Двое старых его знакомых, Чарльз Берр и Джордж Липпард (поэт и романист, с которым По свел когда-то Генри Хирст), подобрали По на улице и, как могли, выходили. Берр купил ему билет на пароход до Балтимора, а узнавшие обо всем Грэхэм и Петерсон снабдили бывшего коллегу 10 долларами на дорогу. По отправился в Ричмонд. При нем был саквояж, потерянный в Филадельфии и найденный вновь только через десять дней. Рукописи обеих лекций были украдены, и пропажа эта очень огорчила По. На пристань его проводил верный Берр. Была пятница, 13 июля 1849 года.
      В Ричмонд По прибыл в ночь на четырнадцатое и, повинуясь какому-то инстинкту, сразу же направился к Макензи. Он знал, что там его ждут забота и участие сестры Розали и близких друзей и что его умственное и физическое расстройство, равно как и плачевный вид, будут надежно скрыты от посторонних глаз. Однако у Макензи он оставался совсем недолго.
      Спустя несколько дней он переселился в гостиницу "Старый лебедь" на Бродстрит, пользовавшуюся некогда доброй славой, которая давно уже отошла в прошлое. Теперь здесь квартировали бизнесмены-холостяки и их служащие. По соседству, в небольшом деревянном домике жил доктор Джордж Ролингс, который посещал По в первые дни его пребывания в Ричмонде. Заботы друзей и врачебный уход ускорили выздоровление.
      Холоден и непрогляден был мрак, царивший в той бездне, которая только что едва не поглотила По. И тем ярче показался ему свет его юности, озарявший знакомые улицы и далекие холмы - золотистое сияние, подернутое печальной дымкой дорогих сердцу воспоминаний. Последняя сцена, в которой, за несколько мгновений до того, как упал занавес, По впервые явился в роли признанной и вознагражденной рукоплесканиями, разыгралась в закатных лучах уходящей молодости, своим теплом на миг возродивших былую любовь и дружбу. Ричмонд изменился и вырос, но не настолько, чтобы сделаться чужим и неузнаваемым. Пришло новое поколение, но не исчезли знакомые места и лица, остались теми же и обычаи и нравы, забавный говор южан и их душевный склад они по-прежнему жили, чтобы быть, а не чтобы иметь - и это как нельзя лучше отвечало характеру самого По. Он вновь вдохнул ричмондский воздух, напоенный тяжелым сладковатым ароматом табачного листа, и на него нахлынули целые сонмы воспоминаний. Но еще раньше перед его мысленным взором возникла Фрэнсис Аллан, увозящая маленького Эдгара из дома модистки в особняк в Табачном переулке.
      В последние дни, проведенные в родном городе, возвратившийся изгнанник чаще всего посещал дома Макензи, миссис Шелтон и Талаверу - фамильный особняк семейства Талли.
      Слава поэта, слух о том, что в Ричмонд его привело давнее чувство к миссис Шелтон, и, наконец, влияние друзей уготовили По прием, совершенно непохожий на предшествующие. Неприязнь, которую он некогда вызывал к себе своим "поведением по отношению к опекуну", почти исчезла, если не считать нескольких непреклонных упрямцев, и двери салонов распахнулись перед ним шире, чем когда-либо.
      Да и сам По стал вести себя в обществе гораздо осмотрительнее. Он, как и прежде, держался несколько театрально, но манеры его сделались более уверенными и внушительными. Памятуя о давнишнем предубеждении, которое к нему питали, он старался быть особенно осторожным в отношениях с женщинами. Хотя молодежь тянулась к нему, как никогда раньше, свой круг общения он ограничил в основном старыми друзьями.
      Средоточием его помыслов была теперь Эльмира. Миссис Шелтон овдовела несколько лет назад. Она родила двух дочерей - обе были названы ее именем и умерли в младенчестве - и сына, который в ту пору был уже взрослым юношей. Ее муж, мистер Баррет Шелтон, сумел преуспеть в коммерческих делах и оставил жене состояние, приносившее немалый доход. После ее смерти все имущество должно было перейти к другим наследникам. Вскоре по приезде в Ричмонд По нанес ей визит. К тому времени миссис Шелтон превратилась в довольно привлекательную женщину средних лет, хорошо владеющую собой и весьма набожную.
