Глава 7

Следователь Сердюков пребывал в раздражении. Что еще за привидение? Разве может водиться привидение на обычной, хотя очень дорогой, даче под Петербургом? Доселе он полагал, что привидению подобает появляться как минимум в старинном заброшенном доме или древнем замке. Выплывать из тьмы веков, так сказать. А тут-то откуда? Дом построен лет двадцать назад, а то и меньше. Полагая, что от дворника более ничего нельзя добиться, он снова решился побеспокоить сироту. Когда он вошел, в комнате Веры оказалась и вдова.

– Прошу простить меня, сударыни!

Существует одно престранное обстоятельство, которое мне бы хотелось выяснить безотлагательно.

Сердюков выжидательно замер у входа, справедливо полагая, что при сложившихся обстоятельствах его могут и за дверь попросить. Нюхом опытного сыщика он ощутил некую напряженность или даже враждебность между женщинами, разлитую в воздухе.

– О Господи, это несносно! – простонала Вера, бессильно откинувшись на подушках.

– Вера, возьми себя в руки! – строго произнесла Извекова. – Господин Сердюков пребывает здесь не из праздного любопытства. Он ищет причину смерти твоего отца!

– Благодарю за понимание, госпожа Извекова! – скромно поклонился Константин Митрофанович.

Длинными худыми ногами он в два шага пересек комнату и опустился на указанный ему стул. Стульчик жалобно скрипнул. Хозяйки одновременно посмотрели с недовольным видом.

– Что еще вы хотели узнать, господин следователь? – со вздохом спросила Ольга Николаевна.

– Видите ли, сударыня, ей-богу, я даже не знаю, как и подступиться к этому вопросу.

– Вы хотите узнать нечто деликатного свойства?. – Лицо женщины стало напряженным.

– Наверное, это можно так назвать.

Однако водятся ли в вашем доме привидения? – собравшись с духом, выпалил следователь.

– Привидения? – изумилась Извекова.

Следователь тем временем отметил про себя, что Вера не вскрикнула удивленно, как ее мачеха, а испуганно прикрыла глаза.

– Кажется мне, сударыня, что ваша падчерица не разделяет вашего недоумения. Позвольте полюбопытствовать, Вера Вениаминовна, вам не доводилось сталкиваться в этих стенах или, быть может, в саду, или еще где-нибудь с чем-либо, что могло вас напугать, нечто непонятное, жуткое?

– Доводилось, – глухо ответила девушка.

Мачеха вздрогнула и посмотрела "на нее с нескрываемым недоумением.

– О чем ты, Вера?

– О том, что я видела.

– И что вы видели, сударыня? – как можно мягче произнес полицейский.

– Я видела… – выдавила из себя девушка. – Я видела маму.

Ольга Николаевна охнула и прикрыла рот рукой.

– То есть призрак мамы; – едва слышно добавила девушка.

– А как она, то есть он, тьфу ты, словом, как выглядело то, что вы видели? – продолжал расспрашивать следователь.

– Она была в своем любимом зеленом платье. На голове шляпа, вуаль, бриллианты на шее.

Страшные воспоминания давались Вере с трудом. Она совсем изнемогала. Бледное лицо покрылось испариной.

– Призрак сказал вам что-либо или показал жестами?

– В первый раз она прошелестела мимо, и все. После она подошла совсем рядом, а когда я опомнилась от страха, исчезла. В третий раз…

– Бог ты мой, был и третий! – пролепетала Извекова.

– В третий раз я решила, что непременно переборю свой страх и попытаюсь заговорить с ней.

– И, вам это удалось?

– Да, но она не ответила мне, только протянула руку, улыбнулась и.., пропала! – Вера давилась слезами.

– Вера Вениаминовна, пожалуйста, припомните, где, при каких обстоятельствах появлялся призрак Тамары Георгиевны?

– Все три раза здесь, на даче. Первый раз это случилось прошлой осенью.

Она явилась мне ночью, у дверей моей комнаты.

– Но ты ничего не говорила ни мне, ни отцу! – воскликнула Ольга Николаевна.

