влияние при дворе. В IV веке возник крупный религиозный диспут об арианстве, отрицавшем, что Христос единосущен Богу Отцу. Хотя эта доктрина была осуждена в 325 году на Никейском соборе и вскоре отмерла в границах империи, она распространилась среди германских племен и в течение двухсот или более лет усиливала разногласия между ними и православным императорским двором. В следующие века важные религиозные споры концентрировались на проблеме соотношения человеческого и божественного в природе Христа; одни отрицали, что Христос вообще имел человеческую природу, другие поддерживали идею о неразрывном единстве в Нем человеческого и божественного. Даже в последнем случае точное определение сочетания двух природ в Христе вызывало множество ожесточенных споров, усиливаемых соперничеством за главенство между патриархами Александрии, Антиохии, Константинополя и папой в Риме.

В 451 году Четвертый вселенский собор в Халкедоне попытался примирить различные точки зрения, и хотя добился согласия относительно догмата, однако так и не смог примирить ни могущественных епископов друг с другом, ни восточных патриархов с представлениями, в основном навязываемыми папой. Вскоре возник новый конфликт, во главе которого встали монофизиты Египта, разделявшие в противовес доктрине о двойственной природе, принятой в Халкедоне, идею о единой природе Христа. Несмотря на преследования, спор, часто сопровождаемый насилием, распространился по всему Востоку. При узурпаторе Василиске он даже достиг трона императора. В 481 году в дальнейшей попытке восстановить мир Зенон издал свой «Энотикон» – послание к египетской Церкви, в котором, несмотря на принятую в Халкедоне доктрину, стремился внушить, что монофизиты и их противники могут согласиться с прежним никейским Символом веры и забыть обо всех остальных разногласиях. Естественно, папа римский не мог согласиться с этим посланием восточного императора к Церкви. «Энотикон» примирил умеренных монофизитов и поддерживал церковный мир на Востоке в течение тридцати лет, но это было достигнуто путем схизмы с Западом.

Экономические трудности, с которыми сталкивались правители, возникали вследствие целой группы причин, нехватки рабочей силы, слишком высоких налогов, разорения больших территорий из-за вторжений или восстаний, выплат больших средств противникам за границей и огромного неравенства. Монетная система того периода сложна, однако здесь достаточно было иметь дело только с золотом. После реформ Константина стандартная римская монета, которую называют по-разному: «солид», «ауреус», «номизма» или просто «кусочек золота», – весила как одна семьдесят вторая римского фунта, или, поскольку римский фунт равен 0,72 современного фунта, как одна сотая современного фунта (4,5 г). В 1958 году цена золота составляла 35 долларов за унцию, и, поскольку в фунте 12 унций (согласно тройской системе мер веса), фунт золота стоил 420 долларов. Используемое иногда устаревшее понятие «талант» означало примерно 5,8 фунта золота (ок. 2,6 кг). Таким образом, солид стоил бы 4,20 доллара, а римский фунт – 302,40 доллара. Мы часто встречаем упоминание о кентенарии, который представлял собой не монету, а просто обозначал сто римских фунтов золота, или 30 240 долларов. Курс золота к серебру колебался между 1:14 и 1:18.

Сложнее ответить на вопрос о покупательской способности или реальной стоимости этих сумм в пересчете на еду, жилье и так далее. Бэри подсчитал, что единица золота в V веке стоила бы в три раза больше, чем в 1900 году. Если это так, то на нее можно было купить по меньшей мере в десять раз больше, чем сегодня. У нас мало точных сведений о ценах того времени, все, чем мы располагаем, – противоречивые данные или, по крайней мере, сведения, показывающие большой разброс цен в разные периоды, в разных местах и в разных ситуациях. Томпсон указывает, что на восемь солидов, или 33,60 доллара, можно было купить почти 100 модиев, то есть 25 бушелей, пшеницы, что составляло 1,34 доллара за бушель. Кажется, это довольно дорого. Несколько лет спустя на один солид можно было купить 60 модиев, что означало уже 0,28 доллара за бушель. Это приводится в качестве показателя процветания королевства Теодориха в Италии, однако нам не рассказывают, что думали об этой цене земледельцы (в дни до программ поддержания цен). С другой стороны, в исключительных условиях, когда в 416 году в Испании жили и готы, и вандалы, и римляне заперли готов в Тарагонне, чтобы заставить их подписать мирное соглашение, возможно, существовала стремительная инфляция.

О. Фр. 29. Вандалы называют готов «трулами», потому что, страдая от голода, последние купили у вандалов трулу пшеницы за один ауреус. Трула же не включала и трети секстария. Поскольку секстарий составлял меньше пинты, а в бушеле было что-то около 200 трул, то получается, что бушель пшеницы стоил поразительно много – 840 долларов.

Налоги, которые мы оставляем здесь без внимания, тяжким грузом ложились на плечи обычных людей, особенно мелких земледельцев. Самым тяжелым являлся натуральный налог (annona), изначально собираемый для содержания армии, однако к этому столетию – также для поддержания огромного бюрократического аппарата. Этот налог (annona militaris или stratiotikon siteresion) можно было бы назвать квотой армейского снабжения. Этот налог не являлся тяжким бременем для аристократов, которые вовсе не платили его или же перекладывали его на жителей своих поместий. Это подтверждается и упоминаниями об огромных состояниях.

О. Фр. 44. Каждый из многочисленных римских сановников получал со своих владений около сорока кентенариев золотом, не считая зерна, вина и прочих продуктов, стоимость которых в случае продажи составляла треть от вносимого золота. Второстепенные же семьи в Риме получали доход в десять или пятнадцать кентенариев. Проб, сын Олимпия[15], потратил во время своей претуры при узурпаторе Иоанне двенадцать кентенариев золотом. Оратор Симмах, сенатор среднего достатка, прежде чем Рим был захвачен в 410 году, потратил двадцать кентенариев, когда его сын Симмах был консулом. Максим, один из богачей, потратил сорок кентенариев на претуру своего сына. Преторы обычно отмечали праздники в течение семи дней.