      Когда слуга доложил, что ее хочет видеть какой-то джентльмен, миссис Шелтон спустилась вниз. Увидя ее, По стремительно поднялся и произнес в сильном волнении: "О, Эльмира, это вы!" Миссис Шелтон сразу его узнала и встретила очень приветливо, однако про должала собираться в церковь, сказав, что никогда не пропускает служб, и пригласив По зайти позже. Он не преминул это сделать; они долго предавались воспоминаниям о днях минувших, и По спросил Эльмиру, согласна ли она выполнить обещание, которое дала ему двадцать четыре года назад. Сначала она подумала, что это не более чем романтическая шутка, но По быстро убедил ее в серьезности своих намерений. К концу июля между миссис Шелтон и ее старинным другом было достигнуто, как она позднее выразилась, "взаимопонимание".
      Характер их отношений достаточно ясен. Ранняя любовь По к юной Эльмире была едва ли не самым естественным и глубоким чувством, которое он когда-либо испытывал к женщине. Потеря возлюбленной явилась одной из причин, побудивших его уехать из Ричмонда много лет назад. Эльмира, обманом выданная замуж за мистера Шелтона, продолжала питать нежные чувства к своему первому избраннику, чьих писем из университета она так и не получила. Случившееся оставило в душе Эльмиры глубокую обиду, что впоследствии очень тревожило ее мужа. С годами, разумеется, история эта забылась, однако память о ней с возвращением По ожила вновь, и миссис Шелтон показалось, что к ней вернулась сама молодость. Она словно сделала глоток из живительного источника далекой и прекрасной юношеской любви.
      О соображениях более прозаического свойства едва ли есть нужда говорить. Они, несомненно, присутствовали. Эльмира была женщиной, к которой По пылал когда-то страстью и которая до сих пор не утратила для него привлекательности. Она могла сделать его жизнь более устроенной, дать ему дом и общественное положение в Ричмонде, где он намеревался остаться работать в одной из газет. Не исключено также, что По надеялся использовать порядочное состояние будущей жены в интересах "Стайлуса", полагая это более выгодным, чем условия, предложенные Паттерсоном. В доме Эльмиры могла бы найти пристанище и миссис Клемм - По не скрывал, как это для него важно, о чем свидетельствует и письмо миссис Шелтон к миссис Клемм. Таковы некоторые из обстоятельств, по всей вероятности, сыгравшие свою роль в истории этой поздней любви. Миссис Шелтон По сказал, что она - его "утраченная Линор".
      Впрочем, даже сейчас тропа верной любви не была усыпана розами. Репутация По, конечно, не составляла тайны для Эльмиры, которая немного тревожилась за свое состояние и не испытывала воодушевления по поводу "Стайлуса". Она почла за благо принять некоторые меры, чтобы защитить свою собственность, чем вызвала сильное раздражение По. Их часто видели вместе в церкви, и кругом уже говорили о скорой помолвке, когда в начале августа между ними вдруг возникла некая холодность, чуть было не приведшая к разрыву. Миссис Шелтон потребовала, чтобы По вернул ей ее письма, а тот какое-то время демонстративно ее избегал.
      7 августа По прочел лекцию "Поэтический принцип" перед небольшим собранием друзей и почитателей. В зале была и миссис Шелтон, однако по окончании лекции По сделал вид, что ее не заметил, и присоединился к знакомым, направляющимся на прием к Талли в Талаверу. Все отзывы в прессе были хвалебными, за исключением одного, написанного Дэниэлем, которого По вызвал на дуэль прошлым летом.
