Никита Питерский

Семь кабинок

Пролог

О чем вы думаете, заходя в общественный туалет?

Скорее всего, ни о чем определенном. У вас возникли кое-какие проблемы, то есть естественные надобности, что чаще всего случается неожиданно, в самый разгар шопинга или пешей прогулки по излюбленным местам, а то, не дай бог, – деловой поездки, и если вы за рулем, вам придется проявить чудеса изворотливости и из-за такой досадной мелочи экстренно решить множество попутных проблем. Ведь для начала, например, надо остановиться/припарковаться. Проще всего это, конечно, сделать на дальних подступах к центру. Но там вы не найдете общественного туалета. Ни за что. Даже вонючих синих кабинок с привядшими тетками или автобусов для продвинутых туристов. Не говоря уже о типичном стационаре с туалетной бумагой, рукомойником и жидким мылом. Можно даже без сушилки для рук, в конце концов. Хорошо, если вам известно, где расположен такой туалет. Тогда вы просто мчитесь прямо туда в надежде скоренько решить вашу проблему, а затем, помыв руки жидким мылом, вновь отправиться по своим делам. Ну, то есть на самом деле вам отлично известно, где он есть наверняка: в каждом заведении на букву «эм», где вам предложат вообще-то жуткую, честно говоря, еду, которую способны переваривать лишь совершенно здоровые желудки, и нет никаких данных, что они долго еще при этом будут здоровы. Зато здесь свято блюдут чистоту в туалетах, к тому же позволяя ими пользоваться всем и каждому. Что невозможно переоценить. Но и этих туалетно-питательных заведений не так много в большом городе, и нет никаких гарантий, что в критическую минутку вы окажетесь где-то рядом.

Итак, вы наконец заходите в туалет, мысленно прокручивая очередной выпад шефа, неожиданно намекнувшего, что в кресло, которое вы три года с таким усердием протирали, может сесть чужая задница. Что, интересно, это могло бы означать? Что ему надоело с жаром обсуждать с вами очередной матч на кубок УЕФА? Или пить прохладное пиво после работы в дни, когда ни жена, ни любовница не представляются ему достойными внимания? Или чашка утреннего кофе, размолотого вашей твердой рукой с помощью механической кофемолки, под знойным взглядом его секретарши? А может, совместный дайвинг, который вы оба могли себе позволить раз в году, взяв напрокат снаряжение у вашего приятеля? Или, может, он хотел дать вам понять, как тяжело ему сдерживать натиск своего начальника, возжелавшего передоверить ваши должностные обязанности своему ретивому родственничку? Короче, черт этих начальников разберет, решаете вы, входя и озираясь в пустом помещении с несколькими дверцами, ведущими в столь вожделенные в эту минуту и совершенно, как вам кажется, свободные кабинки. С самым первым вдохом вы чувствуете, как ваши ноздри начинают щекотать пары хлорки. Этот запах должен свидетельствовать о том, что уборщица здесь время от времени появляется, что само по себе довольно приятно. И тут вы ловите себя на мысли, что в туалете стоит полная тишина. Отлично, сейчас вы возьметесь за пластиковую ручку, откроете дверцу. Зайдете в маленькую кабинку, преодолевая брезгливость, вытрете туалетной бумагой сиденье унитаза (на котором до вас сиживали носители доброго десятка вирусов и инфекций, таких, как хламидиоз, генитальный герпес, гепатит С, микоплазмоз, ВИЧ, сифилис, гонорея, донованос и много чего еще), словно эти меры можно считать гарантией от больших неприятностей, и за несколько минут избавитесь от неприятных ощущений, заставивших вас сюда прийти. Интересно, если бы уборщицы получали не шесть тысяч рэ в месяц, а по крайней мере в два раза больше, проявляли бы они заметное рвение в работе и как это сказалось бы на статистике заболеваемости вирусными инфекциями, передающимися обычным путем?

И хотя шанс подцепить что-нибудь именно здесь, честно говоря, ничтожно мал, надо смотреть правде в глаза: в любом общественном туалете, каким бы чистеньким он ни выглядел, наличествует антисанитария.

Теперь представьте себе на минутку, что царящая здесь тишина обманчива, все эти кабинки не так уж и пусты, и в них протекает какая-то своя жизнь, а проблемы, которые здесь кто-то решает, вовсе не сводятся к той, что привела вас сюда.

Можно лишь догадываться, о чем думала девушка, которая вышла из кабинки женского туалета в ночном клубе с веселеньким названием «My Little Baby». Вид у нее был довольно странный. Странным еще было то, что туалет этот как раз находился на ремонте, о чем свидетельствовала висевшая на двери табличка. И не заметить ее девушка не могла. Одета она была стильно и неброско: зеленые галифе, желтый кожаный жакет с бахромой, сапоги от Vicini. Что с таким прикидом можно делать в грязном туалете, закрытом на ремонт?.. Странная девушка придирчиво оглядела прямоугольное помещение, отделанное светло-серым кафелем. По периметру противоположной от входа стороны были расположены семь кабинок, отделенных друг от друга перегородками от пола до потолка, с глухими белыми дверцами, придававшими впечатление высоты и объема. На какое-то мгновение ее взгляд уперся в унитаз, оставленный сантехниками посреди туалета, затем переметнулся на груду строительного и не только мусора и остановился на новой столешнице из кориана длиной метра три, с вмонтированными в нее раковинами. По лицу девушки было видно, что грязь и беспорядок она воспринимает совершенно спокойно, точнее вообще не воспринимает, потому что сосредоточена на чем-то другом. Она явно напряженно что-то обдумывала и потому двигалась механически, не отдавая себе в этом отчета. Вначале она хотела было поставить сумку-рюкзак на столешницу, но передумала, на весу достала из рюкзака мобильник. Странно, что он оказался там, а не в кармане, как обычно. Ей оставалось только отзвониться. Прямо сейчас. И тогда останется самый последний и в то же время – приятный этап. Близоруко поднеся телефон к лицу, чтобы набрать номер, она почему-то передумала и осторожно положила его на столешницу. Протерла туалетной бумагой небольшой участок покрытого пылью огромного зеркала. Получилось оконце, в котором девушка увидела свое красивое, но бледное лицо с покрывшимся испариной лбом. Подставив руки под струю воды, она долго вглядывалась в свое отражение, словно пытаясь что-то выведать у молодой женщины, глядевшей на нее из зеркала. Проточная вода уносит беспокойство и печаль, вспомнила она слова какого-то модного целителя. Ей не о чем было печалиться, да и беспокойства она уже не испытывала. Еще немного – и ей снова будет море по колено. Она чувствовала себя отважным моряком, сквозь бури и рифы добравшимся наконец до родной гавани. Ее гавань уже не за горами. Лицо в зеркале не может обмануть. Девушка улыбнулась.

Она не относилась к тем представительницам слабого пола, которые двадцати минут не могут прожить без зеркальца и косметички.

Напротив, косметика на ней отсутствовала, а если быть совсем точным, она уж и не помнила, когда последний раз поры кожи на ее лице были забиты пудрой, губы стягивало от слоя гиперустойчивой помады, а ресницы слипались от клейкого черного состава, который называется тушью для ресниц.

Короче, в зеркало она смотрелась совсем не так часто, как ее ровесницы, а потому у нее было много свободного времени, и это время Татьяна – так звали странную девушку – привыкла проводить в движении. За те двадцать шесть лет, которые прошли с момента, когда толстый акушер, позднее оказавшийся за решеткой за попытку продать младенца на органы, взял в руки крошечную новорожденную девочку, в ее жизни было много такого, о чем родителям, даже самым по-горбачевски демократичным, никогда не рассказывают.

