Глава 2. Чистые звезды

На стол среди чашек лег звездный каталог.

— Этап номер три, — сказал Лядов, торжественно положив ладонь на стереопластик обложки. — Важный этап — выбор цели. Нам абсолютно все равно куда, поэтому действовать будем методом тыка.

Вадковский, дожевывая, с сомнением разглядывал огромный квадратный том.

— Слушай, выведи его на экран.

— Там метод тыка не получится.

— Ну и инкунабула. Умеешь ты откапывать рухлядь.

— Это подарочное издание «под старину», — обиделся Лядов. — Отцу подарили. Ну, давайте. Трайнис, говори страницу, ты — строку.

Трайнис посмотрел на потолок.

— Двести пятьдесят семь.

Лядов взглянул на Романа.

— С-сто тринадцать! — выпалил Вадковский.

— Посмотрим, — сказал Лядов, раскладывая каталог. — Зря ты, Рома. Тринадцать — число несчастливое.

— Ничего, я удачливый, — сказал Вадковский, пристально глядя на руки Лядова.

Лядов картинно поплевал на палец и перевернул пласт страниц. Провел пальцем по столбцу.

— Так, — сказал он, нагибаясь. — Что тут у нас... Та-ак!

— А каталог еще не состарился? — Вадковский взглянул на обложку.

— Не волнуйся, — сказал Лядов. — Это фондовый раздел.

— Консервы, — разочарованно сказал Вадковский. — Пятьдесят шесть лет. Как, Гинтас?

Трайнис молча кивнул с набитым ртом.

— Для истории это миг, — беззаботно сказал Лядов. — Слушайте, что вы тут навыбирали. Планета Камея...

— Планета Наобум, — сказал Вадковский.

— Антропность 0,93.

— Без скафандров! — радостно вскричал Вадковский.

— Слава, это довольно далеко, — изрек Трайнис и, закатив глаза, отхлебнул ароматный чай.

Лядов, с вытянувшимся лицом поднял глаза:

— Ничего себе! Гинтас, ты что, помнишь весь каталог?

— Ну, — неопределенно сказал Трайнис, зачерпывая варенье, — не весь, конечно. М-м, вкусное варенье!

— Он его перед сном читает, — скривился Вадковский. — Птеродактиль-маньяк. Летом ходит в комбинезоне, девушкам увлеченно рассказывает про перегрузки в нижней части параболы.

— Не только рассказываю, но и заставляю испытывать, — спокойно сказал Трайнис.

— Расскажи мне тоже, — оживился Вадковский.

— Отстань, а то заставлю испытать.

— Вряд ли, у меня нет параболы.

Трайнис рассмеялся:

— Поищем.

— Что ж, хорошо, что далеко, — сосредоточенно думая о чем-то, сказал Лядов. — Эксперимент будет чище. Итак. Статус — общий фонд. Для посещений нейтральна. Технический отчет о посещении обязателен. Все.

Вадковский хлопнул в ладоши:

— Идеально. Ух, разгуляемся!

Лядов с недоверчивой улыбкой накрыл ладонью текст:

— Да, как по заказу. Вот это я понимаю — судьба. Пальцем в небо.

— Ты хотел сказать — в Камею? — уточнил Вадковский.

— Я бы все-таки проверил, — неожиданно сказал Трайнис. — Центр, современный статус планеты Камея звезды ЕМГ 72 системы Верда, директорий 039, сектор 090.

Огромный, во всю стену, экран вспыхнул. Все повернули головы.

«ИНФОРМАЦИЯ.

Планета Камея системы Верда, ДС 039-090, звезды ЕМГ 72. Антропность 0,98. Статус: 29 лет назад переведена из общего фонда в закрытый фонд первой группы. Причины перевода — нерегулярные псевдоноогенные феномены. Санкционированы ежегодные экспедиции АН под эгидой СКАД».

В кают-компании повисла тишина.

— СКАД? — удивился Трайнис. — Что за ерунда. Она же пустая, раз в фонде. СКАД не занимается пассивными планетами. Хотя первая группа — это запрет на посадку. Выходит, эти нерегулярные феномены не слишком пассивны. Никогда о Камее не слышал ничего интересного.

Лядов пожал плечами:

— Я тоже.

Вадковский разочарованно присвистнул:

— Вот вам и консервы — нельзя.

