Исатай резко повернулся к нему.
      - Ждать! - быстро заговорил он. - Я читал книги академика Горнова, я слушал его лекции и доклады о койперите. Что слышал я? Энергия, которую мы будем брать от койперита, сможет растопить льды Арктического моря, изменить климат всей нашей страны, в сотни раз увеличить наши богатства. Человек будет управлять природой, заставит ее служить нам и делать то, что требуют интересы нашего хозяйства... И я выходил с этих докладов гордым. Я переживал чувство огромной силы, могущества людей!
      Исатай Сабиров смотрел на Горнова широко открытыми черными глазами.
      - Я хочу познакомиться с вами поближе, - сказал Горнов, приветливо протягивая руку. - Вы обрушились на нас, ученых, с такой силой и стремительностью.
      Исатай порывисто схватил обеими руками руку Горнова.
      - Я не обрушился на ученых, я уважаю науку, а вас...
      - Знаю, знаю, - проговорил Горнов. - Вы правы в одном: наука нередко слишком подолгу засиживается в лабораториях и медлит включиться в ту борьбу с природой, которую ведет наша страна. Вы какую работу здесь выполняете?
      - Я автомеханик. Сюда прилетел монтировать опытную тучеобразовательную станцию системы профессора Хаджибаева. Если бы мы сейчас имели тысячу, две тысячи таких станций, мы образовали бы завесы дождей и насытили влагой горячие сухие воздушные массы. Но нужна энергия, много энергии.
      - И воды, очень много воды,-в тон ему проговорил Горнов.
      - Реки Ахуна Бекмулатова дадут нам нужную воду, - горячо сказал Исатай.
      - Едва ли - проговорил Горнов, - при мощности горячих воздушных течений надо иметь очень много воды.
      - Но где выход? - снова начал Исатай, видя, что его слова о новых реках не удовлегворили Горнова. -Неужели, овладев атомной энергией, мы не в силах справиться с природой даже на таком маленьком кусочке нашей планеты?
      - Я думаю, что выход найдем, - задумчиво сказал Горнов.
      ОТЕЦ И СЫН
      В конце дня Измаил Ахун Бекмулатов приехал домой. Отдохнув с полчаса, он прошел в свой кабинет. Зa время его отсутствия скопилось много почты. В одну-две минуты он схватывал содержание письма и, сделав пометку: "передать в управление", "размножить для ознакомления", "секретарю", "составить ответ" и проч., укладывал их в ящик. Из Австралии какой-то неизвестный ему инженер делился своими мыслями о применении его способа глубокого бурения в Австралийской пустыне, китайский гидрогеолог, работающий в Гори, спрашивал технический совет, механик из Караганды, приложив к письму чертежи, просил испытать его изобретение. Это письмо Бекмулатов положил в карман своей полотняной блузы. Перед сном он продумает этот чертеж.
      Новаторские предложения рабочих и инженеров доставляли Измаилу Ахуну особое удовольствие. В новой смене Бекмулатов как бы видел себя возродившимся и продолжающим любимое дело.
      Что не успеют сделать они, старики, доделают эти ребята.
      Поездка в пустыню сильно утомила Ахуна. В такие минуты он особенно остро чувствовал приближающийся конец своей жизни.
      "Только бы успеть закончить шахту Шестая Комсомольская", - думал он.
      На столе, справа, лежала объемистая рукопись - его последний труд. Этот будет закончен, когда из ствола шахты мощные насосы начнут выкачивать охлажденную воду, в пустыне появится первая многоводная река, истоки которой выйдут из глубин земной коры.
      Огромного роста, широкоплечий и грузный, Ахун подошел к книжному шкафу. Каждый том его трудов, каждая статья в журнале или хотя бы тоненькая брошюрка были этапами упорной шестилетней борьбы с людьми робкими, боящимися всего нового.
      Вот небольшой томик, на переплете которого выгравировано: "Диссертация".
      Он, молодой, никому неизвестный гидрогеолог, работающий на изысканиях в пустыне Мира-Кумы, стоит на кафедре. На него устремлены сотни глаз.
