Золотце ты наше. Джим с Пиккадилли. Даровые деньги (сборник)
ModernLib.Net / Классическая проза / Пелам Вудхаус / Золотце ты наше. Джим с Пиккадилли. Даровые деньги (сборник) - Чтение
(Ознакомительный отрывок)
(стр. 5)
Его перебил спокойный голос:
– Послушайте!
В круг света невозмутимо шагнул Золотце – в халате, с дымящейся сигаретой в руке. Прежде чем продолжать, он выпустил облако дыма.
– Слушайте-ка! Я думаю, вы ошибаетесь. Это вовсе даже не случайный грабитель.
Зрелища bete noir, облака дыма, добавившегося к переживаниям вечера, мистер Эбни уже не вынес. Он поразмахивал в мрачной тишине руками, его жесты отбрасывали гротескные тени на гравий.
– Как ты смеешь курить?! Как ты смеешь курить сигарету?!
– Да я только ее и нашел, – дружелюбно откликнулся Золотце.
– Я же говорил… я предупреждал тебя… Десять плохих отметок! Я не желаю… Пятнадцать плохих отметок!
Болезненный взрыв директора Золотце оставил без внимания. Он спокойно улыбнулся.
– Если вы спросите меня, – продолжил мальчишка, – то этот тип охотился за кое-чем посущественнее, чем посеребренные ложки. Да, сэр! Если желаете моего мнения, это был Бак Макгиннис или Эд Чикаго. Или еще кто из них. Охотился он за мной. Они давно в меня целят. Бак пытался похитить меня осенью 1907 года, а Эд…
– Ты меня слышишь? Возвращайся немедленно…
– Не верите, так я вырезку покажу. У меня есть альбом с вырезками. Как только в газетах появляется заметка про меня, я сразу вырезаю и клею в альбом. Пойдемте, я прямо сейчас и покажу вам историю про Бака. Это в Чикаго случилось. Он бы точно уволок меня, если б не…
– Двадцать плохих отметок!
– Мистер Эбни!
Это вмешалась особа, стоявшая позади меня. До сих пор она (или он) оставалась молчаливым наблюдателем, выжидая, я полагаю, перерыва в беседе.
Все разом подскочили, будто великолепно вымуштрованный кордебалет.
– Кто там? – вскричал мистер Эбни. Судя по голосу, нервы у него были на пределе.
– Позвонить в полицию? – в очередной раз вопросил Глоссоп.
– Я – миссис Шеридан, мистер Эбни. Вы ждали меня сегодня вечером.
– Миссис Шеридан? Миссис Ше… Я думал, вы приедете на такси. Я ждал… ну, в общем… э… машины.
– Я пришла пешком.
У меня возникло странное ощущение, что голос этот я слышал. Когда она приказывала мне не двигаться, то говорила шепотом, или мне в моем полубессознательном состоянии показалось, что шепотом, но теперь она говорила громко, и в голосе у нее проскользнули знакомые интонации. Он затронул какую-то струну в моей памяти, и я хотел послушать еще.
Голос прозвучал снова, но ничего более определенного не всплыло. Я все так же терялся в догадках.
– Здесь, – мистер Эбни, – один из грабителей.
Заявление произвело сенсацию. Мальчики, прекратившие было голосить, взвыли с новой силой. Глоссоп предложил позвонить в полицию. Миссис Эттвэлл взвизгнула. Все двинулись на нас сплоченной толпой.
Во главе шел Уайт с фонарем. Я чувствовал себя виноватым в том, что сейчас на них обрушится такое разочарование.
Первым узнал меня Огастес. Я ждал, что сейчас он осведомится, приятно ли мне сидеть на гравии в морозную ночь или из чего сделан гравий, но тут заговорил мистер Эбни:
– Мистер Бернс! Господи Боже… как вы тут очутились?
– Может, мистер Бернс сумеет объяснить нам, куда побежал грабитель, сэр, – высказался Уайт.
– Нет, не сумею, – возразил я. – Я – настоящий кладезь информации, но вот куда он побежал, понятия не имею. Знаю только, что плечо у него – настоящий таран военного корабля. Так меня им саданул!
