Дездемона сама была поражена, что произнесла вслух слова, которые оставили незаживающий шрам в ее душе.
      Маркиз молча притянул ее к себе. Она видела, что он понял, как унизили ее слова мужа. Ведь и его опыт семейной жизни представлял собой сплошное унижение.
      - В нашем обществе брак представляет собой торговую сделку: мужчина обязывается содержать женщину в обмен на доступ к ее телу. Это, по сути дела, унизительно для обеих сторон. Во всяком случае, мне это сознание причиняло большую боль. - Он крепче сжал плечи Дездемоны. - А вам не повезло вдвойне: на вас женились и из похоти, и из корыстных соображений. Вам же не досталось ничего. Это ужасно несправедливо.
      - Как же мы все глупы! - с горечью воскликнула Дездемона. - Неужели все эти романтические слова сводятся к тому, что мужчина выбирает ту женщину, которая больше всех его возбуждает, а женщина соглашается выйти замуж за мужчину, который лучше всех способен ее обеспечить?
      - Да, поначалу дело обстоит именно так. Но это только начало. Люди сложные существа, и ищут в браке удовлетворения многих желаний и потребностей. В хорошем браке наличествуют и теплая привязанность, и дружеское общение, и доверие. Но вдобавок ко всему этому желательно, чтобы супруги ощущали физическое влечение друг к другу.
      Дездемона отвела глаза. На нее опять нашла сковывающая робость, но она не стала высвобождаться из его объятий.
      - Кажется, мы вернулись к исходной позиции, что у меня внешность шлюхи.
      - Ничего подобного. Шлюхи меня никогда не интересовали, ну разве что на час-другой. А вы мне необыкновенно интересны. Мне нравятся благородные цели, которые вы преследуете в своей деятельности, мне нравится ваше отношение к племяннице, с которой вы даже незнакомы. Мне нравится ваша прямота. - Джайлс усмехнулся. - Мне также нравится, что вы так легко краснеете, и мне не составляет труда прочесть ваши мысли.
      Как бы в подтверждение этих слов лицо Дездемоны залила волна краски. Это так ее рассердило, что ей, как обиженному ребенку, захотелось топнуть ногой.
      Джайлс закончил перечисление достоинств Дездемоны словами:
      - Вы мне нравитесь, и я вас уважаю - на этом основаны наши отношения. Но должен признаться, что я восхищен открытием, что вы выглядите как дорогая танцовщица.
      Дездемона засмеялась: ее восхитила эта абсурдная логика, и она перестала стесняться своей непристойно-соблазнительной внешности. Впервые в жизни комплимент мужчины не вызвал у нее опасений, а доставил удовольствие.
      Но когда она подняла глаза, смех замер на ее устах. В глазах маркиза она увидела желание, а также симпатию и доброту. Глубоко взволнованная, она не стала уклоняться от его поцелуя.
      Поначалу это было легкое, не требующее ничего в ответ прикосновение его губ к ее губам - совсем непохожее на те мокрые поцелуи, которые в пору ее юности ей влепляли разгоряченные молодые люди, поймав где-нибудь одну. А муж вообще не склонен был ее целовать, а напрямик шел к удовлетворению собственной похоти.
      Но Джайлс предпочитал неспешное сексуальное знакомство, и легкие прикосновения его губ доставляли ей ощущения, о существовании которых Дездемона даже не подозревала. Поначалу она лишь пассивно принимала его ласки - потом ей захотелось на них ответить. Она обняла его руками за шею и прильнула к нему. Это было так естественно, словно они для этого и были созданы. С Джайлсом она не чувствовала себя вульгарной, нелепо-огромной амазонкой - она чувствовала себя женщиной, которая нашла достойного мужчину.
      Джайлс начал поглаживать ее спину под своим сюртуком, который все еще оставался на ее плечах. Ощущение теплых рук поверх промокшего муслина было невыразимо приятным. Дездемоне не приходило в голову, что Джайлс сдерживается изо всех сил, пока она робко не коснулась его языка своим. Джайлс издал приглушенный горловой звук и с такой силой прижал ее к себе, что она ощутила все напряжение его желания. Ей не понравилось, что она теряет контроль над ситуацией, и она попыталась вырваться.
