Ха

Логинов встретился с ним в час жаркого заката на Патриарших прудах. Приблизительно сорокалетний плотный усатый мужчина в дорогих очках и серой летней паре уже ждал его в тени лип на скамейке у недавно воздвигнутого памятника великому баснописцу. Вместо приветствия он подал подошедшему Илье Даниловичу невесть откуда взявшуюся бутылочку холодной «Пепси-колы», которую тот схватил с благодарностью – парило отменно, чекист весь исходил потом. Мужчина, не утруждая себя представлением, занялся второй бутылочкой буржуазного напитка. Впрочем, на его свежевыбритом лице жара как будто не оставила никаких следов.

– Прежде всего, – заговорил он негромко и веско, – вы, Илья Данилович, должны себе чётко представлять, с чем именно столкнулись. Синоби мотивированы совсем иначе, чем мы. Убийство для них – религия, обман – путь самосовершенствования. Они не считают врагами тех, против кого сражаются, но убить человека для них – просто исполнение функции. Выступая против них, надо понимать, что в их мире не существует ничего твёрдого, неизменного, буквально всё – вы понимаете? – может оказаться фикцией. Они – мастера иллюзий, почти волшебники в этом деле…

Слегка обалдевший от жары и странных слов Логинов внимал, тем не менее, скептически. Слишком много слышал он в своё время подобных речей полубезумных сектантов, и все они были убеждены в своей правоте. Но собеседник посмотрел ему в лицо, и Логинов неожиданно почувствовал, что этот парень за свои слова отвечает.

– Илья Данилович, поверьте, я не шучу и не хвастаюсь: даже при всех возможностях вашей организации, найти в СССР лучшего эксперта по интересующему нас вопросу, чем тот, кто сидит перед вами, невозможно. Так что спрашивайте, спрашивайте больше. Возможно, это спасёт вашу жизнь и жизни ещё многих людей.

Почему-то Логинов уверился, что так оно и есть.

– Зачем они, эти ниндзя, Клабу? Да, если уж на то пошло, и Артели? – задал он вопрос, который мучил его больше всего.

Собеседник пожал плечами.

– Легко догадаться. Прекрасное оружие не может не иметь хозяина. А ниндзя это именно оружие, которое создавалось и оттачивалось веками. Сейчас их почти не осталось, кланы, дожившие до наших дней, действуют в глубоком подполье. Но заинтересованные силы знают об их существовании и пользуются ими.

– А почему они ушли в подполье?

– Стали слишком опасны для властей. Пока в Японии шли гражданские войны, все стороны прибегали к их услугам, но когда начал устанавливаться порядок, кланы синоби оказались дестабилизирующим фактором. Ну и работы у них сильно уменьшилось, и они принялись искать её сами – занялись обычным криминалом. Потому их частично уничтожили, а частично загнали на зады общества.

– А разве спецслужбы не пользуются этой системой? Я слышал…

– Да, – мужчина отхлебнул пепси, – американцы кое-что взяли, израильтяне, и, конечно, японцы. Во время войны они пользовались ниндзюцу очень широко. Но большая часть их диверсантов, которые гордо именовали себя «синоби», таковыми не являлись, а просто использовали некоторые известные приёмы. Наш дедушка Иванэ и его покровитель генерал Доихара Кэндзи – редкие исключения. Видите ли, Илья Данилович, тренировка ниндзя начинается в утробе матери и не прекращается до смерти. Только первую половину жизни он нарабатывает физические навыки, а вторую – духовные. Существует множество известных руководств по ниндзюцу, но всё это мёртвые слова, если нет человека, способного их растолковать и применить. Впрочем, очень многое из того, что было грозным в средние века, теперь несерьёзно. Ну, например, приспособления ниндзя вроде параплана или газовых бомб. Сейчас такие вещи делаются гораздо лучше.

– Ну и зачем… – попытался прервать его Логинов, но мужчина продолжал, словно и не заметив.