Я услышал позади легкий вздох изумления и обернулся. Мне хотелось посмотреть на женщину, всколыхнувшую мне память своим голосом. Но свет от фонаря не доставал до нее, и в темноте просматривался лишь расплывчатый силуэт. Я почувствовал, что и она пристально разглядывает меня.
– Я разжигал трубку, – возобновил я свое повествование, – когда услышал визг.
В группе позади фонаря раздался смешок.
– Это я визжал, – сообщил Золотце. – Да уж, визгу я задал! А что бы, интересно, вы стали делать, если б проснулись в потемках да увидели, как какой-то грубиян выдергивает вас из постели, как моллюска из раковины? Он хотел рот мне зажать, а зажал лоб, ну я и заорал, он даже свет не успел зажечь. Вот уж перепугался, бандюга! – Огден опять хихикнул и затянулся сигаретой.
– Прекрати курить! – закричал мистер Эбни. – А ну выброси сигарету!
– Да забудьте вы про нее, – отмахнулся Золотце.
– А потом, – продолжил я, – из темноты вылетел кто-то и саданул меня. И меня как-то перестало интересовать и кто это, и все остальное. – Говорил я, адресуясь к незнакомке. Она все еще стояла за кругом света. – Вероятно, миссис Шеридан, вы можете объяснить нам, что случилось?
Я не ждал, что ее рассказ принесет практическую пользу, просто хотел, чтобы она заговорила снова. Первых же слов оказалось достаточно. Я подивился, как мог еще сомневаться. Теперь я узнал ее точно. Этот голос я не слышал пять лет, но не забуду до конца жизни.
– Мимо меня кто-то пробежал.
Я едва понимал ее слова. Сердце у меня колотилось, голова шла кругом. Я никак не мог поверить в невероятное.
– Мне показалось, – продолжала она, – что он убежал в кусты.
Я услышал, как заговорил Глоссоп, и из ответа мистера Эбни понял, что тот предложил позвонить.
– В этом нет необходимости, мистер Глоссоп. Несомненно, он… э… давно сбежал. Всем нам разумнее вернуться в дом. – Эбни повернулся к смутной фигуре рядом со мной. – А вы, миссис Шеридан, наверное, устали после путешествия и… э… необычных волнений. Миссис Эттвэлл покажет вам, где… э… вашу комнату.
В общем движении Уайт, видимо, поднял фонарь или шагнул вперед, потому что свет сместился. Фигура рядом со мной утратила расплывчатость, ясно и четко обрисовавшись в желтом свете. Я увидел большие глаза, глядящие так же, как две недели назад серым лондонским утром они смотрели на меня с выцветшей фотографии.
Глава V
Из всех эмоций, не дававших мне заснуть той ночью, на следующее утро остался лишь смутный дискомфорт и негодование скорее против Судьбы, чем против человека. То, что мы с Одри очутились под одной крышей после всех этих лет, больше меня не удивляло. Так, мелкая подробность, и я отмел ее, приберегая все силы ума для того, чтобы разобраться с действительно важным – девушка вернулась в мою жизнь, как раз когда я решительно выбросил ее оттуда.
Негодование усилилось. Какой бессмысленный финт выкинула со мной Судьба! Синтия доверяет мне. Если я проявлю слабость, то пострадаю не один. А что-то подсказывало мне, что я обязательно проявлю. Разве я сумею оставаться сильным, когда меня станут терзать тысячи воспоминаний?
Но я непременно буду сражаться, пообещал я себе. Легко я не сдамся. Я пообещал это своему самоуважению и был вознагражден слабым проблеском энтузиазма. Я рвался скорее подвергнуться испытаниям.
Возможность представилась после завтрака. Одри стояла на гравии перед домом, фактически – на том же самом месте, где мы встретились накануне. Заслышав мои шаги, она подняла глаза, и я увидел, как решительно вздернула она подбородок. Эту манеру я замечал еще в дни нашей помолвки, не придавая ей особого значения. Господи, какой же самодовольной скотиной я был в те времена! Даже ребенок, подумал я, если только он не погрузился с головой в самолюбование, сумел бы разгадать смысл этого движения, и я был этому рад. Я ринулся в бой.