      Джайлс тут же поднял голову и отступил назад. Все еще неровно дыша, он погладил ее перепуганные рыжие кудри.
      - Извините, я забылся. Я не хотел вас напугать.
      - Вы меня не напугали. Разве что чуть-чуть. - У. Дездемоны тоже бурно вздымалась грудь. - Ну и что же будет дальше, Вулвертон?
      - Вы мне позволите вас навещать? - спросил он с надеждой в голосе. - Будем больше проводить времени вместе, познакомимся поближе. Тогда и решим, подходим ли мы друг другу.
      - Да, на это я согласна. - Не успев произнести эти слова, Дездемона опять испугалась. - Но нам понадобится время. Я же вам сказала, что меня устраивает независимость.
      - А одиночество вас тоже устраивает? - тихо спросил маркиз.
      Дездемона поглядела на свои вконец размокшие туфли и покачала головой.
      - Но давайте договоримся, что будем искренни друг с другом. Если я в конце концов решу, что не могу выйти за вас замуж, я так и скажу. А если вы решите, что не имеете сил жениться на такой мегере - вы тоже так мне и скажете. И забудьте про все эти глупости о нарушении обещания жениться. Говорят, что Веллингтон женился из этих соображений и ничего хорошего из этого не вышло.
      - Совершенно с вами согласен. Мне очень нравится ваш здравый смысл. Для начала зовите меня Джайлсом. - Улыбнувшись, Вулвертон добавил:
      - Дианта всегда называла меня маркизом, и это было логично: она ведь вышла замуж не за человека, а за титул.
      - Дура она была. Хорошо, я вас буду называть Джайлсом. - Она задумчиво посмотрела на него. - Как вы думаете, вы сможете без смеха называть меня Дездемоной?
      - Боюсь, что нет. - Глаза маркиза весело заблестели. - Когда вы вломились ко мне в кабинет в Вулверхемптоне, мне пришло в голову, что, пожалуй, у Отелло были основания задушить Дездемону. И эта мысль возвращалась ко мне еще раза два-три.
      - Вы говорите возмутительную чушь! - Дездемона постаралась напустить на себя суровый вид, но еле удерживалась от смеха. И подумать только, что эта дурочка Дианта считала Джайлса занудой!
      - Верно, - согласился Джайлс. - Тогда почему же вы хихикаете?
      - Я серьезная пожилая вдова, и у меня нет обыкновения хихикать.
      Она спрятала лицо у него на плече, пытаясь заглушить звуки, опровергавшие ее слова.
      Глава 22
      Робин не хвастался, утверждая, что у него в запасе огромное количество смешных историй. Макси так хохотала, что совершенно забыла все свои тревоги. Они вместе поднялись по лестнице. Робин нес подсвечник, а Макси поддерживала подол бархатного халата, чтобы случайно на него не наступить и не упасть.
      Робин зашел в ее комнату, зажег свечу на ночном столике и повернулся, чтобы уйти. Точеные черты его лица резко высвечивались в колыхающемся пламени свечей. В длинном бархатном халате он был похож на явившегося из далекого прошлого средневекового феодала. Макси смотрела на него, сгорая от желания. Ей хотелось развязать кушак, обнажить это красивое тело и потянуть его в постель.
      Не отдавая себе отчет в том, что делает, она положила ладонь на треугольник обнаженной кожи у основания его шеи и почувствовала, как резко участились удары его сердца. Опять оба были во власти неодолимого сексуального влечения.
      - Ну и чей теперь черед проявить благоразумие? - спросила Макси, у которой вдруг пересохло во рту.
      - Наверное, мой, - ответил Робин. Он запустил руку ей в волосы, перебирая пальцами черные блестящие пряди, потом поднял к губам ее руку и поцеловал. Помните, что я за этой дверью. Если вас что-нибудь напугает - зовите, и я тут же приду.