О. Фр. 43. На самом деле древняя столица империи в начале интересующего нас периода все еще производила впечатление богатой. Каждый из больших домов в Риме включал в себя все, что мог иметь город средних размеров: ипподром, форумы, храмы, фонтаны и разнообразные бани; поэтому историк восклицает: «Один дом – это город; город же скрывает десять тысяч городов!»

Также там были огромные общественные бани. Те, что звались Банями Антонина, ныне известные как Термы Каракаллы, имели 1600 сидений из полированного мрамора для нужд моющихся, а Бани Диоклетиана – почти вдвое больше. Стена Рима, измеренная геометром Аммоном во времена, когда готы впервые напали на Рим, имела в длину двадцать одну милю. Однако Аммон ошибся, ибо стены Аврелиана, восстановленные Гонорием во время нападения Алариха в 408–410 годах, составляли в длину всего двенадцать миль.

Третья причина внутренних проблем – восстания и мятежи амбициозных чиновников и почти непрекращающиеся интриги при дворе – будет более подробно освещена в следующих главах. Здесь достаточно упомянуть о том, что большинство этих проблем были вызваны или приведены в исполнение могущественными военачальниками варваров внутри империи.

Глава 2

Династия Феодосия I и варвары на западе

Почти всю первую половину V века заняло правление Аркадия и Феодосия II на Востоке, а также Гонория и Валентиниана III на Западе, однако предположение, что какой-либо из этих слабых императоров во время своего царствования действительно контролировал правительство, привело бы к неправильному толкованию истории. Настоящая власть при обоих дворах находилась в руках сменявших друг друга могущественных сановников – часто германцев по происхождению, – которые использовали ее или злоупотребляли ею в собственных целях и управляли своими номинальными владыками, прибегая к лести, а придворными – с помощью постоянных интриг. В отличие от следующих лет того же столетия эти могущественные военачальники в основном стремились устранить собственных соперников, а не посадить на трон императоров-марионеток.

Первая борьба такого рода развернулась со смертью Феодосия Великого между галлом Руфином, в то время префектом претория Востока, и вандалом по происхождению Стилихоном, являвшимся комитом доместиков (comes domesticorum), магистром армии с резиденцией в Константинополе и магистром обеих армий в Италии. Стилихон был женат на Серене, племяннице Феодосия, который оставил своих юных сыновей под его неофициальной защитой.

О. Фр. 2. Олимпиадор рассказывает, какой огромной власти достиг Стилихон, назначенный опекуном детей, Аркадия и Гонория, их отцом Феодосием Великим, и как он женился на Серене, когда Феодосий обручил ее с ним. После этого Стилихон сделал императора Гонория своим зятем, сначала в качестве мужа своей дочери Марии, а после ее смерти в 408 году – своей второй дочери Ферманции, и так вознесся на самую вершину власти. Он успешно вел для римлян многие войны против разных племен, но в конце концов встретил свою смерть от меча жестокого и бесчеловечного Олимпия, которого сам же и приблизил к императору.

Этот человек, номинально являвшийся всего лишь командующим западными войсками, на самом деле был главным военным деятелем обеих империй. Прежде чем кончился тот год, когда умер Феодосий, Стилихон организовал убийство своего восточного соперника Руфина. Однако он ввязался в возобновившийся конфликт с восточным двором из-за того, какая империя должна управлять Иллириком – самым ценным в тот период источником военной силы для обеих империй. Естественно, Стилихон старался взять его под контроль Запада и таким образом нажил себе врагов на Востоке.

Аркадий, которому на момент получения верховной власти в Константинополе, было семнадцать или восемнадцать лет, не был умным и активным властителем, и им легко управляли сильные придворные. Поэтому его доверием сначала пользовался Руфин, потом недолгое время Стилихон, а затем командующий отрядами остготов Гайна, а в гражданских делах – евнух Евтропий. Для стабильности государства особую опасность представлял Гайна. Чтобы справиться с ним после того, как он сокрушил Евтропия, пришлось в конце концов обратиться к гуннам под командованием Ульдина и отрядам германцев под командованием гота Фравитты. Тем временем Восточную империю на балканских землях грабили вестготы Алариха, а на востоке – дикие орды гуннов. В 400 году опасность со стороны германцев была временно устранена, но за ней последовал ряд еще более жестоких конфликтов между императрицей Евдоксией и патриархом Константинополя Иоанном Златоустом, а также серьезных проблем с разбойниками-исаврами в южной части Малой Азии. Основная власть сосредоточилась в руках Анфимия, префекта претория Востока.

Когда в 408 году Аркадий умер, у него остался семилетний сын, унаследовавший трон под именем Феодосия II, но в течение шести лет власть оставалась в умелых руках регента Анфимия. В 414 году старшая сестра Феодосия Пульхерия, женщина решительного характера, почти на полвека получила власть при дворе; она была провозглашена августой и от имени брата взяла бразды правления в свои руки.

И. А. Фр. 191. Из-за своего слишком юного возраста Феодосий не мог принимать решения или вести войну. Он ставил свою подпись для тех, кто желал этого, особенно для дворцовых евнухов, которые, можно сказать, каждого лишали его имущества. Некоторые, несмотря на то что продолжали жить, отдавали свое имущество, иные отсылали своих жен другим людям, а детей отбирали у них силой, и они не могли противиться приказам императора. Римское государство находилось в руках этих людей. Главным среди этих евнухов был Антиох. Будучи наставником юного императора, он приобрел большую власть, прежде чем Пульхерия лишила его этой должности.

И. А. Фр. 192. У нас есть два кратких описания Феодосия в юности. Император Феодосий, говоря, что наслаждается их удовольствиями, обратил свой разум к свободным книгам, к Павлину и Плациту, которые читали их вместе с ним. Он свободно раздавал важные должности и богатства.

И. А. Фр. 193. Поскольку он был заключен во дворце, то вырос не слишком большим. Он стал задумчивым и, бывало, обсуждал со встречными многие вопросы, он был таким терпеливым, что мог прекрасно выносить холод и жару. Его снисходительность и дружелюбие завоевывали, можно сказать, всех. Император Юлиан, хоть и объявил себя философом, не держал зла на антиохийцев, одобрявших его, но при этом пытал Феодора. Феодосий же, утверждавший, что наслаждается силлогизмами Аристотеля, применял свою философию на деле и полностью отринул гнев, насилие, скорбь, удовольствие и кровопролития. Однажды, когда очевидец спросил его, почему не следует наказывать несправедливость смертью, тот ответил: «Разве это смогло бы вернуть мертвеца к жизни?!» Если к нему приводили человека, совершившего преступление, заслуживающее смертной казни, то любовь к людям заставляла его отменять наказание[16].

