8.

Второй караван мне не приснился. И не приглючился. Вот только путь к нему я постыдно продрых. Но самое интересное не пропустил. Наверно, у Пал Нилыча научился. Старик тоже мог всё дежурство продремать, а серьезного больного везут Нилыч свежий и бодрый, как пучок молодого салата.

Вот и я проснулся аккурат перед поворотом дороги. Караван только-только поравнялся с ней. Камни, кусты и ровная степь насколько хватает глаз. Тишь, благодать… птички поют, поалы фыркают, где-то железо звенит.

Тут меня по затылку и хлопнули. А я лбом в шею поала сунулся.

«Атас, наших бьют!», — я заорал не с перепугу. От неожиданности токмо.

Но громче, чем надо бы.

Как бежит испуганная лошадь, я видел. А на что способен поал, если его напугать, словами передать трудно. На нем сидеть в это время надо.

Всего две секунды — и со средины каравана мы вырвались в начало. Я и мой пятнистый. Поравнялись с вожаком… А черный вожак — мужик серьезный. Ну, пусть не мужик, а зверь, всё равно. Он себя обгонять не позволяет. Иначе, какой он тогда вожак!

И черный прибавил ходу. Ни «стой!», ни «чтоб ты сдох на Мосту!» на него не действовали. Я-то своего зверя не тормозил, тут самому бы удержаться… Вот так и мчались они голова к голове, а за ними весь караван припустил. Там ведь у каждого свое место: попробуй отстань или обгони…

И дорога загудела под десятками лап!

Вот так и на засаду мы вылетели и, не сбавлял темпа, рванули вперед. Куда тут тормозить, когда педаль в полу, до упора!

Снесли мы этот завал, как танк деревянный заборчик сносит. И тех, кто стрелял в нас из засады, в дорогу втоптали.

Не сразу остановился живой и многоногий таран…

А когда остановился, я с Пестрым были уже в середине второго каравана. Битого грозой и добиваемого грабителями.

Эти «рыцари ножа и топора» в сторону больших караванов только облизываются. Не с руки им наезжать на солидную охрану. А вот «подранка» или маленький караван могут и «задрать».

Но увлеклись немного «работники больной дороги» — наш караван куснуть задумали. Но Марла им быстро втолковала, что не на тех они пасть разинули. И команду она хорошую подобрала. Профессионалов. А после профи, не лечить — закапывать надо. И боевых зверюг с собой взяла. Двух серых длиннолапых медведей, черную короткохвостую пантеру, тощего белого волка… Где лапушка прятала их все это время?

Потом я увидел Кранта. Он рассек побоище, как скальпель мягкую ткань, сдернул меня с поала, и сунул между тюками и перевернутой телегой. Тот, кто вез ее, недавно стал кучей горелого мяса.

Смотреть бой не с высоты, а из-за Крантовой спины… Не такая уж она широкая у него, но… То плащ дергается, то сам нортор. Похоже, он решил завал из трупов перед нами сделать. И как он Малька в запале не зацепил?

Разборка получилась не слабая. Может, обиделись грабители, что их законной добычи лишают, а может, посчитали неправильно. Конечно, два каравана больше, чем один, но и охраны побольше будет. Вот так сразу ее всю не положишь. Самим лечь можно. И больше не встать…

Участвовать в разборке я не рвался. Не фехтовальщик я и не рубака. Реакция есть, бойцыцких навыков нету. А вот Малек прям исстрадался весь, так ему хотелось туда, где железом звенят. Все цепочку на руке теребил, да на меня посматривал. Умильно. Словно косточку выпрашивал.

Крант только глянул на Малька и тут же повернулся так, чтоб пацана тоже видеть.

— Осторожно, нутер, — сказал. — Зверь просыпается.

Забеспокоился чего-то нортор…

Да любого зверя надо иногда спускать с цепи. А то он и цепь порвет и хозяина…

— Давай сюда свою гибору. И иди гуляй.

Это я Мальку.

Он уставился на меня. Недоверчиво. А зрачок уже овальный.

— Не хочешь мне, отдай Кранту.

— Я. Не. Возьму!

Крант оглянул на меня и дернулся. Как от удара.

И я понял — не возьмет. Ну, вампиры в моем мире тоже за серебро не сильно хватались. Те, что в кино.

