I

Умер хороший мой знакомый – врач-реаниматолог Виктор. И умер, казалось бы, очень удачно: прямо на рабочем месте, в реанимации. Выслушивал сердце больного, потом, не вынимая из ушей фонендоскоп, повернулся к сестре, как будто что-то хотел сказать, но не сказал, а захрипел и рухнул на пол.

Тут же заинтубировали его, подключили к ИВЛ. Сразу – закрытый массаж сердца, лекарства в вену, в сердце, дефибрилляция. И все это по кругу, еще и еще раз, и многое другое многократно в течение двух с лишним часов: никто не мог сказать: «Умер». Периодически на экране монитора регистрировались сердечные сокращения, но тут же – исчезали.

Пришел главный врач, помялся, походил и сказал тихо:

– Что поделаешь… Не до трупных же пятен реанимировать. Отметьте время смерти.

Потом начались всяческие бюрократические непонятки. Кем считать умершего? Пациентом? Но он не проведен через приемный покой, и нет истории болезни. Есть ли такое понятие, как «смерть на рабочем месте по ненасильственным причинам»? Надо ли кого-то наказывать? Как же без этого, без «наказать»? Всегда легче на душе, если можно показать на кого-то пальцем и сказать: «Ату его! Это он во всем виноват!»

А если историю болезни не заводить, то на кого списать все использованные при реанимации сильнодействующие препараты? Как и в качестве кого направить тело в морг? Понятно, что в качестве трупа, но как объяснить, откуда он у нас взялся? Да и не станет его Рувимыч вскрывать! Хорошими друзьями были наш патологоанатом и покойный.

Стали думать и рядить, шелестя бумагами, а главный мне и говорит:

– Сейчас Альберт (завреанимацией) поедет к нему домой, жене сообщить. Ты езжай с ним. Все-таки он у вас в операционной и с вашими больными в реанимации больше других работал.

II

Приезжаем. Две комнаты в общаге. Не смежные, а через коридор. Трое детей. Жена сидит в послеродовом отпуске с младенцем. В комнатах – беспорядок, ящики какие-то, узлы.

– Козлы вы с главным! – говорю я Альберту тихо. – Столько лет человек горбатил на больницу, а жил в общаге! И жена его тоже ведь у тебя работает анестезисткой!

– Тут дело еще хуже, – отвечает Альберт. – Они квартиру по ипотеке купили. Видишь, к переезду готовились… Кто теперь эту ипотеку выплачивать будет?

Вошли, присели. Так и так, говорим мы его испуганной жене, стало Виктору плохо прямо в реанимации. Возможно, инфаркт. Сейчас он тяжелый. На ИВЛ. Если хотите, говорим, можем вас отвезти к нему. Всякое может быть, даже самое плохое – очень уж инфаркт обширный.

Тут запищал младенец на руках у вдовы. Она стала энергично, как градусник, трясти его у груди, одновременно говоря нам:

– Куда же я с ним поеду! А этих (кивнула на притихших отпрысков трех и пяти лет) куда дену? Какой инфаркт? Никогда не жаловался! Током его, наверное, ударило! Да, Альберт Михайлович? Я-то знаю, как там у нас с предохранителями и задними панелями у ИВЛ!

Альберт говорит:

– Саша, ты бы дала адреса родных. Может быть, надо заверенные телеграммы дать, чтобы кто-то приехал. Так мы дадим!

Тут Саша стала рыдать. Заревели и юные отпрыски в своем углу, и только младенец на Сашиных руках сохранял спокойствие сытого Будды. Хорошо, что Альберт догадался взять с собой старшую сестру реанимации. Та что-то зашептала, заходила вокруг Саши. Стали собираться, одевать детей…

Мы вышли на улицу. Альберт закурил и стал материться через сигарету, зло щурясь и сплевывая:

– Сюда бы этих писак! «Врачи взяточники!», «Медицинская коррупция!», «Халатность в белых халатах!». Много Витька взяток набрал!? Жил как бомж! Куда теперь Сашка с тремя детишками?

А министр наш, счетовод х@ев, всё пугает и пугает! Уйду и детям накажу: «В медицину – ни ногой!»

Вышла вдова Саша, ведя за руки «взрослых» детей. Старшая сестра реанимации несла на руках младенца.

Потом были похороны. Грязь, дождь. Из родственников была только старенькая мать Саши. У Виктора живых родных уже не осталось. На поминках мы с Альбертом напились. Совершенно неясно, как выплатить ипотеку? И кто будет давать наркоз нейрохирургическим больным?

