На сторону Спудре стал лишь один военный чиновник Зеленский, остальные члены комитета, в том числе два прапорщика, приняли мою сторону с той лишь поправкой, что арестовывать Спудре немедленно нет никакого смысла, а нужно выждать развития событий. Предложение же об установлении контроля на телефонной станции и на телеграфе за всей корреспонденцией - принять. Поручили Орлову организовать получение всех телеграмм с телеграфа и направление их в комитет. Функции временного председателя комитета я самочинно присвоил.
      В телеграммах, идущих из ставки, говорилось, что Временное правительство, состоящее из политических интриганов, не способно вывести страну из того хаоса, в котором она находится, и что только доведение войны до победного конца и созыв Учредительного собрания установят окончательный государственный строй и порядок.
      Поступила телеграмма от комиссара армии: "Генерал Корнилов поднял мятеж, призывает офицерство армии не исполнять приказов Временного правительства. Временное правительство приняло меры к ликвидации мятежа. Вместо Корнилова верховным главнокомандующим назначен министр-председатель и военный министр А.Ф. Керенский. Приказывается установить продолжительное наблюдение за поведением старшего командного состава и за полным выполнением всех тех распоряжений, которые следуют от Временного правительства и нового верховного главнокомандующего Керенского".
      Прибыли мои крестьянские депутаты. Приняли постановление: оказывать всемерную поддержку Временному правительству, приветствовать назначение верховным главнокомандующим министра-председателя Керенского, объявить беспощадную борьбу контрреволюции и требовать от Временного правительства сурового наказания мятежнику Корнилову. Решили немедленно организовать митинги во всех ротах для разъяснения происшедшего и усиления бдительности за поведением командного состава.
      Отправился к Музеусу, чтобы выяснить его отношение к происходящим событиям.
      - Я прежде всего солдат, - заявил мне Музеус. - Если верховный главнокомандующий приказывает отступать, я буду отступать, если прикажет идти в наступление, я пойду в наступление; ежели приказывают выполнять постановления только одной военной власти, я буду только их выполнять. Мы не должны рассуждать над приказами, дающимися нам верховным командованием; был верховным главнокомандующим генерал Корнилов, я исполнял его приказы; теперь назначен Керенский, для меня святы приказы Керенского.
      - Следовательно, вы поддерживать авантюру генерала Корнилова не будете?
      - Я уже вам сказал, что подчиняюсь приказам тех начальников, которые в данное время надо мной находятся.
      * * *
      В течение трех дней проходили беспрерывные митинги, на которых слышались резкие протесты против мятежа, поднятого Корниловым. Авантюра Корнилова показала, солдаты крепко стоят за завоевания революции. Но это же самое выступление показало, насколько ненадежна офицерская публика, даже та, которая прикидывалась ранее демократической и проникла в солдатские организации; во всех комитетах было постановлено - убрать офицеров.
      Считая это постановление совершенно правильным, я поднял вопрос о назначении нового председателя крестьянского комитета, ибо я, как офицер, участвовать в комитете не мог.
      - Мы вас не считаем за офицера, - возразили солдаты. - Вы наш.
      Солдаты категорически потребовали отмены приказа об обязательном приветствии. Во все полки послано предложение не наряжать никаких караулов для охраны помещичьих земель и посевов. Вынесли постановление о немедленной ликвидации полковых судов и об отмене смертной казни. Эти постановления отправлены комиссару армии, причем копии разосланы по соседним дивизиям.
      Подозрительное отношение к штабным у солдат усилилось; каждый приказ по дивизии, прежде чем пустить его в роты, тщательно обсуждался в полковых комитетах, и только после выяснения, что он не содержит ничего контрреволюционного, его принимали к исполнению.
      Теперь со всякими нуждами солдаты идут в свой комитет, как к настоящему защитнику их интересов.
      На государственном совещании
      В Петроград прибыл седьмого сентября. Остановился было в гостинице. Дерут за номер немилосердно. Решил просить сестру Анну, работницу Путиловского завода, приютить меня. Отправился к ней в район Нарвской заставы. Она охотно разрешила воспользоваться ее комнатой, если хозяин не будет препятствовать. Вместе с Анной пошел к квартировладетелю. Он тоже рабочий Путиловского завода, токарь по металлу, зарабатывающий около 250 рублей в месяц.
