Дарьялов. Подойди сюда ко мне поближе, любезный.
      Xожалый подходит.
      Дарьялов. Тут у меня будут пускать акционеров по билетам; не всякий же, понимаешь, может лезть сюда.
      Xожалый. Слушаю-с, ваше высокородие!
      Дарьялов. Ну, если кто там будет без билета силой врываться и его станут не пускать, надеюсь, что ты, по обязанности твоей службы, посодействуешь.
      Хожалый. Зачем, ваше высокородие, пущать без билетов! Без билетов пущать никуда не велено.
      Дарьялов. Потом здесь, собственно, в зале, если выйдет какое замешательство и я вынужден буду позвать тебя - постоять около себя, - ты, сделай милость, не откажись, постой.
      Хожалый. Слушаю-с, ваше высокородие!
      Дарьялов. Мало ли таких негодяев, которые могут поднять шум, гам...
      Хожалый. Шуметь нельзя, ваше высокородие! Нам и начальство приказывает: не позволять шуметь на улице даже, не то что в комнатах.
      Дарьялов. Еще бы позволять! Ты поэтому в дверях вот тут и встань, повыставившись немного, так, чтоб я тебя видел.
      Хожалый. Стану, ваше высокородие! (Уходит и становится, как ему приказано.)
      Дарьялов (секретарю). Позовите Софью Михайловну, что она там сидит, и Аматурова тоже! Скажите им, что собрание сейчас откроется.
      Секретарь уходит.
      Прихвоснев (Дарьялову). Это уж не Аполлон ли Алексеич Аматуров?
      Дарьялов. Аполлон Алексеич! Он самый!
      Прихвоснев. Вот тоже господин насчет прекрасного пола - любитель!
      Дарьялов при этом нахмуривается
      и как бы не слышит Прихвоснева.
      ЯВЛЕНИЕ V
      Секретарь возвращается,
      и за ним идут Софья Михайловна и Аматуров.
      Дарьялов (по обыкновению грубо и сердито жене). Что ты там сидишь? Не насиделась еще?
      Софья Михайловна (садясь на диван). Я думала, что рано.
      Дарьялов. "Рано!" Она думала! (Аматурову, усевшемуся рядом с Софьей Михайловной.) Я вас тоже записал в число членов собрания.
      Аматуров. Это с какой стати?
      Дарьялов. С такой, что нельзя же, ведь... (Недоговаривает.)
      Аматуров (пожимая плечами). Странно! Я вовсе не желал этой чести.
      Софья Михайловна кидает на него умоляющий взгляд.
      Дарьялов (продолжает). И я вас прошу во всем соглашаться с господином Прихвосневым! (Показывает на него.)
      Аматуров при этом только уж презрительно усмехается.
      Прихвоснев (раскланиваясь перед Софьей Михайловной). Честь имею рекомендоваться!
      Софья Михайловна слегка кивает ему головой.
      Прихвоснев (раскланиваясь также и с Аматуровым). Давно не имел удовольствия вас видеть! И не заедете уж нынче никогда!
      Аматуров (как бы несколько смущенный его словами). Не все же к вам заезжать. Будет уж!
      Прихвоснев. Довольно, значит?
      Аматуров. Довольно!
      Прихвоснев смеется каким-то подлым смехом
      и садится около своей партии.
      ЯВЛЕНИЕ VI
      В дверях показываются Абдул-Ага в золотой ермолке, в
      халате из тармаламы и в туфлях, а за ним
      Агей-Оглы-Эфенди, мулла киргизский, в темном халате и
      белой чалме.
      Абдул-Ага (показывая хожалому кипу бумаг). Ты, барина, не мешай мне. На, нюхай!.. У меня тут пять десятка тысяч! С этими, чай, можно и без билета ходить! (Входит и, садясь в переднем ряду, обращается к мулле, показывая ему на место около себя.) Садись, Агей Оглыч!
      Мулла с необыкновенной важностью рассаживается около
      него. Затем появляются Безхов-Муритский в
      умеренно-черкесском костюме, то есть только в
      длиннополом чепане и серебряном с чернетью поясе, и
      вместе с ним два молодые армянина в настоящих уже
      черкесках, с патронташами и даже с кинжалами. Все они
      расшаркиваются Абдул-Аге, который им кивает головой и
      улыбается. Армяне тоже садятся в переднем ряду. Лица у
      всех у них черные и исполнены озлобленного выражения.