      8 начале августа По написал Паттерсону, сославшись в оправдание продолжительного молчания на тяжелую болезнь. В письме, которым завершилась их переписка, он возражает против издания более дешевого журнала со стоимостью годовой подписки 3 доллара, к чему склонялся Паттерсон, и настаивает на первоначальной цене - 5 долларов. Он уже давно подумывал о том, чтобы отложить все дело - планы его, вероятно, изменились, - и предлагает встретиться о Паттерсоном в Сент-Луисе, а дату выпуска первого номера "Стайлуса" перенести на 1 июля 1850 года. Так в последний раз мелькнул и навеки исчез призрак "великого журнала", преследовавший его почти пятнадцать лет.
      Между тем вереница светских развлечений не прерывалась. По не имел фрака, что крайне его смущало, - впрочем, это была не единственная и далеко не самая большая неприятность. Хуже было то, что По не находил в себе сил отказываться от настойчивых угощений, и в августе его настиг старый недуг. Больного По забрали к себе домой Макензи, где его стал лечить доктор Картер, с которым он недавно познакомился в "Старом лебеде". Состояние По было очень опасно. Даже самое малое количество алкоголя могло его сейчас погубить. Он выжил лишь благодаря искусству доктора Картера, который предупредил, что дальнейшая невоздержанность будет иметь роковые последствия. Между врачом и пациентом состоялся долгий и серьезный разговор. По торжественно поклялся себе и Картеру, что отныне не поддастся соблазну. Нет сомнения, что он искренне желал сдержать слово и трепетал при одной мысли о неудаче.
      Чтобы, поелику возможно, укрепить свою волю, слабость которой была слишком хорошо ему известна, он сразу же, как оправился от болезни, решил вступить в ричмондское Общество сынов трезвости. Он дал обет полного воздержания от спиртного в присутствии председателя общества Уильяма Гленна, который утверждает, что вплоть до самого отъезда из Ричмонда в поведении По не было замечено ничего предосудительного. Хотя другой собрат-трезвенник, державший сапожную мастерскую на Брод-стрит, вспоминает, что вскоре после посвящения в члены общества По среди ночи поднял его с постели громким стуком в дверь, требуя ранее отданную им в починку пару башмаков. Заметки о вступлении По в ряды сынов трезвости появились в ричмондских, а затем в филадельфийских газетах. И вообще, почти все, что он сейчас делал, получало широкую огласку. Сообщения об успехе его недавней лекции попали даже в газеты далекого Цинциннати.
      У По вскоре появились новые связи среди ричмондских журналистов. Он был газетчиком, и его постоянно тянуло в редакции с их заваленными рукописями столами и лязганьем печатных станков - там он чувствовал себя как дома. Одетого в белый парусиновый сюртук и панталоны и черный бархатный жилет, в широкополой плантаторской шляпе, его можно было часто видеть летом 1849 года в редакции газеты "Ричмонд экзаминер". Один из его тогдашних знакомых вспоминает:
      "...Он был самой заметной фигурой среди небольшой группы журналистов, которую собрал вокруг себя Джон Дэниэль, редактор газеты "Ричмонд экзаминер". Дэниэль был точно мощная электрическая батарея, молниеносные разряды которой не раз потрясали степенных и высокоумных ричмондских политиков. Он обладал тем неопределимым обаянием, которое влечет друг к другу людей талантливых, независимо от характера и степени их одаренности... При Дэниэле "Экзаминер" был газетой свободного толка и умел заинтересовать любого читателя.
      Г-н По легко отыскал туда дорогу в качестве литературного редактора. К тому времени он уже стал знаменитым писателем. Его поэзия и проза очень отличались от произведений других литераторов, и читающая публика с надеждой смотрела на него в ожидании еще более прекрасных вещей. В нем чувствовалось нечто такое, что не могло не приковывать к себе внимания. У него была легкая походка, тихий, но внятный голос и совершенно очаровательные манеры. Не схожих почти ни в чем другом, По и Дэниэля сближало одинаковое отношение к миру, пороки и безумие которого вызывали, с одной стороны, их гнев и презрение, а с другой - жалость и сострадание..."
