И я не мог - хотя этот вопрос занимал меня... И еще - я хотел жить, не желал зависеть от решений какой-то комиссии. Почему незнакомые, неизвестные люди, которым я ничего не должен, имеют право, посовещавшись, подарить или отнять у меня жизнь? Почему я не могу уйти, почему не волен, как большая птица с длинными серыми крыльями, парить над заборами, окнами и дверьми, никому не подчиняясь, кроме собственного хотения?
      Рассматривая тлеющие угли, где огонь, спрятавшись, раскалённо мерцал в сгоревшем дереве, я пытался разобраться в себе и никак не мог понять то смутное, что бередило душу, не позволяя кинуться к дверям лабораторий, выискивая дело по вкусу, чтобы за оставшиеся недели выбрать подобие профессии.
      Я твердо решил бежать, - но на этот раз не в лес, не в дикую законсервированную природу, а в самую гущу людей, в какой-нибудь крупный город, где так же трудно обнаружить человека, как и в лесу.
      Я снисходительно посматривал на медиков, регулярно обследовавших мой организм, изучавших меня, наверное, до молекул, на психологов, упрямо корпевших, пытаясь добраться до только одним им ведомых истин.
      - Когда вы остались в лесу один, в незнакомой обстановке, испытывали ли чувство страха? "Смогли бы вы убить человека?" Какую профессию считаете достойной себя?..
      Однажды я сам спросил одного из них, такого же, как остальные, - они казались на одно лицо:
      - Я вам нравлюсь?
      Вопрос привел его в восторг, он принялся строчить в записную книжку, потом, не ответив, вскочил и, забыв прикрыть за собой дверь, убежал.
      Минут через пятнадцать ко мне явилась целая делегация во главе с какой-то знаменитостью, седеньким морщинистым старичком. Они окружили меня, пошептались, старичок выступил вперед и прогнусавил:
      - Как вы ощущаете понятие интереса? Оно абстрактно или связано с определенными представлениями?
      Я не захотел разговаривать, проявив крайнюю нетактичность, - отвернулся от старичка и уставился на поленья...
      Товарищи по Центру - с ними я встречался в столовой - разговаривали только об испытаниях, которые должна устроить им комиссия, и о профессии, которую избрали.
      Пит Бар не переставая мурлыкал под нос гимны. Рентой несколько раз пытался рассказать, как увлекателен мир атомного ядра, где скопления мельчайших частиц образуют подобия галактик и понятие величин превращается в абсурд. Раус рисовал на салфетке химические формулы и закатывал глаза кверху, запоминая их. Я удивлялся, как он в подобной сосредоточенности ухитряется попадать вилкой в рот.
      Даже засмотрелся однажды, как он это ловко делает, словно артист. Я бы так не смог.
      Пользуясь тем, что нас за столом было только двое, я спросил:
      - Послушай, Раус, зачем ты выбрал химию? Есть же другие, не менее интересные науки?
      Он отвлекся от салфетки и снисходительно посмотрел на меня.
      - Во-первых, нравится, - загнул он палец. - Во-вторых, область, которой я занимаюсь, по моим подсчетам, может дать коэффициент не ниже "семидесяти двух".
      - Так это же липа, - рассмеялся я. - Будешь жить в монастыре и делать вид, что что-то из себя представляешь?
      - Я буду в монастыре, - обиделся он, - а вот где будешь ты?..
      Да, на самом деле, где буду?.. Я поражался собственной легкомысленности. Вместо того чтобы всерьез задуматься о будущем, попытаться использовать шанс, мне предоставленный, я печалюсь, полюбил совершенно бесполезное занятие, пытаюсь понять что-то смутное, может быть, и не столь важное, что брезжит на краю сознания и изо дня в день все больше не дает покоя.
