Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Повесть о Сегри и Абенсеррахах

ModernLib.Net / Перес Хинес / Повесть о Сегри и Абенсеррахах - Чтение (стр. 9)
Автор: Перес Хинес
Жанр:

 

 


      С этими словами он взял копье и с большим искусством сыграл в кольцо. Но, несмотря на все его искусство, магистр сделал это лучше. Так они сыграли три копья, и в конце концов выиграл магистр.
      Весь народ громко кричал: «Никогда еще в мире не было видано такого рыцаря!»
      Так на этот раз проиграл закладчик свою славу, и судьи отдали победителю в награду цепь, стоившую две тысячи эскудо, поскольку он не -выставлял в заклад портрета, а если бы его выставил, то получил бы портрет дамы закладчика. Добрый магистр принял цепь и под торжественную музыку, сопровождаемый знаменитыми рыцарями, рядом с Мусой сделал круг по площади. Поравнявшись с балконом королевы, находившимся не особенно высоко над землей, он устремил на нее свои взоры, поднялся в стременах и протянул ей драгоценную цепь со словами:
      – Нет никого, кто заслуживал бы эту цепь в такой степени, как ваше высочество. Простите мне, ваше высочество, мою дерзость и примите дар мой с благосклонностью, и хотя и разные у нас веры, но в случае, как сегодняшний, смело можно приносить в дар драгоценности и самые высокие принцессы могут принимать их.
      Королева зарделась румянцем, отчего сделалась еще красивее, смутилась, не зная, как ей поступить, взглянула на короля, который подал ей знак принять подарок. И тогда королева, а вместе с ней и все дамы поднялись и приветствовали рыцаря, и королева взяла цепь, поднесла ее к губам и затем, надевши на шею, снова опустилась на трон. Магистр склонился перед королем и королевой, затем дернул поводья коня и шагом поехал с Мусой и другими высокородными мавританскими рыцарями, очень его чтившими за его доблесть.
      В это время смелый Альбаяльд, таивший у себя в сердце большое желание сразиться с магистром, так как последний некогда убил в бою одного очень близкого его родственника, незаметно отделился от свиты короля и, спустившись вниз, выехал на площадь на красивой вороной кобыле. В сопровождении нескольких друзей-рыцарей и слуг он подъехал к доброму магистру, поздоровался с ним и внимательно осмотрел его с головы до ног, оценивая его боевые достоинства. И, хорошенько его рассмотрев, так заговорил он:
      – Клянусь Магометом, я очень рад видеть тебя, христианский рыцарь, мирным и в праздничком одеянии, ибо воинственным и в боевых доспехах я уже видел тебя несколько раз в Долине; но я был бы еще более рад и сегодня увидеть тебя одетым для боя. Молва о твоей храбрости идет по всей земле и устрашает мавров сего королевства. И мне очень хотелось бы встретиться с тобой в Долине для битвы. К тому побуждает меня, во-первых, твоя доблесть, а, во-вторых, то, что ты убил Магому-бея – моего двоюродного брата. И хотя он пал, сраженный твоей рукой в честном бою, мнится мне, что его кровь, тобою пролитая, взывает ко мне об отмщении. А потому, добрый рыцарь, считай себя с этой минуты вызванным на битву. Завтра утром явись на коне и вооруженным в Долину, куда явлюсь и я, чтобы с тобой сразиться, и со мной будет лишь Малик Алабес, больше никого.
      Добрый магистр весьма внимательно, но без всякого страха выслушал речь Альбаяльда и так ответил ему, сохраняя на лице веселое выражение:
      – Я испытываю удовольствие не меньше твоего, доблестный Альбаяльд, тебя видеть, ибо имя твое гремит среди христиан с той же славой, с какой некогда гремело имя знаменитого Гектора среди греков. Ты говоришь, моя доблесть побуждает тебя вступить со мной в битву; но есть другие христианские рыцари, доблестнее меня, с кем бы ты мог помериться своей доблестью, что было бы лучше. Если же, кроме того, тебя побуждает к бою пролитая кровь Магомы-бея, твоего двоюродного брата, то я могу сказать тебе, что он умер, сражаясь как отважный рыцарь, выказав великое мужество, и потому незачем мстить за его смерть. Но если тем не менее ты хочешь со мной сразиться один на один, явившись лишь с выбранным тобой себе дружкой, – я рад доставить тебе это удовольствие. Итак, завтра я буду тебя дожидаться на расстоянии одной лиги от города у Источника сосны. Я возьму с собой лишь одного дружку: им будет дон Мануэль Понсе де Леон, рыцарь, на которого во всем можно положиться. И чтобы ты был уверен, что я выполню обещание, возьми вот этот мой залог в знак битвы.
