Глава 43

Разбудили меня просто: откинули полог палатки, и лучи заходящего Феба брызнули мне в лицо. Я бы ещё поспал. Часов двадцать.

— Вставай, — сказал Анджело, — ты мне нужен в качестве помощника в полевую операционную. А потом ещё поспишь.

Я кивнул. Потом помотал головой. Не помню я что-то, как я снимал ботинки.

Минут через пятнадцать в самом деле я проснулся. Палаток в лагере стало шесть, ну понятно. Около одной из них сидел очень гордый собой Пьетро с бластером — охраняет пленного. По соседству — живая картина «Мадонна с младенцем». Семейство Анджело тоже живая картина — «Отдых на пути в Египет». Тихие, озабоченные девочки сидели в сторонке — наверное, Анджело велел им держаться подальше. Виктора нигде не было видно. Анджело понял, кого я ищу.

— Я послал его в форт. Я кивнул:

— И бластером научил пользоваться?

— Дурное дело нехитрое.

— Понятно.

— Надо сделать парню ещё один укол и снять комбинезон со спины, — объяснил мне Анджело. — Только в обморок не хлопнись — работёнка ещё та.

Я сделал несколько глубоких вдохов, чтобы придать себе храбрости: поехали.

Мы осторожно вытащили Гвидо из палатки и положили его на небольшом пригорке. Он посмотрел на меня замутнённым, ничего не выражающим взглядом. Эго со всеми так бывает или Гвидо плохо переносит лекарства? Вроде так бывает, хотя и редко. Я вопросительно взглянул на Анджело (он наверняка разбирается в подобных вещах).

— Все так и должно быть, — успокоил меня он. — Сейчас я буду снимать с него комбинезон, а ты сразу же поливать клеем. — Он протянул мне баллончик. — Здесь не так чисто, как в операционной, поэтому все надо сделать не только аккуратно, но и быстро. Справишься?

— Можно подумать, у меня есть выбор, — ответил я, постаравшись не выдать своего ужаса.

Анджело кивнул и обратился к Гвидо:

— Больно не будет, только неприятно.

Гвидо опустил ресницы, то ли дал понять, что услышал, то ли просто устал держать глаза открытыми.

У меня не было возможности не смотреть на руки Анджело и на край освобождаемой им от расплавленного комбинезона кожи. Господи, как это кто-то соглашается работать врачом? Он же видит такой кошмар каждый день. Кажется, операция длилась неделю, не меньше. Наконец Гвидова спина покрылась слоем заживляющего и обеззараживающего клея, теперь он будет постепенно рассасываться по ходу регенерации. Всё.

Анджело критически осмотрел нашу работу:

— Нормально. Теперь надо как можно больше спать и как можно меньше двигаться.

Я облегчённо вздохнул: это мы уж как-нибудь устроим.

Мы перенесли Гвидо обратно в палатку, а девочки разобрались, в каком порядке они будут дежурить у постели раненого.

Я вышел наружу. Уже почти семь. У нас потери, нет транспорта, и ребята просто серые от усталости. Лео поймал мой испытующий взгляд и постарался расправить плечи. Я покачал головой: нет, этой ночью ничего, кроме беды, просто не может случиться.

— Нет, — сказал я, — сейчас мы никуда не пойдём. Завтра уже вторник, сбегаем днем до дороги и посмотрим, отступают они или нет.

Лео согласно кивнул.

Когда это я в последний раз спал ночью? Э-ээ? В четверг. Ладно, ещё трое суток, и все. А потом… «А потом, — сказал сердитый внутренний голос, — ты будешь изображать дурака сразу на двух факультетах!» Вот зловредный!

Наконец-то я проснулся утром, а не вечером. Но теперь у меня проблем полон рот, вчера все было просто: постарайтесь спасти всех, кого можно. Сегодня, во-первых, день, и разъезжать по дорогам четырнадцатилетним мальчишкам без документов и с нагло споротыми с рукавов кремонскими буйволами не стоит. Во-вторых, Гвидо сам ходить не может, и если нас поймают и допросят с пентатолом, мы подставим всех, кто спрятался сейчас на острове. В-третьих, транспорта больше нет, а добывать его днем — наглость. Вывод: кто-нибудь один может сходить в разведку, посмотреть, не начали ли кремонцы отступать. И все! Дальше — по обстановке.