      Снимаемая сестрой комната небольшая, очень чистая, светлая, ничуть не хуже номера в гостинице за семь с полтиной. Вся квартира свидетельствует о большой опрятности ее обитателей. Состоит из четырех комнат, с газом в кухне, ванной и электричеством.
      Квартирохозяин, хотя и рабочий, но впечатления такого не производит. Скорее это интеллигент, ибо тотчас же по возвращении с работы переодевается в отличный костюм, надевает воротничок, манжеты, галстук. После обеда любит посидеть за газетой, поговорить о политике.
      На вопрос сестры, не будет ли с его стороны возражения, если она уступит на неделю свою комнату мне, он детально расспросил, на каком я фронте, что делаю, каковы мои политические убеждения, не монархист ли я, не большевик ли, какова цель приезда в Петроград и почему хочу остановиться на такой далекой окраине, как Нарвская застава.
      На все эти вопросы я ответил. Тогда квартирохозяин пытался расспросить меня о настроении солдат на фронте, но я почувствовал различные точки зрения, насторожился и уклонился от дальнейшего разговора.
      Пошел в Совет крестьянских депутатов. Встретил Гвоздева, который теперь был председателем солдатской секции, так как Оцуп получил другое назначение.
      - А, Оленин, опять приехал! - встретил меня Гвоздев. - У вас больше не бегут?
      - Солдаты не бегут, зато генералы их бьют здорово.
      - Это вы что, на Корнилова намекаете?
      - Хотя бы.
      - Ну, Корнилов-то здоровую нахлобучку получил. Вы знаете, он арестован и сидит под стражей на станции Быхов.
      - Неужели хорошей тюрьмы для генерала не нашлось? Если бы дело коснулось какого-нибудь революционера, пожалуй, Шлиссельбургскую крепость освободили.
      - Вы правы. Мы уже ставили этот вопрос, Корнилова надо строго изолировать, а не держать под охраной верных ему "батальонов смерти". Вы видели эти батальоны? - спросил Гвоздев.
      - Видел и возмущался их гнусным видом.
      - Что значит череп на повязке?
      - Символический знак. Намекает, что через какое-то время от всех этих "ударников", кроме черепа, ничего не останется, - рассмеялся я.
      - Идея их создания принадлежит Корнилову. Составлены эти батальоны сплошь из маменькиных сынков, буржуазии да зеленых прапорщиков.
      - Ну, что здесь хорошего?
      Гвоздев безнадежно махнул рукой:
      - Гнусь одна. Два месяца кричали о тарнопольском отступлении, теперь две недели кричат о рижском. Так за криком время и идет.
      - Почему вы не реагируете на травлю солдат? Посмотрите, что газеты пишут: солдат такой-то роты не вовремя оправляться ушел, другой дезертировал, рота не выполнила распоряжения, причем совершенно не указывают характер этого распоряжения. Быть может, оно было контрреволюционным? И ни звука о поведении командного состава. Вы, представители фронта, избранные солдатами, солдатская секция крестьянского Совета, что вы делаете?
      - Видите сами - что. Сидим, обложились бумагами. Устраиваем комиссии, заседания, обсуждаем решения в первом чтении, начинаем вторичное. К каждому пункту поправка, к поправке примечание, к примечанию новая поправка. И так без конца. А вожди?.. Авксентьев увлекся своим министерством. Всем крутит Керенский, а Керенским крутят кадеты.
      * * *
      В одном из больших залов лицея я увидел конференцию. На трибуне стоял солдат, вихрастый, белокурый, в распахнутой шинели, и, энергично жестикулируя, произносил речь:
      - Нас предают и предают, товарищи! Счастье рабочего класса и крестьян в собственных руках. Если мы будем рассчитывать на кадетов, ничего не дождемся. Надо твердо и немедленно ставить вопрос о передаче власти в руки Советов. Только власть Советов может обеспечить мир солдатам, землю крестьянам, восьмичасовой рабочий день и контроль над производством рабочим. Забылся Керенский, царя из себя корчит, в Зимний дворец перебрался. Занял комнаты Николая Второго. Понятно, что из дворца-то не очень хочется выезжать. У нас в казармах полное недоверие к Временному правительству.
      Происходило совещание агитаторов-большевиков, солдат петроградского гарнизона.
      Оратору дружно аплодировали.