      "Наэлектризованный" Джон Дэниэль был тем самым человеком, с которым годом раньше По едва не подрался на дуэли.
      Большую часть августовских дней 1849 года По, очевидно, провел в редакции "Экзаминера". Рассказывают, что он сидел там часами, внося исправления в свои стихотворения, которые набирались тут же, в соседней комнате. Затем он читал гранки, правил ошибки и вносил новые изменения. В то время были опубликованы только два стихотворения - окончательный вариант "Ворона" и "Страна сновидений", однако гранки других были впоследствии переданы близкому другу По, Ф. Томасу, когда тот посетил Ричмонд, будучи уже редактором газеты "Инквайерер".
      К началу сентября По удалось вернуть благорасположение миссис Шелтон, и вскоре состоялась их помолвка. В сентябре он пишет миссис Клемм в Фордхем, ясно давая понять, что женитьба его - дело решенное.
      "...Теперь моя драгоценная Мадди, как только все окончательно определится, я напишу тебе снова и скажу, что надо делать. Эльмира говорит о поездке в Фордхем, но я не знаю, имеет ли это смысл. Мне думается, тебе было бы лучше оставить все там и отправиться сюда пакетботом. Ответь мне немедленно и дай совет: тебе ведь лучше знать. Будем ли мы более счастливы в Ричмонде или Лоуэлле? Ибо в Фордхеме мы, кажется, не будем счастливы никогда, и к тому же я должен иметь возможность видеться с Энни..."
      Он никак не мог забыть Энни и в том же письме говорит: "Мы могли бы легко заплатить все, что задолжали в Фордхеме, но я хочу жить рядом с Энни... Ничего не пиши мне об Энни - если только не затем, чтобы сообщить мне о смерти г-на Р [ичмонда]. Обручальное кольцо у меня есть, а найти фрак, думаю, не составит труда". Итак, сердце его все-таки принадлежало Энни. Однако мистер Ричмонд - какие же упрямцы эти мужья! - вопреки ожиданиям пережил По, которому ко всему прочему не давал покоя вопрос, где взять фрак, чтобы обвенчаться с Эльмирой.
      Шло время. Последние часы, проведенные По с вновь обретенной Линор. Точно утомленный путник, вступивший на закате дня в цветущую долину, он шагал, ободренный вернувшейся надеждой, к зияющей впереди пропасти. В первой половине сентября миссис Шелтон ненадолго уехала в деревню. По остался в Ричмонде. Через несколько дней, еще до возвращения Эльмиры, он отправился с лекцией в Норфолк.
      В Норфолке, где По пробыл неделю, он несколько раз навещал друзей. В пятницу, 14 сентября, в норфолкской академии состоялась лекция "Поэтический принцип". За этим последовали новые развлечения - По приглашали на самые блестящие приемы, какие ему доводилось видеть. Целых три дня имя его не сходило со страниц норфолкской газеты "Америкен бикон" - его осыпали похвалами, им восхищались, рассказывали о его жизни и творчестве. Это был маленький триумф. "Моих гонораров хватило, чтобы заплатить по счету в гостинице "Мэдисон хаус", и у меня еще осталось 2 доллара, - пишет он миссис Клемм 18 сентября из Ричмонда, на следующий день после возвращения. Эльмира только что приехала из деревни. Прошлый вечер я провел с ней. Кажется, она любит меня как никогда преданно, и я не могу не любить ее в ответ".
      Что же, в конечном счете все оборачивалось очень удачно. Во вторник, сообщает По миссис Клемм, он выедет в Филадельфию. Там он задержится на день - больше не понадобится, - чтобы отредактировать сборник стихотворений некой миссис Лауд, а затем с кругленькой суммой в сто долларов в кармане, обещанной ему мужем поэтессы, отправится в Нью-Йорк, вероятно, в четверг. Остановится он у Льюисов и сразу же пошлет за Мадди. С Фордхемом у него связано слишком много невеселых воспоминаний, и ехать туда самому ему не хотелось бы. "Мне лучше не ездить - как ты думаешь?" Пока что он, правда, не может послать миссис Клемм ни единого доллара, хотя газеты "превозносят его до небес... не забывай пополнять мое досье для "Литературного мира". Верная миссис Клемм, конечно, не забывала - не переставая ломать голову, где взять приличное платье, в котором не стыдно было бы появиться на свадьбе у Эдди.