Лео и Алекс, оба, встали раньше меня и имели злющие физиономии людей, готовых на всё. Понятно, решили, что я опять отправлюсь «развлекаться» сам, а их тут оставлю. Вообще-то, я так и собирался сделать, но черт возьми, они же сейчас передерутся, решая, кто будет первым бить мне морду, если я это скажу. Что же делать? С мордой-то ничего не сделается, но, кажется, мне придется уступить, иначе я потеряю друзей.

Неужели нет другого выхода? По-крайней мере, я могу тянуть резину: пока мы навестим Гвидо, умоемся, позавтракаем… Вдруг какое-нибудь гениальное решение придет мне в голову.

С Гвидо все было в порядке: он тоже недавно проснулся, был бодр, свеж и голоден как волк. Я за него порадовался. Раз я пришёл и раненый не останется один, дежурившая в тот момент Джессика отправилась за завтраком для него.

— Что я ещё должен сделать, чтобы девчонки поняли, что я не при смерти? — поинтересовался Гвидо, как только девочка вышла.

— Быть паинькой и слушаться тетю доктора, — в тон ему ответил я. — Чего-нибудь хочешь? Неудобно лежать или ещё что…

— Да все нормально! — раздраженно ответил он. — Меня уже спрашивали об этом раз пять!

— Ну… я думал, ты не хочешь просить девчонок.

— Анджело уже приходил… — пояснил Гвидо. — Ну уж попросить, чтобы они позвали тебя, я могу!

— Чего ты такой злющий? — удивился я. — Тебе волноваться вредно.

— Откуда ты знаешь?

— Давно ли ты считал, что я знаю все? — деланно изумился я. — Правда, не горячись, — добавил я серьёзно. — Хочешь всех прогнать — прогоняй, хочешь позвать — зови. Когда ещё выпадет такая возможность покапризничать.

— Обязательно! — пообещал раненый.

Тут вернулась Джессика с тарелкой овсяной каши (ужас какой! Это Джулия захватила из дому этот кошмар всех болящих?) и прогнала меня наружу.

Гениальное решение, как пойти в разведку самому, не пришло. После завтрака я достал ту самую монетку. Вздохнул.

— Ладно, разыгрывайте.

Лео улыбнулся, Алекс просиял. Виктор недовольно пыхтел, но не протестовал: ему хватило одной вылазки.

— Ястреб, — сказал Алекс, — я всегда его выбираю.

И выиграл. Лео только скрипнул зубами. Я предпочел бы другой исход: Лео — человек спокойный и надежный, а Алекс — вроде меня, псих!

Я отдал ему свои часы: компасу я по-прежнему не доверял — стрелка показывала что-то одно, но по часам получалось, что север градусах в тридцати от этого направления. И минут пять объяснял, почему ему не следует лезть на рожон, пока Алекс не взорвался и не заявил, что он и сам не дурак и все понимает. Меня это немного успокоило. Он распихал по карманам многочисленные шоколадки и утащил Джессику в сторонку — прощаться.

Я пошел в форт, подождать его там. Алекс появился у тропы в девять утра.

— Ни пуха! — сказал я.

— Иди к чёрту!

— Возвращайся не позже шести вечера, ясно?

— Ясно. Ну я пошёл.

В десять я понял, что надо чем-нибудь заняться. Комм по-прежнему только трещал, в лагере был идеальный порядок, и делать было решительно нечего. Гвидо почти все время спал. На вопрос обеспокоенной публики «Насколько это хорошо и правильно?» Анджел о неизменно отвечал, что всё отлично.

Большую часть дня я отвечал на вопросы вида «Кто делает дырки в сыре?», «А в макаронах?», «Почему небо синее, а трава зелёная?» и ещё сотни полторы в том же духе. Потом детей покормили обедом и устроили им тихий час. Я посмотрел на часы: всего только три. В четыре, после обеда, я ходил взад-вперед вдоль костра. Лео сидел чуть в сторонке и смотрел на меня с нескрываемой иронией:

— То-то же! Так тебе и надо! — заявил он.

Я ходил так ещё минут пятнадцать, пока Анджело не положил мне на плечо свою тяжеленную лапищу.