      Однако, если такие речи произносятся в стенах крестьянского Совета, что же делается в Совете рабочих и солдатских депутатов в Смольном?
      Прихожу в Военное министерство узнать о судьбе крестьянских секций и о моем проекте передвижных библиотек.
      Культурно-просветительным отделом ведает прапорщик Шер, среднего роста, упитанный, с холеными руками, брюнет.
      - О крестьянских секциях вопрос в стадии обработки, - важно роняет он слова. - Библиотечное дело на рассмотрении Совета министров...
      Я поднялся было уйти, но Шер обратился ко мне с вопросом: как солдатские массы реагировали на выступление Корнилова.
      - Возмущены донельзя, - ответил я. - После корниловской авантюры солдаты совсем перестали доверять офицерам. Я лично так расцениваю обстановку: Корнилов своим выступлением в конце концов причинил большую пользу революционному движению. У солдат открылись глаза, и теперь они не допустят провокационных! выходок со стороны генералов и полковников.
      - А какие же могут быть провокационные выходки?
      - Я, например, убежден, товарищ Шер, что тарнопольское отступление отнюдь не является причиной расхлябанности солдат, оно было спровоцировано высшими чинами штабов.
      - Что вы говорите, поручик?! Так ли? - недоверчиво посмотрел на меня Шер.
      - Именно так. Целый ряд полков были предоставлены самим себе, уходили с позиции, не получив никаких распоряжений от штабов дивизий, хотя последние имели для этого все данные. Штаб тридцать пятой дивизии снялся со своего места и бросился бежать в тыл, еще когда на небольшом участке обнаружился успех немцев. Ни штабы дивизий, ни штаб корпуса не использовали находившихся в их распоряжении резервов для того, чтобы ликвидировать прорыв. Здесь, очевидно, была прямая игра: массовыми солдатскими жертвами и оставлением территории вырвать у правительства ряд уступок. Я думаю, рижский прорыв можно объяснить тем же.
      - Странно, - протянул Шер. - Но ведь были же назначены следственные комиссии. Они выезжали на места и констатировали, что прорыв произошел в результате большевистской пропаганды и разложения солдат.
      - Я не знаю, где следственная комиссия работала и что выясняла, но в отношении тарнопольского прорыва в нашей третьей дивизии, которая была под Тарнополем и тоже бежала, никаких следственных комиссий не появлялось.
      - Позвольте, позвольте... у нас же материалы есть.
      - А я утверждаю, что не было их на фронте.
      Нашел заведующего культурным отделом Совета Николаева. В распоряжении культотдела огромные запасы литературы либерального содержания, выходившей в 1905-1906 годах и конфискованной с наступлением реакции. Огромные подвалы лицея забиты сборниками "Знание", сочинениями Горького, популярными брошюрами, сочинениями Серафимовича, Чирикова и других.
      - Нельзя ли мне у вас вагончик книг для третьей дивизии получить? спросил я Николаева.
      - Только за деньги. Нам дают тоже за деньги.
      - Сколько вагон книг стоит?
      - Вагон?.. - Мысленно он стал подсчитывать. - Да так, тысячи две-три.
      - Так это почти даром! Я сейчас же телеграфирую в дивизию, чтобы мне выслали рублей пятьсот, а остальную сумму мы вам пришлем позже.
      - Это можно.
      Прошло несколько дней, пока я возился с отбором литературы в крестьянском Совете.
      В один из вечеров отправился за Нарвскую заставу к брату Николаю.
      - Опять приехал! - обрадовался он мне. - А я думал, что тебя в живых уже нет.
      - Жив, что со мной сделается! Как у вас тут?
      - Да что ж, видно, большевики правы. Генералы гнут одну линию с буржуазией. Учредительное собрание все оттягивают. Самое правильное передать власть в руки Советов. Питерский Совет сейчас на все сто процентов большевистский. Вот послушаем, что демократическое совещание скажет, хотя на него больших надежд не возлагаем, а потом будем требовать передачи власти Советам солдатских и рабочих депутатов. Жалко, что Ленин вынужден скрываться, он дело лучше бы поставил. "Правду" несколько раз громили. Выйдет два номера, а назавтра, смотришь, газета конфискована, типография разгромлена. Начинают печатать в других типографиях под другим названием. Рабочие нарасхват "Правду" берут.
      * * *
      14 сентября собралось демократическое совещание. С помощью Гвоздева достал гостевой билет на самый верхний ярус Александрийского театра.