      - Знаю. - Усилием воли подавив желание поцеловать его на ночь, Макси отступила от него и стала заплетать волосы в косу. - Доброй ночи.
      Когда Робин закрыл за собой дверь, она сбросила халат и залезла под одеяло. Постель была мягкой, чистое белье пахло свежестью, но сон не шел. И вовсе не потому, что ее опять стали одолевать мрачные мысли о будущем. Просто постель была чересчур широкой, чересчур холодной и чересчур пустой.
      Макси перекатилась на живот и сердито ударила кулаком по подушке, словно пыталась взбить ее поудобнее. Разумеется, здравый смысл рекомендовал воздерживаться от чрезмерного сближения, но здравый смысл ничуть не согревал ее ночью. Сам факт, что ей так не хватало Робина, подтверждал правильность ее линии поведения. К черту! К черту! К черту!
      Макси крутилась в постели целый час, но сон упорно не шел. Она села и задумалась. Может быть, если открыть соединяющую их комнаты дверь, ей станет легче? Она будет чувствовать себя ближе к Робину.
      Она слезла с высокой кровати и босиком прошла по полу, ежась в своей легкой ночной рубашке. На улице опять шел дождь, и в воздухе стояла пронизывающая сырость, напомнившая ей ноябрьскую погоду в Новой Англии. Она тихонько открыла дверь и прислушалась, надеясь успокоиться, услышав ровное дыхание Робина.
      Однако то, что она услышала, не добавило ей спокойствия. Робин дышал часто, со всхлипываниями - как в ту первую ночь, когда они спали на кучах папоротника-орляка. Ему тогда приснился кошмарный сон, но с тех пор такое не повторялось.
      Потом Макси услышала скрип кровати - Робин перевернулся на другой бок и вдруг он заговорил на каком-то языке с мученической интонацией. Макси нахмурилась и вошла в комнату. Это был какой-то немецкий диалект. Хотя Макси плохо знала немецкий, она поняла слова das Blut и der Morel - "кровь" и "убийство".
      Вдруг Робин хрипло и очень громко - так, что она проснулась бы, если бы спала, - крикнул "Neint Nein!" и ударил воздух рукой, словно пытаясь отразить нападение.
      Перепуганная Макси вскарабкалась к нему на постель и тронула за плечо. Надо прервать страшный сон.
      При ее прикосновении Робин молниеносно откатился на край постели и, прежде чем Макси успела вскрикнуть, схватил ее за плечи и прижал к матрасу. Его голая грудь была покрыта каплями пота. Тяжело дыша, он навалился на нее всем телом, а руку положил поперек ее горла и надавил с такой силой, что Макси начала задыхаться.
      Она с ужасом чувствовала свою полную беспомощность - куда ей сопротивляться этому тренированному телу. Он ее в одну секунду задушит или сломает ей шею.
      Она лежала совершенно неподвижно, потом вдохнула, как могла, и громко сказала;
      - Робин, проснитесь! Это сон!
      Он еще крепче нажал на ее горло, но в следующую секунду ее слова дошли до его сознания, и он неуверенно проговорил:
      - Макси?
      - Да, Робин, это я, - выдавила она. Робин отпрянул от нее и лег на спину. В темноте его кожа призрачно белела.
      - Боже правый! - пробормотал он. - Простите меня. Я вам ничего не сломал?
      Макси с наслаждением сделала глубокий вдох.
      - Непоправимого увечья как будто нет.
      Она села, потянувшись к ночному столику, зажгла свечу и повернулась к Робину.
      К своему ужасу, она увидела, что матрас под ним ходит ходуном - так его трясло. Желая успокоить, она обняла его обеими руками.
      В ответ он сжал ее с таким отчаянием, что у нее хрустнули ребра. Макси прижала его голову к груди, словно это был испуганный ребенок. Она подумала, что, возможно, он во время своих странствий подхватил малярию, и она спросила:
      - Отчего вас так трясет? Лихорадка?
