8

Они легли спать.

Разбили лагерь и отрубились. Я покружил около часа, приближаясь по спирали, потом спустил парус и соскочил на утоптанную, окаменевшую глину. И едва не вывихнул ступню, напоровшись на булыжник Приглушенно выругался.

Усилившийся ветер лениво сносил тархан к востоку. Парус я предусмотрительно спустил…

Костер давно потух: под подошвой ботинка хрустнули уголья, перемешанные с золой. С опаской пригибаюсь к земле, но никто из воров не проснулся. Систематично, со знанием дела, я скрутил троицу запасным мотком проводов. Крепыш со шрамом на лбу проснулся. Его глаза злобно сверкнули.

– Говоришь на эспере? – спросил я.

Он кивнул.

– Хорошо. Я не связал вам ноги, чтобы вы смогли идти. Ваших вещей я тоже не трогаю. Беру свое.

Перед моим приходом, судя по самодельным прутикам-вертелам на воткнутых в землю рогатинах, запаху и испачканным жиром ножам, воры жарили мясо. Тут же валялись моя «бездонная» фляга и фрагменты лука, который фолнары пытались собрать. Упаковываю все в рюкзак.

Верзила вдруг нарушает молчание:

– Ты из Города?

– Нет. Оттуда, – я указал на небо.

– Как тебя зовут?

– Сардонис.

– Ты мертвец, Сардонис.

Я поднял бровь.

– Разве? Я перемещаюсь быстрее вас. К утру я буду уже далеко. Счастливо оставаться.

Повернулся и зашагал к тархану, отметив про себя странное выражение на лице дикаря. Сарказм? Издевка?

Вряд ли я сильно отклонился от курса. Горы Изобилия – значительная гряда, протянувшаяся на тысячи километров. А ветер, грозящий перерасти в ураган, продолжает дуть на восток. Прикидываю скорость. Приличная, превышает скорость бегущего человека.

Ем, не слезая с тархана, «в седле». Мой запас практически не тронут. Значит, на вертелах жарилось мясо пустынного животного.

Подумав, я собрал лук и натянул тетиву Для охоты и обороны – вещь незаменимая. Лучше позаботиться о себе заранее…

Примерно к середине отрейской ночи я окоченел. А ветер все наращивал обороты. Плащ уже не спасал, стужа пробирала до самых костей… Но и тархан двигался быстрее.

Интересно, за каким хреном я прусь в горы? И дальше, через варварство, запустение, редкие форпосты землян – зачем? За ответами? А когда они переполнят меня, опустошат, выжгут – что потом? Мик, дружище, ты же видел того парня, побывал в его психоматрице – тебе мало? Хочешь сам? А понимаешь ли ты до конца, во имя чего все затеял? И не лучше ли просто затаиться, ассимилироваться, забыть проклявшее тебя человечество? Наверное, лучше. Только не для меня.

Говорят, время – лучший судья. Согласен. Годы посеребрили виски, украли блеск глаз, но легче не стало. Наоборот…

Звук рвущейся ткани. Поднимаю голову – в парусе зияет косая дыра, ветер свистит, проходя сквозь нее.

Стихия грозит перерасти в ураган. В воздухе носятся тучи песка, трубы и металлические детали корпуса гудят. Устоять на ногах сложно – бешеный поток норовит снести, опрокинуть, погнать перекати-полем через пустыню… Я шарю по земле в поисках камня. Нахожу: гладкий, уплощенный валун. С его помощью вгоняю в узкую трещину нож, швартую проводом тархан, зло отплевываясь от скрипящего на зубах песка. Снимаю парус, укутываюсь в него поверх плаща и засыпаю…

Никаких снов. Полутона, неясные намеки, обрывки фраз, лиц, миров – и все. Беспокойная полудремная каша.

Ураган стих лишь к утру. Мой «кокон» занесло песком, красноватой сыпучей массой с примесью гальки и сухих щепок. Дико хочется есть. Встаю, отряхиваюсь – на дворе рассвет. Значит, провалялся я никак не меньше трех суток. В обнимку с рюкзаком, сонно жуя консервы и запивая синтезированной водой. На небе еще белеет пятно туманности, да колет зрачки серпом последняя луна. А на востоке загорается зеленая заря.

Осматриваюсь. Нож выдрало из глины, и тархан умчался в неведомые дали. Здорово. Опять пешком.