– Доброе утро, – поздоровался я.
– Доброе.
Наступила пауза. Я воспользовался ею, чтобы собраться с мыслями и как следует разглядеть Одри.
Пять лет изменили ее, но только к лучшему. В ней теперь чувствовалась спокойная сила, какой я не замечал прежде. Возможно, она присутствовала и в прежние дни, хотя вряд ли. Одри производила впечатление человека, через многое прошедшего и уверенного в себе.
Внешне девушка изменилась поразительно мало – такая же легкая и стройная. Правда, стала чуть бледнее, ирландские глаза повзрослели, смотрели чуть жестче, но и все.
Внезапно я опомнился – чего это я так пристально рассматриваю ее? Бледные ее щеки окрасил легкий румянец.
– Не надо! – вдруг с легким раздражением попросила она.
Эти ее слова с маху убили сентиментальную нежность, закрадывавшуюся мне в душу.
– Как ты тут очутилась? – поинтересовался я. Она молчала. – Только не подумай, что я сую нос в твои дела. Мне любопытно, по какому такому совпадению мы встретились.
Одри порывисто обернулась ко мне. Лицо ее утратило всякую жесткость.
– О, Питер! – произнесла она. – Мне очень жаль. Я так виновата.
Ага, вот он, мой шанс. Я уцепился за него, позабыв про всякое благородство, и тут же пожалел об этом. Но мне было горько, а горечь толкает человека на дешевые выходки.
– Виновата? – вежливо удивился я. – Да в чем же?
Одри растерялась, как я и рассчитывал.
– В том… в том, что случилось.
– Милая Одри! Любой совершил бы ту же ошибку. Я не удивляюсь, что ты приняла меня за грабителя.
– Да я не про то! Я о том, что случилось пять лет назад.
Я расхохотался. Смеяться мне совершенно не хотелось, но я уж постарался, как сумел. И был вознагражден – я видел, что ее покоробило.
– Неужели ты еще нервничаешь? – я снова рассмеялся. Таким вот веселым и жизнерадостным был я в это зимнее утро. Короткий миг, когда мы оба могли бы растаять, миновал. В ее синих глазах зажегся блеск, подсказавший мне – между нами опять война.
– Я ничуть не сомневалась, что ты переживешь! – бросила Одри.
– Да мне было-то всего двадцать пять. В двадцать пять сердце не разбивается.
– Твое, Питер, вряд ли вообще когда разобьется.
– Это что, комплимент? Или наоборот?
– Ты-то, разумеется, считаешь, что комплимент. А я подразумевала, что тебе недостает человечности.
– Такое вот у тебя представление о комплименте.
– Я сказала «у тебя».
– Наверное, пять лет назад я был прелюбопытной личностью.
– Да.
Говорила Одри раздумчиво, будто бы сквозь годы бесстрастно исследовала неведомое насекомое. Такое отношение раздосадовало меня. Сам я мог отстраненно анализировать того, кем некогда был, но определенную привязанность к прежней своей личности еще сохранял, а потому почувствовал себя уязвленным.
– Полагаю, ты относилась ко мне не иначе, как к людоеду?
– Да, скорее всего.
Мы опять помолчали.
– Я не хотела оскорбить твои чувства. – Это было самое обидное замечание. Именно я хотел оскорбить ее чувства. Но она не притворялась. Она действительно испытывала – да, думаю, и сейчас испытывает – неподдельный ужас передо мной. Борьба оказалась неравной. – Ты бывал очень добр, – продолжала она, – иногда. Когда случайно вспоминал, что надо быть добрым.
Лучшей похвалы у нее для меня не нашлось, а эти слова вряд ли можно было счесть за панегирик.
– Ладно, – заключил я, – ни к чему обсуждать, каким я был и как поступал пять лет назад. Как бы там ни было, ты спаслась от меня бегством. Давай вернемся к настоящему. Что нам теперь делать?
– Ты считаешь, ситуация неловкая?
– В общем, да.
– И одному из нас следует уехать? – с сомнением продолжила она.
– Вот именно.
– Но я никак не могу.
– Я тоже.
– У меня тут дело.
– И у меня тоже.
– Я должна находиться здесь.
