Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Великолепная семерка (№3) - Русский угол Оклахомы

ModernLib.Net / Вестерны / Питерс Джефф / Русский угол Оклахомы - Чтение (стр. 10)
Автор: Питерс Джефф
Жанр: Вестерны
Серия: Великолепная семерка

 

 


— Вроде бы дали. Не знаю точно, — сказал Крис. — Мы рыбаки, нам земля ни к чему.

— Эх ты… Без земли человек не человек. Как мы за землю хватались, как искали ее, свободную землю, ничью… В Канзасе нам подсказали, где русские живут. Завернули к ним. Богатое село, чистое, люди по-русски говорят, но не наши. Оказалось, менониты. Слышал про таких? Хорошие люди, только власти никакой не признают. В армии не служат, в церковь не ходят. Нас не прогнали, даже пшеницей помогли, дали три мешка. Нашей, русской пшеницы, озимой. Здесь такой не знали. А она, милая, так на этой землице прижилась, так вымахала… Да, хорошие они люди, только жить к себе не пустили. Креститься, говорят, заново надо. Наше-то крещение не признают они. Ну, мы и пошли себе дальше, свободную землю искать. Вот только здесь и нашли. Как дошли до реки, как оглянулись — мать честная, поля и поля, до края света одни поля. Целина непаханая, нетронутая, непуганая. И никого вокруг. Ни избушки, ни тропинки. Эх, мы и развернулись…

Лукас подтолкнул Криса к дому:

— Пошли собираться.

— Мне ничего не надо, — Крис попытался сопротивляться, — только вторую лошадь…

— Надо не надо, а собираться будем.

Старик усадил Криса за стол, поставил перед ним кувшин с молоком и кружку, а сам принялся с неожиданной для его лет и стати легкостью сновать по темной комнате. Он то доставал какие-то кисеты из настенного шкафчика, то звенел склянками с полки, то рылся над бездонным сундуком, и все говорил, говорил, говорил… Крис понимал его. Человеку так давно хотелось рассказать о своей жизни, и вдруг судьба подарила такого слушателя!

— …С годами-то мы все обустроили по уму. До всего сами дошли, никто не подсказывал. Да и кто подскажет? До соседей три дня скакать. А делать так, как на Джорджии жили, уже не хотелось. Там и плуга не найти было, мотыгами ковырялись на участке, а участок-то, Господи, переплюнуть можно было… Не то что здесь.

Поначалу, само собой, все через пень-колоду шло. То засуха, то мор, то пожар. Взялись целину поднимать, а соха не берет. Замучались, пока не додумали свой плут построить, особый, с лемехом из пилы, чтобы резал эту землю, как масло. Запрягли четверку, и пошло дело… Потом, с Божьей помощью, все наладилось. Детишки подросли, Петька на ноги встал, дело по-своему повел.

Ты почему не пьешь молоко? Пей, пей, ты сейчас никакую пищу не сможешь принимать, только молоко. Молочко у нас знатное, все хвалят не нахвалятся. Вот возьми скотину. Стадо у нас не такое и большое, но зато симменталы, а не герфорды, как у всех. И молока дают, и мяса много. Свинки у нас — йоркширы, скороспелки, уже через год забиваем.

Американцы как привыкли? Стадо выгнал в дикую степь, и пусть гуляет до осени, а то и на зиму оставят. Никаких забот, только следи, чтоб не угнали. У нас по-другому. В жару скот стоит во дворе, жует накошенную люцерну, или клевер, или просто траву с косогора. Утром и вечером детишки пасут на пару. Скотинка наша ни жары, ни пыли не знает, не гоняем мы ее далеко, мухи ее не грызут. Стоит в холодке, вода у нее свежая, а не из грязной лужи. Вот и получается, что за нашим мясом покупатели сами приезжают из города, нам и заботы нет продавать.

А посмотри на кур. Запустил их в люцерну, они там весь день и клюют себе, на посевы не бегают. Держу три десятка и горя с ними не знаю. А Редькины целый барак для своих кур построили, их там сотни две, не меньше. Яйцом торгуют потихоньку, им на жизнь хватает.