Anamnesis vitae

Есть у нас пожилой ЛОР-врач. Знакомясь, звоня по телефону, он представляется так:

– Киселёв. Доктор по ушам.

Мы посмеиваемся, а он говорит:

– Вы и не представляете, сколько людей не знают, что такое – отоларинголог!

Раньше или падали реже, или поднимали чаще, но столько народу на улицах не валялось. А может быть, тротуары лучше чистили да песком посыпали – не знаю.

Отбывал я в молодости повинность в городском травмпункте. Тогдашнее начальство требовало, чтобы строго фиксировалось в амбулаторной карте место падения поломанного гражданина. Улица, номер дома, остановка транспорта и т. д. Потом все это обрабатывалось, и, если выявлялись опасные места с повышенной частотой падения, срочно летел туда тогдашний мэр с лопатой и сыпал на скользкие места песок с солью.

Словом, столько народу, как сейчас, плашмя по дорогам родины не лежало, это точно. Может быть, дело в том, что сейчас никто особенно не торопится поднять упавшего? Обернутся на грохот, удивятся и топают дальше.

Но если все-таки помогают, то расклад такой. В девяти из десяти случаев «поднимателем» оказывается понаехавший с Кавказа или Средней Азии.

Часто помогают упавшим ребята-гопники. С ржанием, матом – но поднимут, оттащат к лавочке. «Скорую» вызывают редко, но могут, если это недалеко, оттащить поврежденного в какое ни есть лечебное учреждение.

«Скорую» любят вызывать бабушки. Особенно если упали под их окном. Если бабушек у окошек много, то они поднимают такой перезвон по телефонам «СП», что помощь приходит достаточно быстро.

Поддатые мужики могут помочь, но делают это так бестолково, что лучше бы шли мимо!

Старшие школьники из хороших семей чаще других помогают упавшим. Но с ними не всё ясно: то ли помогают, то ли по карманам травмированного шарят.

В одном ночном супермаркете два охранника поспорили, доживет ли до утра упавший у порога магазина бомж (дело было зимой). Утром вызвали «скорую». Пиво выиграл тот, кто поставил на «не доживет».

«Чистая» публика обычно не помогает. Старушку еще могут приподнять, или если споткнется девушка, так это – только дай! Неподвижно лежащего мужика поднимать точно не станут. Подойдут, покачают головой и начнут возмущаться: «Сколько же можно пить! Где милиция?! Куда смотрят волонтеры? Надо ж что-то делать!»

Но надо признать, что помогать убившемуся на улице человеку – сложно. Шел я как-то в свой выходной от газетного киоска к машине – и на тебе! Лежит на ступеньках перехода мужчина. Лежит пробитой головой вниз, и из раны кровь течет на грязное месиво из снега. Может быть, я и прошел бы мимо, но то, что положение тела было неправильным, и то, что чистая рана контактировала с явно нестерильным снегом, подвигнуло меня на благое дело. Поменял я ноги с головой пьяного (разило – на гектар!) местами, выволок на поверхность. Тут же какой-то бичеватый гражданин стал мне способствовать и суетиться.

Кровь из головы – так и хлещет! Свернул я туго платок, придавил этим комком рану и привязал его к пробитой голове шарфом бессознательного гражданина. Ну и что теперь, думаю. «Скорую» вызывать? Но как представил, что придется объясняться с диспетчером этой славной службы, отвечать на десяток вопросов и оправдываться хрен знает в чем – плюнул и поволок мужика в свою многострадальную «тойоту». Тут, надо признать, несколько прохожих мне помогли.

Привез мужика в нашу больницу. Тут уже проще – санитарки, фельдшера, охранники подсобили. Дежурный нейротравматолог не спешил, естественно. Но потом сделал все как надо. Класть в отделение больного не стали. Мужик этот быстро протрезвел, попросил на пиво и ушел прочь.

Что имеем в «итого»? Уделанный салон машины, такую же куртку, три часа потерянного времени, нагоняй от жены «Где ты был?». Трудно представить, что мог бы сделать любой другой гражданин. Ран он обычно – боится, кровь остановить не смог бы. В «скорой помощи» его бы послали. Если бы привез на своей машине, то уже на въезде в больницу его бы поворотили в зад: «Не дежурим мы сегодня по нейротравме!»