– И я тоже.
Она с минуту рассматривала меня.
– Миссис Эттвэлл сказала, что ты учитель.
– Да, я выступаю в роли учителя. Изучаю это занятие.
– Но зачем это тебе?
– А что такого?
– Раньше у тебя все было хорошо.
– Сейчас еще лучше. Я работаю.
Одри помолчала.
– Да, тебе уезжать нельзя.
– Верно.
– Но и мне тоже!
– Что ж, придется нам мириться с неловкостью.
– А почему обязательно неловкость? Ты же сам сказал, что уже все пережил.
– Абсолютно. Я даже помолвлен.
Одри, слегка вздрогнув, принялась чертить носком туфли по гравию. Наконец она проговорила:
– Поздравляю.
– Спасибо.
– Надеюсь, ты будешь счастлив.
– Просто уверен.
Она опять замолчала. Мне подумалось, что, посвятив ее столь откровенно в свою личную жизнь, я имею право поинтересоваться и ее.
– А как ты тут очутилась?
– История довольно долгая. Когда мой муж умер…
– О!
– Да, он умер три года назад.
Говорила Одри ровно и чуть сурово. Истинную причину этой суровости я узнал позднее, а тогда приписал тому, что ей приходится общаться с человеком, ей неприятным, то есть со мной, и мне стало еще горше.
– Какое-то время я сама заботилась о себе.
– В Англии?
– В Америке. Мы уехали в Нью-Йорк сразу же после того, как я написала тебе письмо. С тех пор я жила в Америке. Здесь я всего пару месяцев.
– А как ты очутилась в Сэнстеде?
– Несколько лет назад я познакомилась с мистером Фордом, отцом мальчика, который учится сейчас в этой школе. Форд рекомендовал меня мистеру Эбни. Тому нужен был помощник.
– Ты зависишь от своей работы? Я хочу сказать – прости, если затрагиваю слишком личную тему, – мистер Шеридан…
– Нет, денег он не оставил.
– А кем он был? – решился я. Я чувствовал, что говорить об умершем ей больно, во всяком случае – со мной, но тайна Шеридана изводила меня пять лет, и мне хотелось узнать побольше о человеке, перевернувшем всю мою жизнь, даже не появившись в ней.
– Он был художник. Друг моего отца.
Мне требовались подробности. Какой он был из себя, как говорил, чем отличался от меня. Но было ясно, что Одри не хочется говорить о нем, и, чувствуя обиду, я все-таки отступил, подавив любопытство.
– Так у тебя только и есть эта работа?
– Вот именно. Если у тебя обстоятельства такие же, н у что ж, тут мы оба и останемся.
– Останемся, – эхом откликнулся я.
– Но нам следует постараться не усложнять ситуацию.
– Конечно.
Она посмотрела на меня своим странным взглядом, широко раскрыв глаза.
– А ты похудел, Питер.
– Вот как? Страдания, наверное. Или физические упражнения.
– Ты ненавидишь меня. – Одри отвела взгляд и закусила губу. – И все эти годы ненавидел. Что ж, ничего удивительного.
Отвернувшись, она медленно побрела прочь, и тут мне открылась вся низость моей роли. С самого начала я только и старался побольнее кольнуть ее, мелко ей мстил. За что? То, что случилось пять лет назад, – моя вина. Нельзя позволить ей уйти. Я чувствовал себя мерзавцем.
– Одри! – крикнул я.
Она остановилась. Я подбежал к ней.
– Одри, ты ошибаешься! Если я кого и ненавидел, то только себя. А тебя я понимаю…
Губы ее чуть приоткрылись, но она молчала.
– Я понимаю, почему ты так поступила. Теперь я вижу, каким я был пять лет назад.
– Ты так говоришь, только чтобы помочь мне, – тихо произнесла девушка.
– Нет, я уже давно все понял.
– Я безобразно обошлась с тобой.
– Ничего подобного. Определенному сорту мужчин необходима… встряска. И они получают ее, рано или поздно. Так случилось, что свою я получил от тебя. Но это не твоя вина. Мне все равно бы рано или поздно досталось. – Я засмеялся. – Судьба караулила меня за углом. Ей страшно охота было как-то меня оглоушить. И тут подвернулась ты.