— Возьми себя в руки, — прошептал он, — на тебя все смотрят.

Я кивнул: правильно, хватит психовать.

— Сходи прогуляй пленного, — предложил мне Анджело, — а то мы его замучили, он почти все время связан.

— Угу, Лео, присоединишься?

Лео согласился. Мы развязали бедного капитана Коллеферро. Ещё двух суток не прошло, а он уже осунулся и потерял штабной лоск и уверенность в себе. Мы прогуливали его со всеми предосторожностями, в стороне от лагеря, чтобы он не мог взять заложника или выкинуть ещё какой-нибудь номер, но, по-моему, зря, он и так ничего не сделает.

Половина шестого, ожидание стало невыносимым.

— Все, — сказал я капитану, — руки.

— О господи! — с чувством воскликнул капитан. — Я могу дать честное слово…

Я покачал головой:

— Я вам не поверю.

— Но почему?!

— Вы — офицер армии, от которой надо прятать детей. — Я мотнул головой в сторону играющих в отдалении малышей.

Коллеферро вздохнул и покорно заложил руки за спину, чтобы мы могли его связать. Офицер для особых поручений! Ха! А у нас я знаю какого-нибудь офицера для особых поручений? М-мм, знаю, я сам, например. Но я не назвал бы свое место особенно тёплым.

Алекс появился на острове ровно в 18-00. Всеобщий вздох облегчения можно было услышать в километре.

— Ну? Как? — спросил я.

— Отступают. Там такая каша на дороге… Еле перебрался.

Лео помрачнел — понял то же, что и я. Я переждал всеобщие восторги, взял Алекса за рукав и отвел в сторонку: ругать я его буду наедине.

— Какого черта ты вообще лазал за дорогу?! Что, эта каша была плохо видна с ближайшей обочины?

— Ну э-ээ… — Алекс не ожидал, что его подвиги так низко оценят. — Ну я ходил до шоссе.

— Зачем?

— Хотел убедиться.

— Понятно. Герой! — ехидно сказал я. Алекс опустил голову и покраснел.

— И ещё подождал, чтобы эффектно появиться секунда в секунду.

Алекс кивнул.

Я повернулся и пошёл. И что нам теперь делать? Я отошел в сторонку и сел, прислонившись к сосне. В голове не было ни одной мысли. Хотел же пойти сам, испугался ссоры с друзьями. И что теперь? Чёрт бы его побрал! Он что, не понимает? А если бы его поймали и допросили? И сам бы погиб и всех остальных тоже… Трое маленьких детей, которых в случае чего придется нести на руках, раненый Гвидо. И для полноты картины капитан Коллеферро, тащить его с собой — немыслимо. Убить безоружного, неспособного защищаться человека? Тем более. Выдохни, только спокойно. Ладно, искать нас посреди собственного отступления они, может, и не стали бы… Может быть. Но сам-то Алекс? Тоже слишком дешево ценит свою жизнь?

Где-то рядом Лео, злой, как разбуженная кобра, объяснял Алексу, кто он такой:

— Это тебе что? Игра? Кто больше очков наберет? Кто тут самый храбрый?

Алекс не огрызался. И то слава богу. Через несколько минут оба подошли ко мне и сели с разных сторон.

— Я был не прав, — проговорил Алекс после долгого молчания.

— Угу, — кивнул я. — Когда я затащил вас в нейтралку и мы сражались с «Джелами», я был не лучше.

Мы печально вздохнули.

— Ладно, — нарушил молчание Лео, — будем считать, что мы поумнели.

— Есть немножко, — признался Алекс.

— Проехали, — сказал я. — Скажи лучше, что нам делать дальше?

— А что делать? — удивился Лео. — Добыть транспорт прямо на глазах у отступающей армии… Нереально. И объехать фермы, на которые мы ещё не успели, — тоже. Тех, что на отшибе, вроде Анджело, пронесло. А остальные — вы же видели. Если бы за нашей спиной никого не было, я бы предложил что-нибудь такое, хулиганское, чтобы кремонцы нас ещё лет десять проклинали, а так… — Лео пожал плечами.

Я едва не упал на него, мне было очень смешно:

— Оказывается, ты ничуть не лучше меня!