Но самое наше сокровище — это земля. И не то хорошо, что ее много, а то, что она под боком. Что у нас дома-то было, на Смоленщине? Поле от дома далеко, миль десять. Встаешь до рассвета, наспех собрался и поспешай до своего загона. Выйдешь не евши, горбушку в карман спрячешь, а воду из ручейка попьешь уже на поле. Эх, а как же тяжело-то было на яровом посеве… Как вспомнишь… Дорога грязная, тяжелая, на телеге не осилить. Едешь верхами, с сохой. Через ручей не перелетишь, увязнешь. Бывало, не один час потеряешь, пока лошадь вытащишь. Сам замученный, и лошадь замучил, оба мокрые, грязные — и какая тут работа? Горе одно. А еще и обратно тащиться, и назавтра то же самое.

И не дай Бог что-нибудь обронить по дороге — палицу от сохи либо сошник. Кто-то за тобой пройдет, подберет, и уже без бутылки не отдаст.

Эх, и трудно же было жить, когда поле далеко. У меня тогда уже семья была, детишки… Поедешь рожь косить, с собой все семейство забираешь. Только подальше от деревни отъехали — тут гроза! Гром гремит, вода хлещет, детишки пугаются, плачут, домой просятся! Все повымокнут, озябнут, трясутся! В дождь не поработаешь, разворачиваешь лошадь и едешь домой. Назавтра будет погода — будет и работа, поедешь опять. А на поле опять гроза. Так и приходилось по несколько раз поле бросать и домой вертаться. Что мог бы за день сделать, растягиваешь на неделю, а то и на две.

А здесь мы весь урожай свозим за три дня!

— Но здесь и дождей нет, и дорога ровнее, — заметил Крис.

— Дождей-то здесь нет. Здесь другая беда. В том и беда, что нет дождей. Сухая тут земля, безводная. Но мы и к ней мало-помалу приспособились. Ты видел, как тут пашут? Как Бог на душу положит. Как межа легла, так вдоль нее и гонят. А мы наловчились по-своему борозду вести. У нас пашни все на холмах, так мы их не вверх-вниз пашем, не по уклону, а поперек уклона. В том-то и вся хитрость. Пусть один дождь за месяц выпадет, но он весь наш будет. Ни одна капелька с косогора не стечет, пашня всю воду выпьет.

— Вы семью с собой привезли? — спросил Крис.

Старик не отвечал. Держа склянку с темно-красной жидкостью на уровне глаз, он бросал в нее мелкие кристаллы из щепоти, растирая их пальцами и следя за тем, как они кружатся, оседая на дно. Потом заткнул горлышко большим пальцем и принялся встряхивать сосуд. Крис с удивлением увидел, как жидкость светлеет на глазах.

— Семью… — повторил Лукас. — Семья там осталась. Семью не спросили, когда меня да прочих мужиков с молодым графом за море спровадили. Думали, погуляет барин, посмотрит на чужие страны, да и вернется. А оно вон как обернулось. Ну, да дело прошлое. Грешен, женился второй раз, венчался чужим обрядом. Грешен, да что теперь поделаешь? Ты сам-то не женатый?

— Не успел.

— Так я тебе пособлю, — Лукас подмигнул. — Да ладно тебе, не бойся. Мне бы Петьку оженить, и можно помирать. А то девок повыдавал, а сына никак не пристроить! Ну вот, готова твоя наливочка. Давай кружку. Плесни-ка молока на дно.

Он вылил в кружку содержимое склянки.

— Пей.

— Что это? — Крис осторожно понюхал кружку и уловил запах чеснока.

— Кайова называют эту наливочку «Глаз Пумы». Будешь в темноте видеть лучше кошки. Пей, не бойся, ничего у тебя не отвалится.

Крис с трудом проглотил комковатую слизь, образовавшуюся в кружке вместо молока.

— А что, есть наливки, от которых что-то отваливается?

— Наливки у меня есть всякие. Хочешь, отвалится, хочешь, наоборот, нарастим что-нибудь. Ну как, жив? — Лукас заботливо похлопал его по плечу. — Только не забудь, что действует наливка на всех по-разному. У кого быстро проходит, а у кого долго. Ночью-то хорошо, а днем глаза слезиться будут, особенно на солнце. И спать не сможешь, но это тоже горе небольшое.