      Ахун читает: "В земной коре, - в пустотах, трещинах и в грунте имеется около 1400 миллионов кубических километров воды, то-есть количество, равное тому, что составляет все моря и океаны земного шара.
      Эти запасы природа непрерывно пополняет. В процессе рождения вулканических пород образуются на больших глубинах новые толщи воды. Этой воды, находящейся в земной коре, вполне хватит для орошения всех пустынь. Пройдет немного времени, и человек извлечет эти воды из глубины четырех и более тысяч метров и превратит все пустыни в сочные пастбища, в цветущие сады, в плантации".
      Среди слушателей раздались аплодисменты, но профессоры, сидевшие в первых рядах, угрюмо молчали.
      На чистом листе в конце рукописи рукой Ахуна было написано: "Диссертация признана не ученым трудом, а фантазией. Степень кандидата наук не присуждена". Ахун вспоминает, что было потом.
      Он открывает номер давно не существующего журнала, находит статью, отчеркнутую красным карандашом: "Какой-то советский юноша, - напечатано в этой статье, - предлагает рыть в Мира-Кумах шахту для орошения пустыни. Глубина шахты 4-5 тысяч метров. Мы подсчитали, что один кубический метр воды этому юноше обойдется в пять тысяч долларов и созданный им оазис вернет затраченные капиталы, через ИЗО лет (если не считать проценты). Пожелаем юноше успеха".
      Это было шестьдесят лет тому назад. Бекмулатов только что вступал в ряды мелиораторов.
      Проработав несколько лет по орошению пустынь, он увидел, что сотни новых оазисов, животноводческих хозяйств, обширные, тянувшиеся на десятки километров хлебные и хлопковые поля и бахчи, защитные лесные полосы не уничтожили пустыню. Она покрывалась зеленью лишь на полтора-два мeсяца. С мая-июня горячие пески вступали в свои права. Смерчами, ураганами врывались они в оазисы, в города, в заводские поселки, засыпали дороги и каналы, надвигались высокими барханами на лесозаграждения, и суховеями уносились в далекое Заволжье и на Кубань.
      Водных ресурсов было недостатбчно в его родном краю. Реки сделали свое дело. Нужно было изыскивать новые источники для полного орошения пустыни.
      В это-то время и выступил со своей идеей Измаил Ахун Бекмулатов.
      - Пустыни уничтожить можно, и мы это сделаем, - сказал он в своей диссертации.
      И шестьдесят лет своей жизни он отдал, чтобы доказать это.
      Та водоносная шахта, о проекте которой с такой насмешкой отозвался заграничный журнал, была вырыта.
      И хотя из нее не потекла река, о которой уже тогда думал Измаил Ахун, однако поднимаемые из глубин подземные воды создали большой прекрасный оазис с парками, прудами и садами, где зрели персики, апельсины, виноград. В этом оазисе и родился новый город Бекмулатовск, куда перешло управление водным хозяйством всего края.
      Старый академик снова опустился в кресло.
      Виктор Николаевич открыл дверь в кабинет. Бекмулатов не пошевелился. Его широкая спина и чуть опущенная голова были неподвижны.
      -Здравствуй, отец,-тихо сказал Горнов.
      Старик приподнял голову. В последнее время сон, глубокий и короткий, захватывал его внезапно среди работы. Но проходила минута-другая, он открывал глаза, бодрый, освеженный.
      - Витя, - проговорил старик, протягивая к нему обе руки. - Совсем забыл отца. Застрял в своих лабораториях.
      Ахун поднялся с кресла. Он положил обе руки на плечи приемного сына и с гордостью и довольной улыбкой смотрел на него.
      Как походит Витя на своего отца! Такой же крепкий, широкогрудый, упорный и дерзкий. И эти смеющиеся морщинки в уголках глаз. Он был забавным мальчиком. Грозил надвигающемуся смерчу кулаком и кричал:
      "Уйди! Не пущу!" Его забирали в охапку и уносили в палатки.
      - Повидаться или дела?