      Часа за два до открытия перед входом образовалась огромная очередь делегатов, которых впускали в театр, тщательно проверяя мандаты. По сторонам очереди толпились любопытные.
      Проверка гостевых билетов упрощена, и для входа гостям отведен другой подъезд. В ложе верхнего яруса неожиданно столкнулся с однополчанином Моросановым.
      Моросанов уже недели две как в Питере работает в Главном штабе над выборками из приказов о награждении офицеров 3-й дивизии различными знаками отличия, чинами и орденами.
      - Зачем это надо?
      - Хотят проверить все награды, какие получались офицерами за полгода, а эту проверку можно произвести лишь путем ознакомления с подлинными документами. Кроме того, надо протолкнуть целый ряд представлений о наградах и производствах, какие были сделаны в дивизии и застопорились в Главном штабе из-за революции.
      - Вы как сюда попали? - спросил я Моросанова.
      - Через Главный штаб получил билет.
      Моросанов рассуждал: сейчас идет борьба двух крайних течений монархистов и большевиков, все остальные являются буферами или просто шушерой, не стоящей никакого внимания. И меньшевики и эсеры - политическая размазня.
      - Я так думаю: скоро на сцену активно выступят монархисты или большевики. Монархия себя изжила, феодализм надо ликвидировать окончательно. Следовательно, надо делаться большевиками, которые прямолинейны и точны в своих требованиях. Большевики, кроме того, опираются на научный социализм, а не на народнические поверья, как эсеры. За большевиками будущее.
      Вместо шести вечера демократическое совещание открылось в восемь. Открывал совещание председатель Совета рабочих и солдатских депутатов Чхеидзе. Стоя в центре президиума перед председательским креслом, Чхеидзе медленно начал говорить, настолько медленно, что можно было записывать:
      - Месяц назад в Москве проходило Государственное совещание, созванное правительством. На Государственном совещании, казалось, было установлено единение между различными социальными группами на данный исторический период, но за этот месяц произошло колоссальной важности событие - мятеж генерала Корнилова. Совет рабочих и солдатских депутатов в согласии с другими демократическими организациями решил созвать это демократическое совещание для того, чтобы выяснить положение страны, дать ему оценку, сделать соответствующие выводы и наметить линию дальнейшей работы. Народная мудрость велика, и мы общими усилиями надеемся разрешить вставшие перед революционной демократией колоссальной важности вопросы: вопрос с продовольствием, вопросы армии, вопросы войны и мира и другие.
      После Чхеидзе выступил Керенский. Чрезвычайно подвижный, с нервным подергиванием лица, с заложенной за правый борт пиджака рукой, быстрыми шагами он подбежал к трибуне.
      - Товарищи! - раздался его пронзительный голос. Небольшая пауза. Керенский сделал несколько шагов в сторону, потом, возвратясь к трибуне, повторил:
      - Товарищи! Страна переживает тяжелый исторический период. Мы имеем целый ряд событий огромной политической важности. Мы пережили две недели тому назад позорный мятеж, авантюру Корнилова. А два месяца назад мы были свидетелями не менее гнусного выступления левой части революционеров-демократов, бывших наших товарищей большевиков.
      Делая гримасы, резко жестикулируя, отбегая то взад, то вперед, то в стороны, Керенский проговорил почти два часа - о положении в стране, о напряженности продовольственного кризиса, о состоянии армии, о падении дисциплины, о развале фронта, о рижском отступлении, о позорном тарнопольском бегстве. Много говорил, что именно он, Керенский, ликвидировал "корниловщину", что напрасно обвиняют его в союзе с Корниловым. Свою речь он закончил с большим пафосом:
      - Мы настолько сильны, настолько решительны, что кровью и железом выметем контрреволюцию, откуда бы она ни исходила, от монархистов или от большевиков!
      Выступил представитель фракции большевиков Каменев, встреченный жидкими аплодисментами.
      - Страна идет к гибели, - говорил Каменев, держась чрезвычайно просто и произнося слова спокойным, размеренным тоном. - Руководство страной находится в скверных руках. Ни меньшевики, ни эсеры не ведают, что творят. Ссылаются на большевиков, сами же сеют худший вид контрреволюции. Транспорт разрушен, доставка продовольствия к революционному Питеру почти прекратилась. Рабочие и гарнизон Петрограда находятся в полуголодном состоянии. На фронте развал. Главковерх открыто выступает против революции, поднимает мятеж...