— Я выспался, — сказал Крис. — Отоспался на всю жизнь.

— На всю не на всю, а три ночи спать не будешь вовсе, глаз не сомкнешь. И есть не будешь. Три ночи не спать, три дня не есть. Через силу молоко в себя заливай, чтобы кровь почистить.

— А потом? Что будет через три дня?

Лукас махнул рукой:

— Что будет, то и будет.

Они оседлали черного жеребца для Питера, и Лукас перекрестил Криса на дорогу.

Ночь была лунной, и плавные изгибы дороги были хорошо видны среди пепельных холмов и черных низин. Крис с нарастающим нетерпением ждал, когда же «наливочка» начнет действовать, но с его зрением ничего не происходило. Луна была молочно-белой, выпуклой, с ясно видными бородавками и оспинами. Небо оставалось густо-синим с разноцветными звездами. Трава в степи серебрилась так же, как и в любую другую лунную ночь.

Крис поднялся на холм и огляделся. С высоты хорошо просматривалась светлая дорога к поселку, по которой он проехал на фургоне. Хотя прошло уже довольно много времени, следы фургонных колес до сих пор темнели в пыли, как сдвоенная нить на гладкой ленте. Отсюда всадник увидел и сам поселок — ажурная вышка ветряка выступала из темных холмов, как кончик иголки из складок сукна, и в крайнем доме горели два окна.

Дорога изгибалась, повторяя поворот реки, пропадала за рощей и снова светилась уже на другом берегу. Крис вдруг увидел краем глаза, что слева от него пролетела над самой землей сова. Не поворачивая головы, он отчетливо наблюдал, как она взмыла, прогнулась на лету, выкинула вперед толстые лапы и безошибочно наткнулась ими на почти невидимую голую ветку приземистой акации.

Он протер глаза. Ночь оставалась черной, но эта чернота была прозрачной. Прошло еще несколько минут, а Крис не трогался с места, привыкая к новому миру, который распахнулся перед ним.

Теперь он видел, что степь вся исполосована дорогами. Он видел на траве колею, которую оставил Питер, когда вез раненого к шерифу. Видел тропу, взрыхленную копытами нескольких быстрых лошадей, промчавшихся вдоль реки в сторону Мертвой Долины. Даже мыши, пробежавшие в траве под ногами его кобылы, оставили за собой угасающий след.

Крис спустился с холма, не сворачивая на дорогу. Он двигался напрямик и не опасался заблудиться.

Днем прерия представляет собой довольно однообразное зрелище. Когда едешь среди пологих волнистых холмов и пригорков, тускло-коричневых и повторяющихся с надоедливым постоянством, не видишь ничего, кроме сухой травы и неба над головой. Надо остановиться и выждать, и тогда, если достанет терпения, можно обнаружить множество мелких пташек, нарядившихся в такие же тускло-коричневые одежды, как и окружающие холмы. Если терпеливо застыть и продолжать наблюдение, то еле заметное пятно на общем тусклом фоне вдруг слегка дрогнет и переместится в сторону, и станет ясно, что там все это время стояла вилорогая антилопа и смотрела на тебя. А неопрятная куча длинных стеблей вдруг сама собой покатится против ветра и превратится в дикобраза, который с недовольным видом пересечет твой путь и снова застынет неподалеку.

Но, чтобы увидеть все это днем, надо остановиться, а Крис не любил остановок в пути. Совсем иначе жила прерия ночью. В траве, под копытами лошадей неутомимо сновали мелкие зверьки. Их трудно было разглядеть на ходу, но они шуршали, грызли, прятались и нападали, одни перетирали былинку, а другие впивались им в горло — ночная жизнь кипела, бурлила, торжествовала и ужасала.

И все же Крису пришлось остановиться, но не для того, чтобы понаблюдать за мышиной возней. След коляски прочертил по траве две дуги над самым краем обрыва. Какой-то лихой возница промчался здесь, вдали от дорог, проламывая кусты и перелетая через рытвины. Лишь чудом его путь не закончился на дне обрыва. Но Крис догадывался, что уже за следующим холмом, на краю другого обрыва это чудо может не повториться.