Даже если бы добродетель прорвался с пострадавшим в приемный покой, то и там могли бы послать. Это на какую смену бы нарвался. Так что упавшим остается надеяться только на мэра с лопатой, волонтеров, милицию и кавказцев.

Anamnesis vitae

Молодой мужчина очень шумно пытался убить жену. Вызвали милицию. Милиционерам мужчина стал говорить ерунду, смысл которой заключался в том, что его молодая жена постоянно ему изменяет. Обстоятельства измен были фантастичны. Жена спаривалась с его другом, сидя на заднем сиденье автомобиля, в то время когда муж был за рулем. С вызванным для прочистки канализации сантехником – прямо в туалете. С агитатором за кандидата в депутаты городской думы Собашниковым – стоя в прихожей и т. д. и т. п. без счёта.

Милиция сдала бедолагу в психиатрическую больницу. Потом пришла жена и попросила выписать мужа, так как он говорил чистую правду: про заднее сиденье, про сантехника, про агитаторов за разных депутатов и про т. д., и про т. п. Мужа выписали с извинениями. Счастливая семейная жизнь возобновилась с прежней силой.

Хирург Б. И. любил манипулировать с цифрами. Так, он математически доказал, что толщина истории болезни более 157 мм, свидетельствует о том, что больной неизлечим.

Затем он составил цветную карту заболеваемости детей опухолями головного мозга в области. Белые пятна на карте свидетельствовали о том, что в этих регионах детей с опухолями мозга не зарегистрировано. Нежно-розовый цвет говорил о единичных случаях опухолей. И так далее – до тревожно кровавого цвета: в местах нашей области, окрашенных в этот цвет, заболеваемость опухолями мозга у детей превышала все допустимые нормы.

Роковым образом кроваво-опухолевые очаги на карте, нарисованной Б. И., территориально совпали с местами размещения в нашей области военных ядерных объектов. Б. И. вызвали куда следует. Изъяли карту и документы, на основании которых эта карта составлялась. Все это засекретили, отчего показатели по опухолям у детей чудесным образом улучшились.

Тогда Б. И. увлекся показателями интенсивности и выяснил, что за одно и то же время в медицине происходит больше значимых событий, чем в армии в условиях войны. С этим никто особенно спорить не стал.

Но когда Б. И. рассчитал, сколько наше родное государство тратит на лечение одного больного и сколько оно же, родное, тратит на убийство одного здорового, грянула беда. Видимо, разница в затратах «на излечение» и «на убийство» была настолько потрясающая, что слабая психика Б. И. «расщепилась» и, как утверждают психиатры, дело дошло до вялотекущей шизофрении.

Тут еще вспомнили утверждения Б. И., что по телевизору показывают не Михаила Тимофеевича Калашникова – автора знаменитого автомата, а его двойника. И что, мол, настоящий Калашников уже давно постригся в монахи и на голом острове северного озера Имандра денно и нощно молится за убиенных из его чудо-автомата, конструкцию которого нашептал ему бес в чине полковника НКВД.

С помощью психиатров Б. И. исчез на год. Вернулся он тихим, со скованными движениями и с манерой ходить чуть боком и вдоль стены. К больным его не допустили, а пристроили в оргметодкабинет, что глупо, так как теперь все цифровые показатели работы больницы у Б. И. под рукой.

Я не верю, что Б. И. болен. Все его рассуждения логичны и доказательны, чем выгодно отличаются от домыслов психиатров. Особенно близок мне его постулат о перегруженности событиями единицы врачебного времени. Я описал однажды близкому мне человеку, события нескольких минут в начале моего рабочего дня и был обвинен в сгущении красок и фанфаронстве.

То же самое я расскажу вам. Судите сами. Итак – утро в хирургическом отделении.

Проведена утренняя конференция (доклады дежурных сестер, врачей; разбор промахов, ругань, план работы на день). Обход «своих» палат: назначение перевязок, капельниц, лекарств на сутки. Распорядился кого из больных можно перевязать без меня, а кого – обязательно показать, когда закончу запланированную на сегодня операцию).

Выписал троих больных, отдал «на руки» справки с рекомендациями, дал советы больным и родственникам.

Поговорил с матерью и женой умершего больного. Это самое тяжелое.

Поговорил с больным, идущим на операцию. Больной спокоен, уверен в успехе. Мне бы такое. Составил заявку в реанимацию на две завтрашние операции.

Тут пришел анестезиолог и стал объяснять, что с сегодняшней операцией придется повременить минут двадцать: что-то стряслось с дыхательной аппаратурой.