      Его ровная, чрезвычайно содержательная, спокойная речь приковала внимание зала.
      Каменев перечислял:
      - Немедленное омоложение армии, изгнание контрреволюционных генералов, сокращение числа едоков в армии наполовину, усиление внимания к транспорту, упорядочение грузооборота, ликвидация встречных потоков грузов, прекращение безобразий, когда с юга вместо хлеба к Питеру везут воду "Куваку". Организация рабочего контроля над распределением продовольствия. Установление контроля над производством со стороны рабочих. Передача власти полностью Советам рабочих и солдатских депутатов.
      Речь Каменева, в частности его предложения, неоднократно прерывалась шумом, гиканьем и топаньем ног противников.
      - Совершенно очевидно, - сказал в заключение Каменев, - что Временное правительство этого состава не сможет держать руль государственной власти. Власть необходимо передать в руки Советов.
      Румкомкрест
      Под Волчиском дивизии не застал. Пришлось вернуться в Проскуров, где у этапного коменданта выяснил, что 3-я дивизия вышла из состава 11-й армии и переброшена на румынский фронт в район Хотина.
      От Жмеринки до Могилева-Подольского ехал в воинском эшелоне, идущем из Пензы на пополнение частей румынского фронта. В эшелоне преимущественно молодежь в возрасте девятнадцати-двадцати лет, призванная по революционному призыву. Старых солдат совсем нет. Эшелон сопровождают два прапорщика, не бывших еще на фронте и поэтому жадно меня расспрашивающих об условиях боевой жизни и о том, предполагаются ли теперь новые наступления.
      Я был сдержан, не хотелось расстраивать молодых прапорщиков, что фронт куда хуже Пензы с ее запасными полками. Рассказал, что настроение на фронте спокойное. Возможно, будут еще наступления, как только наши войска соберутся с силами и оправятся после поражения под Тарнополем.
      Прапорщики интересовались, часто ли на фронте применяются ядовитые газы. Сказал, что этот вид борьбы на фронте применяется редко; я, участник войны с самых ее первых дней, ни разу не подвергался газовой атаке.
      В свою очередь я поинтересовался, как прошла революция в Пензе.
      - У нас просто было. Услышали о революции, устроили митинг, арестовали губернатора, сместили командира запасного полка. Зато потом хуже. Все время митинги. Запасные не хотят идти на фронт, офицеры отлынивают. Вот и для этого маршевого батальона, с которым мы едем, предположено было командировать совсем других офицеров, но те сумели отвертеться, и вместо них пришлось ехать нам. Мы только в июле прибыли из Казанского училища и должны были по закону четыре месяца пробыть в батальоне, а нас махнули сразу.
      На одной из остановок, не доезжая станций трех до Могилева, для батальона должен был быть приготовлен обед. Комендант станции, не получивший своевременно телеграммы о прибытии эшелона, обед не приготовил. Солдаты, хотя и молодые, устроили страшный скандал.
      - Контрреволюционеры! - кричали они. - Арестовать коменданта!
      И несколько из них, захватив винтовки, бросились на станцию искать коменданта. Тот благоразумно скрылся.
      Часа три стояли, пока был приготовлен и съеден обед. Горнист долго играл сбор. Прошло по меньшей мере часа два, прежде чем солдаты собрались в вагоны.
      На фронт ехало молодое пополнение, несущее с собой разложение. Характерно, что сопровождавшие эшелон прапорщики мало беспокоились недисциплинированностью своих солдат.
      - На фронт ведь едем, куда торопиться!
      Огромное селение Бессарабской губернии Орешаны занято частями 3-й дивизии.
      Нашел Ларкина с повозкой и вещами в районе 11-го полка.
      В соседней хате - Боров, ведущий формирование национальных частей украинской армии.
      Не успел вымыться с дороги, как притащился Боров.
      - Украинская рада окончательно постановила, что третья дивизия должна сделаться украинской, - сказал он.
      - А куда нас, кацапов, денут?
      - Вас переведут в другие полки.
      - Давно ли в резерве?