— Дополнительная информация по запросу, — обратился к экрану Трайнис. — В чем сущность феноменов? Когда была последняя экспедиция под эгидой СКАД?

— Дополнительная информация отсутствует.

— Нужен допуск? — помедлив, спросил Трайнис.

— Никакой дополнительной информации по запросу нет, — мягко сказал экран. — Уровня допуска не существует.

Трайнис уставился в экран.

— Что случилось? — спросил Вадковский.

— Слишком мало информации, — спокойно сказал Трайнис. — Я хочу узнать, что это за феномены.

— Если бы они были опасны — об этом бы сообщили, — сказал Вадковский.

Трайнис начал листать каталог, пробормотал:

— Тогда что там делает Служба, хотел бы я знать.

— Да мало ли что, — сказал Вадковский. — Может быть, у них там полигон и они разминаются по выходным. Обратимся в Академию?

— Наверное, не стоит, — с сомнением сказал Лядов. — Спохватятся и переведут Камею в закрытые второй группы.

— Да, закрытый фонд — это глухо, — сказал Вадковский. — Еще погадаем?

— Нет, — сказал Лядов. Взгляд его загорелся.

— А как?

— Летим на Камею.

— Нельзя, — сказал Трайнис. — СКАД зря ничего не делает. Смотрите, есть хорошая планетка Экзилис, без всяких вывертов. Ее даже можно не проверять. В меру неизученная, пустая, доступная. Правда, дышать придется через респиратор — вулканы шалят.

— Я полечу на Камею, — сказал Лядов. — Это как раз то, что надо. Понимаете?

Трайнис смотрел в каталог и теребил угол страницы.

— Все в стиле XX века, да? — спросил Вадковский. — Гинтас, тебе не кажется, что Слава ведет себя очень последовательно и конструктивно — в духе эксперимента? А что вы, Гинтас Вольдемарович, можете предложить в ответ со своей стороны?

— А я, Рома, всегда веду себя последовательно и конструктивно. Только это я и могу предложить. Однако сейчас я думаю что важнее — эксперимент или объект эксперимента, то есть мы?

— Пойдя в рейс, ты принял все условия, — сказал Вадковский. — Выбор не бывает частичным. Это же настоящий побег, а не прогулка. Со всеми вытекающими из него.

Трайнис думал над раскрытой страницей.

— Гинтас, — сказал Лядов, — это не страшней, чем полет без психологической адаптации. В конце концов, первая группа — это формальный запрет. Спутники там висят обычные, следящие. Даже я об этом знаю. Ну, в крайнем случае вежливо попросят нас оттуда. Попросят — улетим, даю слово. Гинтас, мне надоело спорить и упрашивать. Мы уже все решили. Посуди сам — посадка не будет нарушением, раз возможны какие-то там экспедиции. Это обычный гон для туристов, чтобы не мешали ученым исследовать эти псевдоноогенные феномены. Не случайно нет никакой дополнительной информации. На Камее нет ничего опасного, мелочь какая-нибудь там, ерунда вроде квадратных шаровых молний.

— Квадратных шаровых? — тихо прошептал Вадковский. — Сильно.

Трайнис, раздумывая, смотрел на Славу как на решающий фактор. Фактор отвечал ясным непреклонным взором.

— Вы правы, — признал Трайнис. — Будем последовательны.

— Гинтас, я тебя люблю, — сказал Лядов.

Они пожали друг другу руки над столом. Вадковский тут же вскочил и сказал: «Будьте счастливы».

Лядов почесал затылок.

— Но на Камею садиться буду я, — сказал вдруг Трайнис.

— А то еще раздавишь нерегулярный феномен, — объяснил Вадковский.

Лядов некоторое время невидяще смотрел на них, подняв брови.

— Что? — очнулся он. — Посадка? Пожалуйста.

Он снова задумался.

— Авантюра, — загибая пальцы, сказал Вадковский, — вестерн, мылодрама...

— Или мыльная опера, — вскользь поправил Лядов, — или уж тогда мелодрама.

— Ага. Мяумуары.

— Гинтас, насчет посадки не боись. По рангу ты мой первый помощник. Так что если я свалюсь — ты на подхвате.

— Пусть предохранитель боится, — сказал Вадковский.

— Я боюсь не за нерегулярный феномен, — сказал Трайнис.

— За него пусть боится СКАД, правильно, — кивнул Вадковский.

— Я вообще ничего не боюсь. Я не хочу глупостей в дальнем космосе.