Местность изменилась: теперь меня окружала каменистая равнина, заметенная красным песком с редкими глиняными вкраплениями. Кое-где – уродливые стелющиеся растения, корявые и невзрачные. Почти без листьев. Под ногами прошмыгнуло животное, смахивающее на тушканчика. Пискнув, зверек исчез в черном провале норы. Почему другой ландшафт? Горы ведь далеко. Хребет практически недосягаем без тархана.

Наскоро позавтракав, иду на свидание с солнцем. Ночная буря утихомирилась, свернулась калачиком и задремала. А может – сместилась за горизонт. Терзать новые жертвы.

Кошачье око светила выплывает, неся с собой привычную жару. Через несколько километров я натыкаюсь на тархан. Машина застряла в развалинах древнего земного поселения: фрагменты стен, проемы окон и дверей, пересохший колодец, развороченные плиты мостовой, проржавевшие коммуникации… В центре руин – сооружение, наподобие башни. Осыпавшаяся штукатурка и стекло. Я шагаю в квадрат со сгнившей дверной коробкой и оказываюсь в полутемном «зале». Окна-бойницы, зубчатые осколки витражей. Наверх ведет спиральная лестница без перил. Прикидываю высоту здания: около пяти этажей. Люк высажен, крыша плоская, широкая, как стадион, пустыня лежит словно на ладони. С наслаждением вдыхаю чистый утренний воздух. Безлюдные пространства действуют на психику удручающе. Город заброшен давно и конкретно. Дикари, видимо, наложили на это место табу. Хотя могли бы использовать…

Спускаюсь.

На ремонт паруса уходит час. Я заштопал его и расстелил на мостовой – пусть погреется. Фаза сращения ткани займет треть земных суток. После этого швы можно снимать.

Отвязываю нож, некогда служивший якорем, задумчиво верчу в пальцах. Отличная игрушка. Баланс, обтяжка рукояти, сталь лезвия – пальчики оближешь. Надо бы смастерить для него ножны. И для брата-близнеца – тоже. Такие вещи не хранятся в рюкзаках, их нужно держать при себе. Откуда у Мицкевича эти трофеи – сами фолнары куют? Тогда отрейские оружейники – золото, а не люди. С первого взгляда от ножей несет серийным производством…

Да, велики и необъятны Южные Земли. По терранскому счислению я странствую уже месяц (или около того)… Впрочем, нет. Уже больше. А конец пути… Может, он не кончится никогда, этот путь.

Пот, грязь, жара. Камни заброшенного города раскалялись. Я отбуксировал тархан к башне, а сам устроился в полумраке «холла» – пыльной обшарпанной заднице. Спать не хотелось.

Что теперь – двигаться по ночам? Прятаться от дневного пекла в таких вот укромных уголках, а позже стойко переносить агрессию расшалившихся бурь? И быть готовым к неприятным встречам и боям за провизию? Еще проблемка – запасы консервов мельчают. В Горах, конечно, молочные реки и кисельные берега, но туда еще надо дойти. Я почти жалею, что отказался от самолета. Все равно при желании и достаточном упорстве меня найдут. А забывчивостью Ла-Харт не страдает, срок давности для него – понятие несущественное. Да и в пустыне не сказать, чтоб людно, в толпе не затеряться…

Я отвлекся от мрачных мыслей, чтобы хлебнуть из фляги.

Зеленые лучи, преломляясь в зубцах витражей, чертили разноцветный узор на полу. Узор воспоминаний…

9

Во время прыжка с Иоланским что-то случилось. Сломался полковник. Ходил подавленный, заторможенный, вялый. Не реагировал на шутки. Напрочь отказался от стратегий – традиционной флотской забавы. Часто запирался в своей каюте и просиживал там, не отзываясь на запросы по интеркому. А по прибытии на Пересадочную В-247-418-3 покончил с собой. Ушел «проверить корабельные системы», а вернулся в виде куска льда, обтянутого изоляционной пленкой. Никаких записок или посланий Иоланский не оставлял – и не верьте журналистам, если они утверждают обратное. Он просто шагнул через шлюз в межзвездную пустоту, а зачем и почему – не объяснил. Как и двадцать четыре офицера Имперского Космофлота в разных точках Галактики. Лично я уверен, что некоторым из них помогли «раскаяться», – но доказать не могу. Хотя бы самому себе…

Короче, нас осталось трое. Ла-Харт достиг небывалого могущества, его влияние испытывали на себе даже «независимые» державы. Агенты Федерации рыскали по ее владениям, выщемливая виновников Чарторского Конфликта – нас. Успело подрасти целое поколение профессиональных охотников. Плюс активные действия наймитов-головачей. В итоге – рост количества казней. С представителями стаи вольных стрелков наши пути пересекались все чаще – очень полюбились Федерации их услуги. Ша-йо-Лрла тренировал нас регулярно – точнее, меня одного, Миша отказался. «Ну и дурак», – сказал дэз-воин, отсекая клок волос с головы Чергинца. Инженер дернулся (уже после взмаха), покосился на разлетевшиеся волоски, но решения не изменил.