      - Две недели тут сидим, зачем, почему - неизвестно. До позиции сотня километров. Здесь не только наша дивизия отдыхает, но и весь семнадцатый корпус. "Солдатский вестник" передает: новый начальник штаба главковерха Духонин целую армию держит в резерве, чтобы составить из нее ударную группу для действий на немецком фронте.
      Получил телеграмму из Ясс, что инициативная группа солдат-крестьян созывает на 28 сентября фронтовой съезд крестьянских депутатов. Повестка дня: доклад по текущему моменту, обсуждение аграрного вопроса, обсуждение вопроса о выборах в Учредительное собрание и организация фронтового органа.
      Чтобы своевременно попасть на съезд, пришлось просить начальника штаба дивизии Сундушникова дать мотоцикл.
      Мотоцикл без коляски. Я устроился верхом на багажнике, подвесив стремена, чтобы не было трудно ногам.
      Выехав в семь часов утра, к шести вечера уже подъезжал к Яссам, сделав конец почти в двести километров.
      Километрах в трех от Ясс началась асфальтовая дорога, обсаженная красивыми деревьями. Накрапывал дождь. Дорога делалась скользкой, при въезде в центр города при повороте к штабу фронта масса гуляющей публики. Послышался хохот. Собралась толпа зевак. Фронтовой крестьянский съезд должен происходить в здании бывших кавалерийских казарм. Долго ходил из подъезда в подъезд, с этажа на этаж, пока не наткнулся на спускающихся с чердака двух солдат.
      - Товарищи, - обратился я к ним, - не знаете ли, где заседает крестьянский съезд?
      - Здесь. Если вы на съезд - приходите завтра к десяти. Регистрация там же, наверху.
      - Кто организатор съезда?
      - Кажется, Дементьев, он открывал съезд.
      - Ну, ладно, - решил я, - завтра все выясню.
      В это время к зданию подъехал на мотоцикле шофер Игнатов. - Где мы остановимся? - обратился он ко мне.
      - Не знаю, пойдем искать гостиницу.
      - Я уже спрашивал, здесь все занято офицерами. Нам лучше найти какой-нибудь автомобильный отряд и там остановиться.
      Уже начинало темнеть, а мы еще не встретили ни одного автомобильного отряда. Решили в конце концов обратиться к постовым команды штаба фронта.
      - Авточасти стоят за городом, - сказал постовой. - Поезжайте по шоссе в этом направлении, - вытянул руку солдат. - Километрах в двух отсюда встретите санитарный автомобильный отряд.
      В пригородной слободе действительно натолкнулись на автомобильный отряд, занимавший несколько хат. Въехали на двор. На шум мотоциклетного мотора вышли несколько шоферов.
      - Откуда и кто будете?
      - Свои, братишка, свои! - закричал Игнатов. - Где тут поставить машину можно?
      - В гараж веди.
      Подошли два шофера. Осмотрели нас, странных путешественников, подвели машину к гаражу, пригласили в хату. В хате оказалось человек шесть.
      - С фронта мы, - заявил Игнатов. - На съезд приехали. Очень просим нас с поручиком приютить.
      Шоферы устроили чай, принесли перекусить, оставили место на нарах для спанья. Откуда-то притащили сноп соломы, и через час мы с Игнатовым уже храпели.
      На следующий день встали почти с рассветом. Выпив чаю, я отправился побродить по слободе. Первое, что меня поразило, - русская речь жителей. К моему удивлению, все население слободы сплошь состоит из русских. Это скопцы, высланные десятки лет назад из России. Эти сектанты нашли приют в Румынии, разместились в районе Ясс, и тут выросла большая колония русских.
      Вид сектантов производил отталкивающее впечатление. Мужчины безбородые, безусые, с отекшими, одутловатыми лицами, с маленькими хитрыми глазками.
      - Как же у них потомство получается? - спросил я у шоферов, вернувшись в хату.
      - Они не все оскопляются, процент остается на племя.
      В половине десятого я был уже на съезде. Представился председателю съезда Дементьеву. Дементьев - поручик одного из гвардейских полков 9-й армии, лет двадцати пяти, высокого роста, шатен, с большими темными глазами. Он произвел на меня впечатление психически ненормального человека.
      - Из девятой дивизии? Очень рад познакомиться. Мы вас сегодня не ждали. Я слышал, вы член Всероссийского крестьянского съезда. Я читал вашу статью во фронтовой газете.
      - Да, я состою членом Всероссийского Совета. До сих пор занимался в одиннадцатой армии организацией крестьянских комитетов.