      С этими словами он отдал мавру свою перчатку с правой руки, а тот в ствет снял с пальца очень дорогой перстень, которым он ставил обыкновенно печать, и отдал его магистру. Так был сделан и принят между ними вызов на бой. Благородный Муса и другие рыцари всячески пытались помешать этому поединку, но не смогли отклонить ни того ни другого от принятого решения. Итак, бой двух храбрых рыцарей был назначен на следующее утро.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Про поединок мавра Альбаяльда с магистром Калатравы, и как магистр убил его

      Вызов на бой между двумя храбрыми рыцарями совершился в пору, когда солнце уже близилось к закату. Магистр покинул площадь и по улице Эльвиры выехал из города. Оставим его совершать свой путь и возвратимся к нашей игре в кольцо. Солнце село, не являлись новые рьщари-оспариватели, и потому судьи велели Абенамару оставить ристалище, что он вполне мог сделать, так как больше не было желающих с ним состязаться. Доблестный Абенамар, стяжавший себе в этот день ловкостью и отвагой великую славу, весело приказал убрать многоценную подставу с призами, которых еще много оставалось. Судьи спустились с помоста и в сопровождении самых знатных рыцарей двора с большим почетом, под звуки труб, гобоев и других музыкальных инструментов, провели доблестного Абенамара и его дружку Мусу через всю площадь. Выигранные за день портреты несли вслед за ними и с торжеством показывали. Дойдя до балкона, на котором пребывали королева и ее дамы, Абенамар преподнес портреты прекрасной Фатиме, принеся ей этим великую славу, а Галиане и Харифе – великое огорчение. Прекрасная Галиана оказалась самой смятенной и раскаивающейся женщиной в мире: она хорошо понимала, что Абенамар устроил все это из-за того, что она отвергла его любовь. Теперь она перебирала в своей неблагодарной памяти тысячи химер и тысячи тщетных надежд. К тому же смелый Саррасин более не появлялся на площади, после того как поставил в заклад и проиграл ее портрет. Этот и еще другие горькие помыслы занимали ее.
      Король, видя, что уже поздно, сошел с балкона и в красивой карете уехал в Альгамбру. То же сделали королева и ее дамы. В тот вечер у короля за столом присутствовали все рыцари – участники игры. Недоставало одного Саррасина, притворившегося больным, просившего у короля прощения за свое отсутствие и не пришедшего к нему на ужин. У королевы ужинали знатные гранадские дамы. Они были приняты с большим почетом. За ужином было очень весело: танцевали, играли в тысячу игр; была устроена отменная самбра, великолепный и веселый пир. И все дамы, и все рыцари танцевали, причем рыцари остались в одеждах, в которых днем состязались из-за кольца. Не танцевала одна только Галиана, расстроенная отсутствием своего рыцаря. Королева хорошо понимала причину ее расстройства, но не выказывала ей этого. Прекрасная Селима напрасно уговаривала сестру не печалиться и утешала ее: мало значили для нее утешения. Вся ночь прошла в празднестве и танцах, и больше всех танцевал отважный Гасул с прекрасной Линдарахой; он ее любил очень сильно, и она отвечала ему тем же. От этого храбрый Редуан испытывал немалое страдание, видя себя пренебреженным той, кого он так любил. И, сгорая от ревности, он в своем сердце решил убить отважного Гасула, но – как мы расскажем дальше – ему не удалось осуществить свой замысел, хотя он и имел потом поединок со своим соперником из-за прекрасной Абенсеррахи. Об этой даме упоминается еще в других трудах, например в сборнике, недавно составленном бакалавром Педро де Монкайо , где он именует ее Селиндой. Правда, ее так называли за красоту и прелесть, но настоящее ее имя было Линдараха из рода Абенсеррахов. В дальнейшем мы еще будем рассказывать и про нее, и про отважного Гасула, рассказав сначала про смерть рыцарей Абенсеррахов, ставших жертвой чудовищной клеветы и предательства.
