This book was first published in the United States

by Moody Press with the title of

THREE GO SEARCHING

by

Patricia St. John

Translated by permission.

© The Мoody Bible Institute of Chicago, 1996

© Русское издание. «Библия для всех», 2002

Глава первая

«Как светила в мире»

Пришло время ложиться спать. Мюррей и Давид сидели на большой кровати в ночных пижамах, а отец, как всегда, перед сном читал им. Но сегодняшний вечер казался особенным: это был их последний совместный вечер. Завтра Мюррею предстояло одному сесть в самолет и отправиться в школу-интернат, в Англию, где его ждала бабушка. Давид не знал, радуется ли брат своей предстоящей самостоятельности или нет.

Конечно, накануне отъезда Мюррей храбрился и задавался, а когда ему привезли новую школьную форму, Давид чуть не заплакал от зависти. Но сейчас, поджав под себя ноги и вытянувшись, Мюррей сидел на кровати и молчал. Его худенькое личико раскраснелось, коротко стриженные волосы торчали в разные стороны острыми пучками после недавно принятой ванны. Он плотно сжал руки и грустно смотрел на отца. По всему было видно, что Мюррей прощается с ними.

– Я даю тебе пять минут, чтобы ты выучил этот стих наизусть, – сказал отец, протягивая старшему сыну Библию. – Я хочу, чтобы ты помнил его все время, пока будешь в школе.

Давид тоже хотел получить свою долю внимания, поэтому просунул голову под локоть брата, как шаловливый котенок, и тоже стал учить стих. Фразы были длинные и непонятные, но отец объяснял мальчикам, что они означают. Предстояло выучить 15-й стих из 2-й главы Послания к филиппийцам. «Чтобы вам быть неукоризненными и чистыми, чадами Божиими непорочными среди строптивого и развращенного рода, в котором вы сияете, как светила в мире».

Прошло пять минут, в течение которых мальчики не проронили ни звука. Читая, Мюррей беззвучно шевелил губами, а Давид пыхтел и ерзал. Ему хотелось поскорее закончить и приступить к прощальному ужину. Мама и Джоана давно ждали их; он слышал, как они шептались в соседней комнате. Наконец Мюррей вернул книгу отцу и без запинки повторил стих наизусть – ведь ему было уже десять лет! Давид, как мог, старался поспеть за братом, но ему было только восемь. Девять ему исполнится лишь через пару месяцев…

И вот они уже готовы присоединиться к маме и Джоане, поджидавшим их в гостиной. Все уселись на ковре вокруг низенького столика. Ужин оказался великолепным: соленые орешки, печенье, апельсиновая газировка и хрустящие картофельные палочки – все самые любимые кушанья Мюррея! Помня, что сына не будет с ними на Рождество, родители поставили посередине столика зажженную свечу, погасили свет и четверть часа наслаждались тишиной и покоем, сидя при тихом мерцающем свете. Дети были счастливы как никогда, никому из них не приходило в голову, что папа с мамой, хотя и выглядели довольными, думали с тревогой: «Сегодня последний раз мы вот так дружно сидим все вместе в теплом семейном кругу. Когда в следующий раз с нами будет Мюррей, он уже много будет знать о мире за пределами этой комнаты и его соблазнах… Возможно, он будет чувствовать себя настолько взрослым, что уже не захочет наслаждаться таким скромным семейным праздником…»

Кудрявая головка Джоаны все ниже клонилась ей на грудь, а свеча почти догорела. Всем стало ясно, что праздничный ужин подошел к концу. Дети вымыли липкие от сладостей руки, почистили зубы и отправились в постели. Мама склонилась над Мюрреем, тихо разговаривая с ним, пока Давид, которого она торопливо поцеловала на ночь, подоткнув одеяло, лежал и думал о том, будет ли он сам радоваться или печалиться, когда на следующий год настанет его черед отправляться в школу.