      Дарьялов (секретарю, показывая на пришедших). Попросите этих господ предъявить свои акции.
      Секретарь (подходя к Абдул-Аге и довольно робким голосом). Ваши акции позвольте видеть.
      Абдул-Ага. На, смотри, не фальшивые! (Показывает ему акции.)
      Секретарь. А акции вашего товарища?
      Абдул-Ага. Они тут же! Считай его тут! Их хватит на всех на двух!
      Секретарь. Но если они вам принадлежат, господин мулла не может на них участвовать в собрании.
      Абдул-Ага. А коли я ему подарю, ты можешь мне запретить то? На, Агей Оглыч, пять тысяч, держи их в руках. Пиши его: мулла Агей-Оглы-Эфенди.
      Секретарь (обращаясь к Дарьялову). Можно их записывать?
      Дарьялов (пожимая плечами). Запишите, хоть подобных вещей никогда открыто не делается!
      Абдул-Ага. Э, барина, открыто делать лучше, чем потайком.
      Секретарь (армянам). Ваши билеты?
      Те молча показывают ему свои билеты.
      ЯВЛЕНИЕ VII
      Те же и хожалый.
      Хожалый (не выступая из дверей, Дарьялову). Там, ваше высокородие, дама с господином просится переговорить с вами.
      Дарьялов. Проси!
      Хожалый отворяет дверь. Входит Препиратов, молодой еще
      человек, со всклокоченными курчавыми волосами, с
      выдавшимся вперед лбом и в очках. Он ведет под руку
      толстейшую г-жу Трухину, которая с заметной нежностью
      опирается на его руку. Оба они подходят к Дарьялову.
      Г-жа Трухина. Вы господин директор?
      Дарьялов. Ваш покорнейший слуга.
      Г-жа Трухина. Я вот тоже желаю говорить, но я женщина - не могу того, а я вот доверяю господину Препиратову.
      Препиратов (густым басом). Я поверенный госпожи Трухиной.
      Дарьялов (Препиратову). То есть как же: на настоящее только собрание или по всем делам госпожи Трухиной?
      Препиратов. Я имею полную доверенность от госпожи Трухиной.
      Г-жа Трухина. Я им во всем доверяю!
      Дарьялов (ей). Прекрасно-с! Но нам все-таки нужно видеть самые акции ваши!
      Г-жа Трухина. Я им и акции доверяю; я им доверенность и акции могу доверить! (Подает акции секретарю.)
      Секретарь (сосчитав акции, возвращает их Трухиной). Верно-с!
      Г-жа Трухина (суя в карман акции, говорит Препиратову). Вы сядьте рядом, поближе ко мне, а то, пожалуй, украдут у меня билеты эти тут! (Усевшись на один из стульев и ощупывая его.) О, пес, жесткий какой да маленький! Словно на кол какой села!
      Препиратов (басом). Угодно кресло? (Дарьялову.) Могу даме кресло взять?
      Дарьялов. Сделайте одолжение.
      Препиратов пододвигает было кресло.
      Г-жа Трухина (взглянув на кресло). Ой, нет! Полно! Я увязну тут; лучше на двух стульях посижу... (Садится на два стула.) Посдвинь-ка их полегоньку.
      Препиратов осторожно сдвигает под ней два стула.
      ЯВЛЕНИЕ VIII
      Входит Эмилий Федорович Гайер, рассвирепелый немец. Он
      тоже во фраке и белом галстуке и заметно выпивши. При
      входе его хожалый делает под козырек, секретарь
      вытягивается. Гайер прямо подходит к директорскому столу
      и, сев на кресло, вынимает из кармана большую пачку
      акций общества и кладет ее на стол. Рядом с ним
      помещается и Дарьялов.