– Прости, Питер.
– Чепуха! Ты вколотила в меня немножко разума. Вот и все. Каждому требуется образование. Большинство получают его постепенно. Мои деньги такому помешали. К тому времени как я встретил тебя, мне уже здорово недодали, и вот я получил все одним махом.
– Ты великодушен.
– Ну что ты! Всего лишь вижу все яснее, чем раньше. В те дни я был истинной свиньей.
– Вот уж нет!
– Был, был. Ладно, не стоит из-за этого ссориться.
В доме прозвенел колокольчик, призывая к завтраку, и мы повернули к двери. Когда я отступил, пропуская ее, Одри остановилась.
– Питер… Питер, будем разумны. Зачем создавать неловкость? Давай притворимся, будто мы старые друзья, которые снова встретились. Да и почему «притворимся»? Ведь недоразумения разъяснились и мы опять друзья, правда?
Одри протянула руку. Она улыбалась, но глаза смотрели серьезно.
– Так что, Питер? Старые друзья?
Я пожал ей руку.
– Да, старые друзья.
И мы отправились завтракать. На столе рядом с моей тарелкой лежало письмо от Синтии.
Глава VI
1
Приведу его полностью. Написано оно было с борта яхты «Русалка», стоявшей на якоре в Монако.
Мой дорогой Питер, где же Огден? Мы каждый день ждем его. Миссис Форд извелась от беспокойства. Она без конца спрашивает меня, есть ли у меня новости, и ужасно утомительно каждый раз отвечать, что – нет.
С твоими возможностями ты уже давно мог бы похитить мальчика. Действуй проворнее. Мы полагаемся на тебя.
Спешу. Синтия.
Я несколько раз прочитал это деловитое послание – днем, и после обеда, и еще вечером, чтобы поразмыслить над ним в одиночестве. Выйдя из дома, я побрел к деревне.
На полпути я вдруг понял – за мной следом кто-то идет. Вечер был темный; ветер, свистящий в деревьях, усиливал пустынность деревенской дороги. В такое время в таком месте особенно неприятно услышать шаги позади.
Неопределенность нервирует. Резко развернувшись, я на цыпочках двинулся обратно. И не ошибся. Минуту спустя в потемках обозначилась темная фигура, и восклицание, раздавшееся, когда я перестал таиться, доказало, что я застал преследователя врасплох.
Последовала короткая пауза. Я ожидал, что человек, кто бы он ни был, рванется бежать, но он шагнул вперед.
– Прочь с дороги! – крикнул я, и моя трость агрессивно проскрежетала по гравию: я вскинул ее, готовый к неожиданным поворотам событий. Пусть знает, что у меня есть какое-то оружие.
Намек скорее обидел, чем напугал преследователя.
– Ну, босс, к чему грубить, – укоризненно попенял он хриплым полушепотом. – Я ж ничего не затеваю.
У меня сложилось впечатление, что голос этот я слышал, но не мог вспомнить где.
– Зачем вы меня преследуете? – спросил я. – Кто вы?
– Да вот, потолковать хочу. Я вас приметил еще под фонарем, да и пристроился в хвост. Игру-то я вашу раскусил.
Теперь я узнал его. Если только в окрестностях Сэнстеда не появилось двух человек из Баури, то этот – тот самый, кого я видел в среду вечером; тот, кто навлек на себя неодобрение мисс Бенджэфилд.
– Не понимаю, – сказал я. – Какая игра?
– Хватит вам! – отмахнулся он. – Шутки шутками, а зачем вы терлись вчера возле дома? Мальчишку выслеживали?
– Так это вы на меня налетели?
– Ну! Подумал было, что дерево. Чуть нокаут не получил.
– Зато я получил. Видно, вы здорово торопились.
– А то! – просто согласился человек и сплюнул. – Вот что, – завел он снова, облегчив душу критикой этого захватывающего эпизода. – Золотце это – парнишка прям потрясный. Как заголосит! Я прям напугался – взрыв какой! Но не будем терять время. Оба мы охотимся за ним.
– Про что это вы?