      Между тем план побега отчетливее возникал в голове... Сначала дело казалось невероятным, - я обошел стену, которой огорожена территория Центра, и не обнаружил ни единой щели. Чуткие датчики реагировали на мое появление - едва касался стены, как на ней загоралась предупреждающая надпись: "Стой!" Позже я кое-что придумал. Идея, посетившая меня, была проста и неожиданна. Я чуть было не подпрыгнул на месте: как не допер до этого раньше! Оставалось как следует подготовиться, предусмотреть некоторые частности, и можно рискнуть.
      Провел несколько осторожных экспериментов, они увенчались успехом.
      Как-то я спросил психолога, на какой коэффициент могу рассчитывать и почему, несмотря на то что коэффициент будет, мне и моим товарищам жизнь предстоит провести в затворничестве.
      Он принялся объяснять, что комиссия имеет право присуждать коэффициенты от "одного" до "ста", но коэффициенты эти искусственны - этим и объясняется, что те, кто получил их, должны находиться в изоляции, в собственном мирке. А чтобы община не разрослась, она предназначена к вымиранию, поскольку членам ее запрещено заводить семьи.
      - Какой же коэффициент у вас? - спросил я.
      - Девяносто шесть, - ответил психолог довольно буднично.
      Тут я изобразил на своем лице восхищение, сказал, что никто из нашей школы не получил столь высокого балла.
      Лесть воодушевила психолога, он снисходительно улыбнулся и заметил, что в своей школе тоже был единственным выпускником, получившим столь высокий балл. Он светился от счастья, что я позавидовал ему, даже на время забыл свои идиотские вопросы.
      После нашего разговора он стал выделять меня из остальных, улыбался при встрече и иногда, словно старший товарищ, похлопывал по плечу.
      Я стал приглядываться к окружающим, ко всем, кого мог встретить на небольшой территории Центра, и заметил, что по их отношению друг к другу нетрудно определить, у кого коэффициент больше. Хотели они или нет, разница баллов давала себя знать тут же, она отражалась на их поведении, на лицах, на манере смотреть на собеседника. Обращение к младшим по коэффициенту было нарочито вежливым, отношение к старшим отличалось почтительностью, почти заискиванием. Если разница в баллах была большая, то старший просто не замечал младшего.
      В своем городе я встречал такое, но тогда подобные отношения казались естественными. Наш дом заселен коэффициентами от "тридцати" до "сорока", соседний - от "пятидесяти" до "пятидесяти пяти". Несмотря на то что дома рядом, отношение между жильцами, с одной стороны, снисходительное, с другой - выжидательно улыбчивое.
      Я грелся у камина, размышляя... Обдумывая побег, я не мог решить одну проблему - вернее, решил, но осмелиться осуществить задуманное не мог. Чтобы жить среди людей, нужны деньги, у меня их не было. Можно было бы, конечно, добраться до дома и попросить денег у родителей, но то немногое, что они дадут, ничего не изменит, вдобавок меня у них-то и станут ждать.
      Необходимо добыть много денег, и сразу. Это можно сделать одним способом - ограбить кассу... Когда эта мысль впервые пришла в голову, я покрылся холодным потом. Мыслимо ли - покуситься на чужое! Предположение подобного чудовищно! Я читал в старых книгах, что когда-то люди могли воровать и грабить, - их наказывали: вешали, сажали в тюрьмы. Когда-то было много тюрем. С тех отвратительных пор утекло немало времени. С появлением машины, определявшей судьбу, отводившей каждому человеку его долю, поползновения на чужое добро быстро исчезли. Да и какой в них был смысл?
      Каждый сразу же получал свое - желания переделывать, отнимать у других ни у кого не возникало. Считалось, что на свете царит абсолютная справедливость. Должно быть, так оно для остальных и было, но только не для меня.
      Разве справедливо, что сначала меня лишили всех прав, которыми может пользоваться человек в цивилизации, потом взяли подопытным кроликом, а затем, когда отпадет во мне надобность, отправят в веселящую газовую камеру, где я тихо, навечно засну со счастливой улыбкой на устах. Я хочу жить, жить не как-нибудь, не в клетке, - свободным. Я чувствую в себе столько жизни, что, наверное, ее хватит на десятерых.