— Ладно. Не можешь — не бери.

Малек протянул цепочку мне. Она извивалась, как живая.

Да-а, брать такое голой рукой мне тоже вдруг расхотелось. Увязал в край шарфа.

— Надеюсь, не потеряется.

— Это нельзя потерять. И украсть нельзя.

А голос у Малька стал даже ниже, чем у Марлы. Прям, не голос, а рык.

— Иди. Но умирать не разрешаю.

— Не умру, хозяин.

— Тень трудно убить, — сообщил Крант.

Я на секунду отвлекся, и Малек исчез. Только вещи его остались. У меня под ногами. Быстро глянул на правую руку. Ножа в ней не было. Уф! Прям камень с души…

Не знаю, успел пацан поучаствовать в разборке или опоздал. Закончилась она скоро. Наверно, нашелся кто-то умный среди «работников дороги», сообразил, что лучше быть голодным, чем мертвым.

Протрубили отход, выпустили несколько стрел, типа, не идите за нами, и убрались. Прятаться, вроде, негде, а с Дороги сошли и, как сквозь землю провалились. Тоже профи. Из потомственных грабителей караванов. Низкие, рыжие, худые. Не нашего ли Асса родственники?

Крант, наверно, еще минуту держал меня в том закутке. А выпустил, я тут же Первоидущего увидел. Живого и целого. Но что-то мало радости на его лице наблюдалось. С чего бы это? И сам цел и другу помог…

— Он мне не друг!

— Враг, значит?

— Он у меня жену увел!

— Твою жену?..

— Я хотел, чтобы она стала моей…

— Но пришел этот красавец и она ушла с ним.

— Кто тебе сказал?! Первоидущий дернулся, будто его укусили.

— Никто. Сам догадался.

И мужик резко успокоился. И голос на три тона понизил.

— Прости, многовидящий. Я забыл, кто ты.

— Это всё из-за нападения, Идущий-первым. Только из-за него.

Я тоже могу быть вежливым. Если захочу.

— Ты видишь скрытое в моем сердце, многоуважаемый, — благоговейно шепчет караванщик.

Ну, вижу, так вижу.

— Не думаю, что все эти годы у тебя не было жены.

— У меня были жены. И теперь есть.

— Но все-таки ты помнишь ту. Первую.

— Помню, многовидящий.

— И его не забыл.

— Нет!

Караванщик сверкнул глазами, посмотрел в сторону. Там среди разбросанных тюков и мертвых животных бродил человек. В богатой, но испачканной кровью одежде.

— А знаешь, Идущий, еще не известно, кому повезло. — Караванщик забыл про своего обидчика. — Вот смотри сам: за тобой большой, богатый караван, а твой соперник — в убытке. А не уйди та жена с ним, может, ты так и остался бы поводырем последнего поала.

— Кто тебе?..

— Каждый Идущий Первым был когда-то последним.

Ну, блин, прям, поговорками говорить начал.

— Ты прав, Видящий. Ты видишь то, что скрыто от моего разума. Я никогда не думал так об уходе жены. И я не стал бы Первоидущим, если бы… Получается, я его должник?

Мужик побледнел.

Странное отношение к долгам в этом мире. Страшно серьезное…

— Думаю, ты уже отдал свой долг. Сегодня. В дороге всякое случается. Сегодня ты помог, завтра тебе помогут.

— И не испугаются проклятых стрел?..

Ответить я не успел. Увидел Марлу.

Лапушка добивала раненых. Наших раненых! И совсем легко…

— Стоять! Марла! Отставить!

Она остановилась возле очередного раненого. Охранник. Из недавно нанятых. Раненый в руку. Всего лишь стрелой. Оба удивленно посмотрели на меня.

— Не убивай его!

Не думал, что я умею так быстро бегать. И прыгать. Через препятствия. Разной формы и высоты.

— Не надо!..

— Не буду.

— Слава Богу! Чего это на тебя нашло?

— Только отрублю ему руку.

— Чего?! Зачем?!!

— Чтоб он жил. Стрела…

— Да эту стрелу выдернул и забыл!.

Странно, охранник не возражал, когда ему собирались рубить руку, даже жгут выше раны накладывать начал, а от меня шарахнулся, едва я потянулся к стреле.

— Ее нельзя трогать!