      - Нет, - ответил он голосом, в котором, как он ни сдерживался, прорывалась дрожь. - Это был просто кошмар.
      Макси погладила его по голове.
      - "Просто кошмар"? Такого не бывает. Ирокезы считают, что сны и кошмары идут из глубины человеческой души. Что тревожит вашу душу?
      Последовала такая долгая пауза, что Макси уже отчаялась получить ответ, но потом Робин едва слышно сказал:
      - То же, что и всегда: предательство, кровь, убийство людей, которые при иных обстоятельствах Могли бы стать моими друзьями.
      В голосе Робина слышалось холодное отчаяние. Макси вспомнила фермера, который сердился, когда обнаружил их у себя в сарае. Робин со знанием дела говорил с ним о войне, хотя ни разу не сказал, что служил в армии. Но Макси вдруг вспомнила, что он этого и не отрицал.
      - Вы действительно служили в армии? - спросила она.
      - Нет, солдатом я никогда не был. Ратный труд гораздо чище, - с горьким юмором ответил Робин.
      - Кем же вы тогда были?
      - Я был шпионом. - Робин откинулся на подушку и трясущимися руками вытер пот со лба. - Целых двенадцать лет. Мне было всего двадцать, когда я начал. Я лгал, воровал, иногда выступал в качестве наемного убийцы. И это у меня очень хорошо получалось.
      Его признание потрясло Макси, но не удивило. Оно было неожиданным, но все объясняло.
      - Тогда мне многое становится понятным. А я-то думала, что вы обыкновенный вор или мошенник.
      - Я бы предпочел быть обыкновенным вором. Я принес бы гораздо меньше вреда.
      Перед мысленным взором Робина возникли искаженные лица тех, кого ом знал, и безликие толпы неизвестных ему людей, которые погибли в результате его донесений. Он задрожал еще сильнее. "Как было бы хорошо, - подумал он, - если бы эта дрожь разнесла меня на куски".
      Это был самый тяжелый приступ из всех, что он перенес. Ему было неприятно, что Макси видит его в таком жалком состоянии, но он все равно цеплялся за нее, как за спасательный канат, который, может быть, вытащит его из беснующихся волн душевного шторма.
      Но тут Макси заговорила снова:
      - Вором движет только корысть. Я не верю, что вы стали шпионом из корыстных соображений.
      - Нет, конечно. Шпионством не разбогатеешь. Я согласился этим заняться, потому что считал, что борьба с Наполеоном - правое дело, и что этим я принесу пользу своей стране. Но с течением времени кровь, которой я обагрял руки, ложилась все более тяжким бременем на мою совесть...
      Макси подняла голову, и ее шелковистые волосы коснулись его щеки. От них исходил горьковато-сладкий запах лаванды.
      - Расскажите мне, как это началось. Не изучали же вы шпионское дело в Оксфорде!
      - Вообще-то я учился в Кембридже. - Робин слегка усмехнулся при мысли, что Макси точно определила, какое он получил образование. - Когда я окончил второй курс, в Европе впервые за десять лет заключили перемирие. Я решил съездить на каникулы во Францию. Там я скоро понял, что военные действия вот-вот возобновятся. Случайно я узнал нечто такое, что должно было заинтересовать министерство иностранных дел, и я послал сообщение моему троюродному брату, который там служил. Люсьен немедленно приехал в Париж, чтобы со мной поговорить. Мои сведения оказались очень важными, и он предложил мне остаться во Франции, когда окончится перемирие. Кроме того, что я по природе склонен к авантюризму, моя мать была шотландкой, и это давало мне доступ в шотландскую колонию, которая обосновалась в Париже после поражения восстания в тысяча семьсот сорок пятом году. Они презирали Наполеона и, охотно мне помогали.