Темный, угловатый предмет виднелся среди ветвей куста, росшего над обрывом. Крис подъехал ближе и увидел чемодан. Обычный, увесистый дорожный чемодан с металлическими наугольниками и кожаной ручкой.

Он привязал поклажу к седлу запасной лошади и посмотрел на небо. До рассвета было еще далеко, но, отправляясь в путь, Крис не рассчитывал встретить по дороге такую находку. Следы коляски, теряющей чемоданы, вели влево, а поселок лежал справа. Куда повернуть?

Он оглядел чемодан и не заметил на нем ни пыли, ни птичьего помета. Находка полежала на ветвях недолго. Не более одного дня. Чемодан выпал из коляски сегодня, а перед этим он, наверно, долго лежал на багажной полке поезда.

Поезд, станция, Скиллард, индейцы. Эта цепочка выстроилась мгновенно, и Крис повернул налево, стараясь не потерять петляющий след коляски.

Через час он увидел далеко впереди силуэты двух лошадей. Они стояли голова к голове и словно пили из одного источника.

Крис подъехал ближе и увидел распростертое на земле тело. Он оглянулся. Вокруг не было ни души. Только пара койотов перебегала из стороны в сторону, постепенно приближаясь к лошадям.

Глава 11. АРХИТЕКТОР ПРИСТУПАЕТ К РАБОТЕ

Индеец засвистел, лошади понесли, Натаниэль Беллфайр ударился головой об угол коляски, и свет померк в его глазах…

Свет померк только на миг, но, когда глаза архитектора открылись, он уже был где-то в другом месте. Он лежал, судя по всему, на земле. Под щекой была колючая трава, а в грудь больно давили жесткие комья глины. Прямо перед глазами белели какие-то полоски. Беллфайр стянул с переносицы пенсне и ясно увидел голые ребра лошадиного скелета.

Он сел, отряхивая пиджак. Перед ним вздымались из жухлой травы выбеленные ноздреватые кости. Чуть дальше он увидел огромный череп с изогнутыми, невероятно широкими рогами. Беллфайр понял, что скелет принадлежал не лошади, а крупному быку.

По мере того как прояснялось сознание, он начинал видеть не только то, что было перед носом. Например, опрокинутую набок пролетку, лошадь, которая медленно брела, волоча за собой обрывки упряжи. Низко изогнув шею, она что-то выискивала в траве.

Второй лошади не было видно, но Беллфайр слышал, что она всхрапывает где-то рядом. Он с трудом поднялся на ноги и обнаружил ее. Лошадь лежала на боку, неестественно запрокинув голову назад. Передняя нога была поджата под бок, другой животное судорожно водило по земле, и копыто уже пропахало в рыжей глине глубокую, дугообразную борозду. Заметив Беллфайра, лошадь принялась всхрапывать громче, и копыто задвигалось быстрее.

Архитектор Беллфайр знал о лошадях ровно столько сколько требовалось для сдачи экзамена по классическому рисунку. Такие понятия, как «круп», «бабки»и «недоуздок», означали для него лишь разнообразные линии — округлые, прямолинейные или ломаные. Но у него хватило интеллекта, чтобы догадаться — с этой лошадью не все в порядке.

Она явно страдала и пыталась донести свои страдания до единственного человека в пустыне. Вторая же лошадь проявляла поразительное равнодушие к этим мукам и продолжала мирно щипать траву неподалеку.

Медленно обведя взглядом вокруг себя, Беллфайр оцепенел от ужаса. Повсюду, до самого горизонта, из серой травы, из рыжей земли, из-за каменных гряд выглядывали белые кости. Ребра, позвонки и рогатые черепа сотен, тысяч, миллионов погибших быков.

И никаких признаков жилья или хотя бы дороги.

Беллфайр в отчаянии схватился за голову. «Следы! Должны остаться следы! Я буду идти по своим следам!» — сказал он себе и кинулся к пролетке. Приняв ее за конечную точку маршрута, он сможет в конце концов выйти в начальную.