      И все-таки не легко было решиться на кражу и на побег. Если бы к исходу полугодия нас не собрались переводить куда-то, в более удобное место для прохождения испытаний - я подслушал новость через окно административного помещения, я так низко пал, что стал уже и подслушивать, - то неизвестно, как скоро я смог осуществить свой план.
      Бежать нужно было следующим утром, не позже - после обеда за нами прилетал аэролёт, опять мы приковывали к себе всеобщее внимание, тогда предпринять что-либо становилось трудно.
      Вечером, как всегда, я сидел у камина, не отрывая глаз от гибких языков пламени, прокручивая детали предстоящего дела. Неприятный холодок, словно бы я стоял на краю пропасти, забирался внутрь. Я был готов преступить незыблемое, что немного раньше, всего несколько месяцев назад, представить бы не смог - и тем самым ставил себя вне общества!
      В половине двенадцатого разобрал постель и потушил свет в комнате. Из одежды, висевшей в шкафу, сделал на кровати подобие спящей человеческой фигуры. Об этом приеме я прочитал в одной из старинных книг, которые приносил отец.
      Дальше я осторожно выскользнул в пустой коридор и пошел к лестнице, ведущей на первый этаж. Никого не было. Все спали. Я не торопясь приблизился к двери кассы и повернул ручку, - та открылась. Щелкнул выключателем, свет вспыхнул, осветив цель моего визита - большой металлический шкаф, стоявший в углу. Я рассчитывал, что ключ от него хранится где-то в комнате, вот хотя бы в ящике стола. Открывал ящики, не спеша просматривая, что лежит в каждом из них. В третьем, самом верхнем, я и нашел ключ.. Остальное было делом нескольких минут.
      Я смотрел на ровные пачки денег, наполнявшие полки шкафа, и удивлялся, почему, кроме меня, никому не приходила мысль взять их, это же так просто!
      Небольшая сумка, которую прихватил с собой, быстро наполнялась. Я старался брать пачки, чтобы со стороны их убыль была незаметнее. Потом аккуратно закрыл дверцы, а ключ вернул на прежнее место. Выключил свет, приоткрыл дверь и выглянул в коридор - он был пуст.
      Ночь я не спал, снова и снова переживая свое преступление. Постепенно за окнами стало светать, я все лежал с открытыми глазами. Несколько раз решался вернуться в кассу и выложить деньги, в конце концов можно обойтись и без них, но в следующий момент решение слабело, я находил массу отговорок и убеждал себя, что все сделал правильно. Как только убеждался в этом, совесть снова просыпалась, сумка на стуле жгла и я осознавал, что поступком своим окончательно перешел невидимую грань, отделявшую меня от человечества. Покушение на общественное добро немыслимо! Даже мысль об этом казалась кощунственной - и вот я, я, не кто-нибудь другой, совершил это!
      Мелодичный звон будильника застал меня не поборовшим сомнения, по-прежнему колеблющимся. Но настало время говорить "б". Пути назад не было!
      Я торопясь оделся и посмотрел в окно. У дальнего крыла здания стояла машина, каждое утро вывозившая баки с мусором. Маленький сгорбленный человечек, с дистанционным пультом управления в руках, спускал с машины пустые баки - моё время настало.
      Было десять минут в запасе, я не спеша оделся, посмотрел на себя в зеркало. Лицо было бледно, с мешками под глазами, я не узнал его. Попытался отличить в нем следы порока, овладевшего мной, но не смог, лицо мое было лицом усталого молодого человека - ничем не примечательное.
      В коридоре навстречу попался обожающий меня психолог.
      Он быстро шёл, с папкой под мышкой.
      - Как дела? - весело спросил он. - Куда в такую рань? Он был сама приветливость и любезность, а между тем знал, что сегодня видит меня и моих товарищей, своих подопытных, в последний раз. Ведь нас после обеда увозят.