      - Очень приятно. Вы нам поможете своим опытом. Мы решили создать фронтовую организацию, чтобы можно было от фронта провести в Учредительное собрание солдат-крестьян.
      К десяти часам собрались все делегаты - человек семьдесят, среди которых не менее пятнадцати офицеров. В президиуме два солдата и семь офицеров, от прапорщика до поручика включительно. Председательствует Дементьев. Ведет собрание неровно, волнуется, нервничает, часто прерывает ораторов.
      Я взял слово. Повел речь о существующих течениях внутри партии эсеров.
      - Аграрный вопрос на Учредительном собрании явится основным вопросом, и фронт имеет право сказать свое решающее слово. Но мы знаем, что эсер Чернов не смог или не хотел провести земельный закон, закон об изъятии земли от помещиков и немедленной передаче ее в ведение земельных комитетов.
      Последовала реплика со стороны Дементьева:
      - Чернов общепризнанный крестьянский министр. Все требовали и требуют возвращения Чернова на пост министра, и говорить, что он ничего не сделал, вы, Оленин, не имеете никакого права.
      - Чернов вышиблен, - продолжал я, - вместо него посажен Маслов, хотя и одного толка с Черновым, но, очевидно, тоже для того, чтобы сорвать дело передачи земли крестьянам. Совет питерских рабочих, солдатских и крестьянских депутатов не доверяет Керенскому и требует передачи власти Советам. Я думаю, что самое правильное - перейти на точку зрения питерского Совета.
      Солдаты со вниманием выслушали мою речь.
      - Оленин разводит большевистскую агитацию, - заявил Дементьев.
      - Я не большевик!
      - Все кричат, что не большевики, а что значит лозунг "Власть Советам"? Большевистский лозунг. Мы не можем позволить, чтобы на фронте звучали большевистские призывы.
      - А вы не подголосок ли Корнилова? - в свою очередь набросился я.
      Съезд избрал центральный исполнительный комитет Совета крестьянских депутатов румынского фронта. Название чрезвычайно громкое - предложено Дементьевым.
      После закрытия заседания съезда устроили заседание избранного президиума, на котором распределили обязанности. Все члены президиума должны быть освобождены от работы в своих частях. Местом пребывания нашего ЦК должны быть Яссы, при ставке фронта. Председателем выбрали Свешникова, заместителями меня и Дементьева.
      Свешников - подпоручик из 9-й армии, бывший сельский учитель, призванный по мобилизации в армию. Окончил школу прапорщиков в Казани. На фронте находится около года. Занимает должность начальника химической команды стрелкового полка.
      Вернувшись в дивизию, я рассказал своему комитету об избрании меня во фронтовую организацию. Начался ропот:
      - Работали-работали, создавали-создавали - и вдруг все разваливается.
      - Где же разваливается? За меня остается Панков. Парень к работе привык, к тому же работы сейчас не так много, а во фронтовой организации я буду полезнее, буду находиться в гуще предстоящих выборов в Учредительное собрание, буду стараться пропустить настоящих, необходимых нам депутатов.
      Земляницкий, которого я застал за распитием самогона, а пьет он непробудно, только промычал:
      - Приспособился!
      - Земляницкий, как тебе не стыдно! Неужели я из приспосабливающихся?
      - Приспособился. Если бы не был из приспосабливающихся, поставил бы бутылку водки.
      - Черт с тобой, две поставлю!
      - Ну, тогда ты парень хороший.
      Боров, напутствуя меня на новую работу, заявил, что и его, возможно, откомандируют в ближайшее время к штабу фронта, где создается фронтовой комитет по украинизации частей.
      В штабе дивизии Музеус не высказал ни удовольствия, ни неудовольствия. Для него было совершенно безразлично, есть комитет крестьянских депутатов или нет.
      Ларкин проводил меня в Могилев на поезд.
      Ларкина я оставил в полку, пока он не разделается с лошадью, седлом и другими вещами, которые в моей новой работе при фронте стали ненужными.
      * * *
      Ехать от Могилева до Жмеринки, было сравнительно хорошо. Говорю "сравнительно" потому, что в каждом купе находилось не более шести человек и можно было входить в вагон через двери. От Проскурова же до Киева пассажиры лезут через окна, и в купе набивается по пятнадцать-двадцать человек.