Для упражнений мы выбрали помещение на внешнем ободе Пересадочной – заброшенный шлюз с навеки заблокированными гермостворками. Прелестный интерьер: грубые стыки обшивки, оголенные нервы труб и кабелей, свисающие с потолка тросы, мертвая тушка робота-грузчика, присосавшегося к стене… мусор по углам, крысы и тараканы… Но места – хоть отбавляй.

Сложилась довольно выгодная обстановка: на станции застрял «несун», который умудрился спереть с заводика в близлежащей системе партию химических реактивов. Был у него и покупатель. Один нюанс – отсутствие транспорта Тут и подвернулся Миша Чергинец: здравствуй, дорогой, наш «разведчик» к твоим услугам. «Несун» раздобрился и предложил долю.

– Куда? – спросил я.

– Стратовариус.

Здорово. Гнездышко Солнечных Братьев, ближайший сосед Иппириаса. Тот же проклятый околоземный сектор.

– Срочно?

– Оптимальное время старта – завтра-послезавтра.

– Мы согласны, – сказал наставник.

Моих возражений никто не слушал. Миша растворился в суете доков, стыковочных узлов и пакгаузов.

– Нам нельзя подолгу застаиваться, – пояснил Ша-йо-Лрла. – Только движение. Тихая гавань может легко обернуться ловушкой.

– Думаете, нас не оставят в покое?

– При нынешнем режиме?

Да, глупый вопрос.

…После спарринга мы запирали шлюз и выкатывались с внешнего обода по магнитной трассе в снарядах пассажирских вагонов. Мчались по радиальным спицам к Осевому Цилиндру – туда, где размещались соты наших микроквартирок – утилизованных и ужатых до предела.

– Знаешь, – говорил дэз-воин, – я хочу вернуться на Клинран.

– Так в чем проблема?

– Пропадете без меня.

На подлете к Стратовариусу нас задержал патруль Братьев. С десяток трофейных трансов и потрепанный крейсер времен Второй Империи. Музейный хлам, но в смутные времена всякая боевая единица на счету. Сейчас Проксима Центавра принадлежит Ла-Харту, а тогда ребята наслаждались краткосрочной свободой…

Переговоры взял на себя «несун». Он гордо назвался экспедитором, везущим товар некому Гремлину, и затребовал право на посадку. Нас эскортировали на орбиту и предоставили воздушный коридор.

Стратовариус – единственный мир в системе Проксимы. Терраформирован еще на заре экспансии, когда странные колонисты, продавшие души сети, обретали тела после столетнего путешествия. Здесь нарастили атмосферу, создали примитивный экологический макрос. Тогда это было актуально, до землеподобных планет еще не добрались. В Академ-Кластере я читал о несуразных проектах преобразования гигантов, вроде Юпитера или Сатурна. Речь шла о внедрении в их плоть «ядер нуль-гравитации», дорогих автономных станций, призванных гасить убийственное притяжение, оснащенных искусственными интеллектами… Не сбылось. Звездолеты совершенствовались, множились перспективы. Зарождалась Первая Империя.

Помню красное солнце, кровь дракона, освещавшее унылые ландшафты древней колонии. Полуразрушенные геодезические купола, памятники эпохи, пристанище мутированных шакалов…

Мы сели в частном астропорте. Загнали корабль в ангар, начали разгрузку. Пока роботы деловито укомплектовывали транспортные капсулы, ныряющие в люки подземной вакуумной ветки, я вышел в тусклый день Стратовариуса. В вечный закат.

Неподалеку техи заправляли модульный танкер: караваны таких гусениц с запечатанным жидким водородом курсировали по маршруту «Юпитер – Проксима – Толиман», и там, на Иппириасе, перепродавались расам низших порядков. Важная статья дохода Солнечных Братьев.

Близкий горизонт изломан высотками мегаполиса.

Рядом возник Миша.

– Через двадцать минут стартуем.

Я кивнул, глядя, как яйцеобразный аэробус стыкуется со зданием торгового центра. Небо кишело аппаратами, багровое небо с прослойками свинца и желтой осени.