      - И повидаться, и дела,
      - Садись, садись.
      Старик еще раз обхватил сына за плечи, н, опираясь на него, грузно опустился в кресло.
      - Рассказывай, как твой койперит? Почему больше не пишешь об уплотненной материи? Ждем, все ждем.
      - А койперит ждет вас, инженеров, - сказал Виктор Николаевич.
      - А что ему ждать? Милости просим. Давай только энергию, - все пустыни .покроем зеленым покровом.
      Только плохо, сынок, мое дело, старею. А хотелось бы дожить до того дня, когда по пустыням потекут многоводные реки...
      Ахун перевел взгляд на стену, где висело несколько планов строительства будущих водоносных шахт и комбинатов.
      - Вот работаю, через месяц срок представления плана строительства новых шахт. Думал, жизнь кончена, а жизнь новая, большая только начинается. План мой пройдет, я знаю. А тогда на тридцать лет хватит ргботы, умирать опять нельзя.
      -- Отец, я к тебе с одним проектом пришел. Посмотри!-сказал Горнов, протягивая отцу пакет.
      - Ты хочешь, чтобы я сейчас просмотрел? Хорошо. Очень любопытно, чем ты занимался это время. Слышал от Веры, что ты окружил себя тайной. Посмотрим, посмотрим...
      Добродушно приговаривая, Ахун развернул пакет, где лежала докладная записка Горнова.
      Первые минуты он читал спокойно, несколько нахмурив седые брови, но вот широкая морщинистая шея его стала наливаться кровью.
      Не отрываясь от чтения, он нажал кран сифона, стоящего в вазе со льдом, рука его дрожала. Налив воду, он залпом выпил ее.
      - Так, - хрипло проговорил он и с сердцем отбросил от себя прочитанные листы.
      Держась за ручки кресла, он с усилием поднялся и, выпрямившись во весь свой огромный рост, загремел:
      - Ты хочешь превратить пустыни в сковороду для нагрева воды! Гениально! Да знаешь ли ты, что сотни гектаров заполярной тундры не стоят и одного га пустыни.
      Лицо его покраснело. Засунув палец за ворот, он сильным рывком расстегнул сорочку и большими глотками стакан за стаканом до дна опустошил сифон.
      - Отец, - проговорил Виктор Николаевич, - успокойся. Тебе вредно волноваться. Мой проект не разрушает твоих планов, он лишь...
      Но старик не слушал. Громовой голос его, каким он когда-то командовал на стройках, наполнил комнату. Обнаженная грудь, покрытая черными волосами, тяжело вздымалась.
      - Земли пустынь плодородны! Они тысячелетия копили свое плодородие, и всю жизнь я работал и завоевывал общее признание моей правды. Всю жизнь отдал, всю жизнь! А ты вносишь раскол. Кто мoг подумать! Сын, любимый сын, в котором я видел продолжателя моего дела...
      Старик опустился в кресло, закрыл рукой лицо.
      Виктор Николаевич нерешительно обнял его.
      - Успокойся отец. Это пока только идея, это нельзя назвать даже канвой проекта.
      Ахун с досадой отодвинул его руку.
      - Я не ребенок. Это не канва. Это развернутый план действия. Ты хочешь сорвать мое дело. Ты не любишь его. Ты не видишь, что дали нам подземные воды. Ты был в пустыне, ты видел, они спасли нам не одну тысячу га полей, плантаций, фруктовых садов, ценнейших опытных хозяйств. Об этой идее снова заговорила вся страна. Настало время ставить вопрос о широком строительстве водоносных шахт. Скоро будет пущена Шестая Комсомольская. В пустыне родится новая многоводная река. И в это время ты...
      - Неужели ты думаешь, что я не признаю огромной пользы всего, что строят мелиораторы?
      Измаил Ахун жестом руки остановил сына. Опираясь о ручки кресла, он снова поднялся во весь рост.