      - Почему вы не спите? - ответил я вопросом на вопрос.
      - Дела, мой мальчик, дела, - весело пропел он и поспешил дальше. У него были причины быть довольным, еще один этап его исследований приближался к концу.
      Я тоже заторопился в сторону.
      Сгорбленный человечек сгрузил уже пустые баки и поднимал на машину полные. Когда я неторопливо подошел к нему, осталось всего три. Он умело справлялся с ними, должно быть, провел за этой работой не один десяток лет. Баки, послушные командам с пульта, коробочку которого он держал в руках, выкатывались из полуподвала, их подхватывал манипулятор, аккуратно ставя на машину.
      Я постоял, наблюдая за работой, а затем, когда процесс был завершен и он собрался садиться в кабину, надменно и резко сказал:
      - Послушайте же, вас зовут.
      Я специально, забравшись в парк, тренировал повёлительные интонации в голосе.
      Вероятно, они удались, раз человечек замер у кабины, вскинул робкий взгляд синих старческих глаз и послушно спросил:
      - Кто?
      - Там. - показал я на раскрытую дверь полуподвала. - Вы не заметили.
      Он недоверчиво посмотрел, но шагнул в освещённый холодным электричеством коридор.
      Я захлопнул за ним дверь, накинул большой крючок, которым она запиралась, и перевёл дух. Дело было сделано, отступать поздно.
      Водить машины я умел, школьная любознательность не прошла для меня бесследно...
      Расчет строился на том, что охранники, несмотря на бдительность, имеют коэффициент немного больше, чем мусорщик. Следовательно, он со своей машиной для них пустое место, Послушная руке мусоровозка неслышно тронулась и покатилась по дорожке к выходу.
      Перед воротами я притормозил.. Охранник в стеклянной будке несколько минут делал вид, что не замечает замершей на месте машины. Потом вышел, лениво обошел её - вероятно, так предписывала инструкция - и с достоинством нажал кнопку.
      Створки ворот стали раздвигаться. Я терпеливо выжидал, пока ворота не откроются полностью, затем не спеша выехал с территории Центра. Был спокоен, и тени волнения не коснулось меня. Словно бы я нашел ключ ко всем замкам мира и успел привыкнуть к этому. Выехал, свернул влево и двинулся по дороге.
      Все-таки к побегу я подготовился основательно - маршрут стоял перед глазами. В сорока километрах от Центра расположен небольшой городок Ольметвиль, оттуда самолетом можно было долететь до Клевтона, а оттуда до Вамопы, главной столицы планеты. Население городского конгломерата приближалось к ста двадцати миллионам, затеряться среди такой массы людей было не сложно.
      Необходимо только поменять транспорт - во-первых, чтобы сменить тяжело груженную машину на более быстроходную, а во-вторых, мусорщик мог уже поднять тревогу или должен был сделать это с минуты на минуту. По обочинам стояли загородные дома сильных мира сего. У некоторых припаркованы красивые удобные машины, но я уже передумал, - мне нужен аэролёт. Я ни разу не пробовал управлять им, хотя, как это делается, знал. Самоуверенность распирала, мне нравилось преступать закон - должно быть, в этом состоял главный порок, который Целых шесть месяцев выискивали во мне экспериментаторы.
      Я выбрал небольшой спортивный аэролёт небесно-голубого цвета. Он стоял метрах в пятидесяти от дороги и выглядел заманчиво... Без сожалений я расстался с машиной мусорщика и сел в удобное кресло. Как и предполагал, управлять оказалось просто...
      В аэропорту Вамопы мы приземлились в половине первого. Никто не обращал на меня внимания, ни соседи по креслу, ни вежливая стюардесса, ни проверяющие билеты в Клевтоне - в фирменных синих костюмах, с выражением серьезности от выполняемой работы на лице.