Утром все суетились, боясь не успеть на рейс к половине девятого, ведь предстоял еще длинный путь от города до аэропорта. Отцу пришлось раньше всех попрощаться с Мюрреем – еще во время завтрака: ему, врачу, надо было спешить на работу в больницу. Мама вела машину, а Давид, Джоана и Мюррей, обнявшись, сидели с ней рядом: никто из них в это утро не пожелал ехать на заднем сидении – они хотели чувствовать друг друга как можно ближе. Их щенок по кличке Ералаш выражал готовность поехать с ними, но дети решили, что собака не знает, как вести себя в аэропорту, и потому оставили его дома.

На бетонной площадке аэродрома было очень жарко. Самолет – серебристое чудо с голубыми пропеллерами – в полной готовности ждал своих пассажиров. В любой другой день дети испытывали бы приятное волнение, но сегодня время летело слишком быстро…

Самое ужасное, думал Давид, что Мюррей как будто потерялся в своей новой форме, стал меньше, съежился. В своей обычной одежде, шортах и футболке цвета хаки, он казался крупным, сильным мальчиком с прекрасно развитой мускулатурой. Но сейчас, в новых серых брюках и красно-черном спортивном пальто, купленных специально на вырост, и школьной фуражке, сползавшей ему на глаза, он был похож на нелепую куклу. Давиду даже стало жаль брата. «Интересно, а на кого буду похож я через год?» – с некоторым трепетом подумал он.

Голос из громкоговорителя пригласил пассажиров на посадку. Мюррей, немного бледный, обхватил руками шею матери и приник к ней на одно мгновение. Потом он поцеловал курчавую макушку Джоаны, пожал руку Давиду и пошел прочь, неся в руках чемодан и паспорт и стараясь поспеть за остальными пассажирами. Полы его нового пальто волочились за ним по дорожке. Слезы бежали из глаз мальчика, но он не мог утереть их, потому что руки его были заняты. Удаляясь, Мюррей становился все меньше и меньше, пока совсем не скрылся в чреве серебристой птицы вместе с остальными пассажирами. Ребята разглядели стюардессу, которая ласково заговорила с Мюрреем, а несколькими секундами позже он сам выглянул в один из иллюминаторов самолета и помахал им рукой. Мюррею повезло: ему очень хотелось сидеть у иллюминатора, да к тому же теперь у него в руках оказался платок. Вероятно, ему стало легче. Вскоре пропеллеры начали вращаться, и огромная машина величаво покатилась по взлетной полосе, развернулась, замерла на мгновение, а потом промчалась мимо с оглушительным ревом, оторвалась от земли и растворилась в голубом небе. Давид надеялся, что Мюррей уже не плачет. Наверняка он видит любопытные вещи из своего окошка и, должно быть, на время забыл обо всех них.

Но им, оставшимся на горячем бетоне, стало вдруг одиноко и пусто. Глаза мамы блестели от слез, а у Давида что-то сжалось в груди. Только толстушка Джоана, которая, казалось, никогда не унывала, забавляясь, прыгала на больших весах, на которых пассажиры взвешивают свой багаж. Все вернулись к машине в полном молчании и поехали домой мимо высохших от зноя полей, на которых не было видно ни единого клочка зелени – ничего, кроме растрескавшихся комьев земли. Давид говорил себе: «Подумаешь, реактивный самолет! Да пусть это будет хоть космический корабль! Я не хочу уезжать один, как Мюррей, и целый год потом не видеть маму. Эх! Почему мы должны жить в чужой стране? Почему мы не можем вернуться домой, в Англию, и встретить Рождество вместе с Мюрреем?»

Его удивило, почему никому из них не пришел на ум этот замечательный, простой выход. Казалось бы, чего проще. Давид думал об этом всю дорогу домой, высунув голову из окна автомобиля, радуясь горячему ветру, обжигавшему его загорелые щеки. Он не обратил внимания на то, что мама все время молчала. Джоану это тоже не беспокоило. Она забралась на заднее сиденье и подпрыгивала на нем, напевая какую-то песенку.