В ожидании операции пошел на балкон ординаторской подышать свежим воздухом. То есть – покурить.

С этого балкона хороший обзор – весь больничный городок как на ладони.

Вот идет домой, волоча ноги, наш дежурант – хирург Мурин, усталый и с синяком под глазом: пьяного больного неосторожно развязали, и он ударил доктора в переносицу.

Плетется Мурин, а впереди него бодро и радостно идет мужчина. Чему он радовался, мы уже не узнаем, потому что мужчина внезапно упал, обогнав Мурина метра на два.

Мурин, постояв секунду, рухнул на колени рядом с упавшим и принялся делать ему массаж сердца. Набежала толпа. Затем от приемного покоя фельдшерицы подогнали каталку и человека рысью увезли назад, в больницу. Толпа разошлась. Только Мурин ещё минуты три ходил кругами на месте события и что-то искал.

Потом мы узнали, что мужчина этот выписался из кардиологии с успешно излеченным инфарктом миокарда. А у Мурина во время реанимации кто-то спёр перчатки.

Я и сигарету еще не докурил, как вижу, что из окна пятого этажа онкодиспансера, расположенного напротив нашего корпуса, высовывается человек, и высовывается очень активно, – уже через секунду становится ясно, что на подоконнике он не удержится.

Когда я подбежал к месту падения, то увидел, что у маленького серого тела самоубийцы уже стоят главный врач диспансера и зав абдоминальной хирургией Феликс. Тут же индифферентно присутствовали два сонных врача-интерна с носилками. Почему-то у молодых врачей всегда сонно-обиженный вид.

– Неприятности, конечно, будут, – говорил главный врач Феликсу. – Но для него все плохое кончилось.

А потом объяснил мне:

– Это муж нашего бухгалтера. Рак поджелудочной, метастазы. Это не лечится. По четырнадцать кубиков морфия в сутки вводили! По закону таких мы можем выписывать, но этот как бы свой.

– Я давно говорю, – возбудился Феликс, – что для таких больных хоспис надо открывать: уход, обезболивание, покой.

– Денег не дают, – зло буркнул главный. – Я уже и к священникам нашим раз десять подкатывал – у них ведь все условия есть: помещение, богомолок этих, бывших комсомолок-атеисток, толпы. Вот и сделали бы богоугодное дело: открыли бы хоспис – богадельню, мы бы специалистами помогли, а они Божьим словом и уходом: помыть, судно подать-вынести, покормить. Больным и их родственникам какое было бы облегчение! Нет, никому ничего не надо: проще в золотых балахонах оперу пропеть, водицей побрызгать да в пост диету соблюсти для своего здоровья. Мракобесы хреновы!

Бедного самоубийцу уложили на носилки и унесли. «Неважное начало рабочего дня, да еще перед операцией. Не к добру», – подумал я.

В нашем отделении меня уже искал анестезиолог. Сказал, что все готово и можно идти в операционную – самое спокойное место во всей больнице.

Anamnesis vitae

Молодая женщина страдала «звонковой эпилепсией». Такие больные в ответ на резкий звук (обычно звонок в дверь, телефонный звонок) выдают судороги с потерей сознания. Однажды, во время близости с мужем, раздался звонок в дверь. Развился судорожный приступ, напугавший мужа. Но главная беда в том, что после этого случая приступы у женщины замкнуло на половую близость: стоило мужу подступить к ней с ласками – у женщины развивались судороги.

Злокачественные опухоли головного мозга – лучше доброкачественных. Они – мягкие, «сопливые», часто образуют кисты и поэтому удаляются достаточно легко. Кровеносных сосудов в них мало, и кровопотеря во время операции – незначительная.

Доброкачественные опухоли головного мозга (та же менингиома) – плотные как подошва. Удалять такую одним блоком нельзя: травматично, и рвутся сосуды, кровоснабжающие и опухоль, и одновременно определенные участки головного мозга. Удалять менингиому надо маленькими кусочками, сохраняя все сосуды опухоли. Избежать кровотечения – очень трудно. Главное – не навредить, не «приделать» оперируемому новой неврологической симптоматики. Когда имеем дело со «злом», всегда есть надежда, что в дальнейшем начатое дело довершит лучевая и химиотерапия. Доброкачественную необходимо удалять тотально. Это долго и утомительно. Для больного – опасно.