— Я когда-нибудь говорил, что лучше?! — Лео толкнул меня локтем в бок (не наваливайся).

— Нет, но я думал, что ты гораздо разумнее. Если бы у нас была связь, что бы приказал генерал?

— Сидеть на месте и не рыпаться, — немного удивлённо ответил Лео. — Ну и что? Если бы мы были втроём, ты бы не послушался.

— Ага, — согласился я, — приятно сознавать, что я не один такой болван!

— И что? — Алекс убедился, что на него не сердятся, и подал голос: — Мы будем два дня сидеть и ничего не делать?!

— Мы будем ходить дозором и охранять остров, — серьезно ответил я.

Алекс горестно застонал.

— Так тебе и надо. Перетерпишь.

Когда мы, обнявшись, вернулись к костру, наши девочки облегчённо вздохнули. Конспираторы хреновы! Женщин и детей это не касается! Вот пусть они и ничего не знают и даже не догадываются. Пусть начинают беспокоиться, когда мы будем мертвы, не раньше.

Глава 44

Мы больше спали, чем ходили дозором. Лично я отсыпался впрок: пригодится, вернёмся домой, опять придется в пожарном порядке изучать всё, что было в университете без меня.

А ещё мы «ходили в цирк», как выразился Алекс. Цирк устроил маленький сын Анны, той самой спасённой нами из подвала молодой женщины. Выпущенный поползать по плащ-палатке ребенок все время норовил пересечь её границы. Его разворачивали, и, страшно удивленный, что зелёная травка опять оказалась где-то далеко, потомок первопроходцев отправлялся в новое путешествие.

— Его зовут Поль, — сказала Анна, как будто что-то решив.

Я понял, что это так и есть: ещё несколько минут назад мальчика звали иначе. Теперь его будут звать в честь отца, который отдал за него жизнь. Я посмотрел на Анну: если понадобится, она тоже так сделает. А мои родители просто выбросили меня, как ненужную вещь. И я был ещё меньше и беззащитнее. Чёрт! Плевать я на них хотел! Тогда почему это так больно? Я забрался в палатку, лег лицом вниз и сделал вид, что сплю.

Летучие коты! На свете полно маленьких детей, и у большинства из них вполне нормальные родители. Так что ж мне теперь всю жизнь рыдать из-за того, с какой яблоньки упал я сам?! Надо ввести четвертое правило: «Никогда себя не жалей!» Вот так.

В порядке борьбы со своими слабостями я вызвался помочь искупать ребенка. И правильно сделал: чертовски забавное занятие.

В три часа ночи я сидел в традиционном, но совершенно бесполезном дозоре и вдруг услышал, как кто-то ломится в мою сторону с края болота. Я зашел этому лопуху в тыл и собирался уже тихо треснуть его по голове, как понял, что это Виктор.

— О Мадонна! Я тебя чуть не убил. Какого дьявола ты здесь бродишь?

— Я искал тебя, — признался Виктор.

Часовому не следует ни с кем разговаривать и отвлекаться; с другой стороны, не будут нас кремонцы искать, не до того им; и проф тогда, на Джильо, тоже не прогнал меня сразу же, как по идее должен был сделать.

— Ладно, — проворчал я, — садись рядышком, горе луковое. Зачем ты меня искал?

— Я хотел спросить…

— Ну спрашивай.

— Откуда ты всегда заранее знаешь, как все сделать правильно? Ну… Да…

— Я не знаю, — ответил я, — я притворяюсь. Пока нам просто везёт. Да и то… Гвидо…

— А если нам не повезёт?

— Тогда ты уже ни о чем не успеешь спросить.

— Чего?

— Нас просто убьют.

— А почему ты не боишься?

— Я боюсь. Ты же тоже не дрожишь мелкой дрожью, а у тебя было гораздо меньше времени, чтобы привыкнуть ко всему этому.

— Ну не знаю… Тут девочки… И дети…

— Девчонки здесь родились. Беспокоиться за свою жизнь они начнут после нашей смерти. А пока они беспокоятся за нас.

— А дети…

— Они просто не понимают.

— Пьетро понимает.

— Угу, ему уже десять. Не советую тебе с ним бороться или соревноваться в стрельбе. Его учил профессионал.