Татьяна, конечно, понимала, что подвергается опасности, возможно даже смертельной, но не хотела об этом думать. Главное – она ни за что не отступилась бы от начатого, ни за что. И потом, ей было не впервой рисковать. А кто рисковал – знает, как привыкает организм к адреналину, как просит новых бешеных ритмов сердце, как обостряются все пять чувств и мертвеют эмоции, и человек становится тем, кто он есть, – тихим и яростным зверем, который способен совершать невозможное ради того, чтобы выжить. При этом ум остается холодным и ясным, отдает приказы. Бдит. Надо поскорее отсюда уезжать. Поскорее. Отправиться на недельку к теплому морю, чтобы смыть с себя навязчивое ощущение опасности. Да, у нее не было тревоги, но она никогда не забывала о грозящей опасности. Откуда бы иначе взяться адреналину?

Татьяна выключила воду, вытерла бумагой руки. Взяв мобильный, набрала номер.

– Это я. Все готово, – произнесла она совершенно спокойно. И, развернувшись, посмотрела в сторону кабинки, из которой только что вышла. – Он в третьей кабинке. Не перепутайте, в женском туалете, который на ремонте. Все, пока. – Татьяна выключила телефон и бросила его в сумочку. Направилась было к выходу, но остановилась, повернула голову к зеркалу и резким движением головы отбросила волосы назад. Полюбовалась, как длинные пшеничного цвета волосы растекаются по плечам. Еще раз с удовольствием взглянув на свое отражение, она выдохнула: «Пу!» Если старушка Монро тянула гласный (от этого губы пухлее, что ли?), то Татьяна произнесла «Пу!» точно выстрелила из пистолета в детской игре в разбойников. Наконец она направилась к выходу и уже собиралась открыть дверь. Но что-то заставило ее остановиться. В коридоре послышались приближающиеся шаги, ручка повернулась, и дверь стала медленно открываться…

Любовник и силикон

Помещение туалета ночного клуба «My Little Baby» никак нельзя назвать выдающимся произведением дизайнерской мысли. Его никогда бы не стали снимать для «SALON interior», «AD» или «Лучших интерьеров».

Здесь нет керамической плитки от «Ceramica Bardelli» с рисунками Пьеро Форназетти, стильных раковин от «KOHLER», хромированных смесителей «dornbracht» и унитазов от вездесущего Филиппа Старка. А с потолка не льется мягкий свет от «Ingo Maurer». Вместо всего этого взгляд слепят дешевые китайские светильники из соседнего магазина «Товары для ремонта». Обычный туалет с легким налетом гламура – я имею в виду зеркало в массивной раме, выкрашенной под позолоту, и такие же (то есть с имитацией под золото) смесители. Пожалуй, единственное, на чем можно остановить взгляд и на что, видимо, была потрачена половина ремонтного бюджета, – это столешница из кориана, в которую врезаны две прямоугольные раковины. Ну и, наверное, кабинки, которых семь и которые отделены одна от другой перегородками от пола до потолка и глухими белыми дверями, тоже от самого пола.

За неделю до описываемых событий директор клуба Валерия Павловна решила заменить в жен­ском туалете отечественные унитазы, издающие при сливе чудовищные утробные звуки, на что-то более современное, но недорогое. После долгих, как ей показалось, поисков – а Валерия Павловна провела в огромном строительном гипермаркете целых пятнадцать минут – она остановилась на шведских унитазах: без претензий на высокий дизайн, но зато имеющих приятные полукруглые формы. Двум любящим выпить, но берущим совсем недорого сантехникам, Валерия Павловна дала указание поменять унитазы в женском, а потом и в мужском туалетах как можно скорее, в настоящий момент временно открыв для посетительниц служебные, вполне презентабельные и чистые. Но, как известно, все в этой жизни относительно. Получив задаток, приятели обмыли заказ, после чего благополучно ударились в запой, зачин которому, кстати говоря, был положен тут же, в женском туалете, пока охрана не довела это обстоятельство до сведения начальства. Валерия Павловна вышла из себя и уже готова была отдать приказ гнать эту пьянь взашей, но жертвы алкогольной зависимости так убедительно клялись мамой с завтрашнего дня завязать, к тому же подослав к начальству зареванных жен, что Валерия Павловна не устояла, хотя и продолжала злиться – уже на себя: сколько раз зарекалась нанимать кого-то по дешевке, и вот нате вам, опять наступила на те же грабли! Что ей было делать, входить в новые расходы?! Да и работали мужики вообще-то аккуратно, а на трезвую голову – ответственно, и даже, уходя в запой, несколько унитазов все-таки умудрились заменить.

Но оставим на время смелых парней, с завидным упорством меняющих унитазы и налаживающих бесперебойную работу сливных бачков, в настоящий момент нам куда интереснее сама Валерия Павловна – хотя бы потому, что действие, которое разворачивается на наших глазах, происходит во вверенном ей учреждении, имеющем вполне официальный статус ночного клуба.

Когда в Нью-Йорке падали башни-близнецы, погрузив в клубы пыли пол-Манхэттена, Валерия Павловна сидела в косметическом кабинете и внимательно следила за движениями девушки, делавшей ей педикюр. Когда бравые американские и английские солдаты, ободренные гневными речами Джорджа Буша и Тони Блэра, вышибали мозги мирным жителям Ирака, Валерия Павловна не торопясь выбирала молочко для тела в одном из магазинов «Риф Гош». Когда весь мир, затаив дыхание, следил за развитием событий с захватом заложников «Норд-Оста», директор клуба «My Little Baby» примеряла шелковое нижнее белье в своем любимом магазине «Дикая Орхидея». А когда несколько сот человек кричали от ужаса в падающем «Боинге-737», принадлежавшем кипрской авиакомпании «Helios Airlines», она в полной тишине своей нескромно большой квартиры придирчиво рассматривала свое тело, час назад покинувшее солярий. Всякий раз, когда в мире происходило что-то ужасное, эта женщина предпочитала по возможности ничего не знать, не смотреть и не слушать, а уж тем более не вникать в подробности. Какой смысл тратить свободное время на просиживание перед телевизором и созерцание трупов, чтобы после пить антидепрессанты? Свободным временем можно распорядиться куда более разумно, посвятив его таким приятным вещам, как, например, поедание вишневого штруделя со взбитыми сливками или ванильного мороженого с черникой, залитого карамелью так, что и мороженого не видно. А еще его можно провести в объятиях очередного любовника, который моложе тебя лет на десять, который обладает прекрасным телом и который так же, как и ты, ненавидит отношения, длящиеся больше двух месяцев. Поскольку Валерия Павловна на примере матери видела, к чему может привести чрезмерное пристрастие к пирожным, она предпочитала их не есть, а потому из всех прочих удовольствий, с помощью которых состоятельные женщины скрашивают свой досуг, предпочитала мужчин. Как и любая на ее месте, трижды в неделю она потела на тренажерах, а раз в неделю посещала бассейн – или баню, по настроению.

Как часто мне доводилось слышать: «Я делаю все, чтобы хорошо выглядеть, только для того, чтобы нравиться самой себе!» И сколько раз, слыша это, я ухмылялся, ибо подобные высказывания – полная чушь и примитивный самообман, в плену которого женщины находятся многие годы, стереотип, навязанный сериалом «Секс в большом городе» и прочей телепродукцией массового потребления; помимо всего другого, это еще и боязнь реально взглянуть на вещи. Женщины во всем мире, кроме актрис и певиц, безмятежно глядящих на нас с обложек глянцевых изданий, а также замороченных телеведущих, самовлюбленных манекенщиц и насиликоненных порнозвезд, которым необходимо безупречно выглядеть, чтобы обеспечить себе контракты с неисчисляемым количеством нулей, все до единой ухаживают за собой, в первую очередь для того, чтобы пользоваться успехом у мужчин. Потому что каждой хочется видеть, как зажигается обращенный на нее взгляд знакомых и незнакомых мужчин, каждой хочется слушать комплименты опасливых сослуживцев, стремящихся не перейти черту – ведь на наших фирмах теперь тоже соблюдают корпоративные стандарты, нарушение которых чревато суровыми санкциями вплоть до увольнения. Да, каждой женщине хочется, чтобы в любимой вазе от Wedgwood всегда стояли свежие цветы, пусть даже подаренные не тем мужчиной, с которым она проснулась утром. И чтобы слал отчаянные эсэмэски бедолага, с которым она уже месяц не может встретиться, потому что проводит свободное время с другими мужчинами, старательно делающими ее жизнь похожей на сказку. И чтобы муж, сколько бы она с ним ни прожила, когда-нибудь не ушел к другой. А любовник, с которым она изменяет мужу, всегда принадлежал только ей. Когда за чашкой кофе такая женщина рассказывает подруге, как в метро кто-то прижался к ней в толчее, и подруга, негодуя, талдычит об извращенцах, рассказчица прекрасно знает, что подруга просто завидует, ибо после того, как ее разнесло после рождения второго ребенка, ничего подобного с ней случиться уже не может. Кстати, для тех, кого разнесло: это неправда, и с вами может случиться что-то подобное, а то и похлеще. Мужчины – они тоже разные…

И не только женщины больше всего на свете боятся остаться стареющим, невостребованным существом, проводящим ночи в одиночестве.