Машина свернула в огромные двустворчатые ворота больницы и подъехала к дому. Наконец, хоть где-то прохладно и полутемно! Дети расположились на кухне и перекусили. Когда они допили молоко и доели печенье, Давид, опершись локтями о стол, сказал:

– Мама, понимаешь, я не хочу уезжать от тебя в другую страну. Разве папа не может работать врачом в Англии? Тогда где бы мы не учились, мы могли бы приезжать к тебе на праздники, а ты навещала бы нас по выходным. В Англии было так хорошо, разве ты не помнишь, мама? А главное, мы всегда могли бы быть вместе. Скажи об этом папе, пожалуйста.

Мама долго молчала. Джоана прильнула головой к плечу матери, и та уткнулась подбородком в ее каштановые кудри.

– Мы не можем так поступить, Давид, – наконец произнесла мама. – Видишь ли, мы посланы сюда, как солдаты посылаются своим государем туда, куда ему угодно. Проповедник – это тот, кто слушает и исполняет приказы своего государя, куда бы тот ни отправил его.

– Зачем отправил? – недоуменно спросил Давид.

– Затем, чтобы рассказывать людям, которые еще не знают Бога, что Бог любит их и что Иисус умер, чтобы спасти их. Иисус умер за всех людей, и за тех, кто живет в этой стране. Но многие из них об этом пока не знают. Мы должны рассказать им все это и показать путь к спасению, в том числе и на собственном примере.

– А разве нельзя заниматься этим в Англии? – взмолился Давид. – О мама, пожалуйста, попроси Бога послать тебя в Англию. Мне не нравится жить так далеко от дома.

– Но в Англии и без того много церквей и христиан, – ответила мама, – и каждый, кто хочет узнать о Боге, может купить Библию и прочитать ее. Если бы все верующие остались в Англии, это было бы несправедливо. Как если бы много-много свечей горели только в одной комнате большого темного дома, а все остальные помещения были бы погружены в непроглядный мрак. Чем темнее место, тем больше необходимо света, и хотя мы с папой ни за что не хотим расставаться с вами, мы рады тому, что Бог послал нас в такое темное место. Здесь сотни городов и деревень, жители которых не умеют читать и никогда не слышали о Спасителе Иисусе. Вот почему папа и медсестры в больнице так много работают. Если бы не было больницы, местные жители не приходили бы к ним и никогда бы не услышали о Боге.

– Много-много свечек! – с восторгом повторил Давид. – Это как в стихе, который Мюррей учил вчера вечером. Ты знаешь этот стих, мама, – о непослушном и «развращенном» народе и о светилах? Вчера папа рассказывал об этом нам с Мюрреем. Интересно, а дети могут быть проповедниками?

– Конечно, – ответила мама. – Самое главное для проповедника – показывать окружающим, каким должен быть настоящий христианин: вот кому следует быть похожим на светила и свечи. Помни об этом, когда будешь играть с другими детьми. Покажи им, что христианин остается добрым, когда все вокруг дерутся и кричат, правдивым, когда другие обманывают, что он может держать себя в руках, когда все остальные теряют терпение. Скоро твои друзья захотят узнать, почему так происходит, и, может быть, у тебя появится возможность объяснить это им. Но перво-наперво подай им пример своим поведением. Свет должны видеть все, свету во тьме не укрыться.

Из коридора донеся какой-то шум, и веселое загорелое личико с карими глазами и черными курчавыми волосами просунулось в дверь. Это был Ваффи, соседский мальчик. Давид взглянул на него с каким-то новым интересом. До сего времени он играл с соседскими детьми только в компании с Мюрреем. Мюррей был заводилой, и Давид всегда починялся ему, как и вся ватага ребятишек. Теперь Давид чувствовал, что ему надо становиться самостоятельным и самому выбирать себе друзей, хотя у него и была Джоана, но она еще слишком маленькая для мальчишеских игр. Конечно, им уже не найти такого вожака, каким считался Мюррей, но, возможно, он и Ваффи смогут подружиться. Ваффи был примерно одного возраста с Давидом и славился своей сообразительностью и жаждой приключений. Иногда он произносил странные слова, многие из которых Давид не мог понять, потому что никогда не слышал брани.