      Гайер (не обращая никакого внимания на Дарьялова, встает и с видимым азартом, так что у него щеки даже дрожат, говорит акционерам). Три года, милостивые государи, тому назад я имел честь быть вами избран в директоры! Теперь не хочу оставаться! Я обманут, как болван, как свинья! Господин Дарьялов при начале мне говорил: "Напишите нам проект упрощенного способа выщипки руна из овец!" Я ученый! Я зоолог! Я химик! Я знаю это! Мне, говорит, за то заплатят десять тысяч. Я пишу, проект утверждают, и мне дают не деньгами, а акциями; я иду на биржу, мне там дают за них пять тысяч; я прихожу... "Дайте мне, говорю, остальные деньгами!" - "Подождите, говорят, акции поднимутся, и мы вас выберем в директоры!" Я опять был, милостивые государи (колотя себя в грудь), дурак и свинья великий! Я поверил! Я жду! Иду через год, мне треть за них дают. Иду нынче - ничего! Я вам принес их назад... Заплатите мне деньгами... А не заплатите, я буду иск иметь к господам акционерам!
      Препиратов (вдруг вставая и густейшим басом). Требую себе слова!
      Дарьялов (качнув ему головой). Разрешаю вам.
      Препиратов (сначала откашлянувшись и тем же густым басом). Во всех европейских законодательствах правила для акционерных компаний находятся еще, так сказать, в первичном и начинающем состоянии, так как это явление нового мира, новой цивилизации и новой культуры; но, тем не менее, сколько можно судить по духу всех законоположений, то иски от частных лиц могут быть обращаемы только к запасному капиталу общества или к его имуществу, но никак не к имуществу акционеров! (Поворачивается и снова садится на свое место.)
      Гайер (еще более раздраженным голосом). Я знаю-с... Я вот его предъявлю к господину Дарьялову; а теперь говорю: не хочу быть директором больше, и вот вам акции и бумаги все! (Пихает лежащие на столе бумаги и акции.) Я ухожу! (Встает с кресел и садится на одном из стульев в рядах акционеров.)
      Абдул-Ага (ему). Ты, барина, не пошвыривай очень! Это там ваши с ним дела.
      Гайер (в окончательном азарте). Да, мои дела!.. Я имею дела! Я у Прохора Прохорыча на пять миллионов заводом правлю... Мне за каждую минуту жалованье платят!
      Абдул-Ага. Это дай те бог и больше того! (Дарьялову.) Читай-ка нам, барина, лучше про наши-то дела.
      Дарьялов (весь красный, встает и начинает говорить совершенно дрожащим голосом). Милостивые государи! К великому моему прискорбию, действительно я должен заявить почтенным членам собрания, что дела нашего общества находятся в критическом, или, точнее сказать, отчаянном положении. Единственным средством к поправке их или, по крайней мере, к некоторой поддержке цены на акции... это, как я полагал бы с своей стороны... если бы собрание мне разрешило выдать хоть три процента дивиденда из запасного капитала общества, который, не могу скрыть, таким образом иссякнет весь.
      Прихвоснев (подмигнув своей партии и встав). Господин директор, я просил бы вас настоящее ваше предложение голосовать, чтоб узнать мнение большинства.
      В это время встает Безхов-Муритский,
      все что-то писавший и считавший на бумажке.
      Безхов-Муритский (останавливая движением руки Прихвоснева). Позвольте-с, я еще прежде желаю говорить! (Подносит исписанную им бумажку к самому почти глазу своему, который у него немножко еще видит, и, слегка потрясывая головой, обращается к Дарьялову.) Три процента дивиденда, я сосчитал, на все акции общества составят семьдесят тысяч! Так?
      Дарьялов. Вероятно, так.
      Безхов-Муритский (продолжая смотреть в бумажку). В отчете же прошлого года вы печатали, что запасного капитала у нас двести тысяч. Куда же сто тридцать уплыло? (Обращаясь уже к товарищам своим и лукаво им подмигнув единственно видящим глазом.) Так? Куда?..
      Те (оба в один голос). Да! Куда?
      Дарьялов. Вы не дали мне договорить; я сейчас хотел объяснить, что деньги эти издержаны мной по случаю ужасных несчастий, постигших прошедший год наше предприятие: у нас сгорел завод и все хозяйственные при нем учреждения.
      Гайер (гордо державший ногу на ноге и с каким-то презрением слушавший Дарьялова). Врете! Это не несчастье; завод был застрахован. Это еще польза обществу.
      Дарьялов. Он застрахован был в весьма маленькой сумме.
      Гайер. Врете, в большой! Я-то уж это знаю.