Это он одновременно с Марлой сказал.

— Почему нельзя?

Ну, мне и показали «почему».

Не знаю, кто придумал это оружие, но кто-то с избытком изощренной жестокости.

Стрела небольшая, а доспех пробивает. И говорят, любой. Да еще наконечник колдовской у стрелы. Из белого металла. Как цепочка Малька. Дернешь такую стрелу, и наконечник останется в теле.

Ну, такими приколами и в нашем мире баловались. А в этом дальше пошли. Рассыпается наконечник. От рывка. И гангрена с летальным исходом гарантированы. А не трогать стрелу — тоже рассыпается. Только не сразу.

Вот такие пирожки с котятами. А я «выдернул и забыл…» И без меня тут не дураки живут.

— Нутер, я могу тебя попросить?

— Проси.

— Отруби мне руку.

— И ты, Крант?! Вот дерьмо…

Это я, когда оглянулся. И руку Кранта увидел. Нортор тоже «поймал» стрелу. Толстую и короткую. Чуть ниже плеча.

— Как же это ты так?..

— Прости, нутер. Но я и одной рукой смогу…

— Заткнись.

Вдох-выдох. Носом вдох, ртом выдох. Спокойно, Леха. Дерьмовая ситуация, но бывали и хуже.

— Та-ак. Руку я рубить не стану. И на Марлу не смотри. Ей тоже не дам.

Возражений не услышал.

Вдох-выдох. Еще вдох, еще выдох.

— Стрелу надо вырезать.

— Не получится!

Это уже в три голоса мне сообщили.

— Блин, почему не получится?! Вот кто из вас пробовал? Ты? Может, ты?..

Оказалось, никто. Просто все это знают. И всё.

— Тогда я пробовать буду. Нет, не на тебе, Крант. И не на нем. На мертвых. Думаю, ради такого дела они простят меня.

Ни мертвые, ни живые возражать не стали.

Перевернутые автобусы и машины, мертвые и живые на асфальте… Плач, стон, истерический смех, растерянные люди с бледными, пустыми лицами… И среди всего этого бардака — мужик в заляпанной кровью одежде. И с ножом в руке.

Маньяк? Не-а. Врач. Без нужных ему инструментов.

Как же он обрадовался моему походному чемоданчику! И мне.

Блин, такого классного ассистента у меня в жизни не было! Понимал меня с полувзгляда, с полуслова… А когда все закончилось, оказалось, что и поговорить мы толком не можем. Обменялись только визитками и раскланялись. До лучших времен. Ни английского, ни японского я не знаю. А он в русском ни в зуб ногой был. Тогда. Ничего, когда я в гости к нему приехал, разговорным русским он уже владел. Слегка. А настоящий разговорный я ему поставил.

Все повторяется. Только в другом мире. Здесь не ездят машины и не стреляют автоматы, но блин, как же мне не хватает Кахэя!.. И инструментов моих не хватает. Лоханулся ты, Леха, сильно лоханулся. К руке надо было чемоданчик пристегивать, а не в багажнике возить. Но кто ж знал…

Только пятую стрелу я вытащил неповрежденной. И шестую. И седьмую. И восьмую. Эту уже из охранника. Живого. Потом занялся Крантом. А потом и остальными ранеными. Что почему-то решили рискнуть, и не стали избавляться от стрел привычным способом. С последним я закончил уже на закате. Потом занялся резаными и рубленными ранами. И у своих, и у «чужих». В другом караване тоже был лекарь. Но он не пережил грозу. А я не постеснялся заглянуть в его походную сумку. Что пережила своего хозяина. Убого, конечно, в смысле, инструментов, но и за то, что нашлось, спасибо.

Провозился с ранеными до зирты. Мне не мешали. И не торопили. А когда закончил, провели в шатер. Недалеко от Дороги. Там оба каравана организовали привал. Не в шатре, понятное дело, вокруг него.

Мертвых хоронить не стали. Сожгли. Грабителей тоже. Только отдельно.

Малек приготовил ужин. Вкусный. И он же принимал плату за лечение. Так Марла распорядилась. Но это я узнал уже утром. А вечером… заходила она ко мне, но я спал. Будить не стала. Посмотрела только и ушла. Перед Санутом я сам проснулся. Увидел кувшин с отоброй. Сначала хлебнул, потом вспомнил, что это такое. Забыла, значит, лапушка. Или как повод встретиться оставила. Ладно, встретимся, отдам.

