1938 год

В здании Московского Художественного Академического театра царила необычная суета. Это могло означать одно – на спектакле присутствуют высокие гости. По коридорам, в фойе и даже в служебных помещениях слонялись хмурые типы в зеленых шляпах и неброских габардиновых плащах и всем мешали.

Сегодня в театре давали «Пиквикский клуб». Из зрительного зала доносились раскаты гомерического хохота. Двери актерских уборных открывались и закрывались как заведенные. Актеры спешили на сцену или обратно – поправить грим и немного отдышаться перед следующим выходом. Когда в коридор торопливо вышел человек в белом парике, с большим наклеенным носом, в судейской мантии, видом напоминающий паука, к нему, сверкая плешью, метнулся младший администратор.

– Товарищ Булгаков, вам телефонировала Евгения Соломоновна Ежова, просила срочно перезвонить.

В его голосе одновременно слышались подобострастное уважение, поскольку Булгаков был автором литературной редакции пьесы, и легкое пренебрежение, так как известный писатель по причине бедности вынужден был сам играть в своем спектакле небольшие роли.

Булгаков резко остановился.

– Она сейчас дома или снова в психушке?

– Санаторий имени товарища Воровского не психушка, – обиженно поджал губы плешивый администратор, которому довелось провести там пару недель на предмет лечения от запоя. – К тому же Евгения Соломоновна не лечится, а поправляет расшатанные нервы.

– Хорошо, я перезвоню, только позже. Сейчас не могу, тороплюсь на сцену. Сегодня в ложе присутствует товарищ Сталин.

Плешивый администратор замялся.

– Она очень просила. Сказала, что это крайне важно. Вопрос жизни и смерти.

Булгаков замялся. Младший администратор уловил его неуверенность.

– Собственно, она еще на проводе, я не стал класть трубку.

Булгаков решился.

– Ну, хорошо.

Кабинет младшего администратора находился по соседству. Говорить по телефону в гриме было непросто. Булгаков с трудом пристроил трубку под парик.

– Слушаю.

Собеседница говорила тихим, но взволнованным голосом.

– Михаил, это вы? Мне нужно, чтобы вы приехали ко мне. И чем быстрее, тем лучше.

Булгаков смешался. Он искал повод для отказа и не мог найти.

– Вам что-нибудь привезти? – спросил он, помедлив.

– Да, разумеется, как обычно.

Это означало – привезти люминал. И не только. Писатель нахмурился, насколько позволил громоздкий грим. В последнее время супруга железного сталинского наркома внутренних дел товарища Ежова злоупотребляла не только люминалом, но и морфием.

– Хорошо, – наконец согласился он. – Я приеду сразу после спектакля. Сегодня в театре члены правительства, так что раньше я не смогу. К тому же, после спектакля будет банкет. Но я постараюсь вырваться.

– Постарайтесь, – перебила она его невнятный монолог. – То, что я хочу вам сказать, очень важно. И не только для меня и для вас. От того, что я вам скажу, зависит жизнь и судьба многих людей. Торопитесь, они сделают все, чтобы помешать мне раскрыть их тайну.

Булгаков оторопел.

– Они? Кто такие они? В конце концов, расскажите мне все прямо сейчас, по телефону.

Собеседница колебалась недолго. Потом еле слышно прошептала.

– Нет, не могу. Не по телефону. Это слишком опасно. Просто постарайтесь приехать как можно скорее.

– Хорошо, я постараюсь, – твердо пообещал писатель и положил трубку.

Он очень спешил на сцену, поэтому не обратил внимания на то, какими глазами за ним внимательно следил плешивый администратор.

Наши дни

Дождь усилился, но Андрей не обращал на это никакого внимания. Свет фонарей дрожал в больших темно–глянцевых лужах. Андрей медленно брел вдоль ограды парка. Народу на улице почти не было. В парке же – вообще никого. Высокие чугунные пики ограды не мешали видеть освещенные редкими фонарями мокрые аллеи. За сеткой дождя они казались призрачными дорожками.

Неожиданно в конце одной из них мелькнул силуэт женщины. Андрей заметил ее лишь краем глаза, но тут где-то внутри, в глубинах мозга, его вдруг больно кольнуло подозрение. Фигура женщины, едва различимая, почему-то показалась ему знакомой. Причем не только фигура, но и легкая походка. И это подозрение его испугало.