      Дарьялов (только при этом пожимает плечами и снова продолжает свою речь). Потом недостача шерсти! А между тем я исполнял контракты и, чтобы не подвергаться взысканию неустоек, должен был шерсть перекупать из вторых и из третьих рук.
      Безхов-Муритский (все еще стоявший на ногах и державший ухо по направлению к Дарьялову). Отчего же вы при таких несчастьях не созвали собрания, не заявили их и не испросили на ваши действия согласия общества?
      Дарьялов. Я не мог этого сделать потому, что встретил их на месте, в степи, в орде кочующей.
      Абдул-Ага (вставая). Э, полно, барина, на степь-то воротить! Степь тут ни при чем! Ты вон в писулечках своих... читали мне в трактире... пишешь, что у тебя шерсти не хватило и овцы переколели. Сколько их у тебя колело?
      Дарьялов. Сто тысяч.
      Абдул-Ага. Много это, много! Верно ли ты сосчитал?
      Дарьялов. Верно! Я сам два раза заболевал этой ужасной болезнью. (Показывая на свою руку.) Вон следы выжигов.
      Абдул-Ага. Да хранит тя бог! Сколько же ты продал овцы мулле? (Обращаясь к мулле.) Агей Оглыч, сколько ты компанейской овцы купил?
      Мулла (вставая). Компанейска овца мы купили пятьдесят тысяч.
      Дарьялов. Вы могли и сто тысяч купить на базаре.
      Мулла. Нет, вся компанейска овца была начисто.
      Абдул-Ага (мулле). Кажи-ка шкурку-то, что привез.
      Мулла (вынимая из-под полы халата овечью шкурку и поднимая ее на глаза всех акционеров). Это тавро компанейское.
      Дарьялов (совершенно растерявшись). Но может быть, и не компанейское!
      Абдул-Ага. Кажи тавро правленское - сличим.
      Дарьялов. Правленское тавро затеряно.
      Гайер. Покажите мне шкурку.
      Ему показывают ее.
      Гайер. Компанейское тавро.
      Абдул-Ага (Дарьялову). Так, барина, честные господа не делают.
      Дарьялов (выйдя, наконец, из себя). Позвольте, господа, что такое: следствие, что ли, здесь надо мной производят, или я председательствую в собрании? Я желаю голосовать вопрос: угодно ли собранию разрешить выдачу дивиденда из запасного капитала или нет? Кто разрешает, тот встанет.
      Прихвоснев и вся его партия мгновенно встают.
      Безхов-Муритский (взглянув на вставших акционеров). Мы ихняго вставанья слушаться не будем. (Дарьялову.) Вон кучеров-то ваших нагнали! Я слеп, да вижу: он у меня сначала жил и к вам перешел, подтасовщик вы этакий и жулик!
      Дарьялов. Вы не смеете мне так говорить!
      Безхов-Муритский. Говорить я и не буду! А я вас палкой буду бить! (Стукает палкой своей об пол и затем обращается к товарищам своим, тоже вскочившим на ноги.) Палками его надо бить!
      Те (хватаясь за кинжалы). Мы вас палками и кинжалами будем бить!
      Дарьялов. Кинжалами я вам не позволю бить! Эй, хожалый, шумят здесь!
      Хожалый (входя). Господа, кричать не велено!
      Безхов-Муритский. Я буду кричать! Он наши деньги все разворовал!
      Дарьялов. Денег ваших я не разворовывал: я сам нищий! А когда вы так бесчинствуете, я закрываю собрание! (Встает и идет к дверям во внутренние комнаты.)
      Все армяне (следуя за ним). Нет, погоди! Мы тебя палками будем бить!
      Хожалый (растопыривая пред ними руки). Позвольте, господа, шуметь и буянить нельзя!
      Все армяне (в один голос). Мы будем буянить!
      Дарьялов в это время скрывается за дверь, а хожалый
      становится для защиты ее спиной к ней. Начинается
      всеобщий шум.
      Трухина (подойдя к Софье Михайловне). Вы теперича, говорят, супруга ихняя! Вы им должны сказать, пошто же они нам этакие подлости делают.
      Софья Михайловна (все время с большим волнением следившая за ходом собрания и по временам почти страстно взглядывавшая на Аматурова, встав, наконец). Ничего я не знаю! (Аматурову.) Аполлон Алексеич, спасите меня!