      Я отвык от людей, от разговоров, от шума и суеты больших городов. В Центре ученые, роящиеся вокруг, ребята, усиленно пытавшиеся кое-как исправить ошибку судьбы, вызывали раздражение, здесь же я, окунувшись во множество других людей, почувствовал к ним любопытство, словно очень долго пробыл где-нибудь на задворках вселенной.
      У меня не было паспорта. Конечно же не трудно раздобыть его - благо нравственных барьеров для меня отныне не существовало.
      Я позаимствовал его у чудака, чем-то похожего на меня: возрастом, худобой несколько вытянутого лица. Он стоял у информатора, интересуясь, каким транспортом лучше всего добраться до университета.
      - Простите, - сказал я, - ваш паспорт?
      - Зачем? - полюбопытствовал он, доставая его.
      - Служба регистрации движения, - выдал я первую пришедшую на ум фразу. - Подождите здесь пять минут...
      Так он меня и видел.
      Мое имя отныне Джим Мортон, студент технологического института Бирзена, столицы планеты Люп. На матушку Землю я, должно быть, прилетел с экскурсией, поклониться местам, откуда выпорхнули предки и пустились в дальний путь по полным чарующих приключений просторам космоса. Мой балл оказался "сто четыре" - я приятно удивился этому, пряча паспорт в карман. Что и говорить, теперь я полноправный гражданин лучшего из миров. Меня обуяла тщеславная гордость от столь высокого коэффициента.
      Такси, которым воспользовался впервые, за полчаса доставило меня в самый лучший отель города "Карл XI". Молодого провинциала встретили с распростертыми объятиями, содрали кучу денег, но поместили в поистине царский номер. Я не имел представления, что на свете бывают такие квартиры. Если уж совсем откровенно, я даже не запомнил количества комнат. Непременно бы заблудился, вздумай обойти их все. Заказать завтрак, - я изрядно проголодался, - принять душ, а затем устроить подлинное пиршество было делом не столь уж долгим...
      Потом решил отдохнуть, но сон не шел, в голову почему-то лезли тревожные мысли.
      Несмотря на то что я перехитрил всех, казалось, что чего-то недодумал, упустил какую-то мелочь, важную, из тех, которые упускать нельзя.
      Вряд ли научная братия сможет разыскать меня. Ну, кинется в погоню, найдет покинутый грузовик, узнает, что пропал со стоянки аэролёт. Что дальше? Планета большая. Ищи теперь меня, свищи, как ветра в. поле. На этот счет я спокоен...
      Так что же волнует? То, что украл деньги? Вреда мне причинили на гораздо большую сумму. То, что запер мусорщика, похитил аэролёт, позаимствовал чужой паспорт?
      Мусорщику полезны маленькие приключения, его жизнь однообразна, аэролёт вернут владельцу, потерянный паспорт заменят новым. С этой стороны тоже можно быть спокойным. Что же тогда не дает мне покоя?
      В дверь постучали.
      Хотя опасность не могла угрожать, я напрягся. Кому я понадобился?.. Но вошёл всего-навсего коридорный, он учтиво поклонился и подал с серебряного подноса красивый, с рисунком и текстом бланк.
      На твердой белой бумаге было написано: "Уважаемый гость! Как известно, отель "Карл XI", в котором вы остановились, пользуется репутацией одного из лучших отелей Вселенной. Право быть нашим постояльцем имеют граждане, профессиональный коэффициент которых не опускается ниже "ста". Из вашей анкеты, уважаемый Джим Мортон, стало известно, что ваш балл - "сто четыре". Филиал "Клуба - сто четыре"
      проводит свои дружеские встречи по вторникам. Место встреч - бар "Галактика" в восемнадцать часов. Входным пропуском служит настоящее приглашение".
      Сегодня как раз вторник. Меня, как самого настоящего члена, приглашали в клуб, и отказываться я не хотел.
      Меня уже охватила самая настоящая гордость, что я, как личность, уважаем...