– …Но есть у ниндзя достижения, которые пока ещё никто не повторил. В области психотехники, например, да и не только. Тонко – формулы искусства невидимки и методы предсказаний онмёдо. Моментальный гипноз кобудэра и смертельное касание. Короче, тайны магии сюгендо.

Логинову вновь захотелось скептически хмыкнуть, но тут он застыл с открытым ртом. Рядом с ним никого не было! Только что сидевший, разглагольствуя и потягивая пепси, солидный, похожий на крупного комсомольского вожака, насквозь материальный гражданин исчез, словно растворился в душном мареве июльского заката.

Илья Данилович всерьёз испугался за свой рассудок. Заозирался с растерянным видом, словно ожидая увидеть вокруг проступающие стены психиатрической больницы.

– Вот так примерно, – раздался спокойный голос, в котором почти не ощущалась насмешка.

Логинов уставился – дурак дураком – на вновь спокойно восседавшего рядом собеседника.

– А ведь я всего лишь подмастерье по сравнению с тем же Иванэ, – продолжал вещать тот. – Теперь вы понимаете, зачем мы все охотимся за его наследниками, раз уж они проявили себя?

– Вы… вы, – Логинов никогда не бывал настолько сбит с толку, – тоже… ниндзя?

– Да, – спокойно ответил собеседник. – Вы спрашивайте, Илья Данилович, спрашивайте.

Сержант госбезопасности Александр Васин, среди коллег – просто Саня, испытывал от задания лёгкую оторопь. Его стихией была слежка за малахольными святошами и нервными диссидентами. Первый раз ему поручали вести иностранного гражданина, да ещё молодую хорошенькую девушку.

Ну, командир, Илья Данилович, понятно, давно живым делом не занимался. Его и вытащили-то из запаса, бросив на эту дурацкую работу, потому что больше некому было её поручить. Но причём тут он, Саня – признанный мастер наружки? Неужели нельзя было использовать его против настоящих врагов государства?! Даже напарника для прикрытия, как положено, не дали. Мол, от кого и от чего тут прикрывать, у «топтунов» настоящей работы достаточно.

Саня горячо переживал несправедливость, потому что был ещё очень молод. Но объект свой из вида не терял – потому что был профессионалом. За два дня работы он, казалось бы, узнал всё про Сайго Миюки, восемнадцати лет, родившуюся в городе Осака, Япония. Поскольку она была дочерью депутата парламента от Социалистической партии, большого поклонника СССР, ей не составило труда поступить в Московский университет дружбы народов.

«Классная тёлка, хоть и косая!» – думал обливающийся потом под палящим солнцем Саня, любуясь стройными ногами и изящными ягодицами подопечной. Вообще-то, обычно она сразу после занятий чинно шла в общежитие на той же улице Миклухо-Маклая, или ехала в библиотеку. Девушка была тихой и усидчивой. Как выяснил Саня, почти не участвовала в студенческих вечеринках, да и парня у неё не было, хотя клеились многие, и не только немногочисленные университетские японцы. Но теперь она спустилась на станцию метро Беляево и села в поезд. Саня, прикрываясь за редкими в этот час пассажирами, не выпускал из вида миниатюрную азиатку в джинсах и скромной блузке. Даже в вагоне она не сняла солнцезащитные очки.

Миюки, а за ней Саня, вышла на станции «Площадь Ногина» и поднялась в центр столицы. Казалось, девушка шла неторопливо, но почему-то продвигалась так быстро, что Саня едва поспевал за ней. На Солянке вдруг свернула в глубокую арку одного из старых доходных домов. Саня было сунулся туда, но застыл столбом. Пока он её не видел, в руках у девчонки оказался яркий складной зонтик с разноцветными кругами. Вопиющая нелепость зонтика, раскрытого душным вечером в полутёмной арке, так ошеломила парня, что он перестал что-либо соображать. А может быть, ему просто напекло голову. Зонтик стал вращаться так, что разноцветные волны зарябили у Сани в глазах. Ему вдруг пригрезилось, что он, расслабленный, лежит на тёплом песке у Чёрного моря, куда ездил в прошлом году, и лениво наблюдает накатывающий прибой. «Почему волны такие яркие, почему они кружат в глазах? Я ведь сейчас усну…» Но он не уснул, а безвольно двинулся за ярким смерчем, потому что тот стал от него удаляться. А Саня этого не хотел, хотел проникнуть за это круговращение – он ведь точно знал, что там его ждёт неописуемое счастье. Там тёплый пляж, ленивый рокот моря и красивая японочка в бикини будет лежать рядом с ним.