      Аматуров (тоже вставая). Пойдемте.
      Абдул-Ага (показывая армянам на Софью Михайловну). Хоть бы барыньку-то маненько аманаткой задержать!
      Аматуров (поднимая кулак). Убью всякого, кто подойдет ко мне!
      Прихвоснев (тоже охраняя Софью Михайловну). Так, господа, поступать с дамой нельзя-с! Нельзя!..
      Оба они уводят ее в ту же дверь, в которую скрылся и
      Дарьялов. Шум еще более усиливается; одновременно армяне
      схватываются с Прихвосневым.
      Прихвоснев (им кричит). Мало ли, господа, с кем может быть несчастье: пожар... сибирская язва!
      Армяне (тоже кричат). Мы ему дадим "сибирская язва"! Ты сам мошенник, коли за него.
      Прихвоснев. Я не мошенник, я держусь только справедливости.
      Один чиновник (толкует другому). Помилуйте, не дали ни одного вопроса голосовать! Где же это бывает?
      Гайер (в свою очередь кричит на него). Как вы смеете голосовать, когда вы все купленные!
      Тот же чиновник. Просим вас не обижать нас: мы чиновники.
      Гайер. Чиновники вы - хуже сапожника!
      Абдул-Ага (кричит). Тавро компанейское... Вся овца компанейская была!
      Мулла (кричит ему в ответ). Компанейская вся!
      Хожалый (охраняя по-прежнему дверь, кричит с своей стороны). Господа, не шумите, пожалуйста, а не то я свисток дам: стражу позову!
      Занавес падает.
      ДЕЙСТВИЕ III
      Небольшая, но очень мило убранная гостиная.
      ЯВЛЕНИЕ I
      На среднем диване пред круглым столом, на котором стоит
      прекрасный дорогой букет в вазе, сидит Софья Михайловна
      в шелковом платье и нарядном головном уборе. Она стала
      еще красивее, но заметно похудела и невесела. В этот
      день ее именины. На креслах помещаются приехавшие с
      поздравлением: юный Блинков, с очень маленькими усиками,
      пухлый, румяный и, как следует для утреннего визита, в
      черном сюртуке, и Прихвоснев, тоже какой-то вымытый,
      причесанный и также в черном сюртуке и даже в лаковых
      сапогах с пуговками. Оба они заметно модничают и
      тонируют.
      Блинков (Софье Михайловне, слегка пришептывая). Вы изволили слышать Патти?
      Софья Михайловна. Уж три раза слышала! Я абонирована.
      Блинков. Прекрасная певица, не правда ли?
      Софья Михайловна. Превосходная!
      Прихвоснев. Не нравится мне, господа, ваша Патти, что угодно!
      Софья Михайловна. Почему же?
      Прихвоснев. Души нет в пении!
      Софья Михайловна. Как нет души в пении? Поет так божественно, собой прелестна!
      Прихвоснев. Это так-с, собой прелестна; но чувства в голосе не слыхать. Как ее можно сравнить с Виардо; у той точно, что душа лилась в каждом звуке. Как это она пела: "Я все еще его... пламенно, что ли, люблю!" И этак, знаете, не совсем тоже чисто выговаривала по-русски, - прелесть что такое!
      Софья Михайловна. В котором же это году была здесь Виардо?
      Прихвоснев. В пятьдесят третьем! Я старинный театрал!
      Блинков (показывая на Прихвоснева). Он сам в балетах танцевал; танцмейстером был!
      Софья Михайловна (с удивлением). Вы?
      Прихвоснев (немного сконфуженный). Да-с, по балетной части служил! Но всегда как-то к театральной службе не имел расположения, особенно в то время: строго очень было и безвыгодно! Я как тогда получил маленькую возможность бросить это дело, так сейчас же и бросил!
      Блинков. Он в балетах только чертей и играл, ничего другого не давали неловок очень!
      Прихвоснев. Не одних чертей, а и маркграфов иногда изображал! (Обращаясь к Софье Михайловне и, видимо, желая переменить тему разговора.) Супруг ваш так-таки совсем и уехал отсюда?
      Софья Михайловна. Он не то что уехал: он бежал! Его, говорят, хотели убить эти армяне или в тюрьму посадить - не знаю уж!