      В магазине готового платья я приобрел довольно приличный костюм, так что на собрание филиала "Клуба - ста четырех" пришел во всеоружии молодого, вступающего в жизнь человека, с весьма приличным баллом.
      Бар оказался небольшим, оформленным в виде кусочка астероида, окруженного причудливым звездным небом. Он был уютно обставлен. Всего собралось человек десять, некоторые из них знали друг друга. Председатель филиала, высокий полнеющий мужчина с выхоленным лицом и приятными манерами дипломата, попросил у собравшихся разрешения открыть вечер.
      - Друзья, - сказал он, - мы занимаем в обществе довольно высокое положение. В "Клубе - ста четырех" Вамопы состоит на учете тридцать тысяч сто пятнадцать человек, мы в полной мере можем отнести себя к элите цивилизации... Мы собрались здесь, чтобы еще раз посмотреть друг на друга, ощутить родство душ, которое дает общий коэффициент. Общение необходимо, оно обогащает нас, объединяет, позволяет найти островок отдыха среда шумного мира суеты... Среди нас новый член, наш гость, прилетевший с далекой планеты Люп. Он еще юн, надеюсь, мы окажем ему гостеприимство на старушке Земле, в нашем родном городе, самом древнем городе Заселенных Земель. Его имя Джим Мортон, прошу любить и жаловать. Он захлопал в ладоши, не отрывая от меня гостеприимного взгляда. Пришлось встать и раскланяться. Среди присутствующих было несколько девушек. Пока официанты обносили нас подносами с шампанским, одна из них, стоявшая неподалеку, подошла ко мне.
      - Позвольте представиться, - сказала она. - Я дочь Холмса Синклера, председателя Клуба. Вы давно прилетели? Меня зовут Джин.
      - Сегодня.
      - У нас немного консервативно. Вы, наверное, обратили на это внимание.
      Расскажите что-нибудь о местах, где вы живете.
      - Это не интересно, - промямлил я.
      - Должно быть, в тех местах, откуда вы, полно всякой экзотики? В лесах встречаются кадавры и вампиры, вы не расстаетесь с бластерами?
      Она, конечно, смотрела те же фильмы про дальние миры, что и я, - а в них полным-полно всяких чудовищ.
      - Не совсем так, - ответил я после паузы. - Хотя вы, без сомнений, во многом правы... Я здесь новый человек, ни разу не был на Земле. Не согласились бы вы стать моим гидом?
      - С удовольствием. В меру возможностей... Молодежь в наше время так разобщена...
      Рядом остановился с почтительным поклоном официант. Мы взяли по фужеру с шампанским и продолжили разговор, вооруженные напитком.
      - Последнее время я стала очень серьезной, - сказала Джин. - Знаете, в голову приходят забавные мысли. Я часто бываю в Клубе, он у нас за городом, в дивном месте, в субботу я вас туда отвезу, не возражаете?.. Ведь вы, Джим, не будете возражать?
      - Никогда, - сказал я как можно признательней. Начало новой жизни нравилось мне.
      Вдобавок мое имя и имя девушки были похожи. Можег быть, между нами есть и внутренняя схожесть?
      - В Клубе такие умные люди, - сказала Джин, - на прошлой неделе отмечали открытие в области физики, его сделал наш хороший знакомый, Густав Кейвуд, я вас познакомлю... Я подумала тогда, зачем живут остальные люди, ну те, кто ничего не может? У кого квалификационный балл ниже "ста". Можно как-то оправдать существование девяностых или восьмидесятых, но что делают на Земле пятидесятые или там сороковые? Неужели у них не развивается чувство собственной неполноценности?.. Не могу понять.
      - Не всем же делать открытия в физике, - решил возразить я. - Наверное, остальные создают им условия. Кто-то должен растить хлеб, печь из него булки или разносить шампанское, накрывать на стол, дежурить на станциях, которые дают свет и тепло.
      - Правильно, - обрадованно всплеснула руками Джин, - как я сама не додумалась.