– До меня ли вам было! – язвительно ответила девушка. – Вы с папой ссорились, выясняли отношения, а потом и вовсе исчезли. Мы остались одни, была уже глубокая осень, пора возвращаться в Петербург. Но отец тянул, видимо, надеялся, что вы воротитесь. Ведь он и теперь приехал, думал встретить вас тут. Вот и встретил. Свою смерть!

Вера метнула ненавидящий взгляд в сторону мачехи, та побелела, но присутствие постороннего заставляло ее быть сдержанной.

– Прошу вас, сударыня, продолжайте! – Сердюков легонько дотронулся до пледа, которым была укрыта Вера.

– Да, я продолжу. Мы оставались одни. При нас жил дворник, горничная, камердинер отца, повар. Соседи, их тут совсем немного, и те все съехали. Однажды, уже стояла ночь, лил бесконечный дождь, мне не спалось. Я беспокоилась о папе. Он тяжело переживал разрыв с Ольгой Николаевной. Хворал, тоже не спал. Я услышала его шаги по дому и вышла из своей комнаты, чтобы пойти к нему. В коридоре царил мрак. Я сделала несколько шагов, как увидела ее. Я не поняла, откуда она появилась и в какой момент. Я так испугалась, что, мне кажется, на миг потеряла сознание, а когда пришла в себя, вокруг была пустота и звенящая тишина, такая странная, какая-то густая тишина. Или это у меня уши заложило от страха, не знаю.

Я бросилась к отцу, но он уже спал, и, памятуя о его бессоннице, я не посмела его тревожить. На другой день я решила, что у меня, вероятно, произошло расстройство нервов или, того хуже, галлюцинации.

Я совсем пала духом, испугавшись душевной болезни… Второй раз призрак мамы появился прошлой осенью, накануне нашего отъезда отсюда, буквально за день. На сей раз мы повстречались у ее комнаты. Кажется, что одета она была так же. Да, все три раза в одно и то же. Я попыталась заставить себя не бояться и понять, происходит это в моем воображении или на самом деле. Но страх оказался настолько силен, что я не могла ни двигаться, ни говорить.

И опять же призрак появился внезапно, ниоткуда и так же внезапно исчез. Потом в Петербурге зимой я долго колебалась, сказать папе или нет. И приняла решение, что ежели привидение придет снова, я заставлю себя не трусить и вступить в контакт.

– Это очень смелое решение, – задумчиво произнес Сердюков. – Такое и взрослому сильному мужчине не под силу.

Страх, да еще перед потусторонним миром, непобедим.

– Вы правы, непобедим. Особенно если не понимаешь, кого бояться, призрака, если он и вправду является тебе, или самого себя, своего сознания, порождающего призраков!

Вера некоторое время молчала. Ольга Николаевна смотрела на нее с нескрываемым ужасом. Сердюков не знал, что и думать. Однако барышня не потеряла присутствия духа и мыслит очень даже критически. Так что вряд ли это ее видения.

– В последний, третий раз она явилась вчера вечером. Это снова произошло около ее комнаты. Я оказалась там, потому как моя комната рядом. Сидя у себя, я услышала какой-то шум. Я знала, что дом пуст, что здесь только я, отец и Ольга Николаевна. Давеча они опять выясняли отношения, я испугалась за отца, ведь он очень нездоров, и выскочила за дверь. Передо мной стоял призрак. Я оторопела от неожиданности, но, вспомнив свою клятву, двинулась к ней, хотя ноги мои меня не слушались, и волосы встали дыбом.

«Мамочка! Это ты? Если это ты, скажи, чего ты хочешь, не пугай меня, не мучай!» – прохрипела я сдавленным голосом. Она печально так на меня посмотрела и показала рукой на комнату отца. "Папа?

Ты хочешь что-то сказать мне о нем?"