– Давайте кончайте придуриваться-то! – Он сплюнул. Видимо, этим незатейливым способом он выражал всю гамму своих чувств. – Я же вас знаю!
– Тогда у вас есть преимущество. Хотя мне кажется, что и я вас видел прежде. Это ведь вы сидели в среду вечером в «Перьях»? Еще пели что-то такое про собаку?
– Точно. Я и пел.
– А откуда вы меня знаете?
– Ай, да кончай ты придуриваться, Сэм!
И в голосе у него мне послышалось невольное восхищение.
– Так кто я, по-вашему? – терпеливо спросил я.
– Ах, чтоб тебя! Но тебе меня не обдурить! Ловкач ты, Сэм Фишер, вот ты кто. Я тебя знаю.
Я онемел от удивления. Поистине, случается, славу тебе прямо навязывают.
– Я тебя, Сэм, правда, никогда не видал, – продолжал он. – Но знаю, это ты. И скажу тебе, каким манером докумекал. Во-первых, только ты да я знаем, что Золотце тут. Мои ребята ловко умыкнули его из Нью-Йорка. И я слыхал, ты прикатил сюда за ним. Я натыкаюсь на типа, который следит тут за мальчишкой. Так кто ж это выходит? Ты, Сэм, само собой. И говорит этот тип, как пижон-ученый, – и ты, Сэм, завсегда так говоришь. Так что кончай придуриваться, Сэм, и давай скорее к делу.
– Я имею удовольствие говорить с мистером Баком Макгиннисом? – осведомился я, уже уверенный, что он – не кто иной, как эта знаменитость.
– А то! Ни к чему, Сэм, играть со мной в прятки. Оба мы тут за одним.
– Минутку, – перебил я. – Может, вас удивит, но меня зовут Бернс и я учитель в этой школе.
Он восхищенно сплюнул.
– От даешь! – заорал он. – Все верно, Сэм, таким ты и должен прикинуться. Смекалистый парень! Прям внутрь втерся. Надо же!
Голос у него стал молящим.
– Слышь-ка, Сэм, ты уж не будь свиньей. Давай уж пятьдесят на пятьдесят в этом дельце. Ведь мы с ребятами за чертову сотню миль прикатили. Ни к чему нам из-за добычи свару затевать. Тут на нас на всех хватит. Старик Форд с лихвой выложит на каждого. Чего нам ссориться? Давай уж вместе копнем золотую жилу. Это ж не мелочь какая. Я б и приставать не стал, коли на двоих не хватило бы. – Так как я молчал, он продолжил: – Не по-честному, Сэм, пользоваться тем, что у тебя образование. Была бы честная борьба, и у нас обоих были бы равные шансы, я бы ничего не сказал. Но ты у нас грамотей и в дом втерся. Так что выходит не по-честному. Сэм, не будь сквалыгой! Не грабастай все! Пятьдесят на пятьдесят. Уговор? Идет?
– Не знаю. Спросите у Сэма. Спокойной ночи.
И, пройдя мимо него, я скорым шагом направился к воротам. Он потрусил следом, моля:
– Ну хоть четверть-то отстегни!
Я молча шагал дальше.
– Не будь свиньей! – Он уже почти бежал. – Сэм! – Голос его утратил молящую нотку, в нем зазвучала угроза. – Эх, будь со мной моя пушка, не посмел бы ты эдак нагличать. Слушай-ка, умник! Гляди, дождешься! Мы тебя сделаем! Берегись!
Остановившись, я повернулся к нему.
– Послушай, болван! – закричал я. – Говорю тебе, я – не Сэм Фишер! Ты что, не можешь понять, что вцепился не в того человека? Моя фамилия Бернс. Бернс!
Бак сплюнул, презрительно на этот раз. Идеи он усваивал медленно, но еще медленнее избавлялся от тех, какие уже проникли в вещество, которое он именовал своим мозгом. По каким-то признакам он решил, что я – Ловкач Фишер, и никакие протесты не могли его поколебать. Он воспринимал их просто как увертки, диктуемые жадностью.
– Расскажи это своей бабушке! – В этой фразе он излил весь свой скепсис. – Может, еще соврешь, будто за Золотцем не охотишься?