      Но они такие безликие, словно роботы. Посмотрите, - кивнула она в сторону официанта, - на его лице следы вырождения... Все-таки разница между людьми с разной квалификацией бросается в глаза. Сравните официантов и членов Клуба. У вас, например, - простите, что я про присутствующих, читается мысль в глазах, видно, вы умный человек.
      - А если бы вы не знали мой балл, сколько бы дали?
      - Сто четыре, - рассмеялась Джин.
      - Как вы относитесь к тем, у кого "двадцать" или "тридцать"?
      - Не знаю, как на вашей планете, мы их не замечаем. Они - пустое место. Вы совершенно правильно сказали, их дело выполнять необходимую черновую работу. Для этого они созданы. Каждому свое - как когда-то заметили древние.
      - Есть ведь такие, кто получает совсем низкий балл, скажем, "два" или "три".
      Джин рассмеялась, у нее была очаровательная улыбка. Наверное, она об этом знала, потому что смеялась часто.
      - Не могу представить. Ни разу не сталкивалась. По-моему, их место в больнице, это не люди даже.
      - Пришлось как-то слышать, - продолжал я, - что бывают отдельные экземпляры, которые на квалификационных испытаниях вообще не получают балл.
      - Не верю, - изумилась Джин. Глаза ее стали большими и изумленными, как будто, я рассказал полную чудес историю из жизни собственной планеты.
      - Тем не менее это правда. У моего приятеля по университету был в классе парень, он не получил никакого балла.
      - Как забавно... Папа, папа, иди сюда!
      К нам, снисходительно улыбаясь, подошел председатель Клуба. Он наклонил голову, еще раз здороваясь со мной, и вопросительно посмотрел на дочь.
      - Папа, Джим рассказывает интереснейшие вещи. Я буквально отказываюсь верить.
      Представляешь, он утверждает, что существуют молодые люди, вообще не получившие на квалификационных испытаниях никакого балла. Не может быть! Джим утверждает, что такой мальчик учился в классе у его приятеля. Машина не поставила ничего.
      Вот бы взглянуть на него в тот момент, представляю, какое забавное было зрелище.
      Холмс Синклер с любопытством посмотрел на меня.
      - Это правда?
      - Совершеннейшая. Гарри, - это мой приятель, - утверждает, что это был нормальный парень. Более того, по многим предметам он был первым учеником в классе.
      - Что с ним стало потом?
      - Исчез. Гарри говорил, никто ничего не знает, он несколько раз интересовался у родителей, но те не говорят. Или не хотят, или тоже не знают.
      - Я вроде бы слышал о подобных случаях, Джин. Мистер Мортон говорит правду. Это одна из загадок цивилизации. Говорят, каждый год появляются один или два человека, которые не получают квалификационного балла.
      - Что с ними бывает? - заинтересовалась девушка.
      - Трудно сказать. Сведений мало. Этим занимаются там, - сказал Холмс Синклер и ткнул пальцем в потолок. - Если я не нужен больше, отпустите меня к моим обязанностям.
      Он ушел, а Джин произнесла:
      - Надо же, какие чудеса! Я об этом нигде не читала. И было начала думать, что на свете нет ничего удивительного.
      - Так как бы вы отнеслись к такому человеку?
      - Не знаю... - рассмеялась она. - Их нужно сажать в клетки, как в зоопарке, и показывать за деньги, как невероятную диковинку.
      До субботы Джин показывала мне город. Деньги таяли, но я о них не жалел. Мне нравилось изображать любопытного, несколько неотёсанного, но облагороженного высоким баллом провинциала.