      - Ты говоришь о переделке климата, - загремел он опять. - Но разве мы, мелиораторы, не исправляем климат? Взгляни на Кубань, на Украину, на Нижнее Поволжье. Там уже нет постоянной угрозы засух и суховеев. И это сделали мы, мелиораторы. Мы тесним мертвые пески. Меняем климат и природу Средней Азии.
      Густой бас Измаила Ахуна все ширился и ширился.
      И казалось, ему уже тесно было в стенах кабинета.
      Перед Горновым стоял не слабый старик, еще час назад думающий о смерти, а могучий великан, каким помнил и всегда любил он отца.
      - По этому пути мы шли, будем итти дальше. Он дает видимые результаты, а ты со своим проектом перескакиваешь через пять столетий...
      Измаил Ахун Неожиданно резко оборвал себя и, как-то сразу ослабев, шатаясь, тяжело опустился на мягкое сидение.
      Виктор Николаевич молчал. Он видел, что со стариком в этом состоянии разговаривать трудно. Но он не хотел уйти, не ответив. В его душе невольно поднималось раздражение против отца, который не хотел лли не мог понять существа его идеи.
      - Ты ставишь вопрос узко, - начал он сдержанно. Разве только перед нами одними стоит проблема орошения? Надо брать всю страну в целом и думать не только о своем крае. Проблема переделки климата - на очереди дня. Подземные воды не решают кардинальных вопросов. Состояние техники уже таково, что мы сможем укрощать ветры и ураганы, перебрасывать тепловую солнечную энергию туда, где она нам нужна, смирять орозы севера и жар юга.
      Измаил Ахун молчал. Он не мог больше спорить. Он устал. В душе был протест, в мыслях тысячи возражений, но слабость сковала его.
      "Говорить. Зачем говорить? - думал он.- Oн силен, молод. Ему жить..."
      Ахун слабым движением руки показал сыну на дверь.
      В ПАРКЕ
      Вера Александровна гуляла в парке. Когда до нее донесся из дома громовой бас отца, предчувствие какой-то беды сжало ее грудь. Она побежала к дому. Крик отца становился все более грозным и гневным.
      Запыхавшись, она остановилась на верхней площадке лестницы.
      В это время крик в кабинете неожиданно оборвался. Наступившая тишина показалась еще более страшной, зловещей. Потом заговорил Виктор.
      Вера Александровна прислушалась. Он никогда не говорил так с отцом. Сперва сдержанно, сухо, затем в его словах зазвучали страсть и гнев.
      Горнова порывисто распахнула дверь.
      Она увидела тучное тело отца, ослабевшее и глубоко погрузившееся в кресло, лицо и шею, налившиеся кровью, распахнутый ворот широкой блузы.
      Это было так страшно... Особенно страшен был этот ворот, открывший старческую высокую грудь.
      Отец тяжело дышал.
      - Папа!
      Она подбежала к отцу. Потом повернулась к мужу,, который сидел у стола, и нервно стучал пальцами.
      - Витя! Что случилось?
      Горнов пожал плечами.
      Подставив низкую скамейку, она опустилась у ног отца и стала осторожно гладить его большую ослабевшую руку. Недоумевающий, печальный взгляд ее прекрасных глаз переходил с отца на мужа.
      "Вся на стороне отца", - с горечью подумал Горнов и, взяв со стола свой проект, вышел из кабинета.
      Бекмулатов открыл глаза.
      - Вынь из стола круглый футляр, - проговорил он слабым голосом,-и покажи ему...
      Футляр этот был хорошо памятен Вере Александровне. Он был заказан Ахуном перед отъездом Виктора Николаевича в Москву, в институт атомного ядра. В день разлуки отец вложил в этот футляр, обтянутый внутри темнозеленым бархатом, карту Мира-Кумов и серебряную пластинку с надписью: "Милый сын, помни этот день. Вернешься, будем работать вместе. Пусть мечта наша превратится в жизнь". Этот футляр Ахун отдал сыну. Когда Виктор окончил институт, футляр стал общей семейной реликвией.
      Измаил Ахун снова закрыл глаза и затих.
      Вера Александровна осторожно вышла из кабинета. "Витя, наверное, в саду у тополя",-подумала она и быстро направилась туда.