И. А. Фр. 194. В двух рассказах о последующих годах жизни император изображен уже в не столь выгодном свете. Феодосий, унаследовавший титул от своего отца Аркадия, не был воинственным. Он жил в трусости и добивался мира деньгами, а не оружием. Евнухи оказывали на него влияние во всем. Они сумели довести дела до такой нелепицы, что, хотя Феодосий и обладал возвышенной натурой, они развлекали его, как развлекают игрушками детей, и объединялись, чтобы сделать то, что не заслуживает упоминания. Хотя Феодосий уже достиг пятидесятилетнего возраста, его уговаривали продолжать предаваться некоторым грубым забавам и охоте на диких животных, чтобы они, и в особенности Хрисафий, сохранили власть над империей. После смерти брата Пульхерия отомстила этому человеку.

Феодосий получил свой титул от отца, и поскольку он не был воинствен, жил в трусости и добивался мира деньгами, а не оружием, то принес много несчастий римскому государству. Будучи воспитан под влиянием евнухов, он был склонен выполнять любое их распоряжение, так что даже самые знатные мужи нуждались в их помощи. Они ввели много новшеств в политических и военных делах, тогда как люди, способные управлять такими делами, были устранены со своих постов и вместо этого из-за жадности евнухов приносили им золото. И вот отряды Себастиана начали пиратствовать и нарушили спокойствие на Геллеспонте и Пропонтиде. Себастиан, зять Бонифация, которого в 434 году изгнал с Запада Аэций[17], в 433 году являлся магистром обеих армий на Западе.

Главная иноземная угроза, с которой Восточная империя встретилась при Феодосии, была связана с гуннами. Ее мы рассмотрим позднее. Сейчас же мы должны вернуться к проблемам Запада и непосредственным опасностям, с которыми столкнулся этот регион.

Гонорий был младше Аркадия и после смерти отца еще больше зависел от могущественной помощи Стилихона и других людей. Поскольку Стилихон благодаря своей супруге и дочерям был связан с императорской семьей, его положение было трудно оспаривать, и в течение тринадцати лет он верно служил своему господину и добился больших почестей. Сначала его главной проблемой являлись вестготы. Этот народ, бежавший от расширяющейся власти гуннов, пересек границы империи в 375 году и по договору поселился на ее территории. В 378 году вестготы подняли восстание, уничтожили римскую армию и убили в Адрианополе императора Валента. Через много лет Феодосию Великому удалось расселить их в Нижней Мезии и в последний год своей жизни использовать их в Италии против узурпатора Евгения. В той войне они понесли тяжелые потери. Примерно в то же время вестготы, у которых никогда прежде не было короля, объединились под властью Алариха. В 395 году они восстали, разорили Фракию и Македонию и даже угрожали Константинополю, пока Стилихон не встретился с ними в Фессалии. Под влиянием Руфина Аркадий откладывал нападение на них, восточную армию, которой командовал Стилихон, передали Гайне, и вандал отступил, чтобы укрепить свою власть в Италии и на Западе.

Таким образом, Алариху была предоставлена свобода действий в Греции, по древним городам которой он прошел как завоеватель и грабитель. В 397 году Стилихон отплыл в Грецию, чтобы напасть на него, однако этому намерению вновь помешал Аркадий, боявшийся допустить, чтобы префектура Иллирика находилась под властью Запада. В следующем году Стилихон был занят усмирением восстания в Африке, а в 400 году он добился высокой должности консула. Тем временем Аларих, получив от Аркадия признание своего положения, обосновался в Эпире и, вероятно, в течение четырех лет сохранял мир. Однако в 401 году он неожиданно воспользовался возможностью вторгнуться в Италию, пока римские войска были заняты отражением нападения вандалов и других варваров под командованием Радагайса в верхнем течении Дуная. Стилихон, разобравшись с Радагайсом, вернулся, чтобы встретить готов в северной Италии. Битва не стала решающей, и с помощью дипломатии Алариха склонили покинуть полуостров и охранять иллирийские земли для Западной империи. Именно в то опасное время двор переехал в хорошо защищенную Равенну.

Хотя угроза со стороны Алариха и вестготов была временно устранена, на Западную империю надвигались еще большие несчастья. Провинции в верхнем течении Дуная в те годы страдали как от варваров, которые поселились внутри их, так и от тех, что жили за их пределами, и защита этих земель при том количестве трудностей, с которыми сталкивалось правительство, практически прекратилась. В конце 405 года огромное войско остготов под предводительством Радагайса пересекло границу и вторглось в северную Италию. В конце концов лишь с помощью гуннов его удалось победить и уничтожить при Фьезоле.

О. Фр. 9. У готов, последовавших за Радагайсом, главных, коих было 12 000, называли оптиматами; Стилихон сделал их союзниками, когда разбил Радагайса.

Однако, чтобы добиться этой победы, пришлось отозвать почти все войска из Британии и с рейнской границы, и поэтому в обоих местах начали накапливаться проблемы. В следующем году огромная армия германских племен – бургундов, вандалов, свевов и франков – пересекла Рейн, почти не встретив сопротивления. Вместо того чтобы препятствовать им или постараться защитить галлов, Стилихон опять погрузился в многолетний спор с Восточной империей за Иллирик.