– Как он платит?

– Наличкой.

Пальцы Миши теребили четки. Он нервничал и пытался это скрыть.

– Знаешь, Мик… Они так и стоят передо мной.

– Кто?

– Люди. Те, что погибли. На Земле и около нее. Я вижу…

– Хватит ныть, – прервал я. Сам удивляюсь, откуда взялась тогда злость. Почти ярость. – Правители Ла-Харта, думаешь, они поступили бы иначе? Отозвали бы эскадры, сдали позиции? Признались в бессилии Империи людей?

Я кричал.

Миша весь сжался, его трясло. Вдруг меня осенило:

– Ты пил?

Без ответа.

Мы оба ошеломленно молчим. Миша Чергинец, потенциальная частица вселенского разума, жаждущая просветления, самый умный из нас, лучший из нас… Он спивался. Тихо и незаметно.

– Брось, – я не знал, что сказать. – Моя вина. Я отдал приказ. Тот самый, из-за которого все началось.

Миша печально улыбнулся…

Что он поймет спустя месяцы, когда будет лететь к последнему своему солнцу? Увидит ли за полыхающей фотосферой то, что искал всю жизнь? Как он умрет?

Стартовали через два часа, воспользовавшись форточкой в расписании танкеров. Наблюдая тающий бурый серп Стратовариуса, Ша-йо-Лрла сказал:

– Клинран.

– Нет, – я покачал головой. – Учитель, родные миры – это табу, нас будут ждать там с вероятностью…

– Сейчас, – перебил дэз-воин, – Клинран имеет статус автономии. Меня не сдадут, мой род очень влиятелен.

– Ла-Харт сметет вас, если узнает, что я на планете.

Ша-йо-Лрла навис надо мной, его минималисткчная голова склонилась на тонкой, с выпирающими сухожилиями, шее.

– Клинран – надежная гавань. Кроме того, моему роду требуется помощь. Это важно.

Я кивнул. Родовые связи на Клинране священны.

– Михаил, запускай расчетную программу.

Через трое суток мы выпали из гипера в системе дэзов. Прямо под огонь головача. Как это могло случиться? Не знаю. Большинство федеральных наемников – ментаты, обладают теми или иными паранормальными способностями. Тот, с кем мы столкнулись, пас нас в ином срезе мироздания, он был натаскан на мысли, возможно – на эмпатические фактуры. Головач пилотировал транс, очевидно, купленный у вольников: наружные датчики соткали на экранах изображение полупрозрачного шара, сквозь который просвечивали искривленные звезды.

Снимите силовую защиту и разблокируйте шлюз. Приготовьтесь к стыковке. Без шуток, у меня статус федерального агента.

Вербальное послание, текст в нижней части экранов.

Пять минут.

Он ждал ответа.

В панорамной визоплоскости застыла яркая монетка клинранского солнца.

– Я уничтожу его, – Ша-йо-Лрла встал с кресла дубль-навигатора. – Распакуйте бот.

– Нет, – Миша преградил ему путь. – Это же транс. Машина вольников, понимаешь?

Наставник скорчил гримасу, имитирующую человеческую улыбку.

– Да, Михаил. Транс. Безынерционная, переменно-стабильная, квазибиологическая система. Твой вариант?

Миша, запинаясь, начал:

– Это карма, естественный ход вещей. Здесь мы видим логический конец, предел…

– На Клинране, – дэз мягко отстранил Чергинца, – логический конец – смерть в бою. А вектор к фотосфере – позор.

Он шагнул к переборке, коснулся сенсора Раздвинулись лепестки диафрагмы.

– Почему ты? – Бросил я вслед. – Почему не я, например?

Клинранец задержался. На секунду.

– В Академии ты неважно пилотировал бот, Мик. Я говорил с инструкторами.

Его отсекло.

10

В моем парусе заблудился ночной ветер.

Четыре луны, вцепившись в волосы туманности, освещали путь. Пустыня казалась вогнутой серебристой чашей, расчерченной старческими морщинами кожей. Хламида согревала неважно, но к этому я привык. Всерьез беспокоили истощающиеся припасы. Днем, взяв лук и метательные ножи, я выбрался из башни в полуденную отрейскую жару. На охоту. Бродил по заброшенному городку около часа. Без результата. Краем глаза видишь движение, но звери быстры, они знают, что такое человек. Под лестницей башни убил песчаную крысу. Зажарил и съел. Мало.