      В минуту раздумья Горнов обычно шел в парк и сидел возле высокого пирамидального тополя, который посадил когда-то в детстве.
      Это было двадцать семь лет назад. Ему было тогда всего восемь лет. Измаил Ахун вел на этом месте, где сейчас раскинулся оазис, буровые разведки. Экспедиция искала пресную воду.
      Витя, тайком от Измаила Ахуна, привез в пустыню небольшую тополевую веточку и воткнул ее в песок.
      Скрывая от всех свою тайну, он терпеливо взращивал первое дерево будущего оазиса. Пески, жар и ветер доставляли мальчику много хлопот и огорчений. Не раз он находил свое деревцо почти до верхушки засыпанным песком. Руками он разгребал горячий песок, прилаживал над деревцом шалашик из веток саксаула, вспрыскивал поблекшие листья и отдавал своему питомцу воду, которую брал себе для питья. Жизнь этого деревца в то время казалась ему важнее всего на свете.
      Веточка, наконец, пустила корни. В тот день, когда пз скважины вырвались струи пресной воды и весь лагерь ликовал, празднуя победу, Витя взял за руку Ахуна и повел к деревцу.
      Позднее, уже юношей, Горнов, прилетая в Бекмулатовск, всегда приходил в эту глухую часть парка навестить своего питомца. Вместе с Верой они подолгу просиживали здесь на скамье против тополя и мечтали о том, как они будут строить водоносные шахты, поднимать новые реки из подземных глубин. А отец их долго, долго будет вместе с ними.
      - Витя, ты здесь? - окликнула Вера Александровна, заметив силуэт возле тополя.
      - Как отец?
      - Он заснул. Но он так страдал. Скажи, что произошло между вами?
      - Об этом долго рассказывать. Пройдемся по аллее.
      Они пошли вдоль пруда. В черной воде светились звезды. Из пустыни тянуло холодом. Через густую листву кое-где проскальзывала звездочка, и опять все сливалось в непроницаемую тьму ночи.
      - Тебе холодно? - спросил Виктор Николаевич, обхватив рукой плечи жены. - Но как ты дрожишь, не вернуться ли в комнату?
      - Нет, нет,-проговорила Вера Александровна.
      - Подожди здесь, я отыщу лодку. На воде теплее.
      Виктор Николаевич свернул к отлогому берегу пруда. Парк совсем затих. Только где-то из кустов доносился свист цикады. Воздух рассекали фосфорические огоньки ночных бабочек.
      Скоро послышался всплеск весел. Горнов подтянул лодку, Вера Александровна села.
      Лодка бесшумно отплыла от берега.
      - Теперь тепло?
      -Да, да.-Вера Александровна опустила руку в воду. - Какая теплая...
      - Вот об этом я и пишу в своем проекте, - сказал Виктор Николаевич задумчиво. - Пруд это маленький аккумулятор тепловой энергии солнца. Днем он поглощает эту энергию. Сейчас он отдает ее обратно. А представь себе водный аккумулятор площадью в семьсот-восемьсот тысяч квадратных километров? Какое огромное количество тепла он будет поглощать и удерживать в себе! Этим теплом можно будет обогревать почти весь север.
      Еще не понимая замысла мужа, Вера Александровна спросила:
      - Но как же думаешь ты переправлять это тепло?
      - Не спрашивай меня сегодня, - попросил Виктор Николаевич. - Скоро, очень скоро я тебе все сам расскажу. Размолвка с отцом меня взволновала. Он сказал, что я перескакиваю через пять столетий! А мне кажется, что мы уже сейчас можем ставить такие проблемы.
      - Но сам ты веришь в осуществимость проекта? - тихо спросила Вера Александровна.
      - Верю ли я? - в раздумьи проговорил Виктор Николаевич. - Я собрал консультации от множества ученых самых различных специальностей. Конечно, трудно предвидеть все. Я думаю об этом день и ночь, и голова моя порой раскалывается на части от всяких сомнений н возможных возражений.