Утром, возле моего шатра — уже моего, персонального! — стоял крупный рыжий поал. Солнечный, как тут говорят. Подарок от Первоидущего. Вместо моего беспородного. Что отличается повышенной пугливостью. Как и все дворняжки.

Караванщик сказал, что мы меняем направление. Доведем Надыра сначала. Совсем, мол, недалеко идти.

— Ты прав, Первоидущий. Добрые дела не бросают на половине. Не стоит давать грабителям второго шанса.

— Не стоит, — караванщик криво усмехнулся.

— Или они из его селения? — дошло вдруг до меня.

— Говорит, из соседнего.

— Говорит? Ну-ну…

Собеседник согласно хмыкнул.

— Ладно. Решил проводить — проведем. Охраны нам хватит?

— Хватит. Спасибо тебе, многодобрый.

— За что? А… понял. Думаю, там мы тоже не только «спасибо» получим.

— Видящий ты, а я…

Замолчал караванщик, только улыбнулся скромно. Вроде бы.

— А ты у нас заранее договорился. И с Надыром и с колдуном нашим пошептался. Так?

— Великий и Мудрый сказал, что нас ждет удача в той стороне.

— Конечно ждет! Раз он так сказал. Кстати, а Храм Асгара тоже в той стороне?

— Говорят, в той.

— Почему-то я так и думал.

— Потому что ты Видящий.

— Ну, да…

А наш «великий» и хитроже… лтый хочет в этот храм попасть. И всех нас туда привести. Вот только с чего бы такая щедрость?.. Не ходят за сокровищами целой толпой. А если ходят, то к дележке, от силы, двое доживают. Так что сомневаюсь я в доброте чьей-то душевной. Сильно сомневаюсь… Может, зря?

9.

С тех пор, как Малек избавился от гиборы, он стал часто проситься на охоту. Я отпускаю. Удачливым он охотником оказался. И караван не задерживает. Хоть уходит и приходит на своих двоих. И не теряется. И добычу приносит. Вот только не видно, чтоб добычу стрелой или копьем брали. Даже живую как-то принес. И отдал сначала Кранту. А потом мне приготовил. Вкусно! Язык проглотить можно. Из свежего мяса всегда вкусное чибо, сказал. И сегодня живого козленка принес. Я его сразу забрал. Сам решил приготовить. Охотник я или где? А того, чего я хочу, здесь, похоже, не готовят.

Охотничьих колбасок мне захотелось. Для них свежая кровь нужна, печень, мясца немного, специй, еще кое-чего. У каждого повара свои секреты. Промывать и набивать кишки я не стал. Не люблю эту работу. А Малька припахать не додумался. За астой его отправил. Это смесь крупы и еще чего-то. Из асты походную кашу варят. Неплохая, в общем-то, штука. Говорят, отвращение наступает сезона через два, при ежедневном питании.

Ну, я за большее разнообразие.

Вернулся Малек и полмешка асты принес. А мне-то всего горсть или две надо. Обратно нести Малек не стал. Сказал, что там еще много. Ладно, в хозяйстве все пригодится. Добавил я асту и кое-что из Рануловых специй — мы ведь не только жрали вместе, но и говорили о жратве. Хороший фарш получился. Кажется, я превзошел сам себя. Я фарш еще в листья дряфути завернул. Большие они, и для желудка полезные.

Короче, ужин получился на славу. От одного запаха чуть крышу не сорвало. На него, наверное, все мои знакомые и собрались. Раз уж человек возле костра сидит, значит, ждет гостей. Вот если б я в шатре жевать стал… Блин, не додумался. Хорошо хоть, что в гости здесь с пустыми руками не ходят. Совсем, как у нас, хочешь, чтоб тебя в гостях накормили, приходи со своей жратвой. А хочешь уйти пьяным… Для чего еще Первоидущий кувшин вина приволок? Литров на двенадцать. И как узнал, что я тифуру предпочитаю?

И козленка умяли и то, что гости с собой притащили. Малек еще за кувшином сбегал. Так Первоидущий под второй петь начал. Помесь частушки и анекдота. Классный у него голос оказался. Громкий. С таким парадом командовать можно. Без микрофона.