— Вроде семидесяти семи оборотов в тридцати трех плоскостях с винтом, синяком и последующим подергиванием, а? — подмигнул Вадковский.

Трайнис миролюбиво посмотрел на Романа и озабоченно покосился на свой напрягшийся бицепс.

— Ладно, — сказал Вадковский, выскальзывая из-за стола. — Подышу свежим воздухом.

С отсутствующим видом он пересек кают-компанию и по-турецки уселся перед раскрытым люком. Из черного круга со звездами вверху и мокрой освещенной травой внизу залетали мотыльки и начинали суетливо ползать по стенам. Вадковский встал и, придерживаясь за обрез проема, выглянул наружу. Радужно отблескивающие черные грани внешней обшивки покрылись стеклянными шариками росы. В черном призматическом панцире корабля разбилась на множество кусков Луна. Было очень красиво — оникс, обсыпанный алмазами.

— Полнолуние, — сказал Вадковский.

Он провел ладонью по влажной гладкой поверхности.

Лядов поднялся из-за стола:

— Внимание, экипаж. Предстартовая готовность. Центр, запрос на старт.

Роман быстро нырнул обратно в кают-компанию. На экране мелькнули фирменные титры космофлота, затем возник блок-стандарт диспетчерской.

— Цель? — спросил с экрана строгий мужчина в отлично сидящей форме диспетчера.

— Экзилис.

— Что-о? — удивился Вадковский.

— Тихо! — приказал Лядов.

— Маршрут?

— Прямой, свободный. Возвращение не определено. Все.

— Спасибо. Секундочку. Так... «Артемида», часовое окно старта вам гарантировано. Возвращение — общая очередь в зоне прибытия. Чистых звезд! Удачи!

— Вечной Земли, — откликнулся Лядов, мгновенно расслабившись.

Титры космофлота сменили блок-стандарт диспетчерской и исчезли.

— Ты что, не понимаешь, Роман?! — вскричал Лядов. — Камея же запрещена!

— Все я понял, не волнуйся, — сказал Вадковский. — Это так, с непривычки.

Он с интересом разглядывал Лядова.

Трайнис сказал:

— Капитан, мы не можем стартовать в несуществующем коридоре. Мы не можем прыгать к планете, не будучи уверенными, что в той точке пространства не окажется другой корабль. На такое нарушение я не пойду. Отменяй заявку.

— Гинтас, — спокойно сказал Лядов, — я все продумал. Мы начнем маршрутом на Экзилис. Выйдем из зоны ответственности диспетчера и сделаем маневр, сменим коридор. Аварийные старт и посадка допускают простое ручное управление. А какой корабль может оказаться возле Камеи? Она же запрещена. Для страховки я даже финиширую в аварийной зоне над самой планетой, там уж точно никого не будет. Только не начинай снова спорить, очень прошу!

Трайнис подозрительно спросил:

— Ты что, предвидел и такую ситуацию?

— Конечно, это же элементарно. — Взгляд Лядова похолодел, голова приобрела гордую посадку, лоб прорезала вертикальная морщина. — Я очень внимательно прочитал древнюю книгу о контрразведчиках. — Он вновь стал самим собой. — Экипаж! До старта три минуты. Режим полета — ходовой транзит. Бортовое расписание... никакого. По местам.

— Осторожно, двери закрываются! — заорал Вадковский, хватая каталог под мышку.

Все бросились вон из кают-компании. Это было традицией — принимать старт в своей каюте или на месте по расписанию.

Отверстие люка затянулось, превратившись в гладкую стену. Биоактивные стены салона бесшумно поглощали суетящихся мотыльков. Пол вобрал в себя наляпанные следы, крошки со стола и засверкал идеальной чистотой. На корабле не должно быть никаких бактерий, никакой заразы. Мало ли что случится в космосе, где нет всей мощи земной медицины.

Трайнис уселся перед экраном, вызвал пилотскую картинку. Мозаичное изображение расчерчивалось мнемограммами состояния и сферолинейными трасс-ориентирами хода. Гинтас опустил затылок на подголовник. Какую-то неуютность ощущал он и, чтобы от нее избавиться, покачался на амортизаторах кресла.

У себя в каюте Вадковский с каталогом повалился на круглый диван. На экране имел место общий обзор. Поглядывая на укорачивающуюся красную полосу в низу экрана, Роман наугад листал страницы.