Принято считать, что большинству женщин хотелось бы, чтобы их одиночество скрашивал один-единственный мужчина, а большинству мужчин – наоборот. На самом деле это не так. Во всяком случае, в том, что касается женщин.

Взять, к примеру, инстинкт продолжения рода. Мог ли надмирный разум, создавая человека, предположить, что тот придумает способ трахаться, при этом не размножаясь, а лишь наслаждаясь процессом? Что многие женщины второй половины двадцатого века вдруг поймут, что уже не хотят иметь нескольких детей, а хотят нескольких сексуальных партнеров одновременно, меняя их, как сумочки для коктейлей? Сегодня возьму с собой красную сумочку, она так эффектно смотрится с этими шпильками, а завтра, на деловой ужин, – черную, с металличе­ской застежкой. Сегодня я сплю с Олегом, а завтра отдамся Андрею. Жаль, дедушка Фрейд не дожил до этого момента, он бы узнал, что вытворяют в стране, где секса нет, ученицы старших классов. Уверен, он произнес бы что-нибудь вроде: «Секс победил коммунизм и перестройку». Странно, что всего этого надмирный разум не предусмотрел. Я имею в виду не коммунизм и перестройку, а старшеклассниц и их способ времяпрепровождения.

В свои сорок Валерия Павловна не скрывала, что создана не для того, чтобы иметь семью. Затвердилась в этой мысли она после троекратного замужества, то есть каждый брак, а затем и бракоразводный процесс, давали ей все новые подтверждения тому, что смысл ее жизни не может сводиться к обслуживанию одного отдельно взятого самца, который отнюдь не всегда помнит о том, что женщина не меньше мужчины нуждается в хорошем, регулярном сексе. К тому же оказалось, что мужья, даже самые воспитанные, не в состоянии ежедневно хотя бы только на словах подтверждать, что она по-прежнему одна из самых привлекательных особ в мегаполисе, когда-то носившем имя вождя мирового пролетариата, а ныне пафосно именуемом Санкт-Петербург.

Валерия Павловна любила читать гламурные журналы. Собственно, читать там особенно нечего, – короче, просматривать. Ей нравилась красивая жизнь – тех, на картинках, и ее собственная. Между ними было много общего. Она тоже обожала косметические процедуры, до болезненности. Spa, например. Конечно, с мужчинами она в носочках, перчатках, берушах и прочих спецсредствах не спала, но бывали в ее любовной практике случаи, когда она отказывалась от желанного свидания только потому, что не хотела пропустить сеанс восточного массажа в косметическом салоне, где ей сказали, что эффект будет обеспечен лишь при условии, что она пройдет курс без переносов и отсрочек. Эффект, конечно, был. Собственно, он всякий раз бывает. Недолго. Хотя бы потому, что косметическим салонам нужны постоянные клиенты. И постоянные заработки. Валерия Павловна не сомневалась: если кто-то и знает, что следует делать, чтобы внешность была неувядающей, эта информация хранится в таком сейфе и с таким секьюрити, что даже супер­агентам до нее не добраться. Кто-то, конечно, доходит до определенных вещей своим умом. Валерия Павловна была большой энтузиасткой собственного ума, которому вполне обоснованно доверяла во всем, что не касалось мужчин.

Тут даже ум не спасал.

Конечно, она обожала красивые наряды. Еще совсем недавно, когда гламур окончательно не победил, Валерия Павловна ужасалась тому, что висело на плечиках в дорогих магазинах: это было до болезненности просто, уныло и однотонно. Для таких вещей следует иметь супервнешность, чтобы на тебе все-таки было что разглядывать. Нынешняя мода, которую вначале многие восприняли как недоразумение, на взгляд Валерии, была интересна и для мужчин, которые, как известно, любят глазами. Кто мог подумать, что такая мода уйдет в народ? Она с усмешкой вспоминала, как еще года полтора назад в «Форбс» писали, что обувь со стразами, выпущенная по настоянию примадонны и украшенная ее именем, себя не оправдала, так как такие туфли, во-первых, покупают только ее, примадонны, солидные ровесницы, а во-вторых, не на каждый день. Всё! Теперь у женщин любого круга и любого возраста каждый день – праздник! Оборочки, складочки, рюши, кружева, стразы, камеи, перья, пуговицы, бусы… Фантастические сумочки, изукрашенные вдоль и поперек, платья, расшитые всем, чем попало. Это была ее мода, и теперь, куда бы дальше ни завернула от кутюр, Валерия Павловна была полна решимости остаться в гламуре навсегда. Одно лишь ее не устраивало: никак она не могла взять в толк, листая журналы, куда, по мнению тех, кто их выпускает, должны деваться женщины после тридцати? Почему, сколько ни смотри, женщин ее возраста, рекламирующих модные вещи, не обнаружишь? Ведь свистушки в двадцать—тридцать лет, если, конечно, они не родились в приличных семьях, еще только в лучшем случае вышли на охоту за обеспеченным мужчиной, и если разница в возрасте между ними и их избранниками невелика, как правило, мало на что могут рассчитывать. А если самец попался увесистый, за ним обязательно тянется вереница прежних жен, детей, оплодотворенных подруг, преданных секретарш, которых он сентиментально опекает из простого эгоизма или житейской предусмотрительности. Зато зрелая женщина ее лет, как правило, располагает всем сама: и собой, и достаточными средствами. Она к этому времени уже заработала себе кое-какой капитал и хочет отлично выглядеть и быть на высоте. Но если даже не заработала, не успела, неужели она должна отказать себе в удовольствии помечтать?! Что, гламурные журналы читают только те, у кого денег навалом? Если бы это было так, у журналов был бы очень ограниченный тираж. И они не выдержали бы меж собой конкуренции, им просто не хватило бы гламурных идей и гламурных знаменитостей. Интересно, как должна протекать гламурная конкурентная война? Эффектно. Под музыку… И кому ее закажут? И кто?.. Пока же им всем недостает воображения и здравого смысла. Если даже их маркетологи не сумели грамотно вычислить целевую аудиторию. Почему, листая журналы, Валерия Павловна должна соотносить себя и свою драгоценную зрелость с этими заштукатуренными дурочками? Зачем ей читать об их вкусах и пристрастиях и почему она должна постоянно прикидывать, как будет смотреться вот этот гарнитур на женщине, которой уже есть что скрывать? И потом, ей необходимы положительные гламурные примеры того, как другие справляются со своим возрастом. Может, написать в редакцию? Странно, в ней жила еще эта советская наивность: написала в редакцию, тебе тут же ответили, и ты теперь знаешь, как жить. Или наоборот.

Хотя, как жить, она, конечно, знала. В ее квартире ремонт и обстановка были дизайнерские. Викторианский стиль в сырой петербургской многоэтажке. Ну, конечно, не совсем так, но она старалась. Были у дизайнера очень оригинальные решения, только к тому времени она уже разводилась с тре­тьим мужем, и ей пришлось все работы остановить. Сама она никогда не сидела дома, потому что дома скучно, к тому же ей всегда хотелось самой чего-то добиваться, на глазах у окружающих, будучи хорошо одетой и причесанной. Это главное. Но и квартира, и то, что в ней, тоже имеет значение. И еще здоровье. Так все ничего, но курить надо бы бросить.