В конечном счете не остается ничего, кроме дороги. Ночь-вампир сосет кровь, вытягивает мысли. Тархан вяло скользит по краю сонного неба…

Я открыл глаза, почуяв присутствие. Кто-то смотрел на меня сверху, недобро так смотрел.

Поднимаю голову и вижу черный силуэт.

Птица.

Очень высоко, из лука не достать. Нарезает круги, неотрывно следуя за тарханом. Стервятник? Вряд ли. Мне до трупа еще далеко. Хищник. Тень воспоминания: зеленое солнце и эта птица в небе. Ведет меня от самого челнока… Стало страшно. Атаковать раньше ей помешала буря, сейчас Южные Земли относительно спокойны.

Ждет, понял я. Ждет, пока усну. И не проснусь.

До утра вечность. Человек не может не спать. Я погрузился в полудремное состояние. В завывания ветра вплетались вспышки сгорающих истребителей Нар-Кадара, далекий голос зачитывал приговор военному преступнику Мику Сардонису, и Миша Чергинец вновь летел к своей огненной нирване…

Клекот, хлопанье крыльев. Удары.

Я отшвырнул тварь ногой, выхватил меч и сделал выпад, с трудом удержав равновесие на вильнувшем тархане. Птица взмыла, не дав мне второго шанса. Клинок чист, я промахнулся.

Лук.

Я отвязал его от правого генератора, вложил стрелу… Птица исчезла. Словно и не было никогда. Пустыня, чахлые стелющиеся кусты и никаких признаков жизни. Сижу, как дурак, упершись одной ногой в мачту, тетива натянута…

Куда она делась? Небо молчит, ухмыляясь. Саднят царапины на руках и лице. Нет, не царапины. На левом запястье красуется длинный рваный шрам, напоминание о когтях зверя. Кровь уже свернулась – эхо генной модификации моего прадеда.

Убираю стрелу в колчан, закрепляю лук на прежнем месте. Спать больше не хочется. Сколько я продержусь – сутки, двое? Отрейская ночь тянется две стандарт-недели. Может, вернуться в поселок? Слишком далеко. И ветер, нельзя забывать про ветер. Он дует, куда нужно. Строго на юг. Так будет не всегда, ты же понимаешь.

Я решил продолжить путь.

Птица. Вспоминаю все, что узнал об Отре из сетевого инфоблока на корабле-разведчике. Скудная фауна, оазисы и горные экосистемы не в счет. Южные Земли… Местные прозвали ее рхо, помесь терранского беркута и хтосского падальщика, размах крыльев до двух метров. Гибрид, завезенный со звезд за пятьсот лет до гибели Земли. Упрямая тварь, часто охотится на людей. Если выбрала жертву, будет преследовать до конца. Среди фолнаров считается злым духом, которого невозможно убить. Нападает ночью, зачатки интеллекта, примитивные тактические способности. Достойный противник.

Несколько часов я вел тархан прежним курсом. Ветер дул ровно, с нарастающей силой.

Похоже, улетела. Нигде не видно, небо чистое. Ночью все кошки серы…

Я вырубился, сжимая рукоять метательного ножа. Снов не было, разум провалился в черный омут, озаряемый вспышками… Знакомый голос нашептывал в самое ухо: «Я – архейский океан, мрачная стихия, и жизнью еще не пахнет, лишь некая слизь хочет сформироваться… я – дьякон, торгующий индульгенциями на базаре, я – тот, чьи руки приколочены гвоздями к кресту, я сижу в тихом кабинете на Лубянке и подписываю бумаги… горю в печах Освенцима, шагаю в строю, монтирую стыковочный модуль, укладываю шпалы в заснеженной степи… Я кричу».

Кричу.

На самом деле. Мой крик мчится по пустыне, скрещиваясь с ветром, вплетаясь в него. Прихожу в себя. Нож и ветер. Силуэт птицы рхо в космах туманности. Вопль, разбивший пустынную тишину, прервал ее пикирование, вынудил вновь набрать высоту. Сволочь.

Третья луна закатилась за горизонт. Ландшафт слегка изменился: равнинную местность изредка перерезали рытвины, в плоть пустыни вживлялись мутные глаза солончаков. Родимые пятна на старческой коже…

Стемнело. Зашедшая луна была самой яркой из четырех. Выспаться не удалось, я чувствовал себя отвратительно. Достав рюкзак, наскоро перекусил. Выпил воды.

Птица висела надо мной, словно привязанная. Как от нее отделаться, я не представлял. Ночь поделилась на фрагменты, полосы бодрствования и полосы зыбкого пограничного «сна». Выплыла парочка желтых серпиков, значит, до утра еще неделя.