Вопрошающие взоры карих и голубых глаз встретились. Давид повернулся к матери.

– Можно мне поиграть с Ваффи? – спросил он. – Ты разрешишь нам пойти на берег?

Мама взглянула на усыпанную галькой кайму суши, обрамляющую небольшую бухту, а над ней поросший дерном крутой склон.

– Хорошо, – сказал она, – играйте вон там, чтобы я вас видела. За четверть часа до обеда я позову вас – позвоню в колокольчик. Можете взять с собой Ералаша.

Было приятно спускаться по крутой тропинке, ведущей к бухте. В своих сандалиях Давид ничуть не уступал в скорости проворному босоногому Ваффи. Ералаш заливался лаем. Щенок тоже чувствовал, что в семье его хозяев произошло какое-то из ряда вон выходящее событие, потому что его надолго оставили дома одного. И уж если на то пошло, по-собачьи говоря, всё это пахло грустью. И кстати, куда подевался Мюррей? Без него как-то непривычно. Зато вот так носиться стремглав по берегу – привычно и весело. Ералаш подпрыгнул как следует и поймал на лету бабочку.

Этот недалекий от дома пляж оказался чудным местом. Вода в море теплая, а у берега – неглубокая, ленивые волны неспешно накатываются на горячие камни. На этой пустынной полоске суши редко можно было встретить людей, за исключением рыбаков, потому что настоящий пляж, равномерно покрытый песком, с сотнями людей и шезлонгов, находился за мысом. Но мальчики, которых не пугала крутизна утеса, предпочитали именно этот пляж, ведь в его теплых прибрежных водах лежали груды больших валунов, а берег манил множеством затонов и пещер, неизвестных никому, кроме юных первооткрывателей. Папа Давида иногда, в свободное время ходил на этот пляж вместе с сыновьями, и Мюррей с Давидом плавали, надев водонепроницаемые очки, вылавливали устриц, живущих на подводных камнях. Устрицы, если их сварить в соленой воде, выковыряв булавкой из панциря, затем полить уксусом и съесть с хлебом и маслом, – восхитительное лакомство.

– Давай подойдем к краю вон той скалы, – предложил Ваффи, – и выберемся на ее противоположную сторону. Теперь час отлива, и мы сможем постоять в теплой воде даже далеко от берега.

Давид сбросил с себя сандалии и оставил Ералаша сторожить их, потому что щенок не очень любил лазать по скалам и бороться с морем. Когда волна набрасывалась на него, то ничего не оставалось делать, как убегать, лаять в таком случае – бесполезно. Зато Давид и Ваффи обожали сражаться с волнами и, цепляясь руками и ногами, карабкались по уступам, которые облепляли морские водоросли, а вода пенилась вокруг. Стоял безветренный день, и ни единой души не виделось между двух мысов, уходящих далеко в море.

Давид любил свои вылазки на эту скалу. На другом ее конце находилась расселина, в которую можно было заплывать во время прилива и греться на солнышке во время отлива. Правда, дно залива дальше от берега было усеяно острыми камнями, и Давид никогда не видел в этом месте рыбаков. Конечно, мальчик считал, что это его собственный залив – ведь это он, Давид, и никто другой, нашел его. Он показал свою находку только Мюррею и Ваффи, думая, что сделал им подарок. Иногда нога Давида соскальзывала с мокрой поверхности скалы, и тогда он падал в воду, но это его ничуть не пугало, потому что плавал Давид, как рыба.

Давид уже подобрался к тому месту, где скала образовывала расселину, и взглянул на залив. И в тот же миг негромко вскрикнул от удивления. К скале было прибито железное кольцо, а внизу, между валунами, стояла небольшая лодка, прикованная к кольцу цепью.

Глава вторая

Лодка, плывущая во тьме

– Пираты! – воскликнул Давид.

– Контрабандисты! – прошептал Ваффи, который лучше Давида разбирался в подобных вещах.