Чего еще она не понимала – это откуда пошла мода не просто сниматься для журнала, но сниматься в собственных интерьерах. Зачем показывать всем и каждому, как ты живешь? Чтобы вызвать чью-то зависть? А как же неприкосновенность жилища? Умные люди предпочитают не демонстрировать не только свою спальню, но и вообще свой дом. Понятно: хочется похвастать тем, во что вложены большие деньги. Но вряд ли это оправдано. Слишком многие из гламурных персон так или иначе пострадали от грабителей: у кого в угоне автомобиль, у кого квартиру обчистили, пока они изображали любителей горно-лыжного времяпрепровождения в Куршевеле – исключительно ради того, чтобы получить очередной кредит у банка. Нет, лучше жить тихо. Так безопаснее.

О клубе разное говорили. Но ей в глаза – только хорошее. Она знала все свои слабые и сильные стороны и вполне могла утверждать, что держит ситуацию под контролем. Да, официанты оставляют желать лучшего. Но так дело обстоит практически везде, даже в дорогих ресторанах. Да, менеджеры нечисты на руку, химичат с чаевыми, их приходится время от времени увольнять и набирать новых, абсолютно таких же. Но зато в клубе неплохая кухня и отличный стриптиз. А это сочетание что надо. Ремонт, конечно, хорошо бы сделать, кое-что обновить. Но собственники не спешат раскошеливаться, а слишком напрягаться и кого-то убеждать Валерия Павловна не собиралась. Вот, женский туалет хотя бы ремонтируют. Если устроят цены и то, что получится в результате, можно будет продолжить. Она не сомневалась, что все быстро окупится, главное – чтобы клиентам ремонт не доставил лишних неудобств. Сейчас конец зимы, посетителей, как обычно, поубавилось. Ее контингент предпочитает это время года проводить на солнечных пляжах, набираться здоровья. За зиму все, что под рукой, так надоедает, что хочется резко сменить обстановку. К осени можно было бы сменить обстановку и в «My Little Baby». Смешение стилей. Все туалеты разные, как стены общего зала, кабинеты и даже посуда. Можно за лето набрать свеженьких девочек, но и кое-кого из прежних оставить, для ностальгии. Хотя вряд ли новенькие будут ее меньше раздражать. Сначала Валерия Павловна не понимала, почему это происходит. Ей искренне казалось, что все девочки одинаково бестолковы, ленивы и слишком много болтают. Но потом она поняла: просто ее раздражают все, кто моложе. Потому что кожа у них гладкая и упругая, глаза сияют, но главное – кураж. У них его хоть отбавляй. А у нее уже совсем не осталось. Темперамент при ней, а вот куража – нету, хоть плач. И поэтому она стала такой раздражительной и плаксивой. Многие вещи, которые прежде вообще не трогали, вызывают слезы. Похоже, это слезы обиды – на судьбу, на жизнь, на окружающих, независимо от того, имеют они к ней непосредственное отношение или нет.

Когда ей было лет десять, мать взяла Валерию с собой на море. Именно с этого времени она с головой погрузилась во взрослый мир и его проблемы, хотя отнюдь не все, о чем говорилось и что происходило вокруг, была тогда в состоянии понять.

На пляже мать в первый же день познакомилась с какой-то теткой, крашеной блондинкой с пузцом, тоже из Ленинграда. Та даже утро встречала в ярком макияже, была говорлива и постоянно зыркала по сторонам, как будто кого-то высматривала. Из того, что она рассказывала матери, Валерия поняла, что тетке, которую звали Света, было в ту пору три­дцать семь, она недавно овдовела, прожив с мужем почти двадцать лет, у нее был маленький, моложе Валерии, сын и старуха-мать (сейчас Валерия бы очень удивилась, если бы о шестидесятилетней женщине ей кто-то сказал: «старуха»). На пляже, сразу по приезде в Пицунду, Света познакомилась с интересным мужчиной ее лет, который с места в карьер начал за ней ухаживать, и делал это так, как ей и хотелось, – церемонно и ненавязчиво. Мужчина был почти не женат, так как не жил со своей женой и собирался разводиться, еще он был силен, здоров, но неотесан, и Света, подставляя свое нежное, хоть и нестройное тело под нещадное солнце, вслух не раз высказывала беспокойство о том, как такого мужлана примут ее высокоинтеллектуальные, а главное – высокопоставленные друзья. Жить им было бы где: у нее была отличная квартира на Антона Рубинштейна, бывшая коммуналка с неслыханно дорогим по тем временам ремонтом. Парадное, правда, грязновато, зато центр, пять комнат и вид из окон. Пока она обсуждала с матерью Валерии, как ее сыну лучше называть будущего маминого мужа, к этому самому будущему мужу (который тоже был почему-то с пузцом!) приехала его будущая бывшая жена. Он сменил шорты на джинсы, надел белую рубашку и бродил с ней смирный, ни на кого не глядя и не здороваясь. Света вся извелась. Она почему-то забыла о том, что у того дяди на носу развод, и ужасно его к жене ревновала. Переводила на себя килограммы косметики, надевала свои лучшие наряды, громко и ненатурально хохотала. Она старалась постоянно держать на виду парочку, которая ходила под ручку, о чем-то тихо переговариваясь, должно быть, обсуждая, кому какое имущество достанется после развода. Когда жена наконец уехала, Света сказала маме: «Все, я должна с ним объясниться!» – но долго не могла обнаружить своего избранника и все-таки нашла его у раздаточного окошка столовой пансионата, возле очень хорошенькой и совсем молодой местной поварихи. Вечером соседняя избушка, в которой жила Света, трещала и сотрясалась, словно внутри устраивался на ночлег свирепый африканский слон. Мама почему-то злилась и повторяла: «Как будто нельзя потише! Здесь же дети!» – а наутро на пляже они обнаружили ненакрашенную, с распухшим от слез лицом Свету, которая трагическим голосом сообщила, что у него, оказывается, путевка была до вчерашнего дня, он задержался почти на сутки только ради нее, а на рассвете на автобусе уехал в Адлер, чтобы пересесть там на самолет до Москвы.

«Так он москвич?» – удивилась мама.

«Ну да, и у него очень ответственная работа. Он не сможет сразу ко мне переехать, – сокрушенно поведала Света. – Но он записал мой адрес и телефон и будет звонить, а когда сможет, приедет».

С тех пор прошло почти тридцать лет, и Валерия Павловна так и не поняла, что это было: неподражаемый пример женской глупости или хорошо разыгранный для публики спектакль одной актрисы. Потому что, став зрелой женщиной, обнаружила: даже когда ей очень хочется завести маленькую интрижку ради чисто физического удовольствия, она не может просто прыгнуть в койку к приглянувшемуся мужчине, ей обязательно нужен некий ритуал – или игра, без чего все, что происходит, кажется пресным и даже бессмысленным…

Валерия Павловна открыла дверь в туалет и не совсем твердым шагом вошла в помещение, держа в одной руке пачку 100 мм сигарет и зажигалку, а в другой – бокал красного вина.

– Да успокойся ты, – говорила она на ходу, – он тебя не бросит. Погуляет немного и вернется. Это абсолютно нормально для мужика в его возрасте…

Вслед за Валерией Павловной в помещение вошла женщина, которой эти слова предназначались. Женщине было около тридцати пяти и звали ее просто – Людок. Хоть была она высокой, длинноногой и максимально платиновой блондинкой, вполне похожей на роковую блондинку из фильма «Брильянтовая рука» в исполнении Светланы Светличной, ей не так везло с мужчинами, как Валерии, точнее, ей с ними всегда не везло. Они систематически бросали Людка в самые неподходящие для этого моменты ее жизни. И вот теперь она переживала очередной такой неожиданный разрыв.