 
      Но возвратимся к нити нашего повествования. Когда прошла уже большая часть ночи, король, оказав доблестному Абенамару и остальным рыцарям – участникам игры – великие почести, велел всем разойтись по своим домам для отдыха. Прекрасная Фатима возвратила всем дамам их изображения, выигранные Абенамаром, причем дамы обменялись между собой множеством любезностей. Итак, рыцари и дамы простились с королем и разошлись по домам. При королеве остались лишь ее дворцовые дамы.
      Немного спал в ту ночь храбрый Альбаяльд. При выходе из Альгамбры он дождался Малика Алабеса и сказал ему:
      – Поздно ушли мы с праздника.
      – Да, поздно, – согласился Малик, – но завтра мы сможем отдохнуть от минувших трудов.
      – Наоборот, – возразил Альбаяльд, – ибо если на сегодняшнем празднике мы выступали в нарядной и мирной одежде, то завтра вам придется облачиться в броню.
      – Почему же? – спросил Алабес.
      – Я скажу вам, – сказал Альбаяльд. – Узнайте, что на завтра назначен мой поединок с магистром Калатравы, и вас я избрал своим дружкой.
      – Сохрани вас Магомет– – воскликнул Алабес. – Вы назначили поединок с подобным рыцарем?… Да поможет вам всемогущий аллах, ибо, надлежит вам знать, магистр – доблестный рыцарь, искусно владеет оружием и смел душой. И раз вы избрали меня, я отправлюсь с вами в добрый час, и пусть ведет нас Магомет. И – клянусь королевской короной моих предков – мне бы очень хотелось, чтобы мы возвратились победителями. Но известно ли что-нибудь о предстоящем поединке королю?
      – Мне думается, что нет, – ответил Альбаяльд, – если только Муса, присутствовавший при вызове, ему не сказал.
      – Как бы там ни было, известно ли ему или нет, – сказал Алабес, – но мы завтра утром, не спрашивая у короля позволения, выедем в Долину для встречи с магистром. Но я хотел бы знать, избрал ли также и магистр себе дружку?
      – Да, – ответил Альбаяльд, – он избрал дона Мануэля Понсе де Леон.
      – Ну, если это так, то благодарение аллаху: ибо я и дон Мануэль давно уже должны сразиться между собой. Ведь вам уже известно, что у нас был с ним бой, мы поменялись конями и решили окончить наш поединок при первой же встрече.
      – Тем лучше, и пусть не беспокоит вас исход нашего поединка, – сказал Альбаяльд.
      – Магомету будет угодно даровать нам победу, – сказал Малик.
      – Идемте же, уже поздно, и в сегодняшнюю ночь нам не придется спать, надо готовить к предстоящей битве оружие и доспехи так, чтобы не вышло в чем-либо недостатка.
      На этом закончился разговор рыцарей. Они разошлись по домам, и каждый приготовил оружие и все остальное, что было нужно для выступления. Они встретились друг с другом за час до наступления дня и верхом отправились к воротам Эльвиры. Привратная стража к этому времени уже открыла их, чтобы дать выход людям, работающим в Долине; поэтому двум рыцарям удалось выехать, никем не узнанными, и направиться по дороге в Альболоте – селение в двух лигах от Гранады, чтобы оттуда последовать к Источнику сосны, где была назначена встреча Альбаяльда и магистра.