Я хотела подойти к ней, но призрак заколыхался, поплыл в глубь коридора и словно растаял. Что она хотела? Теперь я понимаю, что она хотела предупредить меня, но о чем? Как я могла предотвратить ужасную развязку? Я поплелась к себе, рухнула на постель и впала в забытье. Не знаю, сколько все продолжалось по времени. Может, несколько мгновений, может, больше. Забытье мое было столь глубоким, что, когда Ольга Николаевна стала барабанить в дверь, я не сразу услышала стук… Я не должна была уходить к себе, надобно было пойти к нему, ведь именно туда мама показывала рукой!

Вера натянула на себя плед и снова горько заплакала. Ольга Николаевна выслушала рассказ падчерицы в совершеннейшем оцепенении. Сердюков вежливо подождал, пока потоки слез иссякнут, и, стараясь быть как можно более деликатным, спросил:

– Я понимаю, вы были очень испуганы и взволнованы, но, быть может, вы заметили что-нибудь, какую-нибудь деталь. Кроме вас там не было никого?

– Никого, – всхлипнула Вера.

– А на лестнице, что ведет на первый этаж и упирается как раз в другой конец коридора? Ведь расстояние очень невелико.

– Да нет же, говорю вам, не было никого!

– Не было, или вы не видели?

Вера удивленно замолкла.

– Конечно, на лестнице мог кто-нибудь быть, я могла его и не приметить. Это и был убийца?

– Я пока не могу дать вам ответ на ваш вопрос, Вера Вениаминовна, но вы очень помогли следствию. Я благодарен вам за вашу откровенность, прошу простить меня за то, что я снова заставил вас переживать весь этот кошмар. А сейчас позвольте откланяться, вам надо хорошенько отдохнуть.

С этими словами полицейский поднялся и направился к выходу. Извекова поспешила за ним.

– Что вы думаете обо всем этом, Ольга Николаевна? Судя по всему, для вас это тоже новость?

– Я даже не знаю, что сказать вам, – в растерянности произнесла вдова, – вряд ли она выдумала все это, хотя… Кто знает…

– Я не склонен считать рассказ вашей падчерицы выдумкой, потому как призрак видела не только она. А два разных, заметьте, очень разных человека, которые видели одно и то же, совпадающее в деталях, говорит о том, что это не выдумки и не галлюцинации.

– Но кто же еще видел призрак? – почти шепотом произнесла вдова и даже боязливо огляделась вокруг.

– Дворник, дворник вчера видел призрак хозяйки, и, собственно, именно от него я первый раз и узнал об этом.

– Дворник?.. – удивленно протянула Извекова. – Как все странно! Ну я, пожалуй, пойду прилягу. А то от этих кошмаров у меня, кажется, разыгралась мигрень.

Она потерла ладонью лоб и медленно пошла к себе. Сердюков проводил ее задумчивым взглядом.

Ольга вошла к себе и остановилась посреди комнаты. Казалось, не было сил идти дальше. Все время после смерти мужа она пыталась держать себя в руках, выглядеть достойно, прежде всего, в своих собственных глазах. Но нелепые россказни Веры о привидении Горской ее подкосили. Неужели девочка так серьезно больна? Чувствительная душа угнетена и не вынесла ноши внезапного горя. А дворник? Конечно, пьяницам может привидеться невесть что! Но как это может в точности совпадать с видениями Веры? Значит, оно и впрямь было, это привидение?

Как такое может быть, в двадцатом-то веке? И если покойная являлась, то чего она хотела? По готическим романам Ольга Николаевна знала, что привидения – это души, которые не могут обрести покоя. Что беспокоит незабвенную красавицу Горскую? Странно, что она не являлась супругу, который женился второй раз, едва дождавшись окончания траура. Почему не приходила к Ольге, занявшей ее место в земной жизни?

Извекова задумалась, пытаясь представить себе то, что якобы видела ее падчерица. Удивительно, но память тотчас же услужливо нарисовала яркий портрет усопшей. Шуршащее, геммой густоты зеленое платье, плотно облегающее стройную фигуру, черные волосы, собранные в высокую прическу, яркие карие глаза и полные чувственные губы. Сладкий аромат духов…

Глава 8

Оля даже слегка отшатнулась. Горская смотрела на нее умоляющим взглядом.