Удар угодил в яблочко. Если говорить правду стало привычкой, то человек трудно отходит от стандарта, когда выпадает минута для наглой лжи. Я невольно заколебался. Наблюдательный Макгиннис тотчас уловил мои колебания и сплюнул победно.
– А-а! – с внезапной злобой выкрикнул он. – Ладно, Сэм! Погоди! Мы тебя отделаем! Понял? Придет твой час. Получишь свое. Погоди!
И с этими словами он растворился в ночи. Откуда-то из темной дали донеслось презрительное «Жмот!», и он исчез окончательно, оставив меня в твердом убеждении – если с начала экспедиции в Сэнстед я считал затею сложной, то теперь сложность достигла апогея. В школе ведет слежку зоркий человек Пинкертона, а снаружи караулит шайка мстительных конкурентов. Да, «Сэнстед-Хаус» становится неуютным местечком для молодого неопытного похитителя.
Придется действовать на всей скорости.
2
Когда на следующее утро я вышел прогуляться перед завтраком, дворецкий, совершенно не похожий на сыщика (к чему стремится каждый сыщик), тоже дышал воздухом на футбольном поле.
Увидев его, я решил получить сведения из первых рук о человеке, за которого меня принял Макгиннис, а заодно и о самом Макгиннисе. Мне хотелось, чтобы меня уверили, что мой приятель Бак, несмотря на внешность, малый мирный – он лает, да не кусает.
В начале нашей беседы Уайт вел себя как настоящий дворецкий. Впоследствии я часто думал, что он испытывал артистическую гордость, вживаясь в эту свою роль. При упоминании Ловкача, однако, манеры дворецкого слетели с него, будто шкурка, и он стал самим собой – живым, энергичным, совсем не похожим на благостную личность, которую изображал.
– Уайт, – спросил я, – известно ли вам что-нибудь о Ловкаче, то есть о Сэме Фишере?
Он уставился на меня. Видимо, вопрос, никак не вытекающий из предыдущей темы, сбил его с толку.
– Я встретил тут одного джентльмена по имени Бак Макгиннис – кстати, как выяснилось, он и был нашим вчерашним гостем, – и он только и говорил про Сэма. Вы его знаете?
– Бака?
– И того и другого.
– Ну, Бака я никогда не видел, но знаю про него все. Вспыльчивый малый, с перчиком.
– Да, так я и подумал. Ну а Сэм?
– А в мизинце у Сэма, уж можете мне поверить, побольше перца, чем в целом Баке. По сравнению с Сэмом Бак хилый и вялый, как вяленая треска. Когда доходит до открытой схватки, Бак – просто грабитель. А Сэм – человек образованный. У него есть мозги.
– Так я и понял. Что ж, рад слышать, что вы так высоко отзываетесь о Сэме. Потому как предполагается, что я – это он.
– Что-что?
– Бак Макгиннис уперся на том, что я – Ловкач Фишер. Никакие доводы не смогли его переубедить.
Уайт смотрел удивленно. Его насмешливые карие глаза ярко блестели.
– О Господи! – засмеялся он. – Вас это не обидело?
– А как же! Он обозвал меня свиньей за то, что я хочу забрать Золотце себе. И ушел с угрозами: «Я тебя сделаю». Как думаете, что этот глагол означает на его языке?
Уайт посмеялся еще:
– Красотища! Надо же эдакое выдумать! Принять вас за Ловкача Сэма!
– Он сказал, что никогда Ловкача не видел. А вы? Он что, похож на меня?
– Вот уж нет!
– Как вы думаете, он в Англии?
– Сэм? Да, он тут.
– Значит, Макгиннис прав?
– Абсолютно. Сэм охотится за Золотцем. Он и раньше пытался, но мы всегда его обставляли. На этот раз он уверен, что ему повезет.
– Тогда почему мы не видим его? Что, в этих краях Бак монополизировал индустрию похищений?
– О, Сэм непременно появится, когда сочтет, что готов. Уж поверьте мне на слово, Сэм знает, что делает. Он мой особый любимец. Бака Макгинниса я в грош не ставлю.