      Робин по-мальчишески преклонялся перед троюродным братом, который был старше его, и похвала Люсьена много для него значила. Его редко хвалили. Так что ему не составило труда убедить себя, что предложение Люсьена даст ему возможность делать опасное и полезное для Англии дело.
      - Поначалу это было похоже на игру. Я был слишком молод и беззаботен, чтобы понять, что.., что по кусочкам продаю свою душу. - Робин почувствовал, что на него опять накатывается волна ужаса и ему становится трудно дышать. - К тому времени, когда я понял, что с собой делаю, от моей души уже ничего не осталось.
      - Интересная метафора, - тихо сказала Макси, - но она не соответствует действительности. Может быть, вы и забыли путь к своей душе, но душу нельзя потерять, продать или подарить.
      Робин мрачно усмехнулся.
      - Вы в этом уверены?
      - Убеждена. - Макси взяла его за руку, и ужас немного отступил. - Если бы у вас не было души, вы не испытывали бы таких душевных страданий, такого чувства вины. Насколько мне известно, закоренелые негодяи спокойно спят по ночам.
      - В таком случае я святой, - устало проговорил Робин.
      - Вы как-то сказали, что Мэгги была вашей сообщницей. Тогда я вас не поняла. Она что, тоже занималась шпионажем?
      - Да. Ее отца растерзала толпа французов. Я помог ей спастись. В Англию ей возвращаться не было смысла, и мы стали партнерами. Я много путешествовал по Европе, но дом был там, где была Мэгги. Чаще всего в Париже.
      - Соратники и любовники, - тихо сказала Макси. - Все, очевидно, держалось на ней. Когда она от вас ушла, вы почувствовали, что больше не можете Робин кивнул.
      - Да, пока мы были вместе, я справлялся со своими демонами. После ее ухода они начали меня одолевать. Как вы об этом догадались?
      - Женская интуиция, - сухо отозвалась Макси. - Надо полагать, что вы нанимались дворецким или лакеем для того, чтобы собирать нужные сведения?
      - Совершенно верно. Слуг обычно не замечают. Лакей или конюх знает обо всем, что происходит в доме.
      Макси натянула на них обоих одеяло. Робин этому обрадовался - только сейчас он почувствовал, что страшно озяб. Но тепло шло не столько от одеяла, сколько от Макси. И не только тепло, а нежность и здравомыслие. Прикосновение ее мягкой груди, едва прикрытой тонкой рубашкой, ласковое поглаживание ее рук - все действовало на него успокаивающе.
      - До меня только сейчас дошло, что большинство невероятных историй, которые вы мне рассказывали, вовсе не были выдумками. Вы действительно сидели в тюрьме в Константинополе и спаслись оттуда вместе с китайским моряком?
      - Святая истина, - с еле заметной улыбкой ответил Робин. - Ли Кван научил меня замечательным приемам рукопашного боя, которые неоднократно спасали мне жизнь. Совместными усилиями мы сумели сбежать из этого проклятого места.
      - А то, что вы рассказывали про отступление Наполеона из Москвы?
      Робин словно подавился и опять стал трястись, как будто на него дохнул морозный зимний ветер. Макси крепче обняла его.
      - Я могу понять, почему эти воспоминания причиняют вам такую боль. Но ведь ваш труд наверняка помог Англии, может быть, даже способствовал спасению многих жизней - хотя бы тем, что привел войну к быстрейшему завершению.
      - Может быть, но в общем-то ничего особенного я не совершил. Пиком моей сомнительной карьеры было открытие, что Наполеон собирается напасть на Россию. А сделал я это нехитрое умозаключение на основании того, что обнаружил у него в библиотеке множество книг по географии России.
      Макси беззвучно присвистнула.
      - Умозаключение это, может быть, и нехитрое, но как вы попали в библиотеку императора?
      - Лучше вам этого не знать.
      Макси пригладила его влажные от пота волосы. В уголках его глаз собрались морщины. Впервые Робин не выглядел моложе своих лет - даже старше.