      Прихвоснев. А вас так и кинул без всяких средств?
      Софья Михайловна. Кинул без всяких средств. Даже всю посуду, всю мебель продал заранее, и, когда я проснулась поутру после его отъезда, приходят купцы и все взяли.
      Прихвоснев (как бы рассердившись даже). Фу ты, боже ты мой!.. Муженьки нынче какие, хуже посторонних, право!
      Софья Михайловна на это промолчала.
      Прихвоснев (размышляющим уже тоном). Как у вас умения хватило поустроиться потом?
      Софья Михайловна и на это ничего не ответила. Блинков
      при этом как бы несколько краснел и старался смотреть по
      сторонам.
      Прихвоснев (тем же размышляющим тоном). Да-с, да!.. Жизнь человеческая! Кто знает, как и в какую сторону она повернет!
      ЯВЛЕНИЕ II
      Те же и Надя в чистеньком платьице, в хорошеньких
      ботиночках, причесанная. Она принесла на подносе две
      чашки кофе и сухари.
      Надя (подавая Прихвосневу первому, с усмешкой). Здравствуйте, Петр Петрович!
      Прихвоснев (тоже с усмешкой). Здравствуйте, сударыня, здравствуйте! (Софье Михайловне, показывая ей на Надю.) Именинница тоже сегодня!
      Софья Михайловна. Да! А вы разве знаете ее?
      Прихвоснев. Как мне не знать-с, я вам ее и поставил. Аполлон Алексеич тогда заехал ко мне и говорит: "У Софьи Михайловны нет горничной, пришлите к ней какую-нибудь понадежнее".
      Надя (подавая не без кокетства кофе Блинкову). Сухарей прикажете-с?
      Блинков. Нет, благодарю.
      Надя, подняв гордо головку, уходит.
      Блинков (Софье Михайловне). Какая у вас горничная хорошенькая!
      Софья Михайловна. Очень хорошенькая...
      Прихвоснев (Софье Михайловне). Но довольны ли вы ею? Это главное.
      Софья Михайловна. Пока довольна. А я и не знала, что вы прислугу рекомендуете.
      Прихвоснев. Несколько уж лет этим занимаюсь, и у меня это на твердых основаниях устроено: как пришел кто из прислуги и записался, я первый вопрос ему: "Где изволил жить?" А потом через одного человека и разведаю, как и что он, а потому пьяницу, или вора, или с какими-нибудь другими качествами уж я не пришлю!
      Блинков. Присылаете и вы. Рекомендовали же нам лакея, он через неделю все столовое серебро украл у нас.
      Прихвоснев (как бы даже вспылил). Это-с не он украл, а прежняя ваша прислуга, вот что-с! А на него, как на нового человека, свалили.
      Софья Михайловна. Но сколько же дел у вас? Вы и в акционерных собраниях... Помните это ужасное у мужа собрание? Потом мебель мне страховали.
      Прихвоснев. Агент-с я там! Я, собственно, агентирую по разным отраслям.
      Софья Михайловна. Наконец, у вас сад и кофейная ваша эта "Русская забава"! Так, кажется, она называется?
      Прихвоснев. Так-с. Нарочно, знаете, в русском духе ее назвал для привлечения купечества, а в сущности это salle de danse*, публика приедет, танцуют, выходят, одни - в сад, другие - в соседние комнаты!.. Кто требует себе прохладительного! Кто водочки выпьет! Кто закусит!
      ______________
      * танцевальный зал (франц.).
      Софья Михайловна. И публика порядочная бывает?
      Прихвоснев. Отличная-с, первый сорт! (Показывая на Блинкова.) Вот он со своими друзьями каждый раз бывает.
      Софья Михайловна (Блинкову). И весело вам там?
      Блинков (как-то глупо смеясь). Не знаю-с, как другим, а нам весело! (Показывая на Прихвоснева.) Ему только счастья нет от газет! Пишут, что у него в саду ему же самому студенты бока намяли...
      Прихвоснев (опять вспылив). Что это за вздор какой вы повторяете! Не стыдно ли вам! Когда это было, в какое время?
      Блинков. Я не знаю. Вы же судились и на суде еще заперлись и сказали, что никогда этого не было.
      Прихвоснев. Да, сказал, потому что действительно не было.