– Не вернется, – изрекла Людок плаксиво. – Я видела ее, там вот такие. – Людок выставила руки на полметра вперед, изображая огромную грудь. – Он точно не вернется.

Валерия Павловна сделала глоток вина, с сочув­ствием посмотрела на Людка и поставила бокал на столешницу.

– Господи! Ну и что? Буфера у нее как у Сарены Ли. А что дальше? Кстати, сколько ей?

– Да в том-то и дело, что сорок. Меня на старуху променял! – выпалила Людок.

Валерия Павловна, естественно, возмутилась:

– Эй, полегче! Мне тоже сорок, ты ведь не хочешь сказать, что я старуха? Нет?

– Извини, нет! Конечно нет! Тебе вообще больше тридцати двух не дашь. – Людок про себя чертыхнулась, досадуя, что не вспомнила о возрасте подруги, когда говорила о своей счастливой сопернице.

Валерия кивнула: мол, ничего страшного, ты время от времени и похлеще номера отмачиваешь, и протянула Людку сигарету.

Эта дура ее жутко раздражала. В том, что касалось ее профессиональных качеств, Людок была на высоте, но вот когда речь заходила о личной жизни – она оставляла впечатление жалкой идиотки. Развешивала уши и раздвигала ноги Людок практически одновременно, а потому, как только у нее начинался очередной роман, Людок заводила с Валерией Павловной длинные разговоры о понимании между мужчиной и женщиной.

«Нет, ты представляешь, они больше не спят, он мне сам сказал. Нет, говорит, у меня с ней никаких отношений! И потом, в постели она его вообще никогда не устраивала. Так и сказал: секса у меня в браке практически не было».

«Ну да, он сказал, а ты поверила. Слушай, тебе не кажется, что все это уже было? И не раз».

«Что ты все время всех в чем-то подозреваешь! Я и сама кое-что в мужиках понимаю, не маленькая. Это и по постели видно. Он прямо ненасытный, мы трахаемся, пока голова не закружится. Отдохнем – и снова…»

«Он что, кончить не может, бедняжка?»

«Да нет, может, он просто китайскую методику знает, где чего зажать, сколько подождать – и привет, дальше поехали… – Она мечтательно закатила глаза. – И так здорово у нас получается, прямо из постели вылезать не хочется!»

«Ну правильно, на новенькую оно так всегда и бывает. И видитесь небось чуть не каждый день», – не без зависти вздохнула Валерия Павловна.

«Да нет, он говорит, часто вредно. Дважды в неделю – в самый раз».

«Кому? Тебе? Или ему? Ха. Ха. Ха. Да он или с женой в остальное время пересекается, или еще с кем, сама подумай!»

«Нет, ты не понимаешь. Он так искренне восхищается мной! Я же знаю мужчин, из них просто так доброго слова не вытянешь, а он – и попка у меня, говорит, восхитительная, и характер, и все такое. Ну и насчет постели. Ты, говорит, у меня такая мастерица!» – зарделась Людок.

«Ну и дура!» – в раздражении заключила Валерия Павловна. Она по опыту знала: если даже Людок застанет сейчас своего постельного гиганта с другой, она решит, что ей померещилось. Вот поди пойми этих мужчин! Да, Людок влюбчивая, но, как почти всякая блондинка, мечтает о прочно-романтиче­ских отношениях, короче, чтобы не просто секс, а со знаками внимания. Что, трудно такой чуде-юде подольше мозги пудрить и пользоваться ее неоспоримой добродетелью, да заодно и жить на всем готовом? Так нет, они не удосуживаются скрывать свои интрижки на стороне, никогда не приходят с работы как обещали, забывают про день рождения своей блондинки, а что еще хуже – дату первого свидания, которую почему-то следует отмечать чуть ли не каждый месяц. В общем, далее по списку. Ну и блондинка, какая бы крашеная она ни была, теряет терпение, пускается во все тяжкие, хотя еще не гонит, конечно, нет! Тут Валерия Павловна обычно усмехалась, ибо почему-то нисколько не сомневалась в своих преимуществах не только перед Людком, но и перед всеми блондинками вместе взятыми.

«Я как раз не дура, я ей звонила».

«Кому?»

«Жене, конечно».

«Зачем?!»

«Ну так, голос послушать. И потом, как будет отвечать. А она была очень приветлива. Сейчас, говорит, нету дома, но вы звоните, говорит, еще».

«Значит, он сегодня утром был с ней, вот она и в духе. Не понятно, что ли?» – Валерия Павловна знала, о чем говорила. Второе замужество у нее именно так и протекало – она по утрам то мурлыкала, как кошка, то бесилась и металась по квартире, как пантера. Она и сейчас удивлялась благоверному номер два, ведь ему ничего не стоило оказывать ей знаки внимания так, чтобы ей думать ни о каких любовницах не хотелось. Он был молод и хорош во всех отношениях. Да, во всех. Вспоминая второго мужа, Валерия Павловна обычно вздыхала: с ее стороны это был брак по любви. Но, похоже, только с ее.

«Глупости. Она бы ревновала. Она бы совсем не так разговаривала. Просто он ей безразличен, вот и все. Он мне сам сказал: я, говорит, давно ей безразличен. Первое, говорит, время страдал ужасно. Сейчас вроде смирился. Он одинок, понимаешь? Совсем как я».

«О-о-о-о-о, я больше не могу!» – Валерия Павловна, несмотря ни на что, была женщина правильная и, сама не зная почему, постоянно пыталась всем растолковать, что и как следует делать. Но в случае с Людком она была бессильна. Абсолютно бессильна.

Как-то Валерия Павловна попыталась объяснить Людку, каким должен быть мужчина, с которым имеет смысл строить отношения, а не только в постели кувыркаться.

«Я и так знаю: это должен быть шатен. Темный шатен», – с жаром начала Людок.

«При чем здесь шатен?! Я про его главное достоинство говорю…»

«Ну, это ты… Во-первых, размер не имеет значения…»

Валерия Павловна сдерживала себя из последних сил:

«Главное достоинство мужчины не в штанах, а в уме. Среди них очень мало умных. Умники есть, а умные редко встречаются. Прежде всего, мужчина должен помочь тебе увидеть себя в другом, самом благоприятном свете. Пусть ненадолго: терпеливы они бывают в чем угодно, только не в отношениях с нами. То есть с настоящим мужчиной ты должна сразу почувствовать себя на высоте».

«Ты такого мужика видела? Я – нет».

«Он как режиссер, – продолжала Валерия Павловна, – из любой женщины может сделать конфетку, если захочет. Как это бывает с актрисами. Вон у Умы Турман сороковой размер обуви. Или сорок второй?.. Она насчет этого жутко комплексовала, да и вообще, по поводу внешности…»

«Я вот только не понимаю, если ты такая уродина, да еще и жердь с ножищами как у мужика, что же в артистки-то лезть…»

«Никакая она не уродина, у нее необычный шарм. Марлен Дитрих тоже не была красавицей в обыденном понимании…»

«Марлен Дитрих? Ну да… а это кто?»

«Ты пошутила, что ли? Это легенда. Ладно, слушай, у меня батарейка разряжается. До связи».

– В общем, не беспокойся, баба ты красивая, такую еще поискать, – сказала Валерия Павловна подруге, затянувшись сигаретой. – Знаешь что, завтра я позвоню одному знакомому фотографу, он тебя снимет – не в смысле секса, а как фотограф. Забросим твои фото на сайт знакомств, и отбоя от мужиков у тебя не будет. Сама будешь их каждый день менять. Уж поверь мне.

– Спасибо, ты умеешь утешить! – Людок, заметно приободрившись, приблизилась к оконцу на пыльном зеркале, так кстати сделанному Татьяной, и взглянула на свое отражение.

– А может, мне имплантаты поставить? Как думаешь? – Держа сигарету во рту, она приподняла двумя руками грудь, делая ее выше и круглее, чтобы нагляднее представить, как она будет выглядеть с имплантатами.