О. Фр. 5. Аларих еще при жизни Стилихона получил сорок кентенариев в качестве платы за своих солдат. Это была компенсация за удержание Иллирика для Гонория, однако, когда эту выплату одобрил сенат, один возмущенный сенатор, говорят, воскликнул: «Это не мир, это соглашение о рабстве!»[18]

О. Фр. 12. В 408 году это соглашение наконец было одобрено, но тем временем Британия перешла в руки узурпатора, который воспользоваться широким вторжением на Рейне и тем, что Стилихон был занят делами Иллирика. Нет сомнений, что правление вандала Стилихона и отсутствие внимания, которое его правительство должно было уделять защите Британии от пиктов, вызывали недовольство. В 407 году Константин, возвысившись до верховной власти, отправил послов к Гонорию, говоря в свою защиту, что правит неохотно и по принуждению солдат, и попросил признания и союза ради императорского звания. Император из-за возникших трудностей в 409 году и из-за того, что Константин удерживал в плену нескольких членов семьи Феодосия, на время согласился на этот императорский союз, и в тот год оба были консулами одновременно. Константин был провозглашен императором в провинциях Британии и был там вознесен к власти в результате солдатского мятежа. В тех же самых провинциях Британии еще до того, как Гонорий в седьмой раз стал консулом в 407 году, возмущенная армия устроила мятеж и объявила верховным правителем некоего Марка. Когда он был убит ими же, на его место был поставлен Грациан. По прошествии примерно четырех месяцев он также стал им неприятен и был убит. Тогда до положения верховного военачальника поднялся Константин. Он назначил командирами Юстина и Необигаста[19] и, покинув Британии (то есть провинцию Британия), отправился со своей армией в Бононию, город с таким названием на побережье, первый на землях галлов. Там он выжидал, привлек на свою сторону всех галльских и аквитанских солдат и стал хозяином Галлии, а также Альп между Италией и Галлией. У этого человека было два сына – Констант и Юлиан; он назначил Константа цезарем, а позднее в те же дни даровал Юлиану титул нобилиссима. Поскольку Константин, по-видимому, почти не мешал грабежам вандалов и других германских племен, его власть над Галлией в тот период и над Испанией позднее в большинстве районов не могла быть очень сильной.

Эти копившиеся несчастья повлияли на судьбу Стилихона, уже и так непопулярного в среде языческой римской знати. Дворцовый чиновник Олимпий, позднее ставший (или в то время уже являвшийся) магистром оффиций, оклеветал его перед императором, а его войско подговорили поднять мятеж. Стилихон был схвачен и убит. Несмотря на то что в течение многих лет он был всемогущ на Западе, Стилихон больше других повинен во вражде между двумя империями, которая постоянно предоставляла возможность пробивать ужасные бреши в обороне и привела к разорению. В течение сорока лет после смерти Стилихона ни один человек германского происхождения не добился подобного положения ни на Западе, ни на Востоке[20].

Со смертью Стилихона иноземные солдаты в Италии покинули армию императора, чтобы присоединиться к Алариху, осталось лишь небольшое количество под командованием гота Сара. Олимпий, который отныне стал главной фигурой при дворе, столкнулся с двойной угрозой – Аларихом и Константином – и ни с одной из них не мог справиться. Аларих попросил денег, чтобы остаться в Норике, и получил отказ.

О. Фр. 6. В 408 году Аларих вторгся в Италию, угрожая самому Риму, где сенат поддался панике. После смерти Стилихона его супруга Серена также была казнена; ее задушили, поскольку считали причиной нападения Алариха на Рим. Еще до ее смерти, но после казни Стилихона их сын Евхерий был умерщвлен. Серена была в тот период в Риме, и считалось, что ее смерть заставила Алариха отступить, поскольку он знал, что не найдет сторонников за его стенами.

О. Фр. 4. Во время осады Рима среди его жителей началось людоедство. Осада продолжалась, пока от Алариха не откупились 5000 фунтами золота, 30 000 фунтами серебра, 4000 шелковых туник, 3000 красных высушенных кож и 3000 фунтами перца. Чтобы собрать такую огромную сумму, были переплавлены частные и общественные украшения. Кроме того, Алариху пообещали вечный мир и в качестве гарантии передали заложников. Он ждал выполнения этих соглашений в Этрурии. В 409 году шурин Алариха Атаульф (или Адаульф) вторгся в Италию с подкреплением, чтобы присоединиться к нему, и правительству Олимпия не удалось его остановить. Тогда это стоило Олимпию его должности.

Когда в течение года переговоров все попытки умиротворить гота потерпели неудачу, Аларих двинулся к Риму и без борьбы занял его. Он посадил на трон императора свою марионетку – префекта Рима Аттала. После смещения Олимпия человек, которого звали Иовий, или Иовиан, будучи префектом претория Италии, стал главным советником Гонория. Ему не удалось сохранить мир с Аларихом, однако он остался тем, кто сумел вести разумные переговоры с Атталом, прибывшим в Равенну.

О. Фр. 13. Аттал, будучи императором, противостоящим Гонорию, разбил свой лагерь близ Равенны. К нему как к императору будто бы от императора Гонория были посланы префект и патрикий Иовиан, магистр солдат Валент, квестор Потамий и примикирий нотариев (главный секретарь) Юлиан. Эти люди известили Аттала, что присланы Гонорием, дабы договориться о совместном правлении. Тот отказался, но заявил, что Гонорий мог бы, не подвергаясь опасности, жить на острове или в каком-то другом месте, которое сам выберет. Иовиан, потеряв надежду на спасение Гонория и перейдя в лагерь Аттала, был доволен таким ответом и в свою очередь даже посоветовал тому лишить императора Гонория какой-нибудь части тела. Аттал выбранил Иовиана за это, говоря, что раньше не бывало такого, чтобы калечить императора, который по собственной воле отказывается от власти. Иовиан часто служил послом, но, ничего не добившись, остался при дворе Аттала и получил от Аттала титул патрикия. С другой стороны, в Равенне власть перешла в руки препозита Евсевия, который спустя какое-то время из-за своих безудержных оскорблений Алловиха (или Геллевиха), магистра армии Гонория, был забит палками до смерти в присутствии императора. Это было сделано по решению народа. Через некоторое время Аттал лишился своей должности за неповиновение Алариху. Спор возник из-за того, нужно ли посылать готов для захвата Африки, которая под властью Гераклиана оставалась верной Гонорию. Аларих принял такое решение, однако Аттал воспротивился ему и послал небольшой отряд римлян под командованием некоего Константа, чтобы завоевать эту провинцию с помощью дипломатии. Этот отряд был разбит, а Гонорий в Равенне в то же время получил подкрепление с Востока.