Ему хватило нескольких шагов, чтобы убедиться в ошибочности своей теории. Следов на земле было много, даже слишком много. Но они никак не выстраивались в прямую линию.

«Лошади! — вспомнил архитектор. — Лошади всегда возвращаются в свою конюшню! Я буду идти за ними, и они приведут меня в город! Больше того, я могу даже не идти, а ехать на одной из них!»

Повеселев, архитектор подошел к лежащему на земле животному и попросил его подняться. Подергал за обрывок сыромятного ремня, похлопал по дрожащей шее — но лошадь только жалобно заржала в ответ.

Он двинулся к другой лошади, но та, настороженно глядя на него, повернулась к архитектору задом и угрожающе взбрыкнула, обдав песком. А потом двинулась вперед, изредка оглядываясь.

«Она идет домой», — решил архитектор и поспешил было за ней. Пронзительное ржание за спиной заставило его остановиться. Он увидел, как вторая лошадь пытается встать с земли — и не может. «У нее сломана нога, — догадался Беллфайр. — Она умрет здесь от жажды и голода. Если, конечно, ее не загрызут койоты. Интересно, есть ли здесь койоты? Наверно, есть. И не только койоты. Чтобы обглодать такое бесчисленное стадо, сюда, наверно, сбегались волки и медведи со всей Америки».

Ему стало не по себе от мысли о волках и медведях, но он вовремя вспомнил про свой револьвер системы «Айвер Джонсон». Звук выстрела, безусловно, отпугнет любого хищника. Беллфайр разыскал в пролетке свой саквояж, достал револьвер и жестянку с патронами. Вспоминая инструкцию, вставил в барабан патроны, пулями вперед. Подержал револьвер в руке, прицелился в белый череп, глядевший на него из травы, но стрелять не стал.

«Надо добить бедную лошадь, — жестко сказал себе Натаниэль Беллфайр. — Иного выхода нет. Надо пристрелить ее, чтобы избавить от мучений». Решительной походкой он направился к лежащей лошади. Она замолчала и перестала дергать копытом, когда он навел короткий блестящий ствол на ее голову.

«Отвести курок в крайнее нижнее положение, — скомандовал себе Беллфайр. — Принять устойчивую позицию. — Он встал боком и расставил ноги пошире. — Плавно надавить на спусковой крючок».

В последний момент он увидел, как влажно блестит лиловый глаз, наполненный слезами. «Иного выхода нет!», — сказал себе Беллфайр, зажмурился и что было сил нажал на спуск…

Когда он смог раскрыть глаза и подняться с земли, лошадь была уже далеко. Она немного прихрамывала, но шла довольно резво, и вторая лошадь шагала рядом, словно они по-прежнему были в одной упряжке.

Беллфайр почесал ушибленный бок, подобрал с земли револьвер и торопливо зашагал за лошадьми, перешагивая через кости и черепа…

Натаниэль Беллфайр никогда еще не видел такого неба. Во-первых, неба было много. Во-вторых, оно было разным от края до края и при этом еще постоянно менялось. Сначала было светящимся и ярким, и редкие одинокие облака величаво проплывали по туго натянутому ослепительно голубому шелку. Потом вдруг облака сомкнулись в ряды и окутали прерию огромным темным покрывалом, свинцовым с одного края, золотым с другого. Далеко впереди виднелась полоска голубого неба, и архитектор шел к ней вслед за двумя меринами, пугаясь сгустившейся тьмы. И вдруг что-то затрещало вокруг, захрустело, что-то больно щелкнуло по макушке, и с неба обрушился град величиной с добрую фасоль. Архитектор не нашел иного укрытия, кроме собственного пиджака, натянутого на голову, и присел на корточки рядом с застывшими лошадьми. Но прошло полчаса, и мягкие лучи солнца согрели его, и он робко распрямился под безоблачным небом, и увидел в прозрачном воздухе на самой линии горизонта стадо золотистых антилоп.

Он брел за лошадьми, уже не пытаясь их догнать, потому что при каждой такой попытке они пугливо разбегались в стороны, и приходилось долго ждать, когда же они снова встанут парой и направятся по собственным следам.