– Оленька, милая моя, ради Бога, не думайте, что в моем предложении есть нечто для вас оскорбительное. Моя просьба – это просьба друга! Что же делать, если мисс Томпсон так некстати захворала!

– Помилуйте, Тамара Георгиевна! Что может быть оскорбительным в вашей просьбе поглядеть за детьми! Я с удовольствием побуду с ними, тем более что теперь мы дружны! – пробормотала Оля, не уверенная, что отец одобрит ее поступок.

– Ах, но мне так неловко, так неловко! – продолжала стенать Горская. – Представьте, мой режиссер так неожиданно предложил мне эту роль! Я уже не рассчитывала, то есть я, конечно же, ждала ее… – Тамара Георгиевна запнулась.

Рассказывать девочке о том, что в последнее время она живет в страхе грядущего забвения? Что театр давно обходится без прежней примадонны? Режиссерам и антрепренерам она была интересна юной и полной жизненных сил. А когда отвратительные болезни терзают твою плоть и заживо съедают неземную красоту, то это быстро становится видно и на сцене, и на большом экране кино, и никакие ухищрения гримера не помогут! Да еще куча детей, которых некуда девать и приходится тащить с собой то на гастроли, то на съемки, вызывая раздражение труппы. Пока она звезда первой величины, это еще потерпят, а вот когда под тобой начинает раскачиваться невидимый трон и на горизонте маячат другие богини, тут уже приходится приноравливаться к обстоятельствам.

А они, эти обстоятельства, таковы. Надобно за двое суток прочитать сценарий. Господи, какая пошлость, какая убогость! Но что поделаешь! Иного нет! И прежние были ужасны. Но она своей игрой и чудной женственностью превращала эти ремесленнические поделки в подлинные шедевры!

График съемок очень жесткий. Месяц летом. И никаких капризов, особых условий и прочего, что раньше и не обсуждалось!

Если она опять не согласится, а такое несколько раз случалось, вместо нее возьмут другую красотку, помоложе и побойчее.

Может, она не будет так хороша и талантлива, но ведь и сама Горская уже не та!

На Вениамина нечего рассчитывать. Он не выйдет из своего кабинета, даже если будет землетрясение. А гувернантка, как назло, слегла, и, видать, надолго. Ответ надо дать немедленно, временного человека для присмотра за детьми так скоро не найдешь.

Они, конечно, уже не так малы, в школу ходят, но такие сорванцы и непоседы, что за ними постоянно нужен глаз да глаз. Вот и пришла в голову дикая мысль броситься в ноги Мироновым. Доктор, правда, может обидеться за дочь, она вам не прислуга.

Оля сказала:

– Тамара Георгиевна, я полагаю, что для вас это предложение чрезвычайно важно. Вы дорожите им, я понимаю вас. Не надо мне ничего объяснять, я рада помочь вам, я рада, что вы считаете меня своим другом!

– Спасибо, милая! – Горская порывисто обняла девушку.

Оля покраснела от удовольствия и неловкости. Она видела, что Тамара Георгиевна пребывает не в лучшей своей форме, это даже не надобно было объяснять. И так видно. Фильмов с ее участием становилось все меньше и меньше. Она все чаще оставалась дома, мучимая болезнью и семейными хлопотами. Предложение новых съемок оказалось единственным за последние месяцы, и Горская ухватилась за этот шанс.

Доктор Миронов не выразил особой радости от известия, что его дочь будет временно замещать заболевшую гувернантку известного семейства. Николая Алексеевича пугало, что Оля отнеслась к своей новой роли с излишним энтузиазмом.

Роль гувернантки оказалась довольно трудной. Милые шаловливые мальчики быстро перестали быть милыми, оставаясь шаловливыми, непослушными, неуправляемыми, шумными. Правда, Оля получила в лице Веры преданного друга и помощника. Девочка старалась умерять свои капризы, чтобы не усложнять жизнь обожаемой Оленьке. Мисс Томпсон слабым голосом из своей спальни давала барышне Мироновой ценные советы по обузданию детей. Но все это не пугало и не огорчало девушку. Она не сердилась и не раздражалась. Пыталась сохранить дружелюбие и веселость. К концу первого дня пребывания в доме выяснилось, что Извеков находится в квартире.

