И конь проклянет седока (И конь проклянет седока - 1)
ModernLib.Net / Смирнов Сергей Георгиевич / И конь проклянет седока (И конь проклянет седока - 1) - Чтение
(стр. 2)
Последние занимались своими делами - ловили рыбу, копали картошку. На берегу стояли отряды вооруженной стражи. А над фортами по ночам взвмвалось пламя костров, передававших сигналы: все в порядке, опасности нет. Но однажды ночью меня разбудили раскаты. Спросонья их можно было принять за неистовые удары грома, но в промежутках между раскатами слышался характерный треск. И я понял: стреляли пушки, еще, видимо, сохраняемые Последними, и еще - трещали автоматы. Вопли и шум доносились с восточной оконечности острова - как раз оттуда, где стража была особенно блительна. Охранник вбежал в мою камеру и молча протянул диковатое оружие - что-то вроде копья с невозвратным наконечником. - Что там такое? - спросил я. - Они плывут! - кратко ответил охранник и выбежал из камеры. Я поспешил следом. При свете факелов по улицам бегали люди. Плкали дети, кричали женщины. Пушка палила с короткими перерывами и ее раскаты гулко и жутко отдавались от стен. Мужчины спешили в сторону бывшего военного порта и я побежал вместе с ними. Во тьме, разрываемой выстрелами берегового орудия, кипела ожесточенная схватка. Закованные в железо вампы с ножницами наперевес высаживались с катеров, лодок, пассажирских теплоходиков и бросались в бой. Наверху, у бетонных парапетов их встречали копья островитян. Пушка, послав во тьму последний снаряд, умолкла. Вампы огласили остров радостными воплями. Кое -где им уже удалось прорваться на берег и бой кипел в приморском парке, возле памятника Петру. Хищно щелкали ножницы, скрежетали наконечники копий о металлические нагрудники вампов. Где-то включили сирену и ее раскатистый плачущий крик заглушил шум битвы. Горстку островитян, защищавших парк, окружили вампы. В свете факелов я хорошо видел, как падали защитники острова, сраженные маленькими ножницами, которые вампы метали с большой ловкостью. Одни из этих ножниц полетели в меня, и я едва успел подставить копье. Ножницы раскрылись, завертелись и улетели вбок. И тут факела почему-то погасли. Во тьме люди слипались в темные кдубки, распадались, бежали куда-то, падали, и казалось, в темноте происходит какая-то жутковатая, непонятная игра. Кто-то дернул меня за ноги, я упал, ударившись головой о ржавый металлический бордюр. Я лежал и думал лишь об одном - чтобы кто-нибудь наконец выключил эту проклятую, рвавшую душу сирену. Я не знаю, когда прекратился вой. Подняв голову, я увидел, что уже брезжит рассвет и легкий туман клубится над травой и над телами Последних, раскиданных по кровавой траве. Я привстал и на четвереньках пополз к берегу. Вокруг стояла глубокая тишина, в пелене тумана высились стройные стволы деревьев, которые можно было принять за замершие фигуры людей. Потом выплыл и исчез Петр, а впереди показался пирс и корабли, приплывшие из города. Я подумал, что, может быть, стоит попытаться угнать один из кораблей. Куда? Не знаю, но море бесконечно, не у финнов, так у шведов, не у них, так у немцев, может быть, можно будет найти приют. А нет - так плыви себе дальше, по воле ветра и волн. Я поднялся на ноги и пошел к пирсу. Ветер быстро разгонял туман. Я перешагивал через трупы, пронзенные вертикально торчавшими копьями, порубленными ножницами, но чем дальше, тем больше вокруг становилось трупов. В конце концов я остановился, не решаясь пойти прямо по телам. На дальнем конце пирса раздались гвалт и клекот: чайки распробовали человчину и слетелись отовсюду, образовав настоящую птичью кучу-малу. Я повернулся и побежал прочь. Мне больше не хотелось ни бежать, ни видеть, ни слышать. Человек - скотина, и скотина довольно выносливая и неприхотливая. Можно привыкнуть и к человечине. Но я не хотел быть скотиной. Мне стало холодно, очень холодно. В ближайшей подворотне я остановился, пересек двор и вошел в двустворчатую дверь. Широкая лестница вела в небольшой вестибюль. Окна были забраны решетками, и я не сразу освоился в полутьме. Сначала я их услышал, и только потом увидел: нескольких детей, одетых кое-как, большей частью во взрослые обноски. Они сбились в кучку в дальнем углу вестибюля и глядели на меня, как голодные птенцы. Рядом с ними - я не сразу разглядел - была женщина. Она поднялась с пола, сделала шаг мне навстречу. Она была в старой телогрейке, с платочком на голове, и в армейских сапогах. В руке она держала что-то, что показалось мне и знакомым, и незнакомым одновременно. Это был электрошокер, но я не сразу разглядел это, и даже инстинктивно выставил вперед свое копье с обломанным древком. Какое-то время мы глядели друг на друга, потом она сказала: - Ты - тот, кто привел их сюда? - она кивнула за окно, и я понял, что она говорит о вампах. - Нет, я не приводил. Я только убегал от них... - Они следили за тобой, - сказала