Эти неудачи Аттала заставили Иовиана еще раз изменить мнение, так что свержение узурпатора было осуществлено в основном благодаря усилиям Иовиана, который прежде предал посольство Гонория. Аттал остался жить у Алариха на положении простого человека. Позднее, чтобы закончить рассказ о нем, он снова стал императором и снова был смещен. Это случилось в 415 году, когда во время последнего спора с Плацидией преемник Алариха Атаульф посадил на престол в Арле Аттала. Вскоре после этого готы его покинули. В 416 году Аттал был схвачен, участвовал в триумфе в Риме в 417 году, и еще позже, когда он прибыл в окрестности Равенны, ему отрубили пальцы на правой руке и изгнали из страны на остров Липара.

Во время переговоров, последовавших за низложением Аттала, лагерь Алариха атаковал отряд готов под командованием Сара. Этот человек был сторонником Стилихона и одним из немногих, кто сохранил ему верность после его смерти. Он оставался в стороне от битв до 410 года, когда по неизвестным причинам неожиданно совершил глупое нападение во время перемирия. Аларих логично заподозрил, что это было сделано по приказу Гонория. На этот раз готский король принял решение не проявлять милосердия к древней столице.

О. Фр. 3. Аларих, филарх готов, которого Стилихон позвал в Иллирик в качестве защитника Гонория (ибо отец его Феодосий назначил, чтобы он правил этой областью)[21], из-за убийства Стилихона и потому, что не получил обещанного, осадил и разграбил Рим. Он вывез оттуда несчетное количество денег и захватил в плен Плацидию, единокровную сестру Гонория, которая тогда жила в Риме. (Перед захватом города он провозгласил императором одного из знатных людей Рима по имени Аттал, который тогда занимал пост префекта города.) Он сделал это по упомянутым причинам и из-за Сара, гота и командира небольшого отряда (его войско не превышало двухсот или трехсот человек), к тому же героя, непобедимого в битве. Поскольку римляне сделали этого человека своим союзником, а тот был противником Алариха, то они сделали Алариха своим непримиримым врагом.

Рим был полностью разорен и предан огню, грабежи продолжались три дня. Новости о захвате древней столицы вызвали глубокое потрясение и ужас во всем римском мире. Впервые люди увидели, как рушатся основы их жизни, а язычники и христиане начали обвинять в этом друг друга. Язычники утверждали, что пренебрежение обычаями предков вызвало божественное возмездие, а христиане, в свою очередь, винили в несчастии греховное продолжение язычества в Риме. Умы людей были настолько смущены, что в ответ на их страхи святой Августин в Африке создал свое произведение «О Граде Божьем», чтобы напомнить верующим, что падение земного города мало значит по сравнению с вечностью царства небесного.

О. Фр. 15. Аларих повел свое войско из Рима на юг, чтобы переправиться на Сицилию, а оттуда в Африку. Из Регия, города в Бруттии, Аларих желал отправиться на Сицилию. Историк говорит, что его остановили, ибо воздвигнутая там священная статуя помешала отправлению. Согласно преданию, она была поставлена древними людьми, чтобы отвратить огонь горы Этны и помешать нападению варваров с моря. В одной ноге у нее был негасимый огонь, а в другой – неиссякающая вода. Когда статую разрушили, Сицилия пострадала и от огня Этны, и от варваров. Асклепий, человек, назначенный управляющим владениями Констанция и Плацидии на Сицилии, опрокинул статую в качестве христианского поступка, направленного против язычества.

На самом же деле флот Алариха пострадал от шторма[22]. Прежде чем закончился этот год, Аларих умер в Козенце. Его тело было похоронено на дне реки, чьи воды для этой цели были отведены, чтобы его могила никогда не подверглась осквернению.

О. Фр. 10. Когда Аларих умер от болезни, Атаульф, брат его жены, был провозглашен его преемником. Новый король задержался в Италии на четырнадцать или пятнадцать месяцев, а затем отправился вдоль западного побережья на север, в 412 году пересек Альпы и на время поселился в южной Галлии.

К тому времени в течение уже шести лет вся эта провинция была во власти орд германцев, которые прорвались через границу в 406 году. Вандалы, пересекшие Рейн в верхнем течении, разорили южную и восточную Галлию и постоянно продвигались в юго-западном направлении, к Пиренеям. В среднем течении Рейна произошло нападение бургундов, которые разорили, а после и обосновались в области, которой дали свое имя. Далее к северу в Бельгику и северную Галлию двинулись франки. В эту непростую ситуацию, чтобы еще больше усложнить ее, как мы видели, вмешался британский узурпатор Константин. И хотя рассказывают, что он победил варваров, по-настоящему он не защитил эту область и не изгнал никого из захватчиков. Во всяком случае, он захватил Арль, в те времена самый процветающий город в Галлии, сделал его своей столицей и отразил первое нападение, направленное на его свержение, – атаку под командованием Сара.

В 408 году Константин совершил следующий поход – против Испании. Его сын Констант и военачальник Геронтий в 409 году захватили эту провинцию, после чего первый был отозван и провозглашен августом. В том же году Гонорий, теснимый Аларихом, был вынужден признать Константина своим соправителем. Испанские войска, охраняющие проходы в Пиренеях, восстали и открыли дорогу асдингам, силингам, свевам и аланам, которые в течение двух лет хозяйничали в Аквитании, чтобы те могли пройти в новые, нетронутые, земли.

О. Фр. 30. Когда вандалы вторглись в Испанию, римляне бежали в укрепленные города, и там настал такой голод, что они опустились до людоедства. Одна женщина, у которой было четверо детей, съела их всех. Убийство каждого она оправдывала тем, что кормит и спасает остальных. Когда же она съела их всех, люди забили ее камнями до смерти. Когда Констант обвинил Геронтия в поражении и вернулся, чтобы сменить его, Геронтий тоже восстал и заключил мир с варварами, уступив им многие земли.

О. Фр. 16. Когда узурпатор Константин и его сын Констант (который сначала был цезарем, а затем был провозглашен императором) были побеждены и бежали, полководец Геронтий, довольный миром с варварами, провозгласил императором своего сына Максима, человека, занимавшего должность в отряде телохранителей, доместиков. Таким образом, в начале 410 года было сразу шесть императоров: Гонорий и Феодосий II, Аттал в Риме, Константин, Констант и Максим. Затем Геронтий преследовал Константа, убил его в Виенне в 411 году и преследовал его отца Константина, пока не настиг и не осадил последнего в Арелате.