Оля опешила, когда пробежавшая мимо горничная торопливо бросила на ходу, что барин поднялись и требуют к себе. Поднялись? Но ведь уже вечер!

Вениамин Александрович вышел из своих покоев, одетый в щегольской домашний костюм. Оле его лицо показалось слегка одутловатым.

– Ах, вот кто тут командует сегодня! – Он широко улыбнулся и, казалось, не удивился. – То-то я слышу с утра шум и гам! У вас другой метод воспитания, чем у мисс Томпсон.

В это время мальчики бросились к отцу и повисли на нем как мартышки.

– Сорванцы! Подите, подите от меня!

Я же вам не дерево! Да и вы не такие маленькие и легонькие, как раньше!

Вера прижалась к отцу, и он нежно погладил ее по голове. Девочка даже прикрыла глаза от удовольствия. Оля, глядя на эту картину, испытывала двойственное чувство. Ей нравилось подобное откровенное проявление чувств. Но в доме Мироновых это редко дозволялось.

– Ольга Николаевна! Как приятно лицезреть вас в нашем жилище! – торжественно провозгласил хозяин дома. – Надеюсь, что дети не очень утомили вас?

– Нет, о нет! – торопливо ответила Оля. – Они.., они шалят в меру… – Она запнулась.

Вениамин Александрович засмеялся.

– Не пытайтесь изобразить мне моих детей лучше, чем они есть! Уж я их знаю!

Мы с Тамарочкой теперь у вас в долгу!

Чего изволите за свои труды? Желаете ли, прекрасная сеньорита, чтобы я отобразил ваш нежнейший образ в одном из своих будущих произведений?

Оля совсем смешалась и потупилась.

Румянец, загоревшийся на ее щеках, придал ей еще больше трогательной прелести.

Вениамин Александрович окинул девушку опытным взглядом. Она почувствовала этот оценивающий взгляд взрослого мужчины всем телом и сжалась еще сильней.

Извеков протянул руку и чуть дотронулся до ее щеки. Оля замерла, ей почему-то почудилось, что он хотел ее поцеловать…

Извеков вздохнул и отошел прочь. Вера неподвижно наблюдала за этой сценой, а потом бесшумно исчезла.

Какое-то время они оставались вдвоем в гостиной. Оля так растерялась, что потом не могла припомнить, о чем шел разговор да и был ли он вообще? Вероятно, был, только она не могла и слова вымолвить. Дома Оля долго не могла заснуть, перебирая в мыслях новые впечатления.

В голове образовалась невообразимая каша. Вениамин Александрович сочетал в себе прежний образ, почерпнутый из портретов и романтических мечтаний, разнообразных черт благородных и пылких героев его собственных книг, а также свою живую, подлинную сущность, явившуюся неискушенной барышне во всей красе. Завораживающий голос, проникающий в самые глубины ее души. А глаза, Боже, какие глаза! Они и ласкают, и насмехаются, и зовут, и манят, и дразнят! Она не претендует ни на что. Она просто хочет любоваться Извековым и его женой. Все время находиться рядом. Угождать им, прислуживать. Ничто не может унизить ее, ничто не умалит ее любовь и преклонение перед божествами.

Прошло два дня, и в воспитательный процесс пришлось вносить стремительные изменения. Режиссер Огарков, да, да, тот самый, талантливый, гениальный, великий и прочее, прочее, смилостивился над Горской. Ей были позволены все прежние вольности, подобающие великой актрисе.

Тем более что часть съемок, как выяснилось, решено было провести совсем недалеко от их дачи, и шумное семейство отправилось в свои загородные владения.

Николай Алексеевич явно не одобрял продолжения этой затеи, но делать было нечего.

– Что ж, – буркнул он напоследок, – буду с утроенным усердием лечить мисс Томпсон!

