Глава 8

Уверен, я уже рассказывал вам о Таппи Глоссопе. Это он, если вы помните, однажды вечером в «Трутнях» поспорил со мной, что мне слабо перебраться через плавательный бассейн, хватаясь руками за кольца, свисающие с потолка, – детская забава при моей-то ловкости, – а когда я почти достиг цели, он, коварно предав нашу детскую дружбу, закинул последнее кольцо за перекладину и тем самым заставил меня прыгнуть в воду в одном из моих лучших фраков.

Сказать, что эта подлая выходка, которую я назвал бы преступлением века, оставила меня равнодушным, значит покривить душой. Я был страшно возмущен, оскорблен до глубины души и месяца два не мог успокоиться.

Но сами знаете, раны затягиваются, душевная боль притупляется.

Только не подумайте, что я упустил бы случай швырнуть Таппи в физиономию мокрую губку, подсунуть в постель ужа или еще как-нибудь отыграться. Подвернись мне такая возможность, я бы с восторгом ею воспользовался в любой момент, но только не теперь. Как ни уязвлен я был коварной Таппиной проделкой, мне не доставляло никакого удовольствия сознавать, что этот балда сломает себе жизнь, если расстанется с девушкой, которую, несомненно, любит без памяти, несмотря на эту глупейшую ссору.

Более того, я от души хотел положить конец их размолвке; кажется, все бы отдал, только пусть у этих двух придурков дело снова пойдет на лад. Вы, наверное, уже догадались об этом из моего разговора с тетей Далией, а если бы у вас оставались какие-то сомнения на этот счет, то полный самого искреннего сочувствия взгляд, который я сейчас послал Таппи, окончательно бы их развеял.

Итак, я бросил на него проникновенный взгляд, крепко пожал руку и дружески похлопал по плечу.

– Привет, Таппи. Как дела, старик?

Я преисполнился к нему еще большего сочувствия, ибо взгляд у него был потухший, на мое рукопожатие он ответил вяло, иными словами, увидев старого друга, он не выразил ни малейшего желания пуститься в пляс. Беднягу будто обухом по черепушке хватили. Видно, меланхолия накрыла его своим крылом, как, помнится, однажды выразился Дживс о Понго Туистлтоне, когда тот пытался бросить курить. Сказать по правде, я не удивился. В сложившихся обстоятельствах подобная хандра была, безусловно, вполне естественна.

Я отпустил его руку, прекратил дружеское похлопывание по плечу и, достав из кармана портсигар, открыл его и протянул Таппи.

Он нехотя взял сигарету.

– Приехал, Берти? – сказал он.

– Приехал.

– Проездом или останешься?

Я медлил с ответом. Можно было бы признаться, что я примчался в Бринкли-Корт с твердым намерением вновь воссоединить их с Анджелой, связать порванные узы и так далее, и тому подобное. Закуривая сигарету, я чуть было не выложил ему все начистоту. Но потом решил, что, пожалуй, не стоит. Брякнуть в открытую, что я собираюсь играть на их чувствах, как на контрабасе, было бы неразумно. Кому понравится, что на нем играют, будто он какой-нибудь контрабас?

– Пока не знаю, – сказал я. – Может, останусь, может, нет. Как получится.

Он равнодушно кивнул, дескать, останусь я или уеду – ему один черт, и уставился куда-то вдаль, поверх залитых солнцем деревьев. Надо сказать, наружностью и телосложением Таппи здорово похож на бульдога, а в данный момент он был похож на это породистое животное, которому не дали пирожного. Для человека, столь проницательного, как Бертрам Вустер, не составляло труда догадаться, что у него сейчас на уме, поэтому меня совсем не удивило, когда он коснулся вопроса, отмеченного в повестке дня галочкой.

– Наверное, ты уже слышал про нас с Анджелой?

– Да, Таппи, я в курсе, дружище.

– Мы расстались.

– Знаю. Кажется, вы немного не сошлись во взглядах на акулу?

– Да. Я сказал, что это скорее всего была камбала.

– Наслышан.

– Кто тебе сказал?

– Тетя Далия.

– Наверное, ругала меня на чем свет стоит.

– Ничего подобного. Разве что как-то мимоходом обмолвилась: «этот чертов Глоссоп», а в остальном, по-моему, ее лексика отличалась исключительной сдержанностью, в особенности если учесть ее охотничье прошлое. Ведь в свое время она состояла в клубах «Куорн» и «Пайтчли». Однако – ты, конечно, извини меня, старина, – тебе, по мнению тетушки, следовало выказать немного больше такта.