Хорошо посидели, душевно. Думал, гостей разносить придется или у себя оставлять. Обошлось. Сами, своими ножками убрались. Вот только Крант немного подпортил веселье.

Я ведь не сразу сообразил, почему за столом вдруг тихо стало. Оказалось, оберегатель мой подошел. Слишком близко. Подошел и смотрит. То на гостей, то на меня. И эта жертва низкого гемоглобина не только пялилась, но и весьма активно облизывалась. Как говорится, чуть не захлебывалась собственной слюной.

А вся остальная компания так же активно начала беспокоиться. Вся, кроме меня. Я жую кровяную колбаску, слизываю сок с пальцев, и чуть не млею от удовольствия. Опасность ситуации доходит до меня в самую последнюю очередь. Похоже, Крант был настолько голодный, что вся его хваленая невозмутимость куда-то подевалась. Нортор явно хочет ням-ням и глазет на своего нутера. Мол, нельзя же так издеваться: и корма лишил, и кормишься в моем присутствии.

А глаза у Кранта красным уже поблёскивают.

Блин, и как я дожил до сегодняшнего вечера? С таким-то чувством самосохранения! Наверно, я очень везучий сукин сын.

— Крант, ко мне! — сунул ему блюдо с охотничьей колбасой. — Держи!

Оберегатель подозрительно на всех посмотрел. Но блюдо взял. Одной рукой.

— Садись, ешь. Малек за тебя подежурит. Немного. Правда, Малек?

— Слышу и слушаюсь, господин!

Крант спорить не стал. Сел рядом со мной, начал есть. Маленькими кусочками. Тщательно пережевывая. И подливку вылизал. До последней капли. Не замечал раньше, что у него такой длинный черный язык.

— Спасибо, нутер.

— На здоровье. Вина хочешь?

— Если есть тифура…

— Эй, красненькое у нас осталось?

Поискали и быстро нашли.

Пока Крант допивал, мои гости вежливо прощались и уходили. И никого не качало. Умеют люди пить. Сколько приняли, и пьяных нет.

А вот Кранта на разговоры потянуло. После одной-то чаши…

Странные сказки у норторов есть. Страшные. Об умирающем мире и гаснущем солнце. А еще о чудовищах, что рождаются под этим солнце, и убивают всё живое. И о норторах, что уходят от чудовищ всё глубже в землю, всё ниже… ярус за ярусом. А потом чудовища начали рождаться среди норторов. Земля перестала защищать своих детей. И дети оставили ее. Это было время Большого Перехода.

— Давно это было?

— Давно, нутер. До войны Мостов и Башен.

— А потом?

— Потом была война. Рухнули Башни и Мосты, погибли Хранители, и на норторов легло их проклятие.

— Какое?

— Ты не нортор…

Так вежливо мне намекнули, чтоб не совал нос не в свое дело.

— Ладно, не хочешь говорить, не надо. Давай просто так посидим. Спать-то сейчас нельзя.

И мы посидели, посмотрели на огонь. А Санут смотрел на нас. Потом Крант опять заговорил.

— Ты не нортор. Но кормишься, как оберегатель.

— Иногда, — поправил я.

— Иногда, — согласился он. — Я расскажу тебе про оберегателей.

— Если хочешь…

— Хочу.

Каждый оберегатель был когда-то нортором. Но не каждый нортор может стать оберегателем. В канун Батура и сам Батур рождаются они. Ирторы. Зачатые все в одну ночь. Рождаются, когда старый год сражается с новым. Когда скалы содрогаются от мощных приливов, когда волны поднимают из Глубин чудовищ и выбрасывают их на берег, когда всё живое словно теряет разум, и делает то, чего в другие дни и ночи ему не свойственно. Третья луна — редкая гостья на небе, но три ночи подряд она бывает только в Батур. Когда старый год умирает, а новый рождается. А вместе с ним рождаются новые оберегатели. У специально отобранных жен, от специально подготовленных мужей. После особого Ритуала. Ради особой и невозможной для других службы. Для тяжких тренировок и пугающей участи. Пугающей для обычных норторов.

Один оберегатель родился уродом.

Среди норторов любое отклонение от совершенства считается уродством. Таких уродцев оставляют солнцу. Или позволяют съесть матери.