Пока это происходило, Констанций и Ульфила, магистр конницы, сменивший Алловиха, были посланы Гонорием против Константина. Они осадили Арелат, где Константин оставался со своим сыном Юлианом. Геронтий, начавший осаду, бежал прежде, чем прибыли полководцы Гонория, и осада перешла в их руки. Спустя три месяца варвары – союзники Константина – были разбиты близ города, и осада закончилась. Константин укрылся в часовне и был рукоположен в священники, ему клятвенно обещали спасение. Ворота города открылись для осаждавших, и Константина с сыном послали к Гонорию. Испытывая к ним ненависть, поскольку Константин убил его родственников, Гонорий вопреки произнесенным клятвам приказал убить их, когда они были в тридцати милях от Равенны.

Когда Ульфила и Констанций приблизились, Геронтий бежал. Поскольку он управлял своими войсками твердой рукой, те устроили против него заговор. Они подожгли его дом, однако он храбро сражался со своими недругами, и ему помогал лишь один человек, алан, один из его слуг. Наконец, Геронтий убил свою жену и алана по их просьбе, а затем убил и себя. Его сын Максим, узнав об этом, бежал к своим союзникам-варварам.

О. Фр. 8. Тем временем управление делами при дворе Гонория переходило от одного человека к другому. Как мы видели, после смерти Стилихона Олимпий, который интриговал против Стилихона, стал магистром оффиций, затем был смещен с этой должности в 409 году, снова назначен на нее и опять смещен. В конце концов, после того, как он покинул этот пост, его забили палками по приказу Констанция, который в 417 году женился на Плацидии, и, отрезав ему уши, умертвили. Так, наконец, над этим злонамеренным человеком восторжествовала справедливость, и он не остался безнаказанным. Первое место при дворе тут же занял Иовиан, но лишь затем, чтобы уступить его Евсевию. Тот, в свою очередь, уступил его Алловиху.

О. Фр. 14. Вскоре Аллових в наказание за убийство препозита Евсевия был предан смерти с согласия императора и в его присутствии. Узурпатор Константин, узнав о смерти Алловиха по пути в Равенну с целью заключить договор с Гонорием, испугался и повернул обратно. Вероятно, Аллових стремился к союзу между императорами Галлии и Италии и, таким образом, вызвал подозрения, что симпатизирует Константину. Его смерть удержала последнего от притязаний на Италию.

О. Фр. 23. Следующим, кто взял власть в свои руки, стал талантливый полководец Констанций, обладавший весьма приятным характером. В 412 году он стал магистром армии вместо Валента и в течение следующих десяти лет был главной военной опорой Гонория, как Стилихон до него. Будучи когда-то лишь назван консулом, он стал консулом в Равенне в 414 году, а одновременно с ним в Константинополе эту должность занял Констант. Достаточное количество золота для оплаты его консульства было найдено в средствах Гераклиана, который, готовя восстание, был убит. Однако найдено было не так много, как ожидали, – не более двадцати кентенариев золота, хотя стоимость недвижимого имущества доходила до 2000 фунтов. Этот человек являлся преследователем Стилихона в 408 году и был награжден должностью комита Африки – провинции, которую он преданно удерживал для Гонория против Алариха и Аттала. Однако «тирания», как называли узурпацию престола византийские историки, в тот период была так распространена, что Гераклиан тоже поднял восстание в 413 году, в том же году, когда стал консулом. Он высадился в Италии, но быстро потерпел поражение. По возвращении в Африку он остался в одиночестве и в том же году был схвачен и казнен. Констанций стал тем военачальником, который победил его и получил от Гонория все его имущество, просто попросив. Во время своих процессий Констанций двигался с опущенными глазами и мрачным выражением лица. Это был человек с большими глазами, длинной шеей и большой головой, который сильно наклонялся вперед, к шее лошади, на которой ехал, и искоса бросал взгляды по сторонам, так что всем казалось, что у него, как говорится, «вид, достойный тирана». Однако во время пиров и приемов он был таким приятным и остроумным, что даже состязался с мимами, которые часто играли перед его столом. Именно этот человек позднее захватил в Арелате узурпатора Константина.

О. Фр. 17. Однако падение Константина стало лишь знаком для появления в Галлии нового узурпатора. В Могунтиаке, городе, разграбленном германцами в 407 году, в другой (то есть Верхней) Германии стараниями Гоара Алана и Гунтиария, который носил титул филарха бургундов, узурпатором был провозглашен Иовин. Гоар был одним из тех, кто возглавлял вторжение в 406 году, однако какое-то время он верно служил Гонорию и оставался королем аланов в течение многих лет. Аттал посоветовал Атаульфу присоединиться к восстанию, и тот вместе со своей армией сделал это. Иовина стесняло присутствие Атаульфа, и он, как ни странно, винил Аттала за то, что тот уговорил его прийти. Сар собирался явиться к Иовину, но, когда Атаульф узнал об этом, он выступил в поход, чтобы встретить его первым, взяв с собой 10 000 солдат, хотя с его противником было только восемнадцать или двадцать человек. Сар совершил героические подвиги, достойные описания, и его с трудом пленили с помощью веревок[23]; позднее его предали смерти. Он держался в стороне от Гонория, потому что, когда один из его служителей – Беллерид – был убит, от императора не последовало никакого объяснения этого убийства, и убийцу не наказали.

О. Фр. 19. Этот случай вызвал дальнейшее отчуждение между Атаульфом и Иовином и еще больше усилил его следующий шаг. Иовин вопреки совету Атаульфа назначил своего брата Себастиана императором и тем навлек на себя враждебность Атаульфа, который тогда отправил послов к Гонорию, обещая ему головы узурпаторов, а также что заключит мир. Когда эти люди вернулись и прозвучали клятвы, голова Себастиана была послана императору. Иовин, осажденный Атаульфом в Валенсии, в конце концов сдался и был отправлен к императору. Дардан, префект претория Галлии, убил его, когда тот оказался в его власти в 413 году в Нарбонне. Обе головы были выставлены за стенами Карфагена[24], где также были выставлены отрубленные ранее головы Константина и Юлиана, а также Максима и Евгения, которые участвовали в восстании против Феодосия Великого и так закончили свою жизнь.