      Где мы только не побывали: на выставке космической экзотики, на экспозиции объемных фильмов - последнего новшества, где, подключившись к аппарату, можно было как наяву совершать сказочные подвиги, летать в космолетах, сражаться с армадами коварных инопланетян, - побывали в городке развлечений, от которого весь следующий день кружилась голова, ездили в парк, куда пускали членов Клубов от "ста" и выше. Там в прудах плавали настоящие лебеди, белые и черные, и в одном месте ходили по мелкой воде розовые фламинго. В парке было безлюдно, мы бродили с Джин по аллеям, от одного любопытного места к другому, она брала меня под руку, и я с непонятным чувством, в котором были и нежность и откровенная растерянность, ощущал тепло ее ладони у себя на руке.
      Вечера мы тоже проводили вместе, Джин добросовестно осуществляла обязанности экскурсовода. Сидели в тихих изысканных ресторанчиках, подобных я и представить не мог. Оформленные в стиле "ретро", они казались вдвойне приятными, потому что в свое время я прочитал много книг о тех временах, когда люди предпочитали аэролётам запряженных лошадей и не считали зазорным, вернувшись из космического полета, надевать кирзовые сапоги и пахать землю при помощи сохи.
      Джин переодевалась в вечернее платье, каждый раз новое, мы часто с ней танцевали, она пахла чем-то манящим, от чего кружилась голова, и была нежна со мной.
      Меня не тревожило будущее, казалось, что отныне оно устроится. Что мне стоило сказать, что решил остаться на Земле?! Знаний наверняка хватит, чтобы поступить в университет, - а Джин такая красивая девушка.
      В пятницу мы поцеловались. Это произошло само собой, когда мы спускались из ресторана к стоянке такси. Было поздно, огромная Луна серебрила ступени, Джин поскользнулась, пришлось подхватить ее, мы прижались друг к другу и поцеловались.
      Она попросила проводить ее, и у дверей дома мы поцеловались еще.
      Спать ни капли не хотелось, и я решил посидеть в баре. Я уже знал несколько неплохих заведений и попросил водителя везти меня в "Фиалку", на улицу Разрушенной цитадели... По видео передавали последние известия, и я, отпивая холодный, с мороженым, коктейль, стал их смотреть. Ничего особенного в этот день в цивилизации не произошло. Потом диктор сказал, что сейчас покажут фильм молодого режиссера под названием "Побег".
      Перед глазами стояла Джин, ее блестящие, притягивающие глаза, улыбка, делающая ее лицо живым и неотразимым.
      Внезапно я вернулся на Землю!.. На экране возник Центр и бедный мусорщик, испуганно барабанящий в дверь!
      Кровь прилила к лицу! Что это! Что это значит?!
      Между тем появился покинутый грузовик, примятая под ногами трава вела на площадку, с которой я улетел на аэролёте. Мой путь повторился в точности: и касса аэропорта, где брал билет, и салон самолета, и даже лицо соседа, с которым сидел. Потом я увидел растерянного парня с Люпы и отель "Карла XI", в котором остановился. Камера обплывала номер. Затем возникла уютная обстановка ресторана, оформленного в стиле "ретро", и танцующая пара, издалека напоминающая меня и Джин... Фильм проходил под негромкую музыку. В финале возникло незнакомое лицо с поэтической непричесанной шевелюрой и принялось речитативом читать строки, из которых следовало, что беглец должен вернуться сам, индекс он знает, небесное око следит за каждым его шагом, но важен принцип добровольности, пропавший должен обнаружиться самостоятельно.
      - Какую муть стали показывать по ящику, - проронил сосед по столику, заспанного вида мужчина в помятой рубашке.
      Я подозрительно посмотрел на него. Не мог ничего понять. Хотелось сорваться и бежать, бежать без оглядки неизвестно куда...
      В гостиницу я не вернулся. Ночь бродил по улицам, внимательно следя, не идет ли за мной кто-нибудь. Освещенные яркими фонарями улицы оставались безлюдными. Я нырял в подворотни, бежал до изнеможения по узким переулкам, останавливался, снова оглядывался - меня никто не пытался преследовать.
      На востоке светало, когда я зашел в автомат и позвонил Джин. Кроме нее, у меня никого не было.