Вот у этой семнадцатилетней девушки Кати, сидящей напротив меня, – злокачественная опухоль (глиобластома) левого полушария головного мозга. Удивительно приятная девушка. В юности я именно на такой хотел бы жениться: интеллигентная, домашняя девочка, улыбчивая и спокойная. А когда такая со скрипочкой в футляре идет из своей филармонии… Неотразимо! Я же не знал тогда, что именно вот такие и бывают, чаще всего, ужасными стервами.

Мама у этой девушки – врач-лаборант из нашей больницы Людмила Яковлевна, для меня – просто Люда. Плачет и все рассказывает, какая умница у нее дочь. Говорит о ней уже как о покойнике – только хорошее.

Катю мы обследовали амбулаторно. Предложили операцию, и теперь она пришла в отделение, чтобы узнать окончательно, что и как, и дать (или – не дать) свое согласие на хирургическое вмешательство.

Разговариваем долго. В конце концов, я говорю:

– Катя! Где логика? Я тебе уже целый час твержу, что опухоль у тебя доброкачественная, а ты все сомневаешься! А если бы я сказал – «злокачественная», ты бы сразу поверила?

– Но в заключении по биопсии написано – «глиобластома»!

– Я так говорил? Нет – не говорил. За твое лечение отвечаю я, а не гистологи. Вот удалим опухоль, рассмотрят ее целиком те же гистологи – тогда и будет верное заключение. И то – главное, все-таки клиника, а не анализы и умозаключение тех, кто сам не лечит…

– Удалите – и всё?

– Там видно будет. Есть такие случаи, когда бывает необходимо и лучевую терапию провести, и химиотерапию… Мне, Катя, проще всего было бы сказать тебе, что опухоль злокачественная. Это для меня было бы и алиби, и индульгенция! Что бы потом с тобой ни случилось, всегда можно сказать: «А что ты хочешь? Это – зло. Жива пока – вот и радуйся!» Не поверишь, но больные, знающие, что у них злокачественная опухоль, очень удобны в обращении! Они редко жалуются на грубость медсестер, больничную еду, сквозняки, поспешность врачей. Не до этого им! Они уже о Боге думают… Пойдем-ка, я тебе нашу «Стену плача» покажу.

Идем с Катей в ординаторскую. Когда-то, очень давно, наш первый, ныне покойный, заведующий удачно прооперировал девочку пяти лет с опухолью мозжечка. На радостях повесил на стенку в ординаторской небольшое ее фото. (Не опухоли, а девочки!) А лет через пять мамашка привела эту, уже почти взрослую, мадемуазель к нам в отделение. Никаких признаков рецидива опухоли у нее обнаружено не было.

Рядом с первой фотографией мы поместили новое фото уже здоровой и веселой пациентки. С тех пор у нас повелось вешать на стенку фото больных до операции и в случае благоприятного исхода – через несколько лет после операции. Под фото пишем дату операции, название опухоли и дату последнего снимка. Очень жизнеутверждающая «экспозиция», как мне кажется. Часто показываем ее предоперационным больным. Их это бодрит и обнадеживает. С подачи нашего ядовитого нейроофтальмолога Генриха стену эту зовут «Стеной плача».

Катя долго рассматривала фотографии.

– А вот у этой девочки тоже глиобластома была! И у этой! И вот еще… И все выздоровели?

– Да, здесь только те, что выздоровели.

– Здорово. А что это за цифры под фото?

– Это номера историй болезни…

Минут через двадцать, пересмотрев все фото, Катя сказала:

– Я подумаю еще сегодня, а завтра все вам скажу. Хорошо?

Попрощались. Одинокая фигурка уходит в сторону яркого окна в конце пустого больничного коридора. Виден только трогательный Катин силуэт со светящейся короной светлых волос. Такая тоска!

На следующий день ко мне пришла Катина мама:

– Проплакали мы с ней вчера весь вечер. Решила согласиться на операцию. Вы ее только в хорошую палату определите, пожалуйста.

– О чем речь!

– И ничего не говорите ей о диагнозе! Она у меня такая…

Лицо Катиной мамы сводит судорогой. А слез – нет. Платок не сунешь. Лезть со стаканом воды – глупо.

– Люд, не реви! Ничего я Кате не скажу. Нет никакого смысла – говорить. Что ей – завещание писать? Или «дело жизни» надо завершить? В ее возрасте главное дело – сама жизнь.