      Вечер 22 сентября По провел у миссис Шелтон. Дела устроились как нельзя лучше. Венчание было назначено на 17 октября. Особенно его радовало то, что Эльмира согласилась сама написать миссис Клемм. На мгновение могло показаться, что повесть эта завершается традиционно счастливым концом. По подарил Эльмире красивую камею, с которой она никогда потом не расставалась. Когда он ушел, она села писать письмо миссис Клемм.
      В понедельник 24 сентября По в последний раз прочел лекцию, все тот же "Поэтический принцип", перед аудиторией, состоявшей в основном из друзей и знакомых, которые, зная о его предстоящей женитьбе и о том, что он нуждается в деньгах, собрались в большом числе, "чтобы таким деликатным образом помочь ему поправить дела... В том, как это было сделано, чувствовалось что-то от старинной виргинской утонченности". Выручка, по различным свидетельствам, составила довольно порядочную сумму, вполне достаточную, чтобы съездить на север за миссис Клемм.
      На следующий день По отправился в Талаверу проведать семейство Талли. Беседуя со Сьюзен Талли (впоследствии миссис Вайс), своим будущим биографом, он сказал, что это пребывание в Ричмонде было счастливейшей порой за многие годы его жизни и что, когда он совсем простится с Нью-Йорком и переберется на Юг, ему удастся наконец освободиться от тяжести разочарований и горечи прошлых лет. "Никогда я не видела его таким веселым и полным надежд, как в тот вечер". Он уединился с Талли в маленькой гостиной, укрывшись от шумного сборища гостей в залах, чтобы напоследок обменяться несколькими словами с близкими друзьями. Ему жаль, сказал По, покидать Ричмонд даже на короткое время - впрочем, через две недели он уже, конечно, вернется. Он умолял друзей написать ему. Гости расходились не спеша. По задержался дольше остальных. Он медлил, словно не желая рвать последнюю нить. Хозяйка с дочерьми проводила его до дверей и там стала прощаться. До последнего момента все, что с ним происходило, подчинялось какому-то странному предначертанию. Случившееся теперь навсегда врезалось в память свидетелей:
      "Мы стояли на верху парадной лестницы. Спустившись на несколько ступеней, он остановился и, обернувшись, еще раз приподнял шляпу в прощальном приветствии. В это самое мгновение на небе, прямо у него над головой, сверкнул яркий метеор и тотчас погас..."
      Ночь По провел в доме Макензи, погруженный в тяжелые раздумья, то и дело поднимаясь с постели, чтобы покурить у раскрытого окна. Наутро он упаковал свой дорожный сундук и велел отнести его в "Старый лебедь". Когда сундук выносили, нечаянно разбили лампу, однако сестра По, Розали, сказала миссис Макензи, что ей не стоит сокрушаться, ибо светильник разбил поэт. Той ночью По в последний раз спал под гостеприимным кровом Макензи. Сундук, в котором помещалось "почти все его имущество", был сделан из толстой черной кожи, невелик размером и обит железными полосами. В нем лежали рукописи и кое-что из личных вещей.
      В среду, 26 сентября, По навестил нескольких ричмондских друзей. Он зашел к Томпсону, редактору
      "Мессенджера", который выплатил ему аванс в 5 долларов. Уходя, По уже в дверях обернулся и сказал: "Кстати, вы всегда были очень добры ко мне. Вот небольшая вещица, которая может вам понравиться". С этими словами он протянул Томпсону свернутый в маленькую трубочку лист бумаги, на котором своим четким красивым почерком переписал "Аннабель Ли". Остаток дня По провел с друзьями в городе. После полудня Розали принесла мисс Сьюзен Талли записку от По; в конверте был автограф стихотворения "К Энни". Вечером он пришел к Эльмире повидаться перед отъездом. Он казался грустным и пожаловался, что чувствует себя совершенно больным. Она послушала его пульс и нашла, что у него самая настоящая лихорадка и что он не может ехать на следующий день.