Он шёл, потом, кажется, стал подниматься, и поднимался довольно долго, но никак не мог догнать волны. Наконец осознал, что стоит где-то высоко, однако цветные змеи вертелись так бешено, что у него не было времени оглядываться. Пёстрое кружение было совсем близко. Сейчас он будет на волшебном пляже.

Изо всех сил рванулся Саня и оказался в оглушающей пустоте. Наваждение отпустило, и он понял, что стремительно несётся вниз. Он не успел испугаться или удивиться, даже крикнуть не успел – немилосердно твёрдый асфальт широко расплескал алый сок его жизни.

С крыши старинного дома девушка в тёмных очках и с ярким зонтиком равнодушно поглядела на искорёженное тело, нелепо раскинувшееся на дне мрачного двора-колодца. Она ничего не имела против этого парня, но умертвила его, потому что сочла это оптимальным выходом. Конечно, оторваться от его слежки ей ничего не стоило, но лучше было решить проблему сразу. «Если враг опасен, не оставляй его в живых», – юная куноити[17] очень хорошо запомнила поучения деда.

Её экстремальное чувство, развитое годами тренировок, успело предупредить, что она не одна на крыше, но серые сумерки уже сгустились и бросились на неё. Куноити мгновенно ушла от атаки, сложенный зонтик в её руке щёлкнул и выпустил тонкое лезвие. Неясная фигура в сёдзоку[18] под цвет вечернего неба махом руки отбила удар клинка, который со звоном сломался. Стальные когти на массивном железном браслете – те самые тэкко-каги – коснулись плеча Миюки, вырвав оттуда порядочный клок мяса. Девушка не обратила на это внимания и, уйдя от удара другой руки, вдруг плюнула в блестящие из-под маски глаза напавшего. Тот отклонился, и стайка стальных игл, с силой вылетевшая изо рта девушки, ушла в пустоту. Одновременно противник подпрыгнул и, сделав сальто… исчез.

Откуда-то со стороны раздался резкий свист. Куноити в свою очередь подпрыгнула, и, увернувшись от сюрикэна, тоже проделала сальто. В воздухе она сорвала с себя пояс, из которого со звяканьем вылетела тонкая цепочка с грузиком, и попыталась захлестнуть ею мелькнувшего на периферии взгляда врага. Тот поймал цепочку и резко дёрнул. Миюки упала, но тут же, собравшись, как кошка подскочила и сама метнула сюрикэн, впрочем, легко отбитый.

Внизу, где валялось тело сержанта Васина, уже некоторое время раздавались взволнованные голоса, а теперь послышались сирена и шум въезжающего в арку автомобиля. Противники прервали контакт и одновременно бросились в разные стороны. Миюки, не раздумывая, прыгнула с крыши на другую сторону дома, на середине стены оттолкнулась от неё ногами, раза три сделав сальто, благополучно приземлилась и сразу растворилась в душном вечернем мареве. Второй синоби неправдоподобно легко исчез в чердачном окне. Ни собравшиеся вокруг трупа местные, ни прибывшая на место происшествия милиция его не видели.