Валерия Павловна, делая в этот момент очередной глоток вина, чуть не поперхнулась:

– Ты что, совсем?! Мужик бросил, так она и голову потеряла! Посмотри на меня, может, я со своим первым номером и не прошла бы на конкурсе «Лучший бюст Европы», но я никогда не соглашусь запихнуть в себя эту дрянь! Для начала – у тебя останутся рубцы на всю жизнь под мышками, и ты будешь их задевать, когда станешь бриться. От этого они всегда будут в порезах. Потом: имплантат может сползти вниз, и одна грудь у тебя будет нормальная, круглая, а вторая плоская, вытянутая. А если во время акта твой партнер их сильно сожмет, оболочка может лопнуть, силикон растечется по телу, и хрен еще знает, куда он может затечь. Я не говорю, что это обязательно произойдет, но ведь может быть и такое. Ты этого хочешь?

– Да, но ведь можно закачать гель… – сделала Людок неуверенную попытку возразить подруге.

– Людок, если тебе так неймется, ты, конечно, вольна делать, что хочешь, но я, даже если меня спонсируют, не стану превращаться в тупую куклу для мужских утех. Может, я и доска, и задница у меня, как у мальчика, но, знаешь, у меня никогда не бывает меньше двух любовников одновременно, ну или почти никогда, – произнесла Валерия Павловна таким тоном, каким обычно старшие сестры выговаривают младшим за те ошибки, которые и сами допускали еще несколько лет назад.

Можно ли упрекать Людка за стремление улучшить свои формы? Думаю, нет, разве хоть раз в жизни каждому из нас не хотелось, придирчиво рассматривая свое отражение в зеркале, что-нибудь изменить в своей внешности? Просто Людок глупо попалась на рекламную шумиху, проплаченную крупнейшими компаниями мира, специализирующимися на пластической хирургии. Даешь мир, где нет некрасивых женщин!!! Звучит заманчиво. Мужики, представьте только: у всех ваших знакомых, да и у незнакомок на улице длинные ноги без целлюлита, высокий упругий бюст, не обвисающий после тридцати пяти, плоский живот без единой складки, тонкие фотогеничные черты лица, на котором никогда не будет морщин, пухленькие губки и длиннющие ресницы. Просто

хлопай ресницами и взлетай, как в песне поется. В самом деле, до чего хорошо! В Америке уже каждый год больше тысячи школьниц ставят себе силиконовые имплантаты, и это с разрешения родителей! Как кубизм победил в начале двадцать первого века все течения в искусстве (работа Пикассо «Мальчик с трубкой» ушла с молотка за 104,17 млн. долларов, а портрет «Доры Маар с котом» был продан за 95,3 млн. долларов), включая абстракционизм, экспрессионизм, импрессионизм, реализм, сюрреализм, поп-арт, а также всю эпоху Возрождения вместе взятые. Так кукла Барби отменила все прочие эталоны женской красоты, бывшие доселе такими недосягаемыми и вожделенными. Включая Мерилин Монро с ее коротенькими ножками, Венеру Милосскую с ее сомнительной талией и обрубками вместо рук и Мону Лизу с ее лесбийской улыбкой. Интересно, за Джоконду дали бы 104 миллиона, если бы она продавалась? Вряд ли. Разве что какой-нибудь полоумный, вообразивший, будто все, что описано в «Коде да Винчи», правда.

Зачем женщинам интеллект? Чем они умнее, тем у нас больше проблем. Представляете: мать семейства приходит в клинику, а ей предлагают на выбор ноги топ моделей: Нади Ауэрманн, Полины Поризковой, Синди Кроуфорд, Карен Мюлдер, Адрианы Скленариковой, Линды Евангелисты, Пэты Уилсон, Адрианы Лимы, Ани Азаровой. Глаза разбегаются!

А грудь – исключительно от порнозвезд: Каталины Круз, Дониты Дунес, Сидней Мун, Сильвии Саинт, Скай Лопез, Арии Джованни, Аштон Мур, Сандры Холл, Терри Саммерс… Одна другой ядренее…

Вот только если все женщины до единой будут такими, как же мы поймем, что они красивы?

Не узнать, что такое тепло, если никогда не выл от холода, не понять, что счастлив, если сердце не разрывалось от горя. Когда нет добра, нет и зла, когда нет ада, нет рая. Нет некрасивых женщин, соответственно нет и красивых. Да и не в красоте дело. Она приедается, со временем и ее уже не замечаешь, вот только мы, мужчины, начинаем понимать это довольно поздно. Зато, как ни странно, сами женщины этого как раз не понимают и полжизни бездарно тратят на всякую ерунду: сгоняют жир, борются с целлюлитом, мучают организм диетами и по нескольку раз в день втирают в кожу бесчисленные питательные крема. Я уже не говорю о всяких масках и скрабах, привыкнуть к которым может только гуманоид, а не нормальный мужик с в меру нездоровой психикой. Забыть не могу реальную жизненную историю про бедолагу-домушника, который залез в квартиру, думая, что хозяев нет дома, в то время как хозяйка как раз дома была, просто, заслышав возню у двери, со страху залезла в платяной шкаф. Короче, умер он на месте. От инфаркта. Когда открыл шкаф и увидел это, в смысле – хозяйку: в металлических бигудях, овсяной маске, с дольками огурца вокруг глаз и выпученными от ужаса глазами. Думаю, если бы выжил, суд бы ему срок скостил. А мужьям, спрашиваю, каково?!

Самое интересное, что, мучая так себя и нас, окружающих мужчин, женщины убеждены, что становятся лучше. Что очень гадательно. Впрочем, даже то, что становятся краше, – не факт.

– А с этим ты еще встречаешься? – спросила Людок, продолжая изучать себя перед зеркалом.

Кажется, зеркало действительно хорошее, не обманули: в нем кто угодно себе понравится, констатировала Валерия Павловна. Может, еще и в светильниках дело: удачно вписались, даром что дешевые. Свет мягкий, рассеянный. И не сверху вниз, а сбоку. Когда сверху вниз – полный облом: даже двадцатилетняя себя испугается.

Резкий переход к другой теме насторожил Валерию Павловну. К тому же она не особенно любила обсуждать обстоятельства своей личной жизни. И потом, что это за слово такое: «встречаешься»? Из каких закоулков памяти она его откопала? Кто так теперь говорит? Любит Людок время от времени изобразить из себя милую интеллигентную деваху. Что с ее внешностью, конечно, не катит. Но как ей об этом скажешь?

– С кем это? – нехотя продолжила тему Валерия Павловна.

Людок, убрав под глазами осыпавшуюся тушь – засохла, новую пора покупать! – и запечатлев в памяти свой прекрасный образ, наконец повернулась к собеседнице:

– Ну, с этим, который тебе в сыновья годился.

И так каждый раз. Мало того что лезет с расспросами, еще и постоянно все сводит на возраст. На ее, Валерии, возраст.

– Людок, все мои нынешние мужики годятся мне в сыновья, я даже больше тебе скажу: я принципиально не стану встречаться с самцом, если ему за двадцать пять. Потому что те, кто старше, или зануды, или сволочи. Так кого ты имела в виду? – снисходительно спросила Валерия Павловна, зная, что подруге нечего было бы сказать о своих любовниках. Да и выбора у нее почему-то никогда приличного не было.

– Он черный.

– Черный? – В голосе Валерии Павловны прозвучало искреннее недоумение. – Ну Людок, учудила. У меня никогда не было негров. – Она попыталась опереться на столешницу, но вовремя спохватилась и убрала руку. – Я, конечно, не расистка, но с негром, знаешь… как-то не готова. Ты уверена, что ни с кем меня не путаешь? – продолжила она игриво, взяв в руки рулон туалетной бумаги и начав его разматывать.

Жест хозяйки, заметившей в доме непорядок. Людок почему-то напряженно следила: неужели Валерия сейчас возьмется столешницу протирать?! Самое время, блин!