Мальчики замолчали, продолжая разглядывать таинственную лодку. Давиду явно не хватало Мюррея. Брат вряд ли знал больше об этой лодке, но он непременно придумал бы, как им поступить, чтобы в полной мере и без особого риска насладиться тайной и опасностью, связанными с подобным приключением. Но Ваффи не отличался воображением, а Давиду стало страшновато. Он бросил взгляд туда, где стоял их дом, в надежде, что мама видит их из окна.

– Наверное, уже время обеда, – тихо сказал Давид. – Нам пора возвращаться домой. Бьюсь об заклад, это обыкновенная рыбацкая лодка.

Ваффи покачал своей коротко стриженной головой.

– Контрабанда! – произнес он с выражением. – Здесь всегда промышляли контрабандисты. Мой отец водит грузовик, и полиция часто останавливает его на больших дорогах для проверки. Вчера задержали водителя, который вез сено. Полицейские разгребли сено и нашли спрятанное под ним оружие, которое должно было быть переправлено через границу. Давай следить за этой лодкой, только, смотри, никому не проговорись о ней.

Мальчики вернулись на берег на корточках, как крабы, перебравшись через вершину скалы, и упали на песок, чтобы перевести дух. Жаркое сентябрьское солнце припекало их своими лучами, но морской бриз приятно освежал разгоряченные тела. Вокруг было много интересного. Справа от них волнорез уходил далеко в море, и огромный американский военный корабль стоял на якоре в гавани. Еще дальше, у самого горизонта, на фоне голубого неба ясно виднелись очертания маяка. Мальчики зарылись в песок и стали бросать в море плоские окатыши, которые, подпрыгивая, падали в воду, как вдруг с вершины утеса до них донесся звон колокольчика.

– Не стоит торопиться, – лениво проговорил Ваффи.

– Можешь оставаться, а я пойду домой прямо сейчас, – ответил Давид, зашнуровывая сандалии. Он почувствовал радость, сам не зная почему, просто взбираясь по крутому склону утеса. Он хотел сразу же пройти к дому, перемахнув через ограду, но Ваффи вздумалось обойти ограду по дороге и заглянуть в магазин. В его кармане было несколько монет, и он намеревался купить жевательную резинку.

По дороге друзья увидели маленькую девочку, дремавшую под тенью ограды. Возле нее стояли две большие корзины с виноградом.

Ваффи замер, пожирая глазами виноград; Давид же разглядывал девочку. Ее сон был беспокойным: она ворочалась и что-то бормотала. Когда девочка в очередной раз повернулась на бок, Давид заметил на ее спине горб и слишком короткие по сравнению с телом ноги. Ералаш обнюхал незнакомку с некоторой подозрительностью и опустил уши.

Ваффи огляделся вокруг, подошел на цыпочках к корзинам, набрал пригоршню ягод и быстро отправил себе в рот. Потом он отломил гроздь и сунул ее прямо под нос Давиду.

– Не надо; это же воровство! – воскликнул Давид, отпрянув. Но Ваффи не заботился о таких пустяках.

– Ты глупый, трусливый мальчишка, – прошептал он с презрением. – Испугался той лодки, а теперь боишься быть пойманным. Если ты такой размазня, иди, играй со своей сестрой в куклы, а я найду себе друзей постарше, которые ничего не боятся. Вчера Карем стащил огромную сладкую дыню прямо с лотка на базаре, вот.

Давид заколебался. Он мечтал быть храбрым и отважным, похожим на Мюррея, но он знал, что брат никогда ничего не крал. Даже страшно представить себе, что другие мальчики откажутся играть с ним, и он останется в одиночестве. Хотя, может быть, совсем не обязательно воровать, чтобы быть храбрым? А сейчас, еще не зная ответа на этот вопрос, может, лучше все-таки взять ягоды? Давид протянул руку.

– Хорошо, – сказал он сердито, чувствуя себя не в своей тарелке, – давай виноград. Я боюсь не больше тебя.

– Эта девчонка не проснется, – заметил Ваффи. – Она больна. Смотри, она мечется и разговаривает во сне! Возьми еще винограда. Вон ту спелую гроздь.