Секунда замешательства – и женщина исчезла за поворотом аллеи. Он остановился и потер лоб. Несмотря на ледяные брызги дождя, лоб его был горячим. Эта женщина не могла быть его Маргаритой. Бред. Такого просто быть не могло.

Андрей лихорадочно закрутил головой в поисках прохода. Но ограда уходила в обе стороны, насколько хватало глаз. Он растерялся.

И тут услышал, как по дорожке парка неторопливо стучат твердые каблуки. Вдоль ограды, но с внутренней ее стороны, к Андрею приближался человек. Немолодой, элегантный, в темном пальто, под большим зонтом. Длинный клетчатый шарф небрежно переброшен через плечо. Голову незнакомца венчал берет. В недавнем прошлом привычный головной убор советской интеллигенции и школьников. А кто в наши дни носит береты, кроме спецназовцев? Большой крючковатый нос придавал его лицу мефистофельское выражение. Казалось, прогулка под холодным душем доставляет ему немалое удовольствие. Впрочем, Андрею было не до выражения лица незнакомца.

– Скажите, где тут ближайший вход? – спросил он.

Тот нарочито медленно почесал свободной от зонта рукой кончик монументального носа.

– Ближайший? Хм вряд ли я вам такой назову. Калитка вон там, в самом конце парка, возле проспекта. – Он указал туда, где вдали сверкала огнями реклам и торговых точек станция метро. – А ворота в противоположной стороне, за углом. Так что понятие «ближайший» в данном контексте можно употребить лишь весьма приблизительно.

– Вы сейчас не встретили в парке женщину? – перебил его пространные объяснения Андрей. – Там, в конце аллеи.

– Женщину? – Элегантный тип в темном пальто выглядел не на шутку озадаченным. – Увы, должен вас разочаровать. Я тут гуляю довольно давно, но не встретил по дороге ни единой живой души. Вообще никого – ни женщин, ни мужчин.

– Проклятье! – выругался Андрей. – Я же отчетливо видел ее, собственными глазами! Правда, недолго. Она мелькнула и исчезла. Как призрак.

– Призрак? – Человек в пальто усмехнулся. – Ну, вы скажете! Впрочем, может быть, вы видели Маргариту?

– Кого?

Андрея пробил холодный пот.

Собеседник казался немного смущенным.

– Не обращайте внимания, это я неудачно пошутил. Да, чуть не забыл. – Он обвел парковую ограду широким жестом. – Тут в заборе где-то должна быть дырка. Не может не быть. Мы же в России, в конце концов.

С этими словами незнакомец отвесил Андрею легкий поклон, развернулся и буквально растворился во мраке парковых зарослей. Спустя несколько секунд затихло и постукивание твердых каблуков.

Это было слишком. Андрей почувствовал, что ситуация требует немедленного выхода. Он тряхнул головой, словно отгоняя наваждение, и двинулся через трамвайные пути, через дорогу, туда, где к стене многоэтажного дома притулилась пристройка из пластика с заманчивой надписью «Пиво».

Внутри было уютно как в казарме. Душно и накурено. Андрей взял кружку пива и отправился в дальний угол. Народу в пивной было много, но этот угол оказался свободным. Здесь расположилась только пара типичных завсегдатаев, которых остальные посетители почему-то сторонились, предпочитая тесноту.

Андрей протиснулся сквозь группу галдящих молодцов. Те старались выглядеть крутыми и дерзкими, но держались кучкой, подальше от угла. Андрей расположился рядом с парой. Один из них, длинный, уныло нависал носом над своей кружкой. Другой, толстый здоровяк, постоянно скалился и озирался, словно искал, с кем бы подраться. В общем, ничего примечательного, стандартное поведение.

Только оказавшись рядом с ними, Успенский вдруг ощутил исходившую от пары тяжелую энергию зла. Он даже не смог определить, от кого из них конкретно. Ему показалось, что от обоих. Андрей постарался убрать тревожные ощущения, они мешали ему сосредоточиться. Он отвернулся к окну, по которому барабанили капли дождя, и задумался.

Ему казалось, что он давно сумел справиться со своими проблемами. Оказалось, рано радовался. Ночь, улица, фонарь, смутный силуэт. Нет, надо было оказаться полным идиотом, чтобы принять мелькнувшую в свете далекого фонаря женщину за Маргариту.

Но в голове стучала единственная фраза.