Иногда они останавливались над каким-нибудь особо вкусным кустиком и начинали его ощипывать. В эти минуты Натаниэль Беллфайр безумно завидовал лошадиному умению обходиться без бифштексов и сыра. Мысли о еде посещали его все настойчивее, и он принялся составлять меню торжественного обеда по случаю своего чудесного спасения. Никаких сомнений в том, что он спасется, у Беллфайра не было. Жизнь устроена по законам логики, и невозможно допустить, что он проделал такой длинный путь только для того, чтобы превратиться в скелет посреди степи. Здесь и без него хватало костей, отличных костей, огромных и крепких. Его жалкий череп и впалая грудная клетка будут выглядеть просто смешно рядом с этими гигантскими остовами бизонов. Нет, он дойдет до Крофорд-Сити, явится в управление горнорудной компании, и там его накормят, дадут целое ведро ледяной, кристально чистой воды и долго будут расспрашивать о его необычайных приключениях…

Но что будет потом? Кому здесь, под этим бесконечным прекрасным небом, нужны его проекты, чертежи и эскизы? Неужели люди, живущие здесь, нуждаются в высоких домах из гранита, стали и стекла? Зачем отгораживаться от неба? Эту синеву надо пить, как воду, вдыхать, как воздух, без неба человек превращается в червя. О нет, если компания хочет нанять архитектора, то он готов строить здесь только римский Форум. Вот единственное здание, достойное возникнуть под небом прерий! Открытый огромный амфитеатр, а посреди него, на круглой арене — самые лучшие оперные артисты! Как божественно будут звучать их голоса! Музыка Верди и Россини создана не для душных клеток, а для безграничных просторов… Мощный, тысячеголосый симфонический оркестр зазвучал где-то за горизонтом, и архитектор в изнеможении и восторге опустился на колени…

— Напрасно ты лег на голую землю, приятель.

Беллфайр чувствовал, что кто-то дергает его за нос и треплет щеку. Он возмутился, но не смог раскрыть ни глаз, ни рта.

— Поднимайся, нам надо спешить. Вот вода, пей. Ты понимаешь по-английски, приятель? Может, ты француз? Парле ву франсе?16

Вода растеклась по сомкнутым губам архитектора, и он пришел в себя. Судорожным движением схватив флягу, приставленную к губам, он набрал полный рот воды — и не смог ее проглотить.

— Не давись. Подержи во рту, она сама просочится. У тебя глотка ссохлась, это бывает…

Беллфайр открыл, наконец, глаза и тут же закрыл их, испугавшись черноты вокруг. Он подумал, что ослеп.

Сильная рука невидимого великана схватила его за шиворот и рывком подняла с земли. Беллфайр стоял, шатаясь и не выпуская драгоценную флягу из рук.

— Ты приехал на поезде? — прозвучал вопрос из черноты.

— Да!

— Тебя встречал инженер Скиллард?

— Да, да!

— Он остался у индейцев?

— Да, да, да, да, да!

— Спокойно, приятель. Садись на коня. И будет лучше, если ты откроешь глаза.

— Видите ли… Существует определенное препятствие… То есть… Чтобы сесть на коня, его надо сначала догнать, — объяснил Беллфайр, осторожно разжимая веки.

Напугавшая его непроницаемая чернота оказалась просто ночной темнотой, а человек, стоявший рядом, был вовсе не могучим великаном, как можно было подумать, судя по его хватке. Он был худым и веселым, его зубы блестели в темноте, потому что он улыбался.

— Вот тебе конь. Забраться сможешь?

— Натаниэль Беллфайр, — невпопад представился архитектор, пытаясь нащупать свободной рукой стремя.

— Значит, Нэт. А я — Крис. Это твой чемодан?

— Кажется, мой. Я думал, он остался в коляске…

Крис помог Беллфайру забраться в удобное широкое седло.

— А где коляска? Свалилась в овраг?

— Я оставил ее где-то там… — архитектор огляделся и неопределенно махнул рукой. — Или там? Мы найдем ее по следам, это не очень далеко. Я не мог уйти далеко, мы ее обязательно найдем.

— Ее найдут другие, а нам пора. Держись за мной.