Я остановил тархан, спустив парус и воткнув нож-якорь в расщелину. Подумав, расстелил полимерную, сложенную вчетверо ткань на земле, под корпусом корабля. Для надежности заклинил тархан вторым ножом, так, чтобы не сносило. Хоть какая-то защита от когтей рхо. Меч я достал из ножен и положил рядом, на расстоянии вытянутой руки.

Проснулся от голода.

Страшно хочется есть, но нужно экономить. Побродил по окрестностям, зарубил нерасторопную ящерицу. Развел огонь, снял шкуру, зажарил и съел. Терпимо.

Весь остаток ночи птица следовала за мной. Я дремал, и мне мерещились крылья, бьющие по лицу.

Под утро притворился спящим. Около часа хищник нарезал круги, не проявляя к жертве видимого интереса. Затем начал плавно снижаться. Я злорадно ухмыльнулся, сомкнув пальцы на рукояти ножа. Рхо спикировала молча, выставив вперед разведенные когтистые лапы. Я вскочил и ударил наотмашь. Раз, другой. Лезвие окрасилось кровью. Птица взмахнула крыльями, разрывая дистанцию. Перехватив нож поудобнее, я сделал бросок…

Она улетела. Вместе с ножом. Огромная верткая тварь с загнутым вниз клювом. Раньше я наблюдал таких особей лишь в информаториях и виртуальных пространствах, моделирующих экосистемы отдельных миров. Теперь Мик Сардонис – часть пищевой лестницы, ступенька, вот только неясно пока – верхняя или нижняя.

Изменчивый ветер сносил меня к юго-западу. Луны тускнели, близился рассвет.

Интересно, там, на Рэнгторе, уже знают, где я? Им потребуется определенное время, хотя в конечном итоге меня найдут. Нас всегда находили, где бы мы ни были. Наверное, существовала возможность, путь к спасению, и путь этот лежал через гипер – к нечеловеческим секторам за пределами старой Империи. Мы обсуждали такой вариант с Мишей. Но ему было плевать на все, он твердил о карме и нарушенной гармонии, а я не хотел остаток жизни провести непонятно где и непонятно с кем. Да и не знаем мы ничего о тех секторах, точнее, знаем, но мало, и данные устарели на сотни лет…

Зеленый восход выдрал меня из полудремной комы. Тени от камней и кустов стлались на сотни метров. Туманность растворялась, как кусок сахара в чашке с чаем. Луны исчезли.

И в предрассветных сумерках я смотрел, как обретающая четкость птица рхо падает на меня. Она умирала, но не хотела сдаваться, хотела взять меня с собой…

Позже фолнары станут слагать легенды, мифы один бредовее другого. Что великий Сардонис бился с демоном три ночи и три дня, что едва не погиб, ибо птица отгрызла ему ногу (разумеется, выросла новая), что он выкопал корни чирито и построил первую в истории их мира катапульту, и что с потрясающей точностью поразил птицу булыжником…

Все было проще.

Я взял лук, вложил стрелу и соскочил с тархана. Ветер ослаб, и мой кораблик двигался с черепашьей скоростью, так что я не боялся его потерять. Я стоял и ждал, натянув тетиву, она приближалась. Когда нас разделяло метров десять, я выстрелил. Шагнул в сторону. Бесформенный комок перьев покатился по выжженной глине.

Мой нож застрял в крыле. Как животное смогло продержаться в воздухе столько часов, ума не приложу. Два пальца на левой лапе отсечены – заслуга моего меча…

Большая. Голову рхо я примотал проволокой к мачте. Мяса мне хватило почти на неделю… Солнце уже наполовину выползло из-за горизонта, когда я закончил свежевание. Все, что было, тщательно прожарил и завернул в парус.

Штиль.

Целый день я шел, волоча за собой бесполезный тархан. Зеленый урод палил нещадно, кожа на руках и лице облезла. Не единожды я вспоминал добрым словом Мицкевича, снабдившего меня генератором воды. Тошнотворное однообразие Южных Земель действовало на нервы.

Я был сыт по горло Отрой.

К полудню доел остатки консервов. Заснул, спрятавшись в жалкой тени тархана.

Проснулся и пошел, толкая опостылевший корабль.

Вечером наткнулся на поселок.

11

На корпусе набухла и лопнула полимерная почка. Распакованный бот отлип от разведчика и провалился во тьму, мгновенно изменив курс.