Ольга трепетала от предвкушения встречи с таинственным миром кино. Но поначалу пришлось пережить суматоху сборов, долгий переезд на поезде, бесконечное баловство мальчиков в пути, духоту вагона.

Нет, мисс Томпсон героическая женщина!

Тамара Георгиевна встретила Олю новым потоком извинений. За хлопоты девушке была обещана полная картина съемок фильма. Однако радость ожидания была омрачена появлением крайне неприятной особы. Ею оказалась матушка госпожи Горской. Высокая плотная старуха с крючковатым носом, пучком седых волос, в которых отдаленно угадывалась некогда богатая шевелюра, и голосом кавалерийского полковника – такой оказалась Агриппина Марковна. Глядя на нее, невозможно было представить себе даже отдаленное родство с божественно прекрасной и нежной Тамарой Горской. Она шумно отдувалась, подгоняя прислугу, таскавшую вещи из тарантаса.

– Приехала помочь тебе, моя дорогая!

Кто же, кроме матери, бросит все и помчится на подмогу! Вот ведь опять твое ненаглядное сокровище, Вениамин, остался в городе! И черт знает, что он там делает, один, без должного догляду! Кобелина!

– Маман, прошу вас! – Тамару Георгиевну покоробило от материной грубости, которая, впрочем, была привычным делом. – В доме посторонний человек!

– Это еще кто? – Старуха сердито оглянулась на оторопевшую Ольгу.

– Позвольте представить барышню Миронову Ольгу Николаевну…

Но Тамара Георгиевна не успела закончить фразы, как Агриппина Марковна перебила ее.

– Так что же у этой барышни Мироновой дети носятся как очумелые и чумазые, подобно простолюдинам?!

– Мама! – покраснела от смущения Горская. – Ольга Николаевна не гувернантка! Она моя гостья, дочь доктора Миронова!

Она была очень любезна и согласилась присмотреть за детьми во время съемок.

– Так, стало быть, вы не новая гувернантка? – удивилась старуха. – А я-то решила, что моя дочь наконец выставила вон это самодовольное английское чучело!

Оля почувствовала, как стали предательски подергиваться губы. Ну нет! Не плакать! Хотя очень обидно!

Девушка потом, вечером, оставшись одна, долго смотрела на себя в зеркало. Неужели она имеет такой же бесцветный и засушенный лик, как бедная мисс Томпсон? Хотя за англичанку ей тоже стало досадно, в целом она Оле была даже симпатична.

Как девушка поняла из разговоров, отдельных брошенных реплик, взглядов, жестов и вздохов, Агриппина Марковна слыла грозой семьи. Дети ее боялись, особенно мальчики. С ними она была строга и непреклонна. На другой же день оба получили порцию подзатыльников и нравоучений. Так же сурова старая женщина оказалась по отношению к своему знаменитому зятю. Слыша, как она в другом конце дома его поносит и корит за глаза, можно было подумать, что речь идет об убогом ничтожестве, пьянице и бабнике.

Оля не верила своим ушам. Она была бы и рада не слышать этой злобной напраслины, но громогласные рассуждения старшей Горской достигали ее слуха отовсюду.

Правда, к Вере она относилась со странным терпением, девочка боялась капризничать в ее присутствии.

Но особенно поражала Миронову Тамара Георгиевна. В ответ на обидные или злобные замечания она или махнет легонько рукой, мол, пустое говорите, мамаша, или головой покачает, улыбнется мягкой светлой улыбкой. И ничего более! Плохое и неприятное пролетает мимо, не касаясь ее души. Старая, сердитая на весь мир мать и ее гениальная, добрейшая, прекраснейшая дочь. Как это странно!

– Стало быть, вы дочка Николая Алексеевича? – вновь спросила Агриппина Марковна за вечерним чаем, вонзив в девушку острый взор.

Оля поежилась. Так, наверное, рассматривают какое-нибудь насекомое. Внимательно, настороженно, враждебно. Чего спрашивать снова, разве за день мог образоваться другой родитель?

– Да, мой отец – доктор Миронов.

Очень известный в Петербурге врач, – набравшись смелости, почти с вызовом произнесла девушка.