– Нет, он не негр… Ну как его… из Ирана, – вспомнила обрадованная Людок.

– А, Фахран. – Лицо Валерии помрачнело. Тут не на тридцать два, конечно, счет пошел. Но у красивой стервы вообще нет возраста. И мужчин к таким тянет, это я вам говорю.

– Точно, Фахран!

Валерия досадливо вытерла испачканную руку и глубоко затянулась. Людок облегченно вздохнула: и с чего она вдруг решила, что Валерия станет пыль смахивать в женском туалете?! Людок вдруг почув­ствовала, что в туалете установилась полная тишина. Странно. Почему-то когда становится совсем тихо, у нее мурашки по коже бегут. Как перед тем, как слиться в поцелуе с привлекательным незнакомцем…

– Да, Фахран… Он не совсем черный. Даже совсем не черный, – запуталась Валерия Павловна. – Он из Марракеша, – вдруг медленно, словно нехотя произнесла она. Почему Людок спросила? Как будто не понятно: если Валерия Павловна вскользь это имя не упоминает, значит, нет этого человека на горизонте, как будто и не было никогда.

– Так ты с ним еще встречаешься? – настойчиво повторила Людок. Валерию Павловну передернуло. Женское любопытство, во-первых, бессмысленно, во-вторых, ненасытно. И оно постоянно ранит окружающих. И любопытных женщин. А иногда их – в первую очередь. Зачем вызнавать то, что тебе знать не следовало? Ведь счастья от этого ни у кого не прибавится… – Он так мне нравился, смуглый такой, черные волосы, голубые глаза, любовник, наверно, потрясающий. Да? – Людок поставила ногу на унитаз, почему-то оказавшийся посреди туалета, и задрала юбку, чтобы подтянуть чулки.

– Не напоминай мне об этом козле, – проговорила Валерия и, видимо, чтобы рассеять возникший перед мысленным взором образ, прильнула к бокалу…

Все она прекрасно понимала. И почему Людок спрашивает и что ему бы ничего не стоило затащить ее к себе в постель. Тем более что с одним ее дружком так и получилось. В результате отставку получил любовник, конечно, на Людка она зла не держала. Тот был удивительно хорош собой, и ни одна женщина не смогла бы перед ним устоять. Мало того что красив, к нему тебя буквально притягивало, как магнитом. А Людок вечно выплывала из своих неприятностей с мужчинами с ее помощью, и в какой-то момент – Валерия Павловна сама не заметила, как это получилось, – Людка стали утешать они вдвоем с тем красавцем. Как бишь его звали? Кажется, Павлик. Людок звонила иногда среди ночи. Валерию Павловну это наконец начало раздражать, потому что по ночам положено спать, этого требует организм, а к своему организму она всегда относилась трепетно. И пару раз так получалось, что Павлик, жалея ее, отправлял Валерию спать, а сам с трубкой сидел в гостиной и слушал Людкино нытье. Причем делал он это исключительно из вежливости, вскорости желал спокойной ночи, возвращался в спальню, когда Валерия еще даже не успевала уснуть, и прилагал усилия, чтобы ее сон был крепким и счастливым. У нее и в мыслях не было, что любовник и лучшая подруга могут о чем-то договориться. Но однажды, после того как Людок чуть ли не на неделю пропала, а когда обнаружилась, почему-то долго не соглашалась встретиться, Валерия Павловна вдруг сразу обо всем догадалась.

Сначала она пришла в бешенство, но потом стала думать, как поступить. За Павлика она не держалась – она вообще с некоторых пор ни за кого не держалась, так спокойнее. С Людком хуже. Настоящая подруга, конечно, не должна так поступать. Но как раз среди настоящих подруг подобные истории случаются на каждом шагу. Она не сомневалась, что все произошло как-нибудь спонтанно, и Людок, скорее всего, очень об этом пожалела: все-таки их дружба была проверена временем. Наконец, поработав над собой и почти убедив себя, что ничего страшного не случилось, она хотела было съездить в La Prairie, но передумала, сделала на дому эротический массаж (массажист был чудо как хорош!), а после завернула в один французский магазинчик на углу Невского, где есть все, на чем сердце успокоится. И уже после этих двух не стоивших больших усилий процедур зеркало сказало ей, что ее внешность в данный момент практически ни для чего не уязвима и ничем не пробиваема.

Валерия Павловна договорилась с Людком о встрече.

«Как я выгляжу?» – победительно спросила Ва­лерия Павловна, когда они пересеклись у дверей любимого ресторанчика. Она уже готова была простить этой дурехе ее маленькую подлость.

«Гламурненько», – ответила Людок и зевнула.

Вот сучка!..

…– Козле?

Выпив почти все вино большими глотками, Ва­лерия бросила взгляд на кружевную резинку на чулке подруги.

– Да, примитивном, тупом козле. Конечно, он был очень красивым мальчиком и в постели знал, как и куда. Но после того, что он выкинул, я не могла его больше видеть.

– Расскажи. Расскажи, что произошло! – В глазах Людка заблестел такой знакомый огонек неутолимого любопытства. Еще бы! Со времен Павлика Валерия никогда ничего не рассказывала Людку о своих мужиках. И старалась их по возможности не показывать. Дружба дороже.

Раздраженная таким явным нетерпением, Валерия грозно посмотрела на Людка. Та поняла, что что-то не так.

– Извини. Все, я молчу. Больше ни слова, – прошептала она, опуская глаза, как нашкодившая девчонка.

Валерия снова глубоко затянулась. А Людок, справившись с чулком и поставив ногу обратно на пол, вдруг обнаружила, что ее слегка уводит в сторону и ей даже пришлось схватиться за столешницу, чтобы не упасть.

– Уже штормит? – усмехнувшись, спросила Валерия Павловна.

– Нет. Все под контролем, – почти уверенно произнесла Людок и посмотрела на свои испачканные руки.

Валерия подняла голову вверх, словно что-то хотела рассмотреть на потолке, и неожиданно для себя самой начала рассказывать, мысленно ужасаясь своей несдержанности:

– Мы с ним встречались месяца два, а жил он в институтской общаге, и удобств там не предусмотрено, конечно, никаких. На весь этаж одна захудалая уборная и такая же ванная. Все бы ничего, если бы ею пользовались по назначению. Когда кто-то зависал на толчке, обитатели малую нужду справляли в ванной, сама понимаешь, зайти туда еще можно было, но вот дышать – совершенно невозможно. – Неожиданно Валерия щелкнула двумя пальцами: – Вспомнила! Представляешь, его полное имя Алба-Ушар-Бэн-Фахран Пятый, назовут же так тупого козла!

Людок, слушая, упорно пыталась добыть хотя бы каплю мыла из дозатора, совершенно игнорируя очевидное: он был безнадежно пуст. У Валерии Павловны даже возникло вдруг ощущение, что подруга вовсе ничего не соображает. Кому она все это говорит, может, стенке?!

Валерия, которой не в кайф было долго стоять на одном месте, начала прохаживаться по туалету. До крайней кабинки и обратно.

– Сама понимаешь, будучи приличным марокканцем, мыться он там не мог. И потому перед каждым свиданием приходил ко мне, мылся, уходил и немного погодя звонил в дверь, весь чистенький, свеженький и непременно с букетом цветов, которые небось воровал с соседней клумбы. Во всяком случае, теперь я думаю, что так и было. Ну, однажды я ему предложила переехать ко мне. Встречались мы раза два-три в неделю, бывало, что на выходные он в общагу не возвращался, и я подумала: почему бы ему вообще ко мне не переехать? К тому же готовил он превосходно, кроме секса, у него ничего так хорошо не получалось, как готовить, здесь он был король, даже непонятно, на кой хрен он пошел в педагогический.

Напряженно изображая внимание, Людок, которой трудно было долго фокусироваться на чем бы то ни было, включила воду и начала мыть руки, зажав сигарету в зубах.