Гири – японское понятие долга, который должен быть исполнен, несмотря ни на что. «Мы – истинный клан Накагава-рю», – так говорил Клим Иванович, и это впечаталось в меня навечно. Он, конечно, смертельно рисковал, когда раскрылся перед чекистами и предложил им своё сотрудничество. Искать нанимателя – обычно для синоби, но ему могли не поверить, могли судить и расстрелять, или просто расстрелять. Тогда всё зависело от конкретного начальника, особенно так далеко от Москвы. Ему повезло, что он попал на Висковатова, который что-то слышал про ниндзя и заинтересовался. Но Висковатов потом его и предал… Война перевернула жизнь свёкра, лишила его родины, клана, свободы. Он оказался в незнакомой стране один-одинёшенек. Но на первом месте у него было гири перед его школой. И всё, что он делал, было для того, чтобы сохранить и привить на новой почве Накагава-рю. Разве что женился он просто так, от тоски и одиночества. Свекровь стала для него якорем, который зацепил его в новой жизни. Простая деревенская женщина, она просто любила мужа и знать ничего не хотела про ниндзя и гири. Но создала для него ещё одно гири – долг перед ней самой. Этот долг остался на нём до конца, потому что она рано ушла, оставив его с маленьким сыном.

Иванэ Юки, Юки-сан, Юра мой, Юра! Это чудо, что мы встретились – ты, таинственный юноша, и я, выпускница дома сирот. Отец назвал его Юки, Снег, потому что родил его в снежной стране, а мать переделала в Юрий. В свои восемнадцать он выглядел, да и был взрослым мужчиной – синоби мужают рано, а отец постарался сделать из него настоящего синоби. Таким образом он отдавал гири его матери. А как он ещё мог сделать это?.. И как я, бедная девчонка, грезящая о прекрасной жизни, копаясь в грязи, могла устоять перед мерцающим взглядом раскосых светлых глаз?

Не сразу он рассказал мне о своей семье – сперва отец тайно проверял меня. Он делал это не только через КГБ, хотя на меня, как на «члена семьи изменника Родины», материалов там было много. Будущий свёкор ещё устраивал для меня разные ситуации, словно бы случайные происшествия, внимательно наблюдая со стороны, как я себя поведу. Все испытания я прошла, и Юра стал понемногу открывать для меня мир ниндзя. Сначала он показался мне захватывающей сказкой, потом я поняла, сколько в нём страха и боли, но к тому времени у меня уже было своё гири – перед мужем. И я от рождения понимаю, что такое долг. Может быть, потому, что родители мои были российскими дворянами – это всё, что я про них знаю.

Теперь, когда и свёкор, и муж мертвы, и я знаю их убийц, гири повелевает мне отомстить. И я… мы сделаем это. С моим единственным ребёнком, который, в отличие от меня, настоящий и подлинный синоби. Я ведь так и не стала куноити, лишь нахваталась кое-чего от свёкра и мужа. Но пока я – законный глава школы, и так будет до тех пор, пока я не расскажу своему ребёнку, где спрятан свиток. Потому что у кого свиток, тот и есть патриарх Накагава-рю.

Логинов двое суток занимался этим делом и прочувствовал всю его сложность, но, помимо воли, начинал увлекаться. Слишком необычно, ни на что не похоже… Ему очень хотелось почитать отчёты об операциях Иванэ-Иванова, проведённых им одним, а потом и с сыном Юрием по заданию ГБ. Но эта папка была из дела удалена. Он только узнал из косвенных упоминаний, что «агент Призрак» работал в Корее, Вьетнаме и на советско-китайской границе. И выполнял какие-то задания на территории СССР. Конечно, Артель могла бы предоставить Логинову любую информацию, но он кожей чувствовал – времени на это катастрофически не хватало.