      - Но ведь шла война, - с состраданием сказала Макси. - Конечно, ужасно, когда надо убивать, чтобы проникнуть в библиотеку, но, по сути дела, это не так сильно отличается от того, чтобы застрелить врага на поле боя.
      - Здесь пришлось не убивать, а обольщать, - сказал Робин с отвращением к самому себе. - Я обольстил камеристку - некрасивую застенчивую девушку. Ее звали Жанна. Эта славная девушка была мне очень благодарна за внимание. Я притворился лояльным французским солдатом, который залечивает раны и которому ужасно хочется увидеть комнату, в которой работает его возлюбленный император. Мне не стоило большого труда уговорить Жанну показать мне библиотеку. - Пальцы Робина судорожно сжались вокруг руки Макси. - Мне было отвратительно использовать женщин, извращать самое прекрасное, что должно быть в отношениях между мужчиной и женщиной. Но все равно мне приходилось это делать. Приходилось - будь все проклято! От этого никуда не денешься.
      - Некоторые мужчины совращают женщин просто для развлечения. У вас, по крайней мере, в этом была насущная необходимость, - тихо сказала Макси. - А Жанна узнала, что вы ее использовали для своих целей?
      - Нет. Я сказал ей, что мой полк посылают в Австрию, и расстался с ней самым нежным образом. Она.., она плакала и говорила, что будет молиться за меня. Я до сих пор вижу ее лицо... - Голос Робина сорвался.
      Макси было жаль славную некрасивую Жанну и еще больше жаль Робина, которому пришлось нарушить свой кодекс чести. Но все же в этой истории было и хорошее.
      - Пусть Жанна плакала, расставаясь с вами, но я уверена, что она обрела веру в свою женскую привлекательность, раз ею заинтересовался такой мужчина, как вы.
      Робин хотел что-то сказать, но она положила палец ему на губы.
      - Не надо мне говорить, что вы совершили предательство, я с этим не спорю. Но вы дали ей и счастье и позволили сохранить чувство самоуважения, а ведь это вы не были обязаны делать.
      - Допустим, что я не проявлял бессмысленной жестокости, однако это не оправдывает моих проступков.. Макси попыталась поставить себя на его место.
      - Шпиону, наверное, лучше не иметь моральных устоев. Человеку порядочному заниматься шпионажем, очевидно, невыносимо. Как вам удалось выдержать столько лет?
      - - Я старался отстраниться от своих самых страшных дел, притворялся, что их совершил кто-то другой. Долгое время мне удавалось не думать о них. Но когда кончилась война и мне больше не надо было рисковать жизнью, эта ограда стала рушиться.
      - Отсюда и кошмары?
      - Да.
      Макси нежно гладила его по спине, вспоминая тот вечер, когда она пыталась научить его слушать ветер. Она опять ощущала, что в его характере сплетены в клубок разные нити, но теперь она понимала, что многие из них ссучены из боли. Его дух чересчур хрупок. Может быть, он не потерял душу, но на грани душевной катастрофы. Как странно думать, что под его смехом все время скрывался этот леденящий мрак.
      Макси чувствовала себя обессиленной. Не так-то легко сопереживать страдающему человеку. Пожалуй, не надо больше ни о чем его расспрашивать. К утру Робин восстановит стену, которая до сих пор защищала его от безумия, и станет таким же внешне беспечным, как всегда.
      Мать говорила Макси, что сны надо обсуждать, а кошмары выпускать на волю. Чтобы Робин восстановил свою цельность, нужно осветить мрачные глубины его души целебным светом.
      Макси чувствовала себя беспомощной. Она не может помочь Робину, ему нужен кто-то сильнее и мудрее ее. Но у него есть только она. Пытаясь докопаться до корней его беды, она только причинит лишнюю боль и ему и себе. Но надо попытаться спасти его рассудок, даже если он потом станет ее презирать.
      Макси открыла душу дождю и ветру, которые очистили ночное небо. И когда в нее влилась частица их силы, она открыла глаза и заговорила.