      Вера Александровна склонилась к плечу мужа. Она понимала его решимость и сомнения. Так было v тогда, когда он работал над открытием нового ядерного горючего-койперита.
      - Помирись с отцом, - сказала она, коснувшись его руки.-Не действуй так резко. Он поймет в конце концов. Я знаю.
      - Но и ты помоги мне в этом. Его крик и гнев вызывает во мне раздражение. Сегодня я говорил с ним нехорошо.
      Горновы вернулись домой поздно. Вера Александровна несколько раз осторожно подходила к кабинету отца и приоткрывала дверь. Измаил Ахун спал, сидя в кресле. вон был тревожный. По временам он начинал беспокойно двигаться, из груди вырывалось тяжелое дыхание.
      С глубокой нежностью и грустью Вера Александровна смотрела на отца.
      РАЗДУМЬЕ
      На следующее утро Виктор Николаевич улетел в Чинк-Урт, оставив жену с Измаилом Ахуном.
      За всю свою жизнь он ни разу не переживал такого чувства одиночества.
      "Кaк мог я так резко говорить с отцом, - думал он, ходя по кабинету взад-вперед. - Всю жизнь я вырабатывал характер, самообладание. И все это разлетелось ири первом столкновении с человеком, не согласным со мной. Отстаивать свой проект криками и злобой! Если бы я сдержал себя, постарался бы спокойно рассказать отцу свою идею, он понял бы, меня... Характер отца, как природа пустыни: то жжет огнем, то обдает холодом, то издает тихий шелест песка, то обрушивается ураганом и сметает все, что попадается на его пути. В последнее время он стал особенно горяч и вспыльчив. Но это понятно. Сколько сил он потратил на борьбу с теми, кте не понимал или не разделял его идеи.
      Всех, кто стоял на дороге к осуществлению его планов, кто за сухими цифрами, за бухгалтерскими расчетами не видел огромной пользы, которую принесут новые реки, отец ненавидел или презирал;
      А может быть этим-то чертам его воинствующей натуры и обязаны своим существованием и парк, и оазис, и многое, что создали мелиораторы под его руководством.
      Ведь против его проектов восставали сотни крупных ученых. И все это снесено энергией, упорством, огромным трудом и знаниями людей, таких же сильных, смелых и упорных, как он... А сегодня отец отнесся ко мне так же, как всю жизнь относился к врагам своей идеи..."
      Виктор Николаевич остановился, опустил голову. Затем снова зашагал по комнате.
      - Отец сказал: "Ты перескочил через пять столетий". Значит он не считает мою мысль несбыточной фантазией. Значит, по его мнению, через пять столетии переделка климата страны все-таки будет возможна. Но почему через пять столетий? Чего не хватает нам для того, чтобы начать строительство сейчас же? Энергии? Энергия будет в количестве, какое потребуется. Техника, машины - дело изобретателей. Кадры? Они есть. Чего же нам не хватает?
      Виктор Николаевич прошел в сад. Тихо журчали струйки фонтанов, в кустах роз и жасминов слышался тонкий писк колибри. В этой тишине чувство одиночества было еще тяжелее.
      "Если бы отец понял меня, мы работали бы вместе".
      Мыслями он перенесся в Бекмулатовск. Как любил он с малых лет кабинет отца, устланный мягкими коврами! Любил большой массивный стол, за которым, склонившись над бумагами, сидел отец, всегда в широкой полотняной блузе.
      А он, Витя, притаясь где-нибудь в углу и почти не дыша, с каким-то благоговением следил за его движениями, прислушивался к шелесту бумаги.
      - Ты здесь? - ласково спрашивал отец.
      И Витя бежал и смело вскарабкивался к нему на кэлени.
      - А что ты пишешь? Опять о реке? Какая она будет? Большая? забрасывал он Измаила Ахуна вопросами.
      Он по опыту знал, что пока у них идет разговор о реках, отец не пошлет его спать.
      Измаил Ахун начинал говорить. Ласково, тихо звучал его низкий басистый голос. И они мечтали.