– Хотел бы и я относиться к нему так же легко. Но мне Бак представляется персоной весьма значимой. Интересно все-таки, что он намеревается со мной сделать?
Уайт, однако, ни в какую не желал оставлять более одаренного конкурента.
– Сэм учился в колледже. У него есть мозги, и он умеет пускать их в ход.
– Да, Бак меня упрекал. Говорил, что играю я нечестно.
– У Бака нет разума, – засмеялся сыщик. – Вот почему он ведет себя как мелкий воришка, залезающий украдкой в дом. Только так он и представляет себе похищение. И вот почему, когда касается Золотца, остерегаться нужно только одного человека.
– Бак для вас прямо личный друг! А мне он определенно не понравился.
– Да ну его! – презрительно отмахнулся Уайт.
Мы уже повернули к дому, когда до нас через поле донесся звон колокольчика.
– Значит, вы считаете, нужно ждать Сэма? – спросил я. – Рано или поздно он появится?
– Вот именно.
– Много вам будет хлопот!
– Уж такая у меня работа.
– Наверное, и мне следует относиться к этому так же. Но хотел бы я все-таки знать, что Бак собирается сделать…
Уайт наконец снизошел до объяснений по этому мелкому пункту.
– Думаю, они стукнут вас мешком, – небрежно бросил он, явно вполне хладнокровно рассматривая подобную перспективу.
– Мешком? Как занятно!..
– А ощущения какие занятные! Я-то знаю. Мне доставалось.
Мы расстались у двери. Утешитель из Уайта никудышный. Он не снял тяжести с моей души.
Глава VII
Оглядываясь назад, я понимаю, что наше знакомство с Одри только и началось после ее приезда в Сэнстед. Прежде, во времена помолвки, мы оставались чужими, искусственно связанными, вот она и вырвалась из пут. Теперь мы впервые начали узнавать друг друга, открывая, что между нами много общего.
Это не встревожило меня. Зорко стоя на страже, не проблеснет ли хоть легчайший признак в дружеском общении с Одри, свидетельствующий об измене Синтии, я не обнаруживал ни единого. Напротив, я испытывал огромное облегчение, мне казалось, опасности нет ни малейшей. Я и не представлял себе, что смогу испытывать к Одри такое ясное чувство, такую легкую спокойную дружбу. Последние пять лет мое воображение столько раз воскрешало воспоминания о ней, что я воздвиг некий сверхчеловеческий образ, какую-то богиню. То, что я испытывал сейчас, было, конечно, естественной реакцией на то состояние души. Вместо богини я увидел общительную женщину, и мне представлялось, будто это я сам, простой силой воли отвел Одри разумное место в моем жизненном укладе.
Наверное, не слишком умный мотылек придерживается таких же взглядов на горящую свечу. Влетая в пламя, он поздравляет себя с тем, как здорово он выстроил отношения, на отличнейшей основе, полной здравого смысла.
И вот, когда я чувствовал себя ясно и безопасно, грянула беда.
Была среда, мой «полувыходной», но за окнами лил дождь, и бильярд в «Перьях» не настолько манил меня, чтобы отшагать две мили. Я устроился в кабинете. В камине потрескивал приветливый огонь, и темноту освещало лишь поблескиванье углей. За окном шуршал дождь, ровно попыхивала трубка. Все вместе, да вдобавок мысли о том, что, пока я блаженствую, Глоссоп сражается с моим классом, навевало на меня задумчивый покой. В гостиной играла на пианино Одри. Музыка слабо долетала через закрытые двери. Я узнал мелодию. Интересно, вызывает ли она и у Одри те же воспоминания, что и у меня? Музыка смолкла. Я услышал, как открылась в гостиной дверь и в кабинет вошла Одри.
– Я и не знала, что тут кто-то есть, – сказала она. – Я замерзла. А в гостиной камин потух.
– Проходи и садись, – пригласил я. – Ты не против, что я курю?
Я подвинул для нее кресло к камину, ощущая при этом определенную гордость. Вот я наедине с ней, а пульс у меня стучит ровно, мозг холоден. Передо мной мелькнул образ Настоящего Мужчины – сильного, хладнокровного, железной рукой контролирующего свои эмоции. Я упивался собой.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9
|
|