      Глава 23
      - Расскажите мне про все, что вас мучает, Робин. Он судорожно вздохнул.
      - Я и так уже рассказал слишком много.
      - Вы боитесь, что правда меня раздавит? Но я ведь не невинная английская барышня. Я достаточно повидала, чтобы понимать, как порой трудно сделать правильный выбор.
      - Но вы же искренни, как солнечный свет. Как вы можете не презирать меня, зная, что я собой представляю.
      "Потому что я люблю тебя!" Эти слова так ясно прозвучали у Макси в голове, что она чуть не произнесла их вслух, но удержалась. Робину меньше всего сейчас нужны признания в любви, на которую он не может ответить.
      Вместо этого она сказала:
      - У меня слабость к пройдохам, особенно благородным. За то время, что я вас знаю, вы сделали много хорошего и ничего дурного. Вы спасли Джонса Дафида от разъяренного быка. Вы помешали мне убить Симмонса и хорошо сделали - я это поняла, как только немного остыла. - Макси поцеловала Робина в висок и ощутила биение крови в жилке. - Расскажите мне, Робин, за что вы себя казните. Когда поделишься тяжелой ношей, делается легче.
      - Много было всего, - прошептал Робин. - Бесконечная ложь. Мои осведомители попадались и умирали страшной смертью. Одного французского майора я убил сам, потому что он был опытный командир и смог бы бесконечно долго удерживать испанский город против осадивших его англичан.
      - Но ведь ваши осведомители сами знали, на какой риск идут. Что касается убийства, - Макси старательно подбирала слова, - конечно, порядочный человек не может радоваться тому, что совершил такое, но осада - страшная вещь, и она часто заканчивается резней. Ваш поступок это предотвратил, не так ли?
      - Когда защитники города узнали, что их командир мертв, они отступили без боя. Да, это спасло много жизней. Но это не оправдывает убийство честного человека, который выполнял свой долг. Я с ним был знаком и уважал его. Покалеченные пальцы Робина судорожно царапали одеяло. - Я его уважал и все же всадил пулю ему в спину.
      - Ах, Робин, Робин, - болея за него всей душой, сказала Макси. - Теперь я понимаю, почему вы сказали, что ратный труд чище. Для солдат все проще: по другую линию фронта - враги, и их положено убивать.
      Ответственность за поступки солдат лежит на командирах. Ваш же труд был несравненно сложнее. Вам, наверное, часто приходилось выбирать из двух зол. В вашем мире не было белых и черных красок, все было серым. Вы никогда не знали, правильное ли приняли решение. Двенадцать лет такой жизни свели бы с ума кого угодно.
      - Они меня почти свели.
      Вдалеке раздался раскат грома, и по стеклу забарабанил дождь. Макси казалось, будто она пробирается через болото с завязанными глазами и в любую минуту может сделать неверный шаг.
      - Скажите, это убийство... Вы его считаете самым худшим своим проступком?
      Робина опять начало трясти. Он не отвечал.
      - Расскажите мне, Робин, - настаивала Макси. - Может быть, раны в вашей душе будут меньше болеть, если вы со мной поделитесь.
      - Нет!
      Робин попытался вырваться из ее объятий, но Макси крепко прижимала его к себе, не давая опять уйти в себя.
      - Говорите!
      - Это произошло в Пруссии, - с трудом выдавил из себя Робин. - Мне удалось достать копию договора, который имел бы серьезнейшие последствия для Англии.
      Макси постаралась вспомнить: наполеоновские войны - ах, да!
      - Тильзитский мир? Секретный договор между Францией и Россией, имевший целью поставить Англию на колени?
      Робин поднял голову и посмотрел на Макси.
      - Для американки вы неплохо осведомлены об европейских делах.
      - Этот вопрос интересовал отца, и мы вместе читали сообщения из Европы, объяснила она. - Неужели вам удалось узнать содержание секретных статей договора?