«Тел не нашли, тел не нашли не нашли. А вдруг? Вдруг они живы? Бес внутри нашептывал: «Ты астролог или тряпка? Тогда в чем проблема? Составь их гороскопы, что тебе стоит? И узнаешь – живы они или нет».

Он знал, что делать этого нельзя ни в коем случае. Запрет «Первого катрена» недвусмысленно указывал: такая попытка будет пресечена самым жестоким образом.

А, с другой стороны, сколько можно терзаться неведением, когда решение вопроса буквально под рукой? Он легко может положить конец сомнениям. Вот только допьет эту кружку, потом возьмет чего-нибудь покрепче. При необходимости добавит. А потом уже ему все будет по барабану, он прекрасно помнил свои ощущения при запоях. Возьмет да и решит проблему одним ударом. Будь что будет, плевать ему на последствия!

И вдруг он понял, что существует еще одна причина, может быть, главная, по которой он до сих пор не пытался узнать судьбу своих близких. И, наверно, никогда не осмелится узнать. Просто больше всего он боялся и в самом деле убедиться, что они мертвы! И предпочел пусть слабую, пусть призрачную, но надежду.

– Хватит!

Андрей решительно, едва не опрокинув, отодвинул кружку пива. Он двинулся к выходу. Пора было раз и навсегда покончить с этим бредом. Женщина в парке могла быть кем угодно, только не Маргаритой.

– Я сейчас в парке Маргариту видел, – послышалось вдруг за спиной Андрея.

Произнес это кто-то из зловещей пары. Андрей замер, обернулся, затаил дыхание и обратился в одно большое ухо.

– Все-таки объявилась. К чему бы это? – уныло протянул Длинный.

– Известно к чему, к покойнику, – резко оборвал его Здоровяк.

– Ну, стало быть, и наше время пришло, – закончил Длинный. – Допиваем и пошли.

Здоровяк грустно вздохнул, не глядя, вытянул руку с кружкой в сторону гомонящей по соседству компании молодежи и вылил остатки пива тонкой струйкой за шиворот крайнему из парней. Тот взвизгнул и отскочил в сторону. Но драки не получилось. Вся компания с поразительной скоростью вдруг ударилась в бегство. Андрей удивился. Кроме смутной тревоги, в паре не было решительно ничего, что могло бы вызвать страх. Мужики как мужики.

«Если что-то показалось странным, значит, ты просто мало знаешь».

Пока Андрей размышлял, пара направилась к выходу. Успенский выждал несколько секунд и последовал за ними. Но в дверях ему пришлось задержаться, он столкнулся с возвратившимися после позорного бегства малолетними хулиганами. Когда, протолкавшись сквозь их строй, он выбрался наконец на улицу, подозрительной пары нигде не было.

Андрей огляделся. По противоположной стороне улицы, вдоль парка, шел трамвай. Яркий, светлый манящий мирок посреди океана мрака и холода. Андрею вдруг страшно захотелось оказаться внутри, в вагоне, среди людей. Когда трамвай проехал, Андрей увидел тех, кого искал. Они были уже в парке, за оградой. Значит, незнакомец с зонтом оказался прав, где-то поблизости в ограде имелась лазейка.

Андрей присмотрелся повнимательнее. Две тени скользили в свете фонаря по той же аллее, на которой Успенский видел женщину. Двигались они странно. И не просто скользили, а крались!

И тут в самом конце аллеи он снова увидел ее. Женщину, ту самую. Через секунду она опять исчезла, а за ней скрылись и двое злодеев, как Андрей назвал их про себя. Они явно преследовали призрачную женщину, причем с недобрыми намерениями. И теперь для Андрея уже не имело значения – похожа она на его жену или нет. Она была в опасности.

Найти дыру в заборе оказалось делом секунды. Он почти сразу увидел, где толстые прутья ограды были слегка раздвинуты. В образовавшуюся щель мог пролезть не слишком толстый человек. Андрей непроизвольно замер и поморщился, представляя, чем это может обернуться для его светлого плаща. Но не успел он приблизиться к лазейке, как из глубины парка до него донесся приглушенный женский крик.

– Помогите!

Или ему это померещилось?

Успенский решительно взялся за ржавый чугунный переплет, чтобы протиснуться между прутьями решетки внутрь парка. Внезапно его руки обожгло. Ощущение было такое, будто прутья ограды находятся под током высокого напряжения. И тут же он почувствовал, как на его затылок обрушилось что-то тяжелое и тупое.

«Как не вовремя», – успел подумать он, проваливаясь во мрак.