– Онкологи открытым текстом говорят…

– Флаг им в руки! По мне, так это даже подло. Получается: «Раз мы вылечить тебя не можем, так хоть остаток жизни тебе отравим!»

Люда роется в кармане халата:

– Тут Катя вам свою фотографию передала. Просила, чтобы прикрепили к «Стене плача», рядом с какой-то девочкой…. У нее тоже глиобластома была.

Я показываю, где находится фотография этой девочки.

Подойдя к стене, Людмила вдруг замирает. Потом сконфуженно говорит:

– Вот эта? Даша Х. Номер истории 674?

– Ну да, наверное… Кате именно она приглянулась.

– Вот как… Знаете, но эта не может быть Дашей… Никак не может… Это известная фотография Леонардо Ди Каприо в детстве! А выздоровел он у вас уже как дочь актрисы Фелисити Хаффмен. Я в этом – специалист. Собираю по Интернету фото американских актрис, актеров и их детей. Такая у них счастливая жизнь! Катюха надо мной смеется, а сама мою коллекцию постоянно пополняет…

Ладно. Проехали… Опухоль у Кати оказалась не глиобластомой. То, что «оказалось», – тоже не цветок незабудка, но гораздо добрее. Хорошо удалилось, хорошо поддалось на химию и лучевую терапию.

В июле будет ровно три года, как мы прооперировали Катю. Учится в медицинском. Удивляется, когда я спрашиваю об ее успехах в игре на скрипке:

– Никогда я на скрипке не играла!

Санитар Паша, выносивший за Катей судна, влюблен в нее до потери пульса и страдает.

Anamnesis vitae

Каждый год поступают в приемный покой нашей больницы мужчины, надевшие на уд обручальное кольцо. Член от такой забавы страшно отекает, снять кольцо трудно, последствия печальны. Диагноз в этом случае: «Penis в инородном теле».

Болезнь – прекрасный тест на вшивость. Очень плохо болеют те, кого принято называть «простые люди»: гегемон-пролетарий и примкнувшие к ним бывшие колхозники с мелкими служащими. И смешно, и жалко их, и противно бывает. Всю жизнь они суетятся, выгадывают, подворовывают по мелочам, врут и числят себя в обиженных. Судя об остальных по себе, они и в больнице ищут, в чем их обманули, чего недодали и кто и насколько на них обогатился.

Разговаривать с этими больными и их родственниками надо всегда очень осторожно. Как-то сказал врач родным больного: «Такое отношение к своему здоровью ему дорого может стоить!» Родственники тут же написали жалобу на этого доктора, утверждая, что он вымогал у них деньги на дорогое лечение больного.

Другой врач предупредил родственников, что состояние больного угрожающее, и тот может погибнуть. Сделали вывод: «Раз безнадежный, значит, и лечить не будут!» Сочинена была жалоба во все инстанции на преступное бездействие врачей, которые заранее «списали» больного.

Фраза врачей «Мы делаем все, что можем» вызывает отповедь: «Да что вы можете!» (В некоторых случаях, впрочем, так и есть.) «Затяжелел» больной в отделении, и его срочно переводят в реанимацию. Вывод: «Увозят, чтобы мы не видели, отчего умер. Ошибки свои прикрывают».

Противоположны этому – большие начальники в больнице. Мне многих приходилось видеть в лечении. Некоторых я знал заочно и заранее их не любил. Но в общении и в лечении, чаще всего, эти начальники были покладистыми и приветливыми людьми. Надо – подождут, к разным медицинским организационным неувязкам относятся с юмором и пониманием. Пожалуй, только одно им можно поставить в упрёк: любят поговорить, рассказать о своих встречах с большими людьми, пофилософствовать. Но мы все это любим, просто мало кому из нашего окружения наши философствования и воспоминания интересны.

Лучше начальников – только бичи и бомжи. Им все нравится в больнице. Тепло, чисто, хорошо кормят. В праздники сердобольные и глупые медсестры могут налить им спиртику. Часто после этого бичи выдают психоз.

В девяностые годы открыли у нас «спецотделение», где за деньги могли лечиться бандиты (ставшие впоследствии олигархами). Так и лежали: в одной VIP-палате водочный король области, а рядом, в палате попроще, – два-три его телохранителя. Чаще всего эти бандюганы были большими и полнокровными тварями. Уколов боялись до холодного пота и обмороков! С этими мордоворотами всегда так: очень жидки «на расправу». Худенькие заморыши гораздо легче переносят все тяготы нашей медицины.