      Софья Михайловна (наивно). Чего же не было?
      Прихвоснев (несколько заминаясь). Того, что я будто бы действием был оскорбляем. Это все выдумал господин писачка, который, прямо уже теперь скажу, приходил ко мне и просил двадцать пять целковых. Я ему не дал, вот он и написал на меня. Он еще погоди: я его притяну к суду; он посидит в Титовке! (Софье Михайловне.) Не верьте, сударыня, все это клевета, и вы не будете ли так добры, не посетите ли вы мой сад?
      Софья Михайловна. Аполлон Алексеич несколько раз меня звал; может быть, как-нибудь соберусь и приеду.
      Прихвоснев. Сделайте милость! Билетов прошу не брать, а даром, и увидите, что у меня все чинно, прилично и на благородную ногу.
      Блинков (Софье Михайловне). Когда вы будете, то позвольте пригласить вас на две кадрили и на мазурку.
      Софья Михайловна (улыбаясь). Хорошо!
      Блинков (раскланиваясь пред ней). А теперь имею честь кланяться.
      Софья Михайловна (протягивая ему руку). Прощайте! Merci за букет.
      Блинков. Если вам угодно, я другой еще привезу.
      Софья Михайловна. Нет, благодарю; я до цветов не большая охотница!
      Блинков (Прихвосневу). До свидания!
      Прихвоснев (ему). Обед в "Славянском базаре" не забудьте, я не прощу вам его!
      Блинков (смеясь). Не знаю, будете ли еще стоить! (Вторично раскланивается с Софьей Михайловной.) Мой поклон, madame! (Уходит.)
      ЯВЛЕНИЕ III
      Софья Михайловна и Прихвоснев.
      Софья Михайловна. За что это вы с него обед в "Славянском базаре" требуете?
      Прихвоснев (смеясь). Да так, дурачимся! Счета разные с ним имеем! (Более уже серьезным тоном.) Прекраснейший молодой человек!
      Софья Михайловна. А он, однако, все что-то над вами подтрунивал?
      Прихвоснев. Манера этакая глупая, купеческая; но все-таки должен сказать: ангельской души мальчик и при этом страшно богат.
      Софья Михайловна. Он, мне кажется, очень недалек?
      Прихвоснев. Ай, нет-с, напротив! В языке только не чист, а умный и, главное, любознательный; за границу нынешним летом сбирался было ехать, да тут грех с ним маленько случился.
      Софья Михайловна. Какой грех?
      Прихвоснев. Обыкновенно какой у молодых людей грех бывает: влюбился!
      Софья Михайловна. Вот как! В кого же это он влюбился?
      Прихвоснев. В вас!
      Софья Михайловна (удивленная и пораженная). В меня?
      Прихвоснев. Да-с! До безумия! До сумасшествия! Ночи все не спит... Нервы даже расстроил себе! Водой теперь лечится.
      Софья Михайловна. Но где же он мог влюбиться в меня? Он всего два раза или три был у меня.
      Прихвоснев. Страсть мгновенно людьми овладевает! Плачет иногда, бедный! Жаль даже его!
      Софья Михайловна (усмехаясь и слегка качая головой). В таком случае я еще больше убеждаюсь, что он глуп. (Покраснев немного.) Разве он не знает, что я люблю другого человека?
      Прихвоснев. Как не знать-с? Знает. Я даже говорил ему об этом, вы уж извините меня!
      Софья Михайловна. Я нисколько этого и ни от кого не скрываю.
      Прихвоснев. Что тут скрывать! Говорю ему, что вот что... "Что ж, говорит, этот другой не стоит любви Софьи Михайловны".
      Софья Михайловна (по-прежнему усмехаясь). Почему же он не стоит моей любви?
      Прихвоснев (замявшись немного). Потому что сам, что ли, не любит или мало вас любит...
      Софья Михайловна. Из чего же Блинков заключает, что Аматуров мало меня любит?
      Прихвоснев (еще более запинаясь). Да там я не знаю; изменяет, что ли, вам...
      Софья Михайловна. Мне Аполлон Алексеич изменяет?
      Прихвоснев. Блинков говорит, что изменяет.
      Софья Михайловна. А как же Блинков может знать это?