      Солнце уже посылало свои полные блеска и сверкания лучи, достаточные для того, чтобы ослепить всякого, кто на них взглянет, когда два отважных мавра, Альбаяльд и Малик Алабес, достигли селения Альболоте; не останавливаясь здесь, они проехали к Источнику сосны, столь знаменитому и славящемуся среди всех мавров Гранады, и достигли красивого и прохладного источника, над которым простирала свою тень большая сосна: поэтому-то и назывался тот источник Источником сосны. Прибыв туда, отважные мавры никого там не нашли. Они сошли с коней, подвесили адарги к седельным лукам, прислонили к ним копья и, подошедши к ясному источнику, омыли и освежили себе лица; затем сели на траву, вытащили из своих дорожных мешков кое-какую еду и, не зная причин опоздания магистра, обсуждали, почему до сих пор он не явился.
      – Не хочет ли он посмеяться над нами и не приехать вовсе? – сказал Альбаяльд.
      – Не говорите так, – возразил Малик Алабес. – Магистр – отличный рыцарь, он не преминет явиться, сейчас еще очень рано. Воспользуемся его отсутствием и позавтракаем в собственное удовольствие. Аллах позаботится о том, что нам во благо и что во вред.
      И они с удовольствием позавтракали, беседуя о разных вещах.
      И не успели они еще закончить свою трапезу, как увидели приближавшихся к ним на конях нарядных рыцарей, вооруженных копьями и щитами, одетых в одинаковые цвета – серый и зеленый, с перьями тех же цветов на шлемах. Они тотчас были узнаны дожидавшимися маврами, потому что на щите одного из них был алый крест Калатравы, уже издали хорошо заметный на белом фоне щита. На щите второго рыцаря тоже виднелся алый крест, но иной, ибо то был крест Сант-Яго.
      – Не говорил ли я вам, что магистр не замедлит явиться? – воскликнул Алабес. – Вот он!
      – Они явились вовремя, – заметил Альбаяльд. – Мы успели дать отдых нашим телам и насытиться.
      – Так что про нас можно сказать, – заметил Алабес, – что мы перед смертью времени зря не теряли .
      – Так вам уже известно, – спросил Альбаяльд, – что мне суждено умереть?… Я же, уповая на нашего великого Магомета, рассчитываю еще сегодня водрузить голову магистра на одну из башен Альгамбры.
      – Да будет угодно, чтобы это так и случилось, – сказал Алабес.
      Тем временем к ним подъехали два блестящих рыцаря – цвет христианского рыцарства – и, подъехав, приветствовали двух мавров. И магистр сказал:
      – Пока мы еще ничего не выиграли, но многое потеряли, раз так запоздали.
      – Это ничего не значит, – возразил Альбаяльд, – слава поется в конце. Слезайте же с коней – можете сделать это без опасений – и освежитесь водой сего прохладного источника; у нас еще достаточно времени для исполнения того, ради чего мы сюда явились.
      – Мы очень охотно это сделаем, – ответил дон Мануэль, – раз на то есть ваше согласие. И ничто не может угрожать нам, раз мы находимся в обществе столь добрых рыцарей.
      Тут оба прибывших рыцаря одновременно слезли с коней, привязали их к нижним ветвям сосны, подвесили щиты к седельным лукам, прислонили к сосне копья, после чего наклонились над ручьем, освежили руки и лица и затем принялись беседовать о различных вещах, относящихся к войне, о доблести гранадских мавров и о славных рыцарских родах этого города. И в разговоре магистр сказал:
      – Поистине, господа рыцари, я со своей стороны был бы весьма счастлив, если бы такие мужи, как вы, познали нашу святую католическую веру, ибо ведь известно, что она – наилучшая во всем мире религия.
      – Очень может быть, – сказал Альбаяльд, – но поскольку мы не знаем, то и не чувствуем желания стать христианами, довольные своей собственной верой. И потому сейчас неуместно про это говорить. Может быть, позже, с течением времени мы и приобщимся к вашей вере; ибо часто богу бывает угодно коснуться человеческих сердец, а без его воли не бывает ничего хорошего.