Беллфайр сжал поводья и крепко стиснул коленями бока лошади. Он не считал себя искусным наездником и всерьез боялся свалиться на скаку. Но седло под ним было удобным и надежным, а стремена плотно охватывали носок. Конь шел плавным, размеренным шагом, и Беллфайр ухитрился даже прикладываться к своей фляге на ходу.

— Крис! Мы направляемся в Крофорд-Сити?

— Да.

— Знаешь, я архитектор. Я буду строить у вас тюрьму.

— Какое счастье. Наконец-то.

— А Скилларда и фотографа увезли индейцы.

— Я знаю.

— Их убьют, и через три дня пришлют нам их кожу.

— Знаю. Ты из Нью-Йорка?

— Нет, из Бостона.

— А говоришь, как настоящий нью-йоркер. Имей в виду, Нэт, здесь надо говорить медленно и отчетливо. Если тебя поймут неверно, это может плохо кончиться.

— Да, да, да, я понимаю, да.

— «Да» надо говорить один раз. Можешь рассказать, как все это случилось? Я о Скилларде.

Покачиваясь в седле и почти не видя собеседника в темноте, архитектор Беллфайр начал свой рассказ. Первые фразы ему удалось проговорить медленно и отчетливо Но постепенно он забыл о местных правилах и заговорил так, как привык, — быстро, невнятно, глотая окончания и как бы про себя.

— Понятно, Нэт, — остановил его Крис. — Давай уточним. Их не связали? Им дали оседланных коней? Их не раздели и ничего не отняли?

— Да. То есть нет. То есть… то есть с ними обращались вполне достойно.

— Почему индейцы отпустили тебя?

— Наверно, им не нужен архитектор. Они сказали, что им нужен только инженер и землемер. Землемер — это фотограф.

— Нужен инженер? Для чего?

— Я же говорил! Из его костей они построят забор, чтобы никто не посягал на их владения!

— Не думаю, что забор получится очень протяженным, — заметил Крис. — Нэт, это была шутка. Тебе придется привыкать к шуткам индейцев.

— Шутка? Крис, мне очень неловко, но… Можно еще воды ?

— Нет. Потерпи до города.

Беллфайр вытряхнул в рот последние капли из фляги Луна раздвинула облака и осветила холмы, между которыми сверкнул изгиб реки. Увидев реку, архитектор почувствовал невыразимое облегчение. Только теперь он понял, что спасен. Где река, там и жизнь…

— Крис…

— У меня нет больше воды.

— Спасибо, Крис.

Слова вырвались сами по себе и прозвучали довольно глупо. Но невидимый собеседник все понял правильно.

— Благодари своих лошадей. Если бы не они, я бы тебя не заметил.

Когда впереди показались приземистые строения с темными окнами, Крис остановился и сказал:

— Дальше я поеду один. Ты постой здесь, подожди меня. Через полчаса я вернусь, и мы поедем дальше.

— А ты куда?

— Надо заглянуть в одно место.

— Я с тобой.

— Нет. Слезай, мне нужен конь. Архитектор неловко соскользнул на землю, и

Крис без лишних слов уехал на своем белом коне, ведя в поводу черного.

Стоя на ночной дороге между темными бараками, Беллфайр прислушивался к угасающему цокоту копыт и поскрипыванию седла. Когда наступила полная тишина, он понял, что не может оставаться здесь.

Темные окна источали угрозу. Луна снова пропала за тучами, и плотные тени обступили архитектора со всех сторон. Вытянув вперед обе руки, как слепой, он кинулся по дороге вслед за Крисом. Скоро впереди, за поворотом, показался отсвет керосиновой лампы. Беллфайр немного успокоился, увидев свет, и зашагал увереннее.

Он хотел было уже завернуть за угол, как вдруг чья-то крепкая рука обхватила его лицо, зажав рот. От испуга архитектор обмер и присел на непослушных ногах, но шепот Криса вернул его к жизни:

— Стой! Не дыши! Шагни вправо! Все, замри!

Крис отпустил его и осторожно заглянул за угол дома. Беллфайр не удержался и тоже вытянул шею.