– И вот он переезжает ко мне. Сначала все идет хорошо, каждый вечер, когда я возвращаюсь домой, меня ждет горячий ужин, я даже поправляться начала. Но однажды так получилось, что я вернулась не вечером, а часа в три, просто забежала на минутку, между делом. И вот захожу я в свою квартиру, а он там резвится с восемнадцатилетними шлюшками. – Со щеки Валерии Павловны соскользнула скупая директорская слеза. Ей показалось, что она даже всхлипнула. Да, совсем нервы сдавать стали! И отпуск в ближайшие месяцы не предвидится. А еще этот ремонт, будь он неладен!

– Даже не с одной? – Людок уж и рот открыла от изумления. Или ей так удобнее слушать? Конечно, ее можно понять, давненько ей не удавалось вытянуть из подруги подобных откровений. Да в общем-то они давно и не напивались.

– Да, представляешь, с тремя какими-то мочалками. – Валерия легким движением смахнула следующую слезу, непрошенно катившуюся по щеке. Надо заметить, что слеза была медленная, ленивая и довольно мутная. И что вдруг ей вздумалось плакать спьяну? Совсем от этого не легчает.

Людок выключила воду и с неподдельным сочув­ствием посмотрела на Валерию Павловну. Да, так подло ее еще не кидали!

Валерия большим глотком опустошила бокал.

– Кобель хренов. Он сказал своим шлюхам, что это его квартира, они сначала решили, что я его мать, и долго не врубались, чего я разоралась. Одна так его и спросила: чего это твоя мамашка так вопит?.. – Валерия Павловна отвернулась, ей и самой было неприятно, что ее вдруг развезло. Незачем еще и Людку это видеть. – Козел, – выдавила она. Странно, ей казалось, будто она уже давно забыла ту обиду. Да, нельзя запрятывать и таить в глубине души неприятные переживания. Она где-то читала, что это вредно для здоровья. От такого хлама следует незамедлительно избавляться: обо всем рассказывать, причем с юмором. Но разве Людок юмор понимает?.. А одна поди, посмейся!

Неожиданно в какой-то из кабинок раздалось:

– А-а-а-а-а….

Дамы испуганно посмотрели в ту сторону и переглянулись.

– Что это еще за дерьмо в моем клубе? – Голос Валерии Павловны звучал раздраженно и немного испуганно.

Людок наклонилась к ней и почти шепотом произнесла:

– Это, наверное, жена Самуила Андреевича…

– С чего ты взяла? – Валерия тоже понизила голос.

– Ты сидела к ней спиной, а я все видела. Сначала она пила как сапожник. А потом встала и вышла минут двадцать назад и так и не возвращалась. – Людок с опаской покосилась на двери. – Видно, сюда и почапала. Она ведь не знает, что туалет на ремонте, да и в таком состоянии уже без разницы.

– Да? Ну и хрен с ней! Господи, когда они, наконец, закончат унитазы менять?! – Валерия Павловна неожиданно озорно огляделась вокруг, и глаза ее блеснули, как у танцовщицы из кабаре. – Ну что? Пьянка только начинается.

Не найдя возле столешницы урны, Валерия бросила окурок на пол, Людок последовала ее примеру, и обе, покачиваясь, направились к выходу.

Они не дошли до двери буквально двух шагов, как она распахнулась и в туалет быстро вошла девушка двадцати четырех лет, одетая в балетную пачку черного лебедя. Можно было бы подумать, что одну из начинающих балерин задолбало задирать ноги под музыку Чайковского, и она решила сменить это бессмертное произведение на звуки воды, смывающей дерьмо в унитазе, если бы не надпись на ее костюме: Сlub «My Little Baby». Да, это была вовсе не балерина, а одна из тех, кто обслуживал посетителей клуба, и звали ее… впрочем, какое имя ей дали при рождении, я понятия не имею. В клубе же ее окрестили Котенком. Может, потому, что говорила она мурлыкающим голосом, а может, и потому, что слишком часто выпускала коготки в ситуациях, когда для этого вовсе не было повода.

Котенок одевалась только в « MEXX» и «MANGO», открывала для себя премудрости жизни, листая «VOGUE», «COSMOPOLITАN» и «GLAMOUR». Сидя в маршрутке, по дороге на работу и обратно, читала

Оксану Робски. Дома ей чтение не давалось, к тому же какой мужчина любит, когда рядом с ним женщина с книжкой, пусть и хорошенькая. Просыпалась Котенок каждое утро под песенку «ВиаГры»: «Лучшие друзья девушек – это брильянты» – и не пропускала ни одной передачи с нимфоманкой Анфисой Чеховой. Вот почему она считала себя очень современной и модной девушкой. И я не стал бы никого в том разубеждать.

Наткнувшись в туалете на свою начальницу, Ко­тенок встала как вкопанная и даже дыхание затаила. Она явно не ожидала здесь кого-либо встретить. А уж тем более Валерию Павловну.

– Добрый день, Валерия Павловна, – произнесла Котенок растерянно. Да, они виделись сегодня, и не раз. А что ей было делать?

– Добрый день. А… ты вообще уверена, что тебе стоит здесь находиться? Сейчас это место скорее похоже на притон наркоманов, чем на туалет. Если служебный занят, иди лучше в мужской.

– Ой, нет, я брезгую в мужском. Мне там не по себе. А здесь уже пару кабинок отремонтировали, так что я лучше здесь. – Голос Котенка дрожал, она почему-то побледнела и потупила взор и была похожа теперь на умирающего лебедя, который даже в суп не годится.

– Ну смотри, – сказала Валерия Павловна, пытаясь сосредоточиться на какой-то мысли, но мысль почему-то не давалась, и это ее рассердило. Для Котенка же дежурные слова прозвучали грозным предупреждением, и она невольно съежилась. Да и было с чего.

Между тем Валерия Павловна почувствовала, что и ее ведет в сторону, и предпочла покинуть помещение туалета, тем более что пол был замусорен до невозможности, а ей совсем не хотелось, на ее-то каблуках, оступившись, загреметь в эту помойку. Да еще и на глазах у этой малолетней дуры. Куда лучше вновь оказаться за столом, на уютном диванчике, рядом с чьей-то дружеской коленкой. Людок послушно последовала за подругой. Когда дверь за ними закрылась, Котенок подошла к зеркалу, на ходу поправляя свои черные оборки. Некоторое время она наблюдала в зеркале свое лицо, которое становилось все серьезнее, и когда брови готовы уже были встретиться на переносице, скрестив руки на груди, принялась репетировать предстоящий разговор:

– Ты опоздал. Я что, должна здесь тебя полдня прождать? Что? Только на три минуты?! У тебя еще хватает наглости оправдываться?! – Для пущей убедительности Котенок стала прохаживаться с важным видом по туалету. Совсем как Валерия Павловна, которой она стремилась подражать. – Нет, у меня прекрасное настроение и нет месячных! Почему все парни считают, что, если у девушки плохое настроение, значит, у нее месячные?! – Она сделала выразительный жест рукой. – Нет, не подходи, стой там! – обратилась она к унитазу, забытому рабочими посреди туалета. – Но тут ей, видимо, показалось, что ее слова прозвучали неубедительно. – Так, еще раз. Нет, не подходи, стой, где стоишь! – Произнесла она металлическим голосом, как говорила в каком-то старом спектакле знаменитая актриса… на «эм». Или нет, на «эр». Ну, в общем, какая разница! У нее получилось. Она протянула руку, чтобы указать этому человеку его место, пригвоздить его к полу не только словом, но и жестом, и тут – тут дверь распахнулась. И она успела испугаться и обрадоваться одновременно.

Когда, перевернув страницу журнала, Алексей натыкался взглядом на рекламу новенького «Crisler РT Cruiser», он видел за чудом техники продукт не огромного американского концерна, а в первую очередь дизайнерской мысли. И команду дизайнеров, проведших не один бессонный месяц за созданием этой, может, не самой надежной, но имеющей ярко выраженную индивидуальность машины. Он видел парня по имени Майкл или Джон, который, вдохновившись формами английского такси, придумал этот легко узнаваемый корпус.