Тамара Георгиевна ободряюще улыбнулась ей со своего места за самоваром.

– Да, да, знаем, знаем, Тамарочка говорила мне. – Старуха отхлебнула чаю. – Уф, горячий! – И стала обмахивать себя батистовым платком.

– А что, и вы, верно, за врача замуж пойдете?

– Не знаю, не думала об этом", – смутилась Оля.

– Напрасно не думали! – наставительно произнесла Агриппина Марковна. – В жизни женщины все зависит от того, как она замуж выйдет. Выйдет за дурака, пьяницу, фитюльку никудышную – и все, пропала моя душечка! Будь ты хоть трижды красавица, умница-разумница, талант. Все насмарку! – Она выразительно поглядела на дочь.

Горская, не поднимая головы, раскладывала по блюдечкам вишневое варенье для детей. Оля же, понимая, что сказанное предназначено вовсе не для нее, покраснела.

– Выйти за доктора очень хорошо! – продолжала свои разглагольствования старуха. – Чуть какая болезнь – спасение при тебе. Опять же жалеть жену, понимать… Нет, за доктором лучше, чем за писателем!

Вот оно куда клонилось-то все! Оле стало так неловко, – что она готова была бежать из-за стола. Девушка даже боялась посмотреть на Тамару Георгиевну. Но судя по тому, что сии неприятные сентенции остались без должного ответа, можно было предположить, что подобное происходило часто и к этому в семье привыкли.

– Но Вениамин Александрович чудесный писатель! – робко вступилась за кумира Миронова.

– Вздор! – фыркнула Агриппина Марковна.

– Но, бабушка! – встряла в беседу Вера. – Я же приносила вам последний папин роман, вам понравилось, вы сами говорили, что даже плакали в конце.

– Чудесный писатель вовсе не означает чудесный муж или отец! – резко изрекла Агриппина Марковна.

Повисла неприятная тишина. Тамара Георгиевна без улыбки смотрела на мать.

– Талант имеет право на снисходительное отношение со стороны тех, кто его любит, – тихо произнесла она мелодичным голосом.

Оля чуть не бросилась к ней на шею от восторженных чувств, которые вспыхнули в ее душе от этих слов.

– Слишком много снисходительности, слишком много! – бубнила старая ведьма, но ее злобное бормотанье не пугало Олю.

Она увидела воочию, как велика сила подлинной любви!

А на следующий день перед Олей открылся великий и таинственный мир синематографа.

Глава 9

Покуда тряслись в коляске по ухабистой дороге к месту съемок, Оля, по своему обыкновению, нарисовала мысленно чудесную картину. И, как это случалось с ней не раз, действительность оказалась совершенной иной. Во-первых, что поразило ее с первого взгляда – это множество каких-то крикливых, мельтешащих людей. Кто-то куда-то бежал, что-то жужжало, что-то перетаскивали. Словом, никакой романтики, таинственности и поэзии.

– А, Горская, слава тебе, Господи! Я уж думал посылать за вами! Опять припозднились, голубушка! – сердито вскричал всклокоченный мужчина непонятного возраста и звания.

– Отчего же поздно? Леонтий Михайлович, вы ко мне несправедливы, еще и полудня нет! – пропела Тамара Георгиевна, плавно спускаясь с подножки коляски и опираясь на услужливо подставленную руку одного из ассистентов.

– Полудня нет, а спешка уже есть! – продолжал кипеть режиссер. – А это кто еще с вами? Я же просил, минимум посторонних людей на площадке, минимум! А то скоро сюда за вами весь Петербург приедет.

– Ольга Николаевна Миронова, мой друг и помощница, – последовал краткий ответ.

Огарков еще что-то хотел сказать, но Тамара Георгиевна, махнув царственной ручкой, двинулась гримироваться. Дети, к удивлению Мироновой, попритихли. Видно было, что их тут знают и относятся к ним вполне дружелюбно. Оля принялась осматриваться вокруг и с удивлением поняла, что нагромождение невзрачных пыльных предметов, разбросанных тут и там, – это декорации.