      Возвращаясь от миссис Шелтон по Брод-стрит, По заглянул к доктору Картеру, прочел там газету и пошел дальше, взяв по ошибке трость доктора и оставив свою. На другой стороне улицы находился ресторан "У Сэдлера", известное в Ричмонде заведение, надписью на дверях уведомлявшее гостей о том, что "тринадцать почтенных джентльменов заболели, объевшись черепаховым супом у Сэдлера". Здесь По встретил нескольких знакомых. Собралось приятное общество, к которому присоединился и сам хозяин, Сэдлер; беседа продолжалась допоздна.
      Некоторые из сотрапезников пошли провожать По на пристань и вспоминали потом, что он был совершенно трезв. Пароход в Балтимор отправлялся в 4 часа утра 27 сентября. Назавтра миссис Шелтон попыталась разыскать По и была удивлена и встревожена тем, что он уехал столь внезапно. Оставив Эльмиру в Ричмонде, Эдгар устремился к последней черте.
      Глава двадцать шестая
      Путешествие пароходом из Ричмонда в Балтимор со множеством остановок занимало в ту пору около двух дней. За это время могло произойти многое. На большинстве пароходов к услугам путешествующих джентльменов имелись бары, и этот факт, пожалуй, следует иметь в виду.
      Почти не вызывает сомнений, что, покидая Ричмонд, По уже приближался к очередному периоду душевного расстройства. Обычные симптомы глубокой депрессии, граничащей с черной меланхолией, были отмечены многими, кто видел По накануне, а миссис Шелтон его пульс показался болезненно учащенным. Вероятно, сдавало сердце. В течение некоторого времени он был довольно деятелен, предстоящая женитьба и подготовка к переезду на Юг доставили ему немало волнений. В таких обстоятельствах кризис был неминуем. Его внезапный отъезд ранним утром, столь удививший Эльмиру, видимо, свидетельствует о том, что уже тогда он не совсем отдавал себе отчет в своих поступках. Что случилось в ресторане у Сэдлера и по дороге в Балтимор, с точностью сказать невозможно.
      Пароход, на котором ехал По, прибыл в Балтимор в субботу, 29 сентября. Дальнейший ход событий можно восстановить лишь на основе более или менее близких к истине предположений, опирающихся на рассказы людей, хорошо знавших это место и бытовавшие там обычаи. С собственных слов По известно, что он направлялся в Филадельфию, где собирался посмотреть и отредактировать стихи миссис Лауд, рассчитывая получить за работу сто долларов. В Балтиморе он хотел навестить кое-кого из друзей. Поезда в Филадельфию отправлялись в 9 утра и 8 вечера, так что в его распоряжении было несколько часов. Если По решил остановиться в гостинице, то скорее всего выбрал бы "Соединенные штаты", находившуюся как раз напротив вокзала, или "Брэдшоус" рядом с ней. Случилось ли так на самом деле, мы не знаем. Днем По заходил домой к своему другу Нейтану Бруксу и, говорят, был нетрезв. Затем следует провал в пять дней - о том, где он их провел и что делал, не сохранилось никаких достоверных сведений.
      В ту пору в Балтиморе проходили выборы в конгресс и законодательное собрание штата. Город, печально прославившийся политической коррупцией, терроризировали шайки "охотников за голосами", чьи услуги оплачивались из партийных касс. Избирателей не регистрировали, и всякий, кто желал или мог поднять руку в присутствии поверщика выборов и ответить на несколько немудреных вопросов, получал право принять участие в голосовании. Выборы, таким образом, выигрывала та партия, которой удалось привести к урнам наибольшее число "сторонников". Бедняг, которые, поддавшись на посулы или угрозы, попадали в лапы политических разбойников, за два-три дня до голосования сгоняли в специальные места - "курятники", - где держали, одурманенных спиртным и наркотиками, до начала выборов. Затем каждого заставляли голосовать по нескольку раз.