Благодаря помощи Атаульфа в свержении Иовина Гонорий и его двор стали относиться к первому более благосклонно, однако присутствие единокровной сестры императора Галлы Плацидии в готском лагере в течение нескольких лет оставалось постоянным источником разногласий. Существуют доказательства, что сама Плацидия была весьма довольна своей судьбой и не стремилась вернуться. Тем не менее Атаульф согласился отдать женщину царской крови в обмен на зерно и передачу ему галльской родины. Эти обещания не удалось исполнить из-за прекращения поставок африканского зерна в связи с восстанием Гераклиана, и готскую армию стал мучить голод.

О. Фр. 20, 21. Атаульфа просили вернуть Плацидию из уважения к Констанцию, который позднее женился на ней. Однако, поскольку обещания, данные Атаульфу, не были исполнены, особенно обещание снабдить его зерном, он не уступил женщину и готовился нарушить мир и воевать. Когда у Атаульфа попросили Плацидию, он в ответ потребовал предназначенное ему зерно. И хотя у них его не хватало, они пообещали снабдить его, если получат Плацидию. Варвар ответил им примерно так же и отправился в город Массилию, надеясь обманом захватить его. Там знатнейший человек Бонифаций сразился с ним и ранил его. Едва избежав смерти, Атаульф вернулся в свой лагерь, оставив в радости город, прославляющий и приветствующий Бонифация.

О. Фр. 22. Однако готскому королю удалось захватить Нарбонну, которую он сделал своей резиденцией, и другие города в западной Галлии и Аквитании. В начале 414 года он решил усилить свое положение, женившись на Плацидии, которая, вероятно, не возражала. Атаульф, готовясь к браку с Плацидией, высказал еще более сложные притязания, когда Констанций потребовал вернуть ее, чтобы он смог удержать ее под благовидным предлогом, когда те не будут выполнены.

О. Фр. 24. Свадьба Атаульфа и Плацидии отмечалась в начале января в Нарбонне в доме некоего Ингения, первого человека в том городе, по совету Кандидиана[25]. Плацидия в царском уборе расположилась в комнате невесты, украшенной в римской манере, а Атаульф сидел рядом с ней, надев тогу и прочие римские одежды. Тогда же вместе с другими свадебными подарками Атаульф подарил ей пятьдесят красивых юношей, одетых в шелковые наряды, каждый из которых держал два больших блюда, одно с золотом, а другое с бесценными камнями. Они прибыли из Рима, будучи захвачены готами во время грабежа города в качестве военной добычи. Когда зазвучали свадебные гимны, первым запел Аттал, а за ним Рустиций и Фивадий. Свадьбу праздновали среди ликования и приветствий как варваров, так и римлян, находившихся там.

Под влиянием своей знаменитой невесты Атаульф стал постепенно склоняться в сторону римлян и старался заключить с ними надежный договор. Только когда все остальные потерпели неудачу, он снова обратился к уловке (и прецеденту, созданному Аларихом) в назначении Аттала императором. Когда Констанций атаковал его и сурово наказал его людей голодом, гот отправился в Испанию и сделал своей столицей Барселону. Как мы уже видели, Аттал был предоставлен собственной судьбе.

О. Фр. 26. Когда в Барселоне у Атаульфа родился от Плацидии сын, которому он дал имя Феодосий, он стал проявлять еще больше дружелюбия к римлянам. Этот мальчик был внуком Феодосия Великого, и само его имя показывает настрой Атаульфа в то время. Рассказывают даже, что он сказал: «Я надеюсь, что потомкам буду объявлен инициатором римского возрождения»[26]. Однако Констанций и его окружение были так настроены против него, что желания Атаульфа и Плацидии остались несбыточными. Когда их сын умер, они очень скорбели о нем и похоронили его, положив в серебряный саркофаг в некоей церкви близ Барцелонны. Затем в 415 году Атаульф был убит в конюшне, когда по обыкновению занимался осмотром своих лошадей. Убил его один из его слуг-готов по имени Дувий, который искал возможность отомстить за давнюю обиду. Прежний хозяин этого человека, вождь части готской страны, был побежден Атаульфом, который забрал у него Дувия и сделал своим слугой. Поэтому он, мстя за своего первого господина, убил второго. На смертном одре Атаульф приказал своему брату вернуть Плацидию и, если им удастся, обеспечить дружбу с римлянами. Однако его преемником – скорее путем интриг и насилия, чем по естественному праву или закону – стал Сингерих, брат Сара. Он убил детей, которых родила Атаульфу прежняя жена, силой забрав их из-под защиты епископа Сигесара, и, испытывая ненависть к Атаульфу, приказал королеве Плацидии идти перед его лошадью вместе с другими пленниками. Он правил в течение семи дней и был убит. Вождем готов стал Валия, который правил до 418 года.

В то время по всей Галлии, за исключением Бургундии, было восстановлено римское владычество, и были веские основания верить, что Британия, покинутая во времена узурпатора Константина и серьезно пострадавшая от нападений саксов в 408 году, может снова попасть под власть римлян на период до конца правления Гонория. С другой стороны, Испания по-прежнему находилась в руках разных германских племен, и новый король вестготов не был расположен следовать проримской политике Атаульфа. Сначала он пытался вести своих людей в Африку, однако его флот потерпел крушение, и он был вынужден начать переговоры с Гонорием.

О. Фр. 31. Магистриан Евплутий был отправлен к Валии, который носил титул филарха готов, чтобы заключить мирный договор и вернуть Плацидию. Он получил ее без труда. Когда Валии было послано 600 000 мер[27] зерна, Плацидию передали Евплутию и отправили к ее брату Гонорию в 416 году.