      - Ты будешь после меня строить новые реки?- спрашивал отец.
      - После тебя не хочу. С тобой хочу.
      Витя обхватывал руками широкую шею Измаила Ахуна и крепко прижимался к его щеке.
      "И всему этому конец, - думал Виктор Николаевич, шагая между кустами и фонтанами сада. - Конец дружбе, быть может, конец любви".
      Он знал натуру своего воспитателя. Упорную и яростную, часто гневную с теми, кто вставал у него на дороге... Скорее бы прилетала Вера...
      Она снимет с души его тяжесть, которая давит его. Может быть, она и примирит его с отцом.
      Вечером, когда спала жара, Виктор Николаевич вышел из дома.
      Невдалеке, среди голого каменного плато, высилось огромным массивом серое здание лаборатории.
      В гладких стенах этой металлической громады не было видно ни дверей, ни окон. Мрачность самого здания и местности вокруг него усиливалась окружавшими лабораторию черными колоннами с нарисованными белыми черепами.
      Когда ночь поднималась из глубоких трещин каменного плато, когда черная тьма вбирала в себя силуэты далеких горных хребтов Порет-Дага, дом института Академии наук оставался наедине с этим угрюмым серым зданием. Тогда просыпались таинственные звуки ночи. Легкий, едва слышный шелест песка, потрескивание раскаленного за день камня, беззвучный полет мышей.
      А на черных колоннах холодным фосфорическим огнем загорались черепа и грозные предупреждающие слова: "Не подходи! Смертельно!"
      В тишине ночи слышалось тихое жужжание невидимого электромагнитного кольца, которое опоясывало пространство вокруг здания.
      Черные столбы с черепами и грозными надписями и это несмолкаемое жужжание говорили о том, что кусок уплотненной материи, замурованный в стенах серого здания, лежит под надежной охраной.
      Открытие Горновым нового радиоактивного элемента-койперита в последнее время было в центре внимания ученого и технического мира.
      К радиоактивным элементам - торию, урану, еще недавно стоявшим наверху Менделеевской таблицы, было присоединено более трехсот искусственных элементов нептуний, плутоний, драконий, андромадий, эриданий и другие, с атомным весом в 100-115 и более. В той или другой лаборатории Советского Союза и за рубежом то и дело открывались новые элементы. Многие из них стали исходными материалами для получения ядерного горючего.
      Энергия эта уже работала во многих технических установках колоссальной мощности. Рождение новых элементов перестало восприниматься как что-то необычайное.
      Один ученый даже бросил фразу, что скоро не хвaтит звезд, чтобы их именами называть получаемые радиоактивные элементы. Койперит Горнова, названный им по имени звезды Койпера, имеющей сверхуплотненную материю, был новым скачком в завоевании ядерного горючего.
      Огромное количество энергии, заключенной в куске койперита, размером в один кубический сантиметр, сравнительная простота его производства и нужных для этиго производства материалов и, главное, обилие в природе сырья, из которого Горнов получил свой элемент, раскрывали новые, несравненно более грандиозные возможности.
      Правда, койперит пока не нашел технического прпьнения. Неустойчивость этого элемента и быстрое расщепление его ядер при попадании на него не только с вота, но и любых частиц космических лучей, не позволяои выносить его за стены лаборатории.
      Над этой проблемой, над изготовлением защитных оболочек - кассет и аппаратуры, которая позволила бы пользоваться койперитом в технике, и работал Горног. с коллективом своей лаборатории. Все понимали, что эти вопрос лишь времени и с нетерпением ожидали от него дальнейших сообщений. К удивлению ученых, Горнов. сделав доклад в комиссии атомного ядра, закрыл лабораторию на неопределенное время. Сотрудники лаборатории вернулись в институты. Дом в Чинк-Урте опустел.
      Огромное пространство Чинк-Урта, на десятки километров лишенное даже скудной солончаковой растительности, рассказы о гибели исследователей, дерзнувших проникнуть в безводную каменную пустыню, создавали впечатление неприступной цитадели, в центре которой грозная природа хранила какие-то тайны, наказывая смертью всех, кто пытался раскрыть их.