      Выборы должны были состояться 3 октября 1849 года. По приехал за пять дней до назначенного срока и, следовательно, находился в Балтиморе все то время, пока шла охота за голосами. Поэтому предположение, что он, уже в беспомощном состоянии, был силой отведен в один из "курятников", не только возможно, по и наиболее правдоподобно. В его пользу говорит и следующий факт. На Хай-стрит, в западной части старого паровозного депо, находился принадлежащий партии вигов "курятник", печально известный под названием "Клуб четвертого округа". Рассказывают, что во время выборов 1849 года туда заточили около 140 "избирателей". В день выборов По был обнаружен всего в двух кварталах от "Клуба", в таверне "Кут энд Сарджент" на Ломбард-стрит. Начиная с этого момента мы вновь имеем дело с фактами и свидетелями.
      3 октября 1849 года Джеймс Снодграсс, давний друг По, живший в доме на Хай-стрит, неподалеку от таверны "Кут энд Сарджент", получил впопыхах нацарапанную карандашом записку:
      "Уважаемый сэр! В таверне около избирательного участка 4-го округа сидит какой-то довольно обносившийся джентльмен, который называет себя Эдгаром А. По и, похоже, сильно бедствует. Он говорит, что знаком с вами, и, уверяю вас, нуждается в немедленной помощи.
      Ваш в поспешности Джош. У. Уокер".
      Записку послал наборщик из газеты "Балтимор сан", которого доктор Снодграсс немного знал. Уокер, очевидно, признал в По джентльмена, попавшего в дурную компанию, и сообщил Снодграссу, потому что тот был знаком с По, жил поблизости и мог при необходимости оказать врачебную помощь.
      Снодграсс поспешил сквозь холодный октябрьский дождь в таверну, где и в самом деле нашел По. Он сидел в буфетной, бессильно откинувшись в кресле, окруженный каким-то сбродом. "У него было изможденное, опухшее и давно не мытое лицо, волосы спутаны - всем своим обликом он производил отталкивающее впечатление... Одет он был в легкое свободное пальто из тонкой черной материи, потертое и грязное, с зияющими по швам прорехами; мешковатые и заношенные панталоны из темно-серого казинета казались ему не впору. Жилет и галстук куда-то исчезли, а сорочка была измята и сильно перепачкана".
      Сначала доктор Снодграсс велел приготовить для По отдельную комнату в той же таверне, однако, пока бестолковые и медлительные слуги исполняли его распоряжение, приехал мистер Херринг, один из балтиморских кузенов По, неизвестно как обо всем узнавший. Посоветовавшись, он и Снодграсс решили, что лучше будет перевезти По в больницу "Вашингтон хоспител". Послали за экипажем; ослабевшего По, который все еще судорожно сжимал в руке чужую трость, по ошибке увезенную из Ричмонда, отнесли в кабриолет, вскоре доставивший его в больницу, где поэта поручили заботам некоего доктора Морана. Было это в среду, 3 октября, в пять часов вечера.
      До трех часов утра По не приходил в сознание. Затем тьма милосердного забвения рассеялась. Взмокший от пота, бледный, он говорил и говорил "бредил он не переставая, но не буйствовал и даже не пытался встать с постели"; комната плыла и кружилась у него перед глазами, и из уст его неслись бессвязные речи, обращенные к мечущимся по стенам призракам.