Ребята сидели на корточках, отправляя сочные ягоды в рот одну за другой. Украв раз, Давид уже не испытывал страха. Виноград ужасно вкусный, и его очень много! Смущало другое: кто мог оставить маленькую больную девочку одну под оградой? Она и впрямь выглядела очень нездоровой. Мухи ползали по ее лицу, по глазам и губам… Ответ на это не заставил себя долго ждать. Ералаш вдруг вскочил и принялся неистово лаять, а из-за угла появился чернобородый крестьянин в сопровождении жены, несущей на спине ребенка.

Ваффи их вовремя заметил. Он привык прятаться и убегать, поэтому в ту же секунду пустился наутек, просвистев как ветер мимо бородача, и теперь только гончая могла поспеть за его быстро мелькавшими загорелыми пятками. Но Давид сидел спиной к мужчине и женщине и едва успел понять, что произошло, как шершавая рука схватила его за шею.

– Я сообщу о тебе в полицию, – прохрипел бородач, теребя Давида за волосы и прицеливаясь, чтобы ударить щенка, заливавшегося лаем. Но, увидев испуганные и ясные глаза Давида, смекнул, что мальчик не из местных, и сдержался.

– Ты кто такой? – строго спросил он.

– Я сын врача, – ответил Давид, дрожа с головы до пят. – Простите меня, я съел только несколько ягод.

Искорка интереса мелькнула в темных глазах крестьянина. Все еще крепко держа Давида, он слегка пнул ногой спящую девочку.

– Немедленно вставай! – рявкнул он.

Девочка, уже проснувшись, застонала и попыталась подняться; но голова ее бессильно упала на землю. Лицо женщины выразило сострадание, она опустилась на колени возле лежащей.

– Плохи дела, муж, – сказала она. – Девочка не может подняться, а мы не сумеем нести ее, виноград, нашего ребенка и пустые корзины. Раз уж мы думаем добраться до нашей деревни до заката, надо оставить ее здесь. Больница уже закрылась, там не примут нас. Но если этот мальчик и правда сын врача, пошли его, чтобы он привел сюда своего отца. Пусть позаботятся о несчастной и возьмут ее в больницу. Я знаю, у этих людей добрые сердца.

– Я найду моего отца, – с готовностью заявил Давид, обрадовавшись тому, что бородач уже не пугал его полицией, – и отведу Вас к нему.

– Ладно, – сказал крестьянин, которому не терпелось отправиться домой. – Ты, женщина, останешься здесь стеречь виноград. А ты, мальчик, отведешь меня к своему отцу. Обещаю молчать о том, что ты воровал виноград; но если ты попытаешься надуть меня или сбежать, – будь уверен, я немедленно заявлю в полицию.

Крестьянин взял на руки больную девочку и последовал за Давидом. Ваффи же и след простыл…

Главные ворота больницы оказались закрытыми, но Давид знал другую дорогу. Отца он должен найти во что бы то ни стало.

– Подождите здесь, – сказал он крестьянину, указывая на низкий каменный выступ у ворот. Затем вихрем промчался через сад и проскользнул в служебную дверь больницы. В коридоре все еще оставалось несколько посетителей, ожидавших своей очереди, а значит, отец уже не успеет к обеду вовремя.

– Папа, – позвал Давид, пробираясь мимо всевозможных преград, людей и дверей, – там одна больная девочка ждет тебя.

– Это для меня не новость, – ответил отец, коротко взглянув на Давида. Рубашка и штаны сына были в грязи, а чуб торчал кверху, словно гребешок петуха. Обычно ему не позволялось входить в кабинет отца, но, вероятно, в этот раз было что-то срочное.

– Какая девочка? – спросил отец. – Что с ней случилось?

– Ей плохо, – ответил Давид, – намного хуже, чем всем этим людям; а ее отец отпихнул ее ногой!

– Так, так, – наморщив лоб, сказал отец Давида. – Приведи девочку, я ее осмотрю.

Давид снова побежал к воротам больницы, и спустя несколько минут они вернулись уже втроем. Крестьянину явно хотелось поскорее избавиться от своей ноши.