– Такта!

– И я склонен отчасти с ней согласиться. Скажи на милость, Таппи, ну зачем ты развенчал акулу, обозвав ее камбалой? Разве ты поступил великодушно? Эта акула дорога Анджеле, девочка в ней, можно сказать, души не чает. И вдруг человек, которому она отдала свое сердце, утверждает, что это не акула, а камбала. Какой удар для бедного создания!

Я видел, что Таппи обуревают противоречивые чувства.

– А меня ты сбрасываешь со счетов? – спросил он срывающимся от волнения голосом.

– Тебя?

– Да. Меня. Неужели не понимаешь, – проговорил Таппи, все больше распаляясь, – что не будь веских причин, я бы, конечно, не назвал эту чертову акулу камбалой, хотя она и в самом деле была камбала? Анджела, дерзкая девчонка, сама меня спровоцировала. Каких только гадостей мне не наговорила. Вот я и воспользовался случаем отыграться.

– Каких таких гадостей?

– Самых отвратительных. И все оттого, что я в разговоре мимоходом, только чтобы поддержать беседу, поинтересовался, какие блюда Анатоль приготовил к обеду. И тут она вдруг заявляет, что я только о еде и думаю и что физические потребности для меня главное. Так и ляпнула – физические потребности! Черт подери, Берти, ты же знаешь, я по своей природе человек духовный.

– Бесспорный факт.

– Ну спросил я так, между прочим, что Анатоль собирается приготовить к обеду. По-моему, ничего страшного. А по-твоему?

– По-моему, тоже. Просто дань уважения великому маэстро.

– Конечно.

– И все-таки…

– Что?

– Я хочу сказать, жаль, что хрупкая ладья любви так бездарно идет ко дну, ведь достаточно всего лишь нескольких слов, чуть-чуть раскаяния…

Он вперил в меня подозрительный взгляд:

– Ты, кажется, предлагаешь, чтобы я пошел на уступки?

– Знаешь, Таппи, старина, это было бы просто замечательно и так великодушно с твоей стороны.

– И не мечтай!

– Но послушай, Таппи…

– Нет. Ни за что.

– Ведь ты ее любишь, правда?

Я наступил на больную мозоль. Он вздрогнул, губы у него задергались. Он явно испытывал нестерпимые душевные муки.

– Не буду отрицать! – пылко воскликнул он. – Я без памяти влюблен в это ничтожество. И тем не менее считаю, что ее надо хорошенько отшлепать.

Ни один Вустер на свете такого не потерпит.

– Таппи, опомнись!

– И не подумаю!

– Повторяю, опомнись, Таппи. Ты меня поражаешь. Впору недоуменно поднять бровь. Где благородный рыцарский дух Глоссопов?

– Не волнуйся, благородный рыцарский дух Глоссопов в полном порядке. А вот как обстоят дела у Анджелы? Где их нежная женская душа? Сказать человеку, что у него растет второй подбородок! Как у нее язык повернулся!

– Так и сказала?

– Вот именно.

– О Господи! Девицы есть девицы, что с них возьмешь. Таппи, забудь об этом. Иди к ней и помирись.

Он помотал головой:

– Нет. Поздно. Она такого наговорила о моем животе… Никогда ей этого не прощу.

– Таппи, это несправедливо. Ты забыл, как сам однажды сказал Анджеле, что она в новой шляпке – вылитый китайский мопс?

– Но это истинная правда. У меня и в мыслях не было ее оскорблять. Я чистосердечно, по-доброму сказал то, что думал. Мною руководило искреннее желание удержать ее и не выставлять себя на посмешище. А она без всяких оснований пустилась обвинять меня, что я пыхчу, когда поднимаюсь по лестнице. Это совсем другое дело.

1

Отправной пункт (фр.).

2

Теллула Банкхед (1903–1968) – американская актриса, дочь известного политического деятеля Уильяма Брокмена Банкхеда.

3

Селение во Франции, близ которого во время Столетней войны (1337–1453) войска английского короля Генриха V разгромили французов.

4

Вторым браком (фр.).

5

Школа для мальчиков в романе Диккенса «Жизнь и приключения Николаса Никлби», где царила палочная дисциплина, отупляющая учеников.

6

Известнейшая американская киноактриса (1908–1977).

7

Краткое изложение (фр.).

8

Герой баллады Сэмюэля Т. Колдриджа (1772–1834).