      Доктор Моран попытался расспросить По, где он живет и кто его родственники. "Однако добиться от него вразумительного ответа было невозможно". По сказал, что в Ричмонде его ждет жена, наверняка думая об Эльмире. Днем в больницу приехал Нельсон По, но повидать кузена ему не разрешили. Вскоре По прислали несколько смен белья и все необходимое балтиморские родственники ничего не упустили из виду. Поняв, что имеет дело с джентльменом, доктор Моран приказал положить По в палату, находившуюся рядом с комнатами, где жила семья доктора, и его жена миссис Мэри Моран стала сама ухаживать за больным.
      Среди вещей По нашли ключ от его дорожного сундука; однако куда делся сам сундук, он никак не мог вспомнить. Похоже, что остался в гостинице "Старый лебедь" в Ричмонде. Убедившись, что пациент безнадежен, доктор Моран постарался хоть как-то ободрить его, уверяя, что через несколько дней "он уже сможет вернуться к друзьям". Однако мысль о них, вместо того чтобы успокоить, привела По в исступление - "он весь встрепенулся и почти закричал, что самый лучший из друзей мог бы сейчас оказать ему лишь однуединственную услугу - пустить пулю в его несчастную голову, что, видя, как низко пал, он готов провалиться сквозь землю". В один краткий миг он с безжалостной ясностью вспомнил понесенные в жизни утраты, и сердце его сжало отчаяние, вобравшее в себя всю боль прошлых лет. Обессилев, он забылся недолгим. сном, но когда через некоторое время доктор Моран вернулся, то увидел, что две сиделки борются с По, пытаясь удержать его в постели. Одержимый демоном, во сто крат страшнее тех, что рисовало его воображение, он метался в безумном, неотступном бреду.
      Так продолжалось несколько дней. Миссис Клемм и Энни Ричмонд ничего не знали. Они так и не приехали. Страдания и муки раскаяния отняли у него остатки сил. Услышав, что он наконец успокоился, жена доктора Морана пришла, чтобы записать его последние распоряжения, полагая, что у него есть вещи, которые он хотел бы завещать.
      Он спросил ее, осталась ли у него надежда. Подумав, что он имеет в виду надежду на выздоровление, она ответила, что доктор Моран считает его состояние очень серьезным. "Я хотел сказать, есть ли у такого пропащего человека, как я, надежда в ином мире", - объяснил он. Она постаралась утешить его "словами Великого целителя", прочтя ему четырнадцатую главу Евангелия от Иоанна. Потом, вытерев капли пота с его лба и поправив подушку, пошла шить ему саван.
      О чем тогда думал По, никто никогда не узнает. Как это ни печально, но смерть его была еще мучительнее, чем жизнь.
      В последнюю ночь, когда осенившая По тень начала сгущаться, сознание его стали теснить ужасные видения. Ему казалось, наверное, что он потерпел кораблекрушение, что погибает от жажды, что неодолимое течение все дальше уносит его в неведомое море мрака.
      Что-то сместилось в его воспаленном мозгу, воскресив сцены из "Артура Гордона Пима" и напомнив связанное с ними имя. "Рейнольдс! - звал он. Рейнольдс! О, Рейнольдс!" Комната звенела от его криков. Эхо их час за часом неслось по больничным коридорам в ту ночь на воскресенье, 7 октября 1849 года. Песчинки, исчезая, отсчитывали последние мгновения. К утру он ослабел и уже не мог звать. Было 3 часа пополуночи. Землю окутывала тьма, еще не потревоженная проблеском зари.
      Он затих и какое-то время, казалось, отдыхал. Потом, слегка повернув голову, сказал: "Господи, спаси мою бедную душу".
      "Ужасные муки, которые мне пришлось претерпеть столь недавно, - муки, ведомые лишь Господину Богу и мне самому,- опалили мою душу очистительным пламенем, изгнав из нее всякую слабость. Отныне я силен, и это увидят все, кто любит меня, равно как и те, что без устали тщились меня погубить. Лишь таких испытаний, каким я подвергся, и недоставало, чтобы, дав мне ощутить мою силу, сделать меня тем, чем я рожден быть"(1).
      (1) Из письма Эдгара По Хелен Уитмен.