      Едва Альбаяльд проговорил эти слова, как конь магистра заржал, повернул голову в сторону Гранады. Четыре рыцаря обернулись в ту же сторону, чтобы узнать причину ржанья коня, и увидели галопом мчавшегося на коне рыцаря, одетого в марлоту и плащ оранжевого цвета. На его голубом щите было солнце, затененное черными тучами, с другой же стороны был девиз, начертанный красными буквами, гласивший: «Свети мне или сокройся!»Альбаяльд и Алабес внимательно вгляделись в приближавшегося рыцаря и узнали в нем благородного Мусу.
      Муса на следующее после праздника утро заметил отсутствие Альбаяльда и Алабеса и сейчас же догадался, что они выехали из Гранады и отправились на назначенный поединок с магистром. Тогда Муса, никого не предупреждая, снарядился, вскочил на могучего коня и во весь опор поскакал из города, чтобы поспеть вовремя и постараться предотвратить бой. Он примчался, когда рыцари еще беседовали друг с другом. Он чрезвычайно обрадовался, что поспел до начала боя, и сказал им:
      – Вы думали, сеньоры рыцари, устроить все без меня? Клянусь аллахом, чтобы поспеть сюда вовремя, я совсем загнал моего коня; от самой Гранады я мчался во весь опор, ни разу не остановившись.
      С этими словами он соскочил с коня, подвесил свою адаргу на ветвь сосны, прислонил к ней копье и, подойдя к четырем рыцарям, сел вместе с ними.
      О, благородные рыцари! Хотя и разной веры, и враги между собой, явившиеся сюда сражаться и убивать друг друга, они мирно беседовали, точно были друзьями !… Никогда еще здесь не соединялось вместе подобных пяти рыцарей.
      Благородный Муса сел рядом с добрым магистром и заговорил так:
      – Я был бы очень счастлив, доблестные рыцари, если бы вы отказались от условленного боя, ибо он не приведет ни к чему иному, как к смерти одного из вас или вас обоих. Нет причин, вынуждающих вас сразиться. Я счел бы за великое зло смерть таких двух рыцарей, и вот причина моего поспешного сюда прибытия. Я прошу у вас этого, как милости, прошу и умоляю, главным образом сеньора магистра. Мне хотелось бы, чтобы мое прибытие не оказалось напрасным.
      На этом благородный Муса закончил свои доводы, на которые доблестный магистр ответил следующим образом:
      – Поистине, благородный Муса, я со своей стороны рад оказать вам эту небольшую услугу, ибо в тот самый день, как мы с вами подружились, я обещал вам делать для вас все, что только в моих силах. И если Альбаяльд согласен отказаться от вызова, я не буду настаивать на поединке, хотя и знаю, что это будет мне вменено как недостаток.
      – Великая вам благодарность, сеньор магистр, – ответил Муса, – я ждал не меньшего от столь благородного рыцаря.
      И, повернувшись к Альбаяльду, он спросил его:
      – А вы, сеньор Альбаяльд, согласны ли оказать мне милость и оставить это дело?
      – Сеньор Муса! Я вижу у себя перед глазами кровь двоюродного брата моего, пролитую острым мечом находящегося здесь магистра. Уже это одно обязывает меня не отступаться от боя, хотя бы меня в нем ожидала смерть. Если я паду от руки магистра, – славен будет мой конец, если же выйдет, что я убью его, – вся слава достанется мне. И в сказанном мною останусь тверд и непреклонен навеки.
      Воинственному дон Мануэлю Понсе де Леон не нравились столь длинные речи, и он сказал:
      – Сеньоры рыцари! Я не понимаю, для чего искать средств для умиротворения гнева сеньора Альбаяльда?… Он хочет отомстить за смерть своего двоюродного брата, – незачем откладывать мести, им желаемой. Для этого они оба и явились; бой должен кончиться смертью одного из них или их обоих. Мы же с сеньором Алабесом прибыли окончить начатый нами некогда поединок. И раз сегодня дело подошло к бою, давайте же сражаться, и пусть каждый из нас выполнит обещанный долг.
      – Клянусь Магометом, – воскликнул Алабес, – это хорошо сказано! Муса будет дружкой всех четырех . Не будем же больше терять времени и откладывать. Пусть дела сменяют слова. Хорошо бы только сначала исполнить одну вещь: дон Мануэль должен отдать мне находящегося у него моего коня и взять в свою очередь своего, который у меня, а потом возьмемся за оружие. И да благословит нас Магомет!