– Это не моя дочь, – сказал он, протягивая девочку врачу. – Ее родители умерли от тифа в прошлом году, и девочке было бы лучше умереть вместе с ними. Разве в этом мире есть место для горбатой нищей, да еще и без родителей? Никому нет до нее дела, разве моя жена иногда покормит ее, за это девочка ей помогает. Сегодня она пошла с нами на базар, тащила корзину винограда, и по дороге ей стало плохо. Но у меня была еще корзина гранатов, поэтому я оставил девочку лежать возле бамбукового плетня. На обратном пути я купил на базаре мешок зерна и нашел ее вот в таком состоянии… Несподручно нести ее, нашего ребенка, да еще виноград, корзины и мешок с зерном обратно в деревню. Кроме того, повторяю, она не наш ребенок, и в моем доме нет места для больной.

Крестьянин так держал несчастную, что, казалось, собирался уронить ее. Врач поспешно принял девочку на руки и осторожно уложил ее на больничную кушетку. Сейчас больная лежала очень тихо и, по всей видимости, ничего не слышала или ее совершенно не волновало всё, здесь сказанное. Трудно было определить, сколько ей лет. Сгорбленное тело казалось крохотным, но лицо выглядело утомленным, как у взрослого человека. Давид почувствовал ком в горле, когда взглянул на девочку, и, развернувшись, выбежал из кабинета. В руках отца и сестер больная была в безопасности.

Мама уже отправилась на поиски сына, когда увидела его, бегущего по тропинке.

– Где ты был, Давид? – спросила она. Прошло больше получаса, как я позвонила в колокольчик.

– Я не мог прийти вовремя, мама, – оправдывался Давид. – Со мной приключилось вот что: я нашел больную девочку с горбом на спине. Никому нет до нее дела, а один человек ударил ее ногой. Я решил отвести ее к папе. Мама, а нельзя, чтобы она, когда выздоровеет, жила у нас? Ведь у нее никого нет, ни папы, ни мамы.

Мама улыбнулась.

– Я пойду повидаю эту маленькую девочку, – ответила она. – Мне кажется, кто-то о ней уже заботится. А теперь иди, вымой руки и садись обедать. Папа еще не собирается прийти?

– У него сегодня много посетителей, – сообщил Давид и добавил: – А мы с Ваффи нашли спрятанную лодку, она прикована к скале цепью. Как ты думаешь, может быть, это лодка контрабандистов?

– Думаю, это лодка рыбаков, – сказала мама, завязывая тесемки нагрудника Джоаны. – Успокойся и садись за стол, Давид; все остывает. Джоана, я слушаю тебя, только сначала съешь свой суп, а потом расскажешь мне всё, что пожелаешь.

У Джоаны была наготове длинная история о кошке с котятами, жившими в довольно неприятном месте за мусорными баками, куда детям ходить не разрешалось, но которое всё-таки стало для них страшно притягательным местом.

Давид ел молча, слушая лепет сестры. Он тосковал по брату. Они не увидятся год, а это целая вечность. Да еще эта больная девочка, до которой никому нет дела. Но самой большой тяжестью на душе была его тайна о краденном винограде, тайна, о которой он никому не мог рассказать. Может, это случилось не в последний раз, потому что Ваффи нравилось это делать, и он назовет его трусом, если Давид не будет воровать вместе с ним, да еще высмеет его перед другими мальчиками. Давид резким движением отодвинул от себя тарелку.

– Я не хочу есть, – пробурчал он. – Мне кажется, я заболел.

Как только он произнес эти слова, вошел отец.

– Ну, – сказал папа, – как проводили Мюррея? Сейчас он, должно быть, уже летит над Францией.

Джоана болтала свое, а они опять поговорили о Мюррее. Давид прильнул к плечу матери. Никто не удивлялся тому, что ему тоскливо. Мюррей уехал, а потому каждый из них имел право немножко погрустить.

– Кстати, – заговорила мама, – Давид рассказал мне о больной девочке. Как она себя чувствует?