— Уже десять, — усмехнулся Виктор.

— Ага, разделение полов происходит при зачатии. Так что формально ты сначала стал мужчиной, а потом родился… Да, разговаривай потише, а то мне не слышно, что вокруг делается.

Виктор покивал.

— Все равно, — упрямо заявил он, — ты какой-то слишком спокойный. Ты веришь в Бога?

— Не-е. Ты чего это? Разве похоже?

— Не знаю…

— На Этне почти никто не верит. Верить можно в свою голову, свои руки и ноги. В то, что товарищи тебя не предадут и не оставят. И всё.

Виктор усмехнулся:

— У нас на Новой Сицилии вас за это клеймят аморальными типами.

— Э-ээ, а как одно связано с другим?

— Ну я читал одного древнего автора: «Если Бога нет, то всё дозволено».

Я немного покрутил эту мысль.

— Это он от себя или у него герой так думает?

— Сложно сказать; похоже, что от себя.

— Тогда он-то и есть аморальный тип!

— Почему это?

— Получается, что своей совести у него нет. Только страх. Морально быть рабом, аморально быть свободным. Так, что ли? Выходит, что детей нельзя убивать, потому что за это Бог покарает. А на самом деле их просто нельзя убивать! И все. А милый лозунг «Убивайте всех подряд, Господь узнает своих»[31] выдвинули самые что ни на есть верующие! Они даже воевали за веру.

— Эй, успокойся. Ты как будто убеждаешь толпу католиков сжечь Ватикан.

Я хмыкнул.

— Нет уж, Ватикан пусть стоит, строили-то его люди. А вера — это протез совести.

— А что такое «протез»?

— Ну когда-то давно, когда не умели клонировать утраченные конечности, делали такие электронные заменители рук и ног, на батарейках. Я читал где-то.

— А-а, понятно. Когда чего-то не хватает. М-мм, похоже, что так и есть.

— А ты веришь в Бога. Ну почему ты спросил?

— Ну как сказать, у нас вроде как принято. В детстве верил, а сейчас… А спросил я, потому что ты не боишься умереть.

Я помотал головой:

— Я не боюсь, потому что все равно это когда-нибудь произойдёт. И дрожать из-за этого всю жизнь я не собираюсь. Это глупо.

— При чем тут глупо или не глупо, если страшно?

— Ну… Человек может во многом себя убедить. Обычно это вредно, кремонцы вот убедили себя, что иначе, чем они, жить нельзя. Вот и мучаются, и других мучают. Если ты начнешь убеждать себя, что ты, например, заболел, то завтра у тебя будет температура. Так почему нельзя убедить себя в том, что бояться нечего?

— А на самом деле? На самом деле есть чего?

Какие сны в том смертном сне приснятся,

Когда покров земного чувства снят?[32]

Этого никто не знает. Доказательств нет и быть не может.

Мой комм ожил в четверг утром.

— Энрик! Это Фернан, откликнись! — Голос доносился сквозь треск и свист.

— Да! Я слушаю! — радостно закричал я.

— С вами всё в порядке?

— Все живы, Гвидо ранен. А у вас как?..

— Успокой там всех, здесь никто не пострадал. Синьор Галларате воюет на Южном континенте. Я с ним свяжусь сейчас.

— Да, — произнес я упавшим голосом.

— Рассказывай про Гвидо, — деловым тоном велел Фернан.

— Спину обожгло из бластера. Мы вроде всё сделали правильно. Воспаления нет.

Вокруг меня уже собрались все. До Лео первого дошло, что у него тоже есть комм. Через минуту ребята уже успокаивали родителей.

— Я тебя запеленговал, — сказал Фернан, — через полчаса за вами прилетят.

— Эй, Фернан, нам нужен большой катер, нас тут семнадцать, включая пленного.

— Понятно. — Фернан был озадачен, но шум и треск в эфире не располагали к долгой болтовне.

— До встречи, — прокричал я. — Расскажу все подробно.

— До встречи.

После разговоров все оживились, кроме бедного Виктора. Ему, верно, пришлось поиграть в шахматы самому с собой.

Лариса, смеясь, повисла у меня на шее:

— Знаешь, что сказала мама?