В следующие несколько лет Валия сражался с вандалами, аланами и свевами, которые вторглись на полуостров в 409 году, повсеместно разоряя страну, а затем расселяясь в разных областях. Вандалы-асдинги и свевы стали союзниками (федератами), подобно вестготам, вандалы-силинги были практически уничтожены, а аланы после смерти своего короля присоединились к асдингам, которыми теперь правил Гундерих. В награду за эти достижения вестготам отдали Аквитанию вместе с крупными городами Бордо и Тулузой. Там они поселились, будучи формально союзниками империи, владея двумя третями земли, а на деле фактически правя независимым королевством.

О. Фр. 35. В 418 году, прежде чем удалось достигнуть договоренности, Валия, вождь готов, умер, и власть получил Теодорих. Этот человек, внук Алариха, привел новое соглашение в исполнение и стал верным союзником римлян и их главным спасителем в великой битве с Аттилой в 452 году.

О. Фр. 34. Тем временем в Равенне постепенно набирал силу талантливый полководец Констанций. Он одержал победу над узурпаторами Константином и Гераклианом и зарекомендовал себя как единственный умелый лидер в правительстве. Поэтому в 417 году, когда император Гонорий стал консулом в одиннадцатый раз, а Констанций во второй, они устроили брак Плацидии и Констанция. Между тем она упорно отказывала ему, заставляя Констанция сердиться на ее слуг. В конце концов в день своего вступления в консульство император Гонорий, ее брат, взял ее за руку, против ее желания передал ее Констанцию, и свадьба была отпразднована самым роскошным образом. Позже у них родилась дочь, которую они назвали Гонорией, а потом в 419 году сын, которому они дали имя Валентиниан. Этот мальчик еще при жизни Гонория стал нобилиссимом, ибо Плацидия заставила брата сделать это. После смерти Гонория и свержения узурпатора Иоанна, его объявили римским императором.

1

У греческих писателей звание «магистр», если нет особых указаний, всегда означает магистра оффиций.

2

Такое название обычно использует Прокопий Кесарийский («Война с персами». I, III). По его описанию этот народ едва ли можно считать родственным Аттиле.

3

В этом месте текста и во фр. 32 (в первом упоминании) написано «Константин», однако в других местах говорится «Констанций». Во фр. 32 сказано о третьем сроке консульства, однако он был консулом лишь один раз – в 457 г. Этот человек занимал должность префекта претория.

4

Текст поврежден, и я принял здесь гипотезу Тиймона. Предположение Классена, что «махен» здесь и ниже означает имя вождя сванов, возможно, но само по себе не объясняет смысл отрывка. Предположительно, слово «сематос», начинающееся в тексте со строчной буквы, здесь является именем вождя лазов.

5

Речь идет о военном походе против вандалов в 468 г.

6

Мюллер исправил ошибочное «7» на «шестьдесят». Дата смерти Пероза определяется по затмению (Прокопий Кесарийский. Война с персами. I, IV). Кабад, или Кавад, не наследовал ему до 487–488 гг., и я изменил в тексте «одного года» на «четырех лет». В этот период времени правил Балаш, брат Пероза.

7

Эд. Друэн считает кидаритов и эфталитов, или белых гуннов, разными народами.

8

Здесь свидетельство грека о том, кто получил картину, допускает двоякое толкование. Мюллер опустил последнее предложение, которое, если Нибур прав, должно быть.

9

Феофан Исповедник указывает, что это произошло в 5990 г. от сотворения мира.

10

В греческом языке «смарагдос» означал зеленый драгоценный камень, однако не ясно, идет ли здесь речь об изумрудах.

11

Геродот. История. III, 26 и IV, 181.

12

Э.А. Томпсон ошибочно считал, что здесь речь идет именно о Сиве.

13

Прокопий Кесарийский. Война с персами. I, XIX, 32–33. Иордан упоминает Флора в этой же связи и называет его прокуратором Александрии.

14

Приска?

15

Райнезиус и Нибур исправляют это имя на «Олибрий», а Мюллер предполагает, что речь идет об императоре, правившем на пятьдесят лет позднее (в 472 г.). Это невозможно, и, хотя Томпсон соглашается с этим именем, я не могу найти оснований для такого изменения, за исключением того, что семья Олибрия была богата. Олимпием может быть министр Гонория. Сэмюэл Дилл склонен отождествлять этого Проба с другом Симмаха, консулом в 371 г. Это явная ошибка, однако возможно, он принадлежал к семье Анициев, знаменитой своими богатствами.

16

Это благожелательное описание, несомненно, было заимствовано из какого-то другого источника, чем тот, который использовался для фр. 194. Возможно, это было произведение Олимпиадора? Почти те же слова мы находим у Сократа (VII, 22), который, как известно, использовал труд Олимпиадора.

17

Конец этого отрывка взят из Суды, где под заглавием «Феодосий Младший» почти слово в слово повторяется конец предыдущего параграфа. Нибур приписывает его авторство Приску.

18

Зосим. Новая история. V, 26; 29, 14.

19

Зосим (VI, 2) называет этих людей Юстинианом и Небиогастом.

20

Лучшим источником сведений о карьере Стилихона служат стихи Клавдиана, хотя они и полны лести по отношению к этому герою.

21

Во всяком случае, таков был довод Стилихона, хотя Грациан еще раньше передал эту область Востоку (Зосим. V, 26, 2).

22

Иордан. О происхождении и деяниях гетов. XXX, 157.

23

У Мюллера мы видим sakkois, что он переводит как «с помощью мешков». Эта идея представляется мне непонятной. У Диндорфа мы встречаем sokkois, что он переводит как «лассо».

24

Это может означать Новый Карфаген (Картахену) в Испании. Шотт предлагал исправление на «Равенну», что не было принято. Бэри бездоказательно считает, что головы Константина и Юлиана были выставлены в Картахене, а головы Иовина и Себастиана были отосланы в Карфаген ввиду восстания Гераклиана, произошедшего здесь в этом году.

25

Если, как предполагают Мюллер и Диндорф, это действительно был восточный комит доместиков, упомянутый во фр. 46 (с. 69–70), то он наверняка дал такой совет, чтобы уязвить Гонория. Это было частью продолжающихся разногласий между дворами Константинополя и Равенны.

26

Павел Орозий. История против язычников. VII, 42.

27

Вероятно, имеются в виду модии. Модий составлял примерно четверть бушеля (ок. 9 литров).