Красная полоса исчезла, превратившись в растущую зеленую — корабль стартовал.

Вадковский отпихнул каталог и, утонув подбородком в подушке, стал с интересом смотреть на экран.

Океан черноты, с редкими огнями, ушел вниз. Полыхнула разгонная плазма. Неподвижные звезды заполнили экран. Созвездия дрогнули и поплыли. Во мраке вспыхнула ослепительно-белая звезда, бросившая в стороны два радужных дугообразных крыла. Удалившаяся Земля стала черным кругом в полумесяце зари. Корабль вышел из конуса тени. В углу экрана геометрически правильно — загнанные в ромб — пересыпались бенгальские огни — это засверкала зеркальная сетка станции «Соло». Гигантский энерготранслятор вдруг сместился и быстро уполз за рамку вместе с радужной зарей. Поле звезд перед Романом провернулось.

— Внимание, «Артемида»! — грянул незнакомый голос. — Вызывает диспетчерская служба. Вы нарушили расписание...

Вадковский вздрогнул и вжался головой в подушку.

— ...Немедленно займите свой коридор или сообщите причины маневра, — грохотал голос. — Уточните цель полета. Задержитесь на границе перехода. «Артемида», ответьте диспетчерской!

Вадковский не верил своим ушам.

— Черт возьми, — кто-то ругнулся в динамиках и звук пропал.

Зеленая полоса превратилась в растущую оранжевую и звезды на экране погасли. Они вошли в подпространство. На экране была сплошная чернота, но не космическая, — глубокая, а близкая, плотная, статичная, будто корабль завернули в глухую черную ткань. Вадковский перевернулся на спину и уставился в потолок.

— Эй, на диване, — раздался мрачный голос Трайниса.

Вадковский приподнялся над подушкой и тревожно посмотрел на видеофон.

— Гинтас, ты слышал?

— Слышал. Меня наизнанку вывернуло. Какой позор...

Трайнис не смотрел на Романа, качал головой.

— Да брось. Все нормально, — неуверенно сказал Вадковский.

Трайнис шумно вдохнул, как ныряльщик перед прыжком:

— Ты не понимаешь. Летать — это святое. У нас тоже есть своя клятва Гиппократа, свой кодекс чести. Честно говоря, мне просто спорить с ним надоело. Но такое творить! Если б я знал с самого начала... Его нельзя к кораблям близко подпускать!

— Ладно тебе, Гинтас. Как ловко нас завербовал Слава...

— Что он сделал?

— Я тебе потом объясню. Будет что рассказать внукам. Буду рассказывать в лицах, в этих... в ряхах. Или в харях?

Трайнис фыркнул:

— Я думаю, ко времени наших внуков идейный внук дедули Лядова придумает что-нибудь похлеще.

— Вполне возможно. Мы, значит, в будущее, а они все дальше в глубь веков. Компенсация исторической однонаправленности.

— Кто это — они?

— Да внуки же. Представляешь, такое полчище — и все сплошь идейные внуки. Кстати, в сфере идеи родства не бывает, раз существует своевременность. Идеи устаревают, идеи опережают. Только не всегда понятно, кто кого опережает — идея или эпоха.

— Роман Дмитриевич, — приложил руку к груди Трайнис, — богом молю — проще изъясняйтесь. Не поспеваю за мыслью-то.

Вадковский замолчал, смотря сквозь Трайниса. Гинтас на экране щелкнул пальцами справа и слева от себя, как бы проверяя рефлексы Романа:

— Конечно, я очень недоволен, но... все же не лезь с коварными вопросами к Славке.

— А я не жду ответов, — отозвался Вадковский.

— Все равно. Ты же видишь, для него это все как-то болезненно.

— Мне интересно, — пожал плечами Роман. — А что же сам его пытал? «Зачем», да «почему»...

— Потому и пытал, что показалось — особая для него эта тема. Надо же было разговорить человека. Порой сказанное вслух становится понятнее себе самому, чем неделями таскаемая и непроизнесенная мысль.

— Это уже похоже на профилактику, — скривился Вадковский. — Ты к нему еще с психоанализом сунься. Тут надо... ну не знаю, стихи какие-нибудь или музыку. Полет в неизвестность. В двух частях. Исполняется впервые. У рояля...

— У пульта, а не у рояля. Ноты у него странные только, черновик какой-то, — проворчал