— Съесть?!

— Да, нутер. Норторы охотники. Их притягивает живая и горячая кровь.

— И все матери у норторов…

— Все.

— А как же?.. У норторов же есть дети или…

— Есть. Родившегося сразу уносят. Очень быстро.

— И мать не… мешает?

— Ей оставляют другого ребенка. Не нортора.

— Ага.

— Пока она кормится…

— Кормится?!

— Норторы охотники, нутер. Они не кормятся мертвыми. Ты тоже охотник…

— Ладно, Крант. Забудь. Это я так спросил.

Всё нормально, Лёха, чего ты разволновался? И в твоем мире животные так регулируют рождаемость. Избавляются от слабых и лишних. Среди людей тоже такое практикуется. Кажется, был на Земле народ, где неполноценных детей уничтожали. Правда, другим способом, но… И каннибализм на Земле есть, даже сейчас. Так что дыши глубже, Лёха, и успокойся.

— Крант, а как же тебя… то есть, некондиционного мальца живым оставили?

— Урода нужно убить, но оберегателя нельзя. Его жизнь принадлежит тиу.

— Но ты же не был тогда оберегателем.

— Рожденный оберегателем — уже оберегатель.

— Ладно. Ну, отнесли тебя к тиу, а дальше?

— Дальше, показали Видящим, потом Прорицателям. Они решали, умереть мне или нет.

— Понятно.

— Они оставили мне жизнь, чтобы я отдал свой долг.

— Ну, про долг я уже слышал.

— Да, нутер, про мой долг ты знаешь больше меня.

Ну, если нортору так хочется думать, пусть думает.

— Крант, а много вас, оберегателей?

— Было двадцать четыре ученика. Испытание прошли десять.

— Не слабое, должно быть, испытание.

— Мое ты видел.

— Видел. День, вроде, был. И мороз. Подожди-подожди… ваша порода, кажется, не очень любит солнце, я прав?

— Да, нутер. Латуа может сильно обжечь нортора.

Вот норторы и не подставляются этому солнышку. А оно встает первым, а ложится вторым. Только вечерне-ночной режим и остается норторам. Жалко бедных. И совсем белых.

— А как же ты, Крант? От Латуа, вроде, не прячешься…

Правда, и солнечных ванн не принимает. Всё больше плащом прикрывается. Чтоб цвет лица не испортить.

— Я — оберегатель. Меня учили.

— И солнце учили выдерживать. И неживой корм учили есть.

— Учили, нутер.

— Но кое-кто сегодня решил, что ты плохо учился.

— Я виноват, нутер, накажи меня!

Ну, и кто меня за язык дергал? Пошутить захотелось? Юморист хренов…

— Ага, прям счаз и накажу. Отшлепаю и в угол поставлю.

— Как это?

— Молча.

— Нутер…

— Ладно, какое б ты себе наказание придумал?

Крант сказал.

— Ну, и сколько ты эти ожоги заживлять будешь? А меня всё это время больной оберегатель стеречь будет? Не-е, не пойдет. И второй способ не годится. Вдруг тебе понравится? А что ж это за наказание тогда? И голодным я тебя не могу оставить… Ладно, будем считать, что я вынес тебе порицание, а ты проникся и обещался всё исправить.

— Такое больше не повторится, нутер. Обещаю.

— Вот и ладушки. А знаешь, кровь ведь и подсушить можно, а потом…

— Знаю. Тиу умеют. Но нутер не должен об этом говорить.

— Почему?

— Это тайна тиу и оберегателей.

— Ладно, считай, что я уже забыл.

— Тогда я тоже забуду, что нутер сказал про кровь.

Помолчали. Я подбросил дровишек в костер. Искры столбом до неба. И остались там россыпью звезд. А Санут собрался баиньки.

— Нутер, я могу попросить?

— Проси.

— Научи меня готовить то, чем я кормился сегодня.

— Запросто. О, я придумал тебе наказание!

— Какое?

— Ты будешь готовить и для меня тоже. Согласен?

— Да, нутер.

— Тогда слушай.

Рассказал сначала свой рецепт, потом Михеича, потом и то извращение, что Вован считает за кровяную колбасу. Заодно и случаи вспомнил, при каких я эти рецепты узнал. Крант слушал внимательно. А под такого слушателя и до утра проболтать можно.