– Еще не ясно, – ответил папа. – Ее отвели в палату, и я собираюсь навестить ее после обеда. Признаки болезни налицо, да к тому же девочка истощена, видно, долгое время о ней никто не заботился. Сможем ли мы ей помочь – не знаю, но самое печальное то, что у нее нет никаких родственников, никого, кто мог бы приютить ее.

Предусмотрительный Ваффи не показывал носа до самого вечера следующего дня, и Давид, испытывая некоторое облегчение от этого, все же немного беспокоился о товарище. Ему не слишком-то нравился Ваффи: он не только крал виноград, но и сбежал, оставив Давида одного наедине с суровым хозяином. А все-таки без него, как и без Мюррея, жизнь казалось скучной. Друзья брата не звали его играть, а Джоана думала только о своих куклах, да о кошке с котятами. В саду Давид построил себе шалаш из бамбуковых прутьев, но одному там было совсем невесело; и когда вечером в ворота просунулась хитрая мордашка Ваффи, Давид уже не помнил о своей обиде и был готов все простить.

– Я не могу остаться с тобой, – признался Ваффи, хотя никто и не предлагал ему остаться. Отец послал меня в магазин, и он меня точно вздует, если я не скоро вернусь. Кстати, сегодня на рассвете я ходил на берег: лодки там уже не было. А ведь никто не мог уплыть на ней вчера днем, потому что я до самого вечера наблюдал за скалой с вершины утеса. Она исчезла ночью, в полной темноте.

– Откуда ты знаешь? – спросил Давид. – Ты что, не спал всю ночь?

– Ха, я просыпался несколько раз и выглядывал в окно, – солгал Ваффи. – Я рассказал своему отцу об этой лодке, и он велел мне быть начеку. Так что, Давид, теперь мы должны следить за ней. Попроси свою маму сходить с нами завтра на гору, нарезать прутья для удочек. Если мы будем торчать на берегу с удочками и притворяться, что ловим рыбу, никто и в жизнь не догадается, что мы выслеживаем бандитов.

Давиду понравился план Ваффи. Это было настоящим приключением, и сердце его смягчилось.

– Здорово, – сказал он. – Я уговорю маму, а ты приходи завтра пораньше.

– Приду, будь спокоен, – обещал Ваффи и юркнул за ворота.

Давид сидел перед входом в свой шалаш. Рядом лежал пес, уткнувшись ему в колени. Давид смотрел на море. Слева от него, там, где берег узкой косой уходил в море, небо было объято пламенем заходящего солнца. Постепенно розовые облака становились фиолетовыми, сгущались сумерки. Одна яркая звезда взошла над мысом. Совсем одна! Чем темнее становилось небо, тем ярче светила звезда. Скоро появятся и другие звезды. «Если бы Ваффи не был таким плохим мальчиком!» – с грустью думал Давид. Ему самому хотелось быть хорошим, но так трудно посметь отличаться от других – сиять, как чада Божьи, как светила в мире. Мальчик поднялся и направился к дому. Выпала роса, и длинные белые цветки табачного дерева, издававшие запах только ночью, уже начали наполнять сумерки своим ароматом.

– Иди домой, Давид, – позвала его мама. – Пора спать. Раздевайся и не забудь вымыть коленки. Они у тебя все черные от грязи.

– Хорошо, – ответил Давид, – а ты почитаешь мне стих, который учил Мюррей, о чадах Божьих и «развращенном» народе? Я его почти совсем не помню.

– Ладно, мы найдем его, когда ты будешь готов ко сну, – ответила мама. – Джоана уже умылась. Поскорее забирайся в кровать, я скоро приду.

– Как это понимать? – спросил Давид маму, когда она уже закончила чтение.

– Я думаю, – ответила мама, – что ты можешь быть хорошим и добрым и поступать справедливо, если будешь чадом Божьим, как Иисус, чтобы никто ни в чем не мог упрекнуть тебя. Даже когда вокруг тебя будут плохие люди – ты будешь сиять, как яркий огонь в темноте.

– Что значит быть чадом Божьим? – поинтересовался Давид.