      – На этот раз конь у меня не останется, – сказал дон Мануэль. – Я согласен: давайте мне моего коня и берите своего, и очень скоро оба они станут принадлежать лишь одному из нас.
      Тут все поднялись на ноги, дон Мануэль взял своего доброго коня, а Алабес своего, который радостно заржал, узнавши своего господина. Благородный Муса, увидев, что он ничего не мог поделать в этом случае, сел на коня. То же самое сделали остальные и взяли свои щиты и копья.
      О, как красиво выглядели верхом на конях пятеро рыцарей! По щиту магистра шли буквы такого же алого цвета, как и крест, гласившие: «За него умереть готов».По краю щита дона Мануэля шел иной девиз: «За него и за веру».
      Mалик и Альбаяльд были одеты в одинаковые синие марлоты и плащи из дамаса с золотой отделкой. На щите Алабеса находились его обычные герб и девиз: на красном поле лиловая лента, а на ленте – полумесяц рогами кверху, над остриями его рогов – красивая золотая корона и девиз: «Моей крови».На щите у Альбаяльда находился на зеленом поле золотой дракон и девиз по-арабски: «Да не тронет меня никто».
      Прекрасны были все пятеро в своих марлотах, под которыми находились крепкие брони. И когда все сели на коней, Альбаяльд, полный пыла, пустил своего коня вскачь по полю, призывая к бою магистра. Магистр, осенив себя крестом, двинул своего коня, не спуская с врага пристального взора. Храбрый Малик Алабес, оказавшись на прежнем своем коне, полученном в подарок от дяди – алькайда в Велесе, подобный богу Марсу, помчался по полю. То же сделал и дон Мануэль. И четверо рыцарей вступили в бой, сближаясь и удаляясь, нанося взаимные удары копьями с великим искусством. Храбрый Альбаяльд, увидев магистра очень близко от себя, устремился на него, словно разъяренный лев, намереваясь одним ударом кончить битву. Но ему не удалось осуществить своего намерения: магистр при его приближении сделал вид, будто его дожидается, но когда тот на него налетел, он изо всех сил пришпорил коня, заставив его сделать огромный скачок в воздухе, и избежал таким образом предназначавшегося ему удара, так что старания мавра пропали даром. Но магистр с необычайной быстротой устремился на своего врага и в не защищенное адаргой место нанес ему такой жестокий удар копьем, что плотная стальная кольчуга мавра оказалась пробитой насквозь, пробита и золототканая рубашка, а сам мавр тяжело ранен. Страшный аспид или змей, на которых нечаянно наступает беззаботный поселянин, или могучий лев, которого ранила рысь, в своей мести не бывают так быстры, как был отважный мавр, устремившийся на ранившего его магистра, ревя, как разъяренный бык. Он напал на него с такой яростью и с такой быстротой, что магистр не успел прибегнуть к уловке, как при первом нападении, и мавр ударил его с такой силой, что щит его, несмотря на всю свою крепость, оказался пробитым и острие копья, здесь не остановившись, пронзило еще плотную стальную кольчугу и жестоко ранило магистра. Тут копье мавра сломалось, он бросил на землю оставшийся у него в руках конец и поспешно повернул своего коня обратно, чтобы успеть взяться за свою альфангу. Копье, которое тем временем метнул в него магистр, настигло его. Но магистр пустил его несколько раньше времени: оно пронеслось перед самой грудью альбаяльдова коня, словно стрела, пущенная из изогнутого арбалета, с такой стремительностью, что большая часть древка вонзилась в землю. И конь мавра, приблизившийся в этот миг, споткнулся о копье, еще дрожавшее в земле, и со всего размаха упал мордою в землю. Храбрый мавр, увидев, что его конь и собственная жизнь подверглись крайней опасности, вонзил коню в бока шпоры и пытался поднять его, но конь не успел еще подняться, как доблестный [магистр] дон Родриго налетел на них, нанес мавру новый удар – на этот раз мечом – и пробил кольчугу.