      Прихвоснев. Знает уж, видно! Не скрывают в этом случае мужчины друг от друга.
      Софья Михайловна (побледнев). Послушайте, Прихвоснев, вы шутите это или нет?
      Прихвоснев. Сударыня, смел бы я шутить? Я, конечно, глупо сделал, что сказал вам... Теперь вас только обеспокоил...
      Софья Михайловна (с рыданием в голосе). Нет, вы хорошо сделали, что сказали мне! Вы, как честный человек, должны были это сказать! Я сама замечала: он постоянно куда-то рвется от меня, куда-то все ему надо... Говорите, изменяет он мне или нет?
      Прихвоснев. Ей-богу, сударыня, не знаю!
      Софья Михайловна. Нет, вы знаете это! Вы должны это знать! Я на коленях вас буду умолять, буду целовать ваши руки! Ну, добрый, милый Прихвоснев, говорите! (Старается взять его за руки.)
      Прихвоснев. Что мне вам говорить, ей-богу!
      Софья Михайловна. Умоляю вас, умоляю! Иначе я с ума сойду. У меня уж голова обесчувственела... Вот она, ничего не чувствует!.. Ничего! (Хватает себя за голову и вся дрожит.)
      Прихвоснев (не на шутку струсивший). Ну, извольте, сударыня, я скажу вам... Только вы после, как-нибудь в сердцах, не скажите Аполлону Алексеичу, что от меня слышали.
      Софья Михайловна (стремительно). Никогда! Клянусь вам: никогда! (Как бы машинально беря его за руку и выводя его на авансцену.) Если бы пытку мне даже делали, на медленном огне меня жгли, я никому не проговорюсь, что это вы мне сказали. Я скажу, что по городской почте мне написали... Говорите, есть у него любовница?
      Прихвоснев (с грустью пожимая плечами). Есть.
      Софья Михайловна (по наружности как бы твердым и спокойным голосом). Кто она такая?
      Прихвоснев. Да так, обыкновенная.
      Софья Михайловна. Наемная, значит.
      Прихвоснев. Неужели из любви! Квартиру ей нанимает. Пожалуй, не хуже этой.
      Софья Михайловна (с каким-то пылающим уже взором). Значит, когда я была больна, когда я умирала, он за всю-то любовь мою к нему ни одного вечера не хотел просидеть у меня, говорил, что ему по делам надо, - это он к ней ездил?
      Прихвоснев. Без сомнения-с. Пиры даже задавал там. Приедет со своими приятелями... Те тоже со своими аманками. Кутят. Песни поют. Бывал я иногда у них на этих собраниях.
      Софья Михайловна (как бы смеясь). Вот что, как он веселился! Но только я теперь постараюсь сделать, чтобы ему не было уж больше весело там! Поедемте сейчас же и проводите меня к этой моей сопернице. Я хочу ее видеть!
      Прихвоснев. Полноте, сударыня, как это вам не стыдно: унижать себя и ехать к какой-нибудь дуре! Браниться, что ли, вы с ней будете!
      Софья Михайловна. За что я буду с ней браниться? Чем она тут виновата? Я только хочу посмотреть, хороша ли она? Лучше ли она меня? Потому что я знаю, что я еще красивее многих женщин! (Глаза ее при этом полны слез.)
      Прихвоснев. Где ж ей быть, помилуйте, против вас!
      Софья Михайловна. Так за что же он предпочел ее мне? Может быть, она больше и сильней его любит, чем я. В таком случае я предостерегу ее, несчастную! Я скажу ей, что этому человеку ни души, ни сердца женского не надо. Я тоже любила его глубоко! Я жизнью готова была для него пожертвовать; но он ничего этого не оценил и ушел к другой женщине! Что же это такое? Прихоть! Разврат! Пусть эта госпожа знает, какой он негодяй и чувственник!
      Прихвоснев. Госпожа эта очень хорошо все это знает и нисколько об этом не беспокоится. Вы-то по благородству чувств ваших судите по себе...
      Софья Михайловна (колотя себя в грудь). Да! Я сужу по себе... В продолжение трех лет я в мыслях даже не подумала не только что разлюбить его, но даже немножко охладеть к нему, а он-то, он-то!.. Боже мой! Надя, дай мне бурнус и шляпку! (Уходит в соседнюю комнату.)