Качающаяся лампа висела над крыльцом длинного дощатого дома на краю небольшой площади. Рядом с ней безжизненно обвис бело-зеленый флаг. Под флагом стоял человек с темной повязкой на лице и с винтовкой в руках. Он оглядывал пустую площадь, поводя стволом из стороны в сторону. За его спиной у дверей полицейского участка склонился над замком еще один тип с закрытым лицом. Третий, тоже с винтовкой, стоял у окна и пытался заглянуть внутрь офиса шерифа.

Крис шагнул назад и сказал:

— Нэт, почему ты здесь?

— Э… Я думал…

— Есть работа для тебя, Нэт. Ты умеешь обращаться с винчестером?

— Нет, — признался Беллфайр и тут же с горячностью выпалил: — У меня револьвер!

— Покажи. Прекрасная модель. Ты мне поможешь?

— Крис! Я! Ты!

— Понятно. Стой здесь. Следи за площадью. Как только лампа погаснет, выстрели в воздух два раза. В воздух, Нэт, в воздух. Два раза. Повтори.

— В воздух. Два раза. А лампа погаснет?

— Да. Выстрелишь два раза и ложишься на землю вот здесь, под стеной. И не шевелишься, пока я тебя не позову. Готов?

— Да!

Беллфайр вскинул револьвер над головой, но Крис перехватил его руку и сказал укоризненно:

— Лампа еще не погасла.

— Прости…

Крис надвинул шляпу на лоб и бесшумно скользнул в сторону.

Натаниэль Беллфайр не отводил взгляда от лампы, которая качалась над крыльцом. Тень человека с винтовкой раскачивалась, как маятник. Из-за длинного дома вышел еще один человек, его лицо было скрыто белым платком, а из-под шляпы свисали длинные волосы. Что-то проговорив, он вытянул руку вперед, и Беллфайру показалось, что он смотрит прямо на него.

Архитектор оцепенел от ужаса и не мог пошевелиться. Возможно, именно это его и спасло, потому что длинноволосый отвернулся и подошел к тому, кто возился у двери. Беллфайр перевел дух. Если хочешь быть невидимкой в ночи — не двигайся.

Он боялся моргнуть, но, как назло, глаза начали слезиться и моргали сами по себе, причем гораздо чаще, чем обычно.

И конечно же, он моргнул в тот самый момент, когда лампа погасла. Честно говоря, он не моргнул, а зажмурился от испуга, потому что в ночной тишине с болезненной резкостью ударил выстрел. Когда же Беллфайр открыл глаза, лампы уже не было.

Он поднял руку с револьвером над головой и задел плечом стену дома. Подумав о мирно спящих обитателях жилища, Беллфайр отошел от стены, оказавшись на середине улицы, и выстрелил в воздух. Он увидел, как из ствола его револьвера вырвался удлиненный конус пламени соломенного цвета. Этот огонь был так невыразимо прекрасен и так быстро исчез в темноте, что архитектору захотелось увидеть его хотя бы еще раз, и он снова отвел курок и нажал на спуск. На этот раз он успел разглядеть не столько вспышку, сколько стремительную струйку сверкающего дыма, освещенную этой вспышкой.

Грохот двух выстрелов еще отзывался звоном в его ушах, как вдруг впереди, на темной площади, замелькали белые сполохи и частые громкие хлопки смешались в нарастающий треск. Что-то ударило в стену дома, рядом щелкнул невидимый бич, и колючий песок ударил по щекам. Беллфайр растерянно стоял посреди дороги, держа револьвер над головой. На площади не было видно людей. При свете вспышек метались какие-то тени. Кто-то выругался и закричал: «Уходим!»

Беллфайр услышал топот сзади и вспомнил, что ему надо делать. Он пригнулся и сел на четвереньки под стеной дома. Мимо него кто-то пробежал, пыхтя и лязгая затвором ружья. Длинный ствол блеснул под лучом луны. Архитектор поднял голову и увидел, что на площади лежит какая-то длинная тень. Снова раздалось несколько выстрелов, сливающихся в раскат грома. Крики, потом пронзительный свист, а потом топот множества ног и гомон голосов разрастались на площади. «Это ты, Мак? Шериф, это мы! Парни, спокойно, не стрелять! Они убежали, шериф! Огня, дайте огня!»


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16