      Малик Алабес, сражавшийся тем временем с дон Мануэлем, глянул в ту сторону, где бились Альбаяльд с магистром, и, увидев первого в такой страшной опасности, повернул к нему своего коня, на помощь своему другу и наперснику Альбаяльду, оставив дона Мануэля. Он птицей прилетел гуда, где магистр уже заносил руку для нового удара, и ранил магистра копьем настолько серьезно, что тот едва не свалился с коня, и, наверное, свалился бы, если бы не ухватился за конскую шею. При этом могучем ударе Малик сломал копье. Он уже взялся за симитарру, чтобы нанести следующий удар, но тут подоспел дон Мануэль, разъяренный, словно змей. И не подоспей он вовремя, магистру несомненно угрожала бы смерть от руки Малика Алабеса. Увидев своего врага без копья, он отбросил и свое и устремился на него с мечом, лучшим из мечей, когда-либо опоясывавших рыцарей. Он с такой силой ударил им Малика по голове, что тот почти без чувств упал на землю. Малику пришел бы конец, но на его счастье меч немного повернулся и ударил плоской своей стороной, так что рана оказалась не слишком опасной, и Малик упал, наполовину оглушенный. Несмотря на свое состояние, он понял грозившую ему опасность и, обладая мужественным сердцем, хотел подняться; исполнить это помешал ему дон Мануэль, соскочивший с коня, устремившийся в ярости на Алабеса и нанесший ему новую жестокую рану в плечо. От этого удара Малик снова повалился на землю, а дон Мануэль наклонился над ним, намереваясь отрубить голову. Но, увидев себя в такой крайней опасности, Малик собрал последние силы, выхватил свой очень острый кинжал и два раза сряду ранил им дон Мануэля. Тогда дон Мануэль тоже обнажил кинжал и занес свою могучую руку победителя над горлом Алабеса. Но здесь ему помешал благородный Муса, все время следивший за боем. Увидев Малика в смертельной опасности, он соскочил с коня и схватил могучего дона Мануэля за руку со словами:
      – Сеньор дон Мануэль! Умоляю вас оказать мне милость и пощадить жизнь этого побежденного рыцаря!
      Дон Мануэль, до сих пор его не слышавший и не видевший, обернулся, чтобы взглянуть, кто ему помешал, и, узнав Мусу, столь доблестного рыцаря, подумал, что, отказав ему, он вынужден будет принять с ним бой, что, поскольку он был тяжело ранен, было бы очень не ко времени, а потому он ответил, что с удовольствием окажет ему эту услугу. И он с большим трудом из-за полученных ран поднялся и оставил Малика свободным. Малик был полумертв и истекал кровью. Муса поблагодарил дона Мануэля, подал руку Малику, помог ему подняться с земли и повел его к источнику.
      Дон Мануэль взглянул на бой магистра с Альбаяльдом и увидел, что последний совсем почти лишается сил и готов упасть от трех смертельных ран, нанесенных ему магистром: одной – копьем и двух – мечом. Магистр, увидев, что дон Мануэль вышел победителем из борьбы с таким могучим рыцарем, как Алабес, чрезвычайно устыдился, что до сих пор еще не одержал победы, и, с новым пылом устремившись на Альбаяльда, Нанес ему в голову такой страшный удар, что мавр, не успевший защититься, без чувств упал на землю. Магистр же тоже остался с тремя тяжелыми ранами.
      Могучий Муса, видевший, как упал Альбаяльд, поспешил к магистру и просил его не продолжать больше боя, так как Альбаяльд был скорее мертв, чем жив. Магистр ответил на это согласием. Он хотел взять Альбаяльда за руки и свести к ручью, где находился Алабес, но не мог поднять его, так как был полумертв. Тогда он назвал его по имени; Альбаяльд открыл глаза и голосом слабым и гаснущим, как голос умирающего, проговорил, что он хотел бы принять христианство. Христианские рыцари чрезвычайно этому обрадовались, вместе подняли его на руки и снесли к ручью, где магистр покропил ему голову водой во имя святейшей Троицы, Отца, Сына и Духа святого, нарек его доном Хуаном. Оба рыцаря были очень опечалены тяжелым состоянием, в котором находился новообращенный, и сказали ему:
      – Сеньор! Вознесите бесконечные благодарения всевышнему, давшему вам возможность обратиться в истинную веру в такую тяжелую минуту, и верьте, что когда бы ни стали мы оплакивать грехи наши, господь всегда придет нам на помощь со своим милосердием. Мы тоже тяжело ранены и отправимся залечивать наши раны. Да сохранит вас бог!