      Темнота ночи сгущалась. На небе дрожали низко опустившиеся звезды. И казалось, будто звезды вселенной ведут таинственный разговор с оранжево-золотой звездой, горящей на высоком шпиле лаборатории.
      Горнов остановился. Из темноты в тускло светлеющую полосу верных столбов вылетела большая ночная птица. Но вот она внезапно сложила крылья и мертвым комом упала на землю, сраженная электромагнитными лучами. И снова тишина. Кругом ни звука, ни движения. Прильнули к камню и замолкли пески. Пустыня спит.
      Быстро остывали раскаленные за день камни Чинк-Урта. В воздухе становилось холодно.
      Лучистая энергия солнца, весь день льющаяся на пустыню, с наступлением ночи вновь уносилась в бесконечное мировое пространство.
      Горнов вспомнил тот день, когда в голове его зародилась идея переделки климата. Это было год тому назад.
      Он с группой своих ассистентов возвращался домой из лаборатории. Над пустыней, как и сейчас, поднималось звездное небо.
      - Подморозило, - сказал один из ассистентов, - а днем была такая жара, не меньше сорока по Цельсию.
      - А знаете ли вы, - проговорил Горнов, - что пустыни за один день получают энергии от солнца больше, чем может дать весь добытый нами в лаборатории койперит? Но вся эта энергия уходит обратно в мировое пространство.
      - Не может быть, - возразил кто-то.
      Придя домой, Горнов взял карандаш и через час уже имел цифры, доказывающие, чтo он не ошибся.
      В эту ночь он подумал впервые:
      "Хорошо было бы найти способ задерживать хотя бы часть солнечной инсоляции, падающей на пустыни, и эту энергию направить на какое-нибудь полезное дело. Собирать ее в каких-то аккумуляторах и перебрасывать туда, где ее нехватает. На север, для растопления арктических льдов, для отепления Заполярья".
      Через два месяца после этого лаборатория в сером здании в Чинк-Урте закрылась.
      Разговор о солнечной энергии, получаемой пустынями в течение дня, был забыт всеми. Но Виктор Николаевич продолжал думать и скоро начал работать над своим проектом. И вот сейчас настало время вынести проект на рассмотрение ученых и всей общественности. Как-то они отнесутся к его идее? Неужели они оттолкнут его так же, как оттолкнул его отец. Назовут его замысел несбыточной фантазией?
      Горнов вернулся домой. Спокойствие и уверенность вновь вернулись к нему.
      Через несколько дней он пригласил к себе Петриченко и своих новых знакомых - Исатая Сабирова и профессора Лурье. В этот день в Чинк-Урт прилетела из Бекмулатовска и Вера Александровна.
      ЗА И ПРОТИВ
      - Мы знаем, какое огромное количество солнечной энергии непрерывно захватывает наша планета. Знаем, что энергия, получаемая в течение года, могла бы растолить слой льда, покрывающий весь земной шар толщиной в 36 метров, а тепло, получаемое экваториальным поясом, растопило бы слой в 44,2 метра. Если бы всю эту энергию можно было превратить в механическую работу двигателя, имеющего коэфициент полезного действия всего лишь 10% , то мы получили бы мощность в 24.1012 или 24 миллиарда лошадиных сил.
      Виктор Николаевич бросил быстрый взгляд на Петриченко, Лурье и Сабирова, внимательно слушавших его, и продолжал:
      - Как видите, количество солнечной энергии, получаемое нашей планетой, очень велико. Но велики и потери этой энергии. Сорок процентов ее теряется вследствие излучения. Сорок процентов, которые могли бы растопить не только все льды на Северном и Южном полюсе, но слой льда толщиной в пятнадцать метров, если бы он покрывал весь земной шар.
      Но вся эта огромная энергия уносится в межпланетное пространство.
      Особенно велики потери от лучеиспускания энергии в пустынях, где господствует резко континентальный климат, где днем температура воздуха достигает 40°, а ночью замерзает вода.