Призрака курировал отдел второго главка «Восток», который со временем возглавил Висковатов – очевидно, своим переводом в Москву он был в немалой степени обязан тому, что нашёл такого прекрасного агента. Иванэ получил советское гражданство и паспорт с русским именем, женился на своей женщине, родился сын. Жили они на таёжной заимке, официально Клим Иванов работал лесником. Впрочем, была у него и квартира в Красноярске. В городе его сын познакомился с молодой работницей ткацкой фабрики Лидией Синициной и вскоре женился на ней. А вот с ребёнком их была полная неясность – факт рождения не вызывал сомнения, но неизвестен был даже его пол. Лидия рожала в тайге и, по её собственному заявлению и свидетельству родных, младенец родился мёртвым. Похоронили его в тайге же. Разумеется, будь это обычное советское семейство, не миновать им долгих разбирательств, но в данном случае дело спустили на тормозах.

Тем более что последующие бурные события заставили всех забыть о мёртвом малыше. По официальной версии, три года назад агенты Призрак и Молодой (Юрий) «вышли из-под контроля». Их заимка была блокирована бойцами Группы «А», которые во время боя потеряли пятерых убитыми и восемь ранеными – для этого подразделения потери огромные! И это при ликвидации всего двоих – Лидия была в Красноярске. Но сопротивления было подавлено, дом подожжён из огнемёта и прогорел так хорошо, что позже там нашли лишь несколько обугленных костей, принадлежащих двум людям.

Между строк Логинов легко прочитал, что опасную парочку попросту решено было ликвидировать. Возможно, они узнали что-то не то, а возможно, и правда собирались выйти из игры. Но из такой игры живыми не выпускают. Во всяком случае, докладная записка об их потенциальной опасности была подшита к делу и подписана непосредственно курировавшим на месте «группу Призрака» старшим лейтенантом Андреем Чижиком. Санкцию на ликвидацию дал новый начальник отдела «Восток» второго главка Владимир Рукавишников, тогда ещё полковник. Висковатов был уже в отставке, но, разумеется, с ним консультировались.

Итак, мотив убийств высокопоставленных комитетчиков был налицо – месть. Но кто мог мстить? Только Лидия. Однако она, судя по всему, не обладала необходимой квалификацией. Замкнутый круг… Тем более что сведений о её дальнейшей судьбе в деле не было. Запрос в Красноярск дал удивительный результат – сразу после смерти мужа и свёкра женщина просто исчезла. Но в СССР люди просто так не исчезают. Если она решила мстить, то перебралась в Москву, где собрались все виновные в гибели её мужчин.

Результатом двухсуточной бессонной работы Логинова и приданной ему группы было установление наиболее вероятных фигурантов. Елизавета Лапшина, приехала в Москву по лимиту два года назад из Омска. Воспитанница одного из тамошних детдомов, что подозрительно – Лидия ведь тоже детдомовка… А что город другой, так, надо думать, у этой семейки были возможности обзавестись ворохом поддельных документов. Елизавете, правда, двадцать девять лет, а Лидии должно быть тридцать три, но для хорошей актрисы это не проблема. В Омске в школе-интернате у неё осталась дочь, и она пыталась забрать её в Москву. А Логинов всё-таки имел в виду якобы умершего ребёнка Ивановых – не верил он им… Другая кандидатура была менее вероятна – Наталья Терская, тридцати пяти лет. Переехала из Севастополя к дальней родственнице, очень пожилой, требующей постоянного ухода. Год назад родственница скончалась, и приезжая провинциалка стала обладательницей трёхкомнатных московских хором на Солянке, где и живёт с сыном-инвалидом. Вряд ли имеет отношение к делу, но проверить надо. У Логинова был и третий вариант, хотя здесь он перебегал дорогу работавшим над тем же делом контрразведчикам. Но Илья Данилович привык полагаться только на себя, потому и решил проверить проживающих сейчас в Москве японцев. И обнаружил, что подходящий фигурант всё время находился у него под боком – в университете, где он преподавал. Правда, Сайго Миюки приехала в Москву всего год назад, но Логинова заинтересовал один из фактов её биографии – на родине она была мико[19], что, на взгляд Ильи Даниловича, было странновато для дочери видного социалиста. Безымянный же собеседник с Патриарших говорил, что под мико часто маскировались куноити…

Логинов даже припоминал скромную молодую японочку, пару раз сдававшую ему зачёт. Он не верил, что та могла быть одним из этих жутких людей, но долгие годы работы приучили его проверять всё. Потому пустил за студенткой молодого, но ловкого Саню и не сомневался, что вскоре тот доставит ему факты, позволяющие исключить Миюки из разработки. А сам отправился на окраину в рабочее общежитие, где жила ткачиха комбината «Красный суконщик» Лиза Лапшина.