То же место. Осень 1938 года

Санаторий имени Воровского за высоким железным забором выглядел диким и запущенным. Настоящий лес, прекрасный, сосновый. На ограде санатория немного криво висел красный плакат с портретами Ленина и Сталина и надписью: «С праздником 21–й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции!»

По соседству забор украшал информационный щит клуба «Машиностроитель». Поверх ободранной афиши комедии «Волга–Волга» немного кривовато был наклеен призыв: «С 1 декабря смотрите новую кинокартину Сергея Эйзенштейна «Александр Невский».

По раскисшей дороге вдоль ограды санатория осторожно передвигался человек. Одет он был скромно, но тщательно, в темном пальто и шляпе. Под небрежно повязанным клетчатым шарфом виднелся крахмальный воротничок сорочки и галстук–бабочка. Портрет мужчины дополнял монокль в правом глазу. Перепрыгивая большую лужу, он выронил монокль. Тот повис на шнурке и закачался. Мужчина выругался, поймал стеклышко и убрал внутрь под пальто, в верхний карман пиджака.

Можно было только удивляться тому, как владелец монокля ухитрялся сохранять в девственной чистоте черные брюки с безукоризненными стрелками и лакированные туфли, защищенные, впрочем, новенькими резинотрестовскими калошами.

Те, кто иногда посещал МХАТ, могли видеть этого человека в роли судьи, похожего на паука, в постановке «Пиквикского клуба». Это был писатель и драматург Михаил Булгаков. Он прошел мимо ворот санатория, потом еще немного дальше, свернул за угол и оказался перед дыркой в заборе. Поморщившись, он принялся втискиваться в щель между толстыми ржавыми железными прутьями. Оказавшись внутри, на территории санатория, он уверенно направился к едва заметным огонькам старинного двухэтажного здания.

Вдруг у себя за спиной, из чащи парковых зарослей, он явственно услышал женский крик.

– Помогите!

Писатель замер. Он оглянулся и попытался разглядеть во тьме источник крика. На миг ему даже показалось, что он увидел женский силуэт. Так он простоял с минуту, вглядываясь и прислушиваясь, но безуспешно. Да и кто бы полез среди ночи в такую собачью погоду гулять по парку?

Все же он сделал несколько шагов в направлении крика. Деревья здесь были очень старыми, росли они вдоль дорожки, по гребню невысокого вала. То ли по причине этой складки почвы, то ли по какой-то другой все стволы имели сильный наклон, а их толстые нижние ветви тянулись горизонтально, параллельно земле, на высоте трех–четырех метров.

«Виселицы какие-то», – неприязненно отметил писатель.

Крик не повторялся, темная аллея из виселиц была словно вымершей. Он выругался, повернулся и продолжил свой путь к старинному, дореволюционной постройки, особняку.

Когда-то в этом здании находилась клиника для алкоголиков и наркоманов. При советской власти санаторий сохранил профиль, но перешел на обслуживание партийной элиты. Здесь номенклатурные работники и члены их семей лечили свои больные нервы. Писатель шел уверенно, он хорошо знал планировку санатория, поскольку за последние годы приезжал сюда не один раз.

Несмотря на поздний час, в здании горели почти все окна. Булгаков вошел в вестибюль, где за большим конторским прилавком сидела хмурая баба в белом халате и косынке. Табличка указывала, что она дежурная медсестра. То есть на данный момент главное лицо, облеченное властью.

Писатель направился к ней.

– Мне нужно к Евгении Соломоновне Ежовой, – сказал он. – Она просила меня срочно приехать.

Дежурная подняла на него заспанные, водянисто–белесые глаза и буквально пронзила писателя леденящим взглядом. Наверно, так смотрела Горгона Медуза, когда обращала все живое в камень.

– Документы?

С ударением на «у», разумеется.

Он протянул ей мхатовское удостоверение.

– Булгаков Михаил Афанасьевич, – по буквам прочитала она и грозно зашевелила кустистыми бровями. – А вы, гражданин, позднее не могли прийти? Ночь на дворе. А по ночам людям спать надоть!

«Людям» она, разумеется, произнесла с ударением на «я». И продолжала.

– У нас тут как-никак лечебное учреждение. Здесь режим! И как это вас на воротах пропустили? Нет, даже и не думайте. У нас очень строго. Приходите завтра, в приемные часы. И калоши сымайте, а то ходют тут.