женщина. - Они видели твой плот и чувствовали твой запах... Впрочем, рано или поздно, но они добрались бы до острова... - Все погибли? - спросил я. - Нет. Кажется, на этот раз островитяне отбились. Просто кончились снаряды и патроны, поэтому так тихо. Бой шел там, у штаба, - она махнула рукой. Потом обернулась к детям, покосившись на меня, спрятала шокер под телогрейкой и сказала голосом строгой воспитательницы в детском саду: - Идемте, дети. Дети поднялись и послушно двинулись к дверям. Она шла следом и замедлила шаг возле меня: - И ты тоже. - Куда? - спросил я. - Ты же знаешь, куда, - ответила она. Я не знал, но двинулся за ней. Мы вышли во двор, потом - на улицу. Туман снова сгустился, передо мной маячил силуэт женщины в нелепой телогрейке с закатанными рукавами. Дети шли рядом с ней, сбившись в стайку. И эта картина почему-то показалась мне страшно знакомой. Мы шли недолго, и туман становился все плотнее, так, что я уже не видел ничего, кроме силуэта, маячившего впереди. Потом она полуобернулась и сказала: - Прощай. И не возвращайся... В следующий миг я полетел в бездну, перебирая ногами в тщетной надежде ощутить утерянную опору. Я летел, а мне казалось - висел в плотном тягучем тумане, и прижимал к себе копье, ожидая, что из тумана выбегут вампы с ножницами наперевес. ...И я действительно не летел. Я стоял. А вокруг шумел переполненный торговый зал, я разглядел это не сразу, оглушенный шумом. Я держал в руке копье, а вокруг сновали люди, и копье рассекало толпу, как бушприт. Кто-то тронул меня за плечо. Я повернулся. Глаза были те же, и только благодаря им я понял, что передо мной - та самая женщина. Только одета она была совсем иначе, а рядом с ней жались друг к дуржке несколько детей, и смотрели на нас огромными испуганными глазами. - Прощай, - снова сказала она. - Нет, - ответил я, и, боясь, что она уйдет, схватил ее за руку. Объясни... - Некогда, - тускло сказала она. - Надо отвести детей. У когото из них есть дом, у кого-то - нет. Их нужно пристроить. И тут передо мной забрезжил свет. - В детдом? - И в детдом, - кивнула она рассеянно. - Волокита... Но все же лучше здесь, чем ТАМ... - Ты выводишь детей? - спросил я, затаив дыхание. Она промолчала. - Из того безумного города? - Из одного - в другой. Да. И не только детей. Она повернулась и пошла, дети послушно заторопились за ней. - Подожди! - я отшвырнул ставшее вдруг ненавистным копье. Оно со звоном покатилось под ноги толпы, кто-то отпрянул, кто-то даже не обернулся. Подожди. Я ведь тоже могу... - Может бысть, - серьезно кивнула она. Я шел за ней, но все еще не чувствовал, что окончательно вернулся. Мир вокруг был тем же - и уже не тем. Мне показалось, что к виду копья, валяющегося под ногами, здесь давно привыкли. Над прилавком, забитом тканями, хищно защелкали ножницы в руках молодой продавщицы. Я вздрогнул и снова схватил за руку свою провожатую. Она остановилась. И вдруг сказала: - Возвращать заблудившихся и заблудших, находить потерянных, спасать детей от кошмаров... Если ты сможешь... Что ж, тогда ты тоже будешь проводником. Посмотри - видишь, вон там, на ступеньке, плачет ребенок? Подойди к нему. Узнай, из какого он мира, и отведи его туда. Ты сможешь? Я хотел сказать, что не знаю, но не сказал, только смотрел ей в глаза. - Иногда это так же трудно, как воскрешать мертвых, - она вздохнула. Ну, некогда мне... И ушла. Мгновенно растворилась в толпе, как будто ее и не было, и дети, которых она вела, тоже исчезли. Кажется, я попал куда-то не туда. Может быть, это мир еще страшнее, чем тот, в котором я только что побывал... Но кто-то же должен связывать эти миры, эту бесконечную цкпь, иначе она прервется, и тогда... Малыш держался за поручень неподалеку от эскалатора, смотрел прямо перед собой; он не звал на помощь, лишь слезы - крупные и до странности круглые, как горошины - скатывались по щекам. Я присел и сказал: - Ну, здравствуй. Он перестал плакать и взглянул со страхом - наверное, принял меня за вампа, или за одного из Нижних, а может быть, из Последних. Но слезы сразу же высохли, и я почувствовал огромное облегчение. И я стал проводником. Время от времени мы встречаемся у колонн в торговых залах, или на улицах, или даже у карусели в Приморском парке. Мы стараемся не замечать друг друга. Но если я вижу, как кто-то из них берет за руку незнакомого плачущего ребенка, я знаю: мы все еще здесь, и все еще занимаемся своим делом, и, значит, есть надежда, что эти времена - не самые худшие из громадного множества времен. Никто не сможет помешать нам, никто не отнимет у нас наших детей. Мы возвращаем детям их собственный мир. Уж я-то знаю, как все это страшно. В конце концов, я сам был когда-то мальчиком, которого однажды взяли за руку и увели в другие - плохие времена. И к этим новым, чужим временам я до сих пор не могу привыкнуть. Но те, что приходят ОТТУДА...
Страницы: 1, 2
|