      - Да, уже через несколько часов после его подписания. Но узнать это было сравнительно легко. Гораздо труднее было переправить донесение в Англию. Французы скоро поняли, что происходит, и пустились за мной вдогонку. Я много дней ехал верхом по направлению к Копенгагену, используя все известные мне уловки, чтобы запутать следы. Наконец я убедился, что преследователи отстали. Мне надо было отдохнуть: конь едва держался на ногах, да и я сам был не лучше. Я знал в этом районе семью зажиточного фермера. Эти люди ненавидели французов и не раз мне помогали раньше.
      Голос Робина дрогнул.
      - Они обрадовались мне, как родному сыну. Я сказал, что за мной была погоня, но я от нее ушел, и им ничто не грозит. Я был в этом уверен. - На шее Робина лихорадочно билась жилка. - Но я ошибся - катастрофически ошибся.
      - Французы вас выследили? Он кивнул.
      - Я проспал двенадцать часов. На следующее утро господин Вернер разбудил меня и сообщил, что французские солдаты прочесывают окрестности. Я сказал, что немедленно уеду и пошел на конюшню, но моего коня не было на месте. Тогда я хватился Вилли, их младшего сына. Ему было шестнадцать лет, он был примерно одного со мной телосложения и тоже блондин. Он считал меня героем. Увидев, что нет ни коня, ни седла, я испугался за Вилли и побежал через лес к большаку в надежде его перехватить.
      Робин закрыл глаза.
      - Но я опоздал...
      Все существо Макси отозвалось на его боль, но надо было заставить его закончить рассказ.
      - Что же случилось?
      - Вилли решил отвлечь французов. Я стоял на холме и видел, как он нарочно показался отряду французской кавалерии. Он ехал на моем коне, на нем был сюртук того же цвета, что и мой, и голову он оставил непокрытой, чтобы они увидели эти броские - черт бы их побрал! - светлые волосы. Французы пустились за ним. На моем резвом коне Вилли мог бы уйти от погони, но тут навстречу ему вылетел еще отряд французов. Поняв, что оказался в западне, Вилли свернул в лес, но преследователи были слишком близко. Его быстро догнали и даже не дали возможности сдаться - просто изрешетили пулями. Робин был весь в поту.
      - Вилли был умница, и он сумел-таки их перехитрить. Недалеко от того места лес пересекал глубокий овраг, по дну которого текла речка. Он сумел сохранить сознание еще несколько минут, погнал коня к оврагу и заставил его прыгнуть вниз с обрыва. Я слышал его предсмертное ржание.
      Робин спрятал лицо на груди Макси. Ему окончательно отказала выдержка. Макси ни о чем больше не спрашивала, только гладила и шептала утешительные слова на языке своей матери. "Все будет хорошо, все пройдет, ты смелый и благородный воин, и я люблю тебя, несмотря ни на что", - говорила она по-ирокезски то, что не осмеливалась сказать по-английски.
      Смерть этого юноши, очевидно, символизировала для Робина все то честное и благородное, что он обрек на гибель. Тильзитский мир был подписан девять лет тому назад: в то время Робин и сам еще был почти юношей. Приходилось удивляться не тому, что он сейчас находится на грани безумия, а тому, что он так долго продержался и выполнял свои обязанности, хотя душа его изнывала под сокрушительным бременем вины.
      Долгое время в спальне стояла полная тишина - только дождь стучал по стеклам да были слышны дальние раскаты грома. Постепенно боль, навеянная воспоминаниями, утихла, но Робин все еще цеплялся за Макси, словно она была его единственным якорем спасения.
      Наконец он продолжил рассказ сдавленным от муки голосом:
      - Французы хотели вернуть документы, которые я похитил, но вспухшая от дождей река унесла тело. Решив, что вода все уничтожит, они уехали, а я остался и помог Вернерам найти тело Вилли. Его родители не сказали мне ни слова упрека - и это, пожалуй, было тяжелее всего. Они даже извинились за то, что Вилли погубил моего коня, и настояли, чтобы я взял самую лучшую их лошадь.