— Ну что?

— Что с самого начала знала, что ты вернёшь меня домой живую, здоровую и даже умытую.

— Главное — умытую! — рассмеялся я, целуя её в нос.

Я попытался связаться с профом: треск в эфире. Будем надеяться, что эти чертовы кремонцы надоели ему так же, как и мне, и сейчас на Южном он их добивает.

— Через полчаса за нами прилетят, — предупредил я Джулию и Анну.

Женщины бросились собирать вещи. Да, сейчас им придется несладко. Фермы, конечно, застрахованы, к тому же осенью синьор Мигель, не вернув пленных Кремоне, мудро решил использовать их для восстановления того, что они сами разрушили (говорят, синьор Кальтаниссетта был недоволен, что им слишком мало платили за работу, а главный бухгалтер ворчал, что можно было бы и вовсе не платить). На этот раз мы, наверное, сделаем так же. И все же пока всё наладится…

— Надо, наверное, снять палатки, — предложил я.

— А зачем? Будет туристская стоянка, — удивился Алекс. — Пусть остаётся.

Я представил себе, как наши аккуратные палатки мокнут под дождем и гнутся под ветром, без присмотра они скоро завалятся. Я вообразил, как отвратительно всё это будет выглядеть, и помотал головой:

— Колодец, кострище и места для палаток пусть остаются, а сами палатки через пару месяцев превратятся в кучу мусора.

Алекс кивнул; наверно, представил себе то же, что и я.

Только мы успели свернуться, как услышали гул двигателя летящего катера. «Сеттер-77»! Залетали наши птички.

Катер приземлился, и из него выскочил лейтенант Доргали.

— Вот это да! — воскликнул он вместо приветствия, увидев толпу встречающих.

— Я же предупредил, что нас много. Мы не поместимся.

— Да тут лететь пятнадцать минут до Мачераты. Просто немного неудобно — и всё, — возразил летчик. — Полетели скорее. Меня вытащили прямо из боя.

Мы быстро погрузились в катер и покинули гостеприимное болото. Может быть, навсегда.

В Мачерате на посадочной площадке нас поджидал синьор Мигель собственной персоной. Первый раз я видел его в форме с погонами и нашивками, правда, он в ней явно ползал под огнём… дней десять.

У Анджело отвисла челюсть, и он по старой привычке встал по стойке смирно.

Синьор Мигель быстро подошел и начал трясти ему руку:

— Спасибо, что вы позаботились об этих чертенятах!

— Э-ээ, — потянул немного удивленный Анджело, — вообще-то это они о нас позаботились.

Мы втроем тихонько отползли в сторонку и Виктора оттащили. От таких недоразумений лучше держаться подальше.

— Ой, что будет! — схватился за голову Алекс.

— Он не кусается, — заметил я. — Интересно, что здесь делает Корпус Быстрого Реагирования?

— Быстро реагирует, — ответил Алекс, — с опозданием на две недели.

Синьор Мигель обернулся к нам и вопросительно поднял брови.

— Расскажем, — пообещал я. — Только пусть сначала кто-нибудь заберёт пленного. Тогда я вздохну спокойно.

И я передал своему непосредственному начальнику документы капитана Коллеферро.

— Ты бесподобен! — с чувством заявил синьор Мигель, прочитав удостоверение.

Я только махнул рукой и побрёл куда-нибудь в сторонку от предстоящей суеты. Меня оставили в покое. Ненадолго.

Может быть, я и буду когда-нибудь командовать армиями, но я никогда не буду начальником никакого штаба, ни за что: это ж надо — решать столько проблем сразу. Как этот бедолага, у которого с нашим приездом прибавилось ещё три задачи (к тем пятистам, что уже были): он будет сейчас разбираться с пленным, отправлять Гвидо в медчасть, расселять куда-то Анну с ребёнком и Анджело с семьей. Лейтенант Доргали объяснил мне, что в таких ситуациях армия лучше любого Санта Клауса: «А как же, это же мы виноваты, что вы остались без крыши над головой». Для меня одной проблемой меньше.

Лариса тихо подошла и встала в шаге от меня, я увидел её тень, поднял глаза, улыбнулся и похлопал ладонью по траве. Лариса села рядом. Я притянул её к себе.