На небе рассвет уже проклевываться начал, когда я рот закрыл. Да и кувшин уже опустел. С рулминой. Ну, за неимением красного, можно и белое попить

— Нутер, а я могу других оберегателей научить, так кормиться?

— Учи, — поднялся, потянулся, хрустнул суставами. — Засиделись, однако. Как встретишь, так сразу и научишь…

— Прости, нутер, я уже.

— Что уже?

— Научил.

— Кого?!

— Ближайшего из нашей десятки.

— Ну, и где он? Чего-то я никого не вижу…

— В Инопре. А она уже дальше весть пошлет. До кого дотянется.

— Подожди, а Инопра — это где?

— Там, где ты дал мне плащ.

— Ага.

Ну, хоть теперь удосужился узнать, как город Ранула обзывают.

— Но до него же хрен знает сколько дней!

— Прости, нутер. У меня слабый дальний голос.

— Слабый? Ну-ну. А у других оберегателей он тоже есть?

— У всех есть.

— Я так понимаю, ты с сестренкой своей связался.

— У оберегателей нет сестер. И нет братьев. Только нутер.

— Нутер приходит и уходит, а клан остается.

— У оберегателя нет клана. Только нутер.

— Нутер не будет жить вечно.

— Оберегателей учат умирать. Правильно. Чтобы беречь дух нутера и после смерти.

— Ладно, Крант, замнем этот гнилой базар. А то Малек услышит, скажет, что крыша у нас съехала.

— Не услышит.

— Почему?

— Спроси его.

Спросил. Просто из любопытства.

Оказалось, мы с Крантом всю ночь просидели молча. Только пили да на небо глазели.

Давно я так не напивался. До акустических галлюцинаций. Завязывать надо. С белым вином.

На следующий вечер Крант угостил меня охотничьими колбасками. По рецепту Михеича.

10.

Завтра мы будем в гостях у Надыра.

Если удача не отвернется от нас.

Блин, с такими попутчиками и сам суеверным станешь!..

А сегодня мы возле речки остановились. Стумной, как сказала жена Меченого. Довелось вот увидеть ее за работой. Да-а, такое не скоро забудешь.

Без одежды стумалу я уже видел. А вот как она снимает ее…

Пожалуй, такую дэвушку Рустам допустил бы к шесту. Было дело, пришла к Рустаму одна, на работу устраиваться. Ну, разденься, пройдись, подвигайся, а потом нэт! Мол, плохо танцуешь. А она: Я не танцовщица, я бухгалтер! Хорошим бухгалтером, кстати, оказалась. Рустам хвалил.

А стумала хорошей танцовщицей. Или, как пишут, исполнительницей экзотических танцев. Рыбке, оказывается, они тоже нравятся. И стрекозам, что роем летали вокруг стумалы. И рыба из воды вылетать начала. Посмотреть, типа, чего деется на свете белом. Вот ее на лету и брали. Специальным копьем. В глаз. Как белку Михеич берет. Чтоб шкурку не попортить. Шкура у стумы не меньше мяса ценится. А в гости собираешься хорошее угощение готовь. И подарки.

Вот наша рыбачка и старается, выплясывает на камне посреди реки. А рыбаки с соседних камней работают. И с берега. Не любят здесь воду.

Когда-то, сразу после Войны, вошедший в воду, что видела звезды, мог не выйти из нее живым. Или умереть через несколько дней. В страшных мучениях. Сколько времени уж прошло, вода давно очистилась от яда, а привычка ее бояться осталась.

А стумала разошлась не на шутку! Крутится, вскрикивает, волосы летают… Не, понимаю, как мужики при этом спокойно рыбалят? Да на такое действо смотреть надо и смотреть не надоест. Или сгрести эту бабу с камня и за ближайшим кустом положить.

Я смотрел. Потом Марла подошла. Если мне нечем заняться, сказала, то она быстро мне дело найдет.

Вообще-то, я не против этого дела, но гербарий собрать кроме меня некому.

Ко мне ведь не только с вывихами и ранами ходить стали. Лекарь тут мастером на все руки считается. И брюхо лечит, и роды принимает, и застрявшую в горле кость вытаскивает. А то и за советом идут.