Общага была как общага и Лиза как Лиза – простая, очень удивлённая и слегка напуганная визитом. Ничего не знала, и опыт Логинова подсказывал, что не врёт. В общем, типичная пустышка. Для порядка следовало послать на неё запрос в Омск и исключать из разработки. А вот Наталья Игоревна Терская оказалась дамой совсем другого типа – даже дома по моде одетая, с безупречной причёской и маникюром, она приняла комитетчика с лёгкой светскостью, в которой ощущался привкус пренебрежения. На вопросы отвечала не очень охотно, но, похоже, ничего не утаивала. Да, после смерти мужа-каперанга переехала к тётке, которая её давно уже звала. Да, не из-за тётки, а из-за сына, которому нужно лечение у столичных докторов. Да, не работает, но не бедствует – живёт на пенсию за мужа, и тётка оставила кое-что на сберкнижке. Так оно и было – Логинов успел проверить. Когда открыла комнату сына, оттуда ударил тяжёлый запах лекарств и застарелой мочи. Худенький юноша сидел у окна и бессмысленно глядел на улицу. Голова его откинулась на плечо, глаза мутнели, от уголка рта вилась ниточка слюны.

– Сейчас успокоился, но из-за вас может опять занервничать, – напряжённым голосом предупредила Наталья.

Логинов ушёл с тяжёлым чувством. В голове, как и все последние дни, слегка мутилось.

– Они добрались до нас.

– Мы этого ждали, мама.

– Слишком быстро. Мы не успели…

– Мы сделали почти всё.

– Остался главное. И это придётся делать тебе. А я прикрою здесь.

– Мама!..

– Не спорь. Пока свиток не у тебя, дзёнин – я. И помни: у нас есть ещё и другой враг.

Вечером третьего дня расследования одна за другой пришли три новости, а напоследок – четвёртая. И всё полетело в тартарары. В омском детдоме никогда не было Екатерины Лапшиной. Наталья Терская в Севастополе была, но продолжала жить там после смерти мужа. По линии МИДа сообщили, что депутат японского парламента социалист Сайго Тецуо не имел никакой дочери. Три попадания. Это было ненормально. Это было странно и опасно. И когда стало известно, что труп сержанта Александра Васина найден в том самом дворе на Солянке, где проживала Терская с сыном, Логинов понял, что завяз в какой-то дьявольской паутине.

Тем не менее среагировал сразу. Две группы захвата поехали в общежития текстильного комбината и университета, а с остальными Логинов помчался на Солянку. Жаркий день совсем догорел, но духота ещё пряталась в тёмных закоулках запущенного двора. Небольшая кучка зевак с ликующим ужасом пялилась на безобразное бардовое пятно на асфальте там, где лежало увезённое уже тело сержанта Васина. Старушки на скамейках оживлённо обсуждали происшествие.

Группа взлетела на шестой этаж, и Логинов забарабанил в двери квартиры Терской. Эффекта это не возымело. Он прислушался. За дверью царила гулкая тишина. Он дал знак дюжему оперативнику и тот с силой врезался в дверь плечом. Та открылась, и оперативник получил страшный удар. Логинов мельком увидел странную бамбуковую лопаточку, хитро прикреплённую к двери с обратной стороны на уровне человеческого роста – она и переломала нос оперу. Капитан выхватил пистолет и ворвался в квартиру. Его опередил другой оперативник, но тут же болезненно вскрикнул, запрыгал на одной ноге, закричал ещё громче и упал. Логинов увидел, что весь пол в прихожей усыпан железными «ежами» с острыми шипами[20], которые глубоко вонзились его человеку в подошвы. Другой «ёжик» пронзил глаз упавшего, тот со стоном пытался его вытащить, но руки впустую скользили по крови и глазной жидкости.

Логинов пару раз выстрелил в комнату. Осторожно, держа пистолет наизготовку, сунулся туда. В комнате никого не было. Комитетчики быстро осмотрели квартиру. Она была пуста. Пока они стояли в растерянности, один из группы схватился за затылок и рухнул ничком. Из загривка у него торчала маленькая стрелка. Он хрипел и бился, глаза закатились. Чекисты открыли бешеный огонь во все стороны, пока не услышали от старшего приказ:

– Отставить!

Дверь в комнату сына со скрипом раскрылась. Перед Логиновым предстало видение – статная женщина в ярком японском кимоно, высокой причёске и неподвижным скуластым лицом. Сперва чекист подумал, что оно набелено, но тут же понял, что это маска. Пятнами выделялись на нём слишком высоко нарисованные чёрные брови, мрачно поблёскивали неживые глаза, алые губы сложены были в зловещей улыбке, показывающей – это почему-то больше всего ужаснуло Логинова – чёрные зубы. Женщина стояла молча и прямо, отсутствующим взором глядя куда-то за спину чекиста. Неожиданно, с гортанным криком, от которого кровь застыла в жилах, она щелчком открыла пёстрый веер. Громко затрещало, загрохотало, повалил густой дым, и свет померк для Ильи Даниловича.

Очнулся он на больничной койке. Рядом стоял один из помощников.

– Что случилось? – с трудом спросил Логинов. Во рту было сухо, как после трёхдневной пьянки.

– Какой-то ядовитый газ.

– Потери?

– Двое убитых, двое раненых, трое отравленных.

Илья Данилович застонал и откинулся на подушку.

– А она?

– Кто?

– Женщина в кимоно.

– Мы не видели женщины, – чуть помолчав, произнёс оперативник. – Но кто-то был. Там потайная комнатка, связанная со всеми тремя через стенные шкафы. И лаз на чердак. Мы никого не нашли.

– Она там была, – убеждённо сказал Логинов. – Она и Лапшина, и Терская. Как такое может быть?..

Оперативник кивнул.

– Да, она могла играть обе роли. Соседи говорят, что Лапшина часто жила то у мужчин, то у подруг и в общаге не появлялась. А Терскую соседи почти никогда не видели, разве что иногда гуляла с сыном по двору.

– А сын?

– Никаких следов…

Чертовщина, – простонал Логинов.

За последний год Тихарь довольно часто появлялся в этой квартире. Её хозяин – совсем олдовый чувак, с вислыми усами и грязной гривой, в которой обильно пробивалась седина, молча впустил худого подвижного юношу с незапоминающимся лицом. Хозяин, успевший ещё поносить в шестидесятых стиляжий галстук «пожар в джунглях» и башмаки на каучуковой подошве, позже с джаза прочно съехал на битлов, облёкся в джинсу и стал окончательно потерян для советского общества. Его регулярно прихватывали и выселяли на 101-й километр, но он всегда возвращался в Москву, в пятикомнатную квартиру, оставшуюся от родителей-дипломатов. В этих хоромах он устраивал настоящий гадюшник, пуская без разбора различных асоциальных типов – центровиков, рокеров и торчков. По идее, гнилой отпрыск здоровой советской семьи давно должен был чалиться в зоне, хотя бы за наркотики. Но кое-кто кое-где прикрывал пожилого обалдуя.

– Перекантоваться бы пару дней, – попросил Тихарь, разумеется, тихо.

Кличку ему дали именно за его скромность и незаметность. Он молча сидел, односложно отвечал, когда обращались к нему, и было понятно, что здешним сленгом он владеет вполне.