Село наше Дедюхино стоит далеко от больших городов, среди необъятных зеленых степей. Оно совсем затерялось в этом привольном зеленом просторе. Вот, хоть вы, например, читатели, сидите в своих городах и ведать не ведаете про наше село; вы даже не знаете, есть ли на белом свете такое село Дедюхино. Да как же ему не быть! Я в нем родился, рос и вырос и прожил, почитай, всю свою жизнь.

И люблю же я, крепко люблю наше родное село. Мне кажется, что краше его нет ничего на свете…

Одно надо вам сказать – село довольно большое и тянется по обоим берегам речки Пинежки версты на две в длину, а насколько в ширину – право, сказать никак невозможно. Избы у нас не стоят по-людски, в ряд, а разметались, как шалые, без всякого порядка туда и сюда. То хата от хаты рукой подать, то хата от хаты чуть не на полверсты отскочила, а почему – Бог весть. Одни мазанки лепятся по самому берегу, другие взобрались на косогор и торчат там себе на юру, а иные в лощинку сползли и притаились за густым вишеньем, словно в прятки играючи, как будто кто-нибудь, шутки ради или второпях, рассовал их куда ни попало. Но все это выходит как-то хорошо, красиво; всякая хатка словно на своем законном месте стоит. Если бы вдруг переставили их, выстроили бы, как солдат на смотру, в одну прямую линию, поделили бы между ними правильные промежутки, тогда прости-прощай наше Дедюхино. Не стало бы села… И почему ж бы ему не разметаться по своей доброй волюшке? Ведь ничьей земли оно не заедает: степи кругом неоглядные, словно им и конца нет…

Речка Пинежка – маленькая, не широконькая; только весной, в половодье, шумит она, бурлит и плещет свои мутные воды на берег так, что подумаешь, и в самом деле река. А летом не только люди – и вороны ее вброд переходят. Летом наша Пинежка совсем мелеет и – как поется в одной старой песне, – «покрывается вся тиной, скверной зеленью, со плесенью». Тогда воду мы пьем из колодцев. Колодцев у нас много, и вода в них чудесная – холодная, родниковая.

Дедюхино частенько погорает, особливо в летнюю пору, – погорает то от Божьей милости, то от людской, но больше от последней. Оттого-то оно чуть не каждый год отстраивается, оттого-то в нем испокон века стоят сгорбившись старые, кривобокие, жердями подпертые избушки, как старушки подслеповатые, опирающиеся на свои костыли, а неподалеку от них стоят прямехонько, гоголем, новые мазанки, блестя на солнце своими белыми стенами и желтыми соломенными крышами. Берег Пинежки местами густо порос ветлами, сочной рослой кугой[1] и тростником. По селу вдоль плетней там и сям также зеленеют ветлы и на славу разрастается вишенье. Много у нас яблонь, пахучих акаций и лип душистых. В мае, когда все это благоухает и цветет белым и розовым цветом, – о! Да что же это за рай! Пчелкам раздолье у нас, и жужжат же они с утра до ночи. Но всего больше у нас растет подсолнухов. Величаво и высоко поднимают они кверху свои тяжелые желтые головки.

1

куга – трава осока