      Затем они сказали Мусе:
      – Сеньор Муса! Позаботьтесь об этом рыцаре и прощайте, сеньор!
      – Да сопутствует вам святой аллах, – отвечал Муса, – и пусть он вам когда-нибудь воздаст за все милости, мне оказанные.
      Христианские рыцари сели на своих коней и поехали туда, где их дожидались люди, – в одной лиге расстояния от места боя, в лесу, называемом Римским, где протекает река Хениль. Там их тотчас же начали врачевать.
      Но возвратимся к благородному Мусе, оставшемуся у Источника сосны с двумя ранеными мавританскими рыцарями.
      Малик уже пришел в сознание. Он был ранен не настолько опасно, как казалось. Он спросил у Мусы, что тот намеревается делать. Муса отвечал, что он останется при добром Альбаяльде, ему же советует, если унего достанет сил, садиться на коня и ехать в Альболоте, где он сможет получить помощь; если же при нем есть какие-нибудь лечебные средства, то он, Муса, сам подаст ему первую помощь.
      – Посмотрите в моей сумке, – сказал Алабес, – там вы найдете все необходимое.
      Муса направился к коню Алабеса и нашел бинты и некоторые мази. Он взял их и смазал, и перевязал раны Малика, после чего Малик сел на своего доброго коня и поехал в Гранаду. Дорогой, когда он думал про доблесть доброго дона Мануэля и магистра, в нем зародилась мысль перейти в христианство; он понимал, что вера Иисуса Христа лучше его веры и прекраснее и, кроме того, крестившись, он смог бы наслаждаться дружбой столь доблестных рыцарей, как эти два, и еще других, чьей славой полон весь мир. С такими мыслями он доехал до Альболоте и остановился в доме одного своего друга, где его стал лечить искусный лекарь. На этом мы его и покинем, чтобы возвратиться к доброму Мусе, оставшемуся наедине с Альбаяльдом. Несмотря на то, что Альбаяльд был теперь христианином, Муса не захотел бросить его одного и попытался ему помочь: раздел его и обнаружил три глубоких и жестоких раны на теле, помимо четвертой в голову, последней из нанесенных ему магистром. Увидя, что раны смертельны, Муса не стал перевязывать их, дабы не доставить ему бесполезной боли, и только сказал:
      – Вспомни, милый Альбаяльд, разве я не советовал тебе отступиться от этого боя? Но ты был настойчив и потому нашел смерть.
      В это время новообращенный христианин дон Хуан, глядя широко открытыми глазами на небо и испытывая томление от приближающейся смерти, сказал:
      – О, добрый Иисус, яви мне милость! И не взирай, что, будучи мавром, я оскорблял тебя, преследуя твоих христиан; но я верю, что твоя бесконечная благость больше моих прегрешений; и ведь ты сам, господи, собственными устами сказал, что когда бы ни обратился к тебе грешник, он найдет прощение.
      Еще хотел сказать что-то добрый дон Хуан, но не смог; уже не двигался его язык и началась агония; он переворачивался в луже крови, вытекшей у него из ран, и жалко было на него смотреть.
      Про рассказанные здесь события был сочинен романс, ныне он снова в моде, и гласит он следующее:
 
Альбаяльд, могучий рыцарь,
Побежден магистром смелым.
Три зияют страшных раны
В Альбаяльда сильном теле.
И в глубоких лужах крови
Бьется он в тоске предсмертной.
Но внезапно боль утихла.
К небесам глаза подъемлет,
Пересохшими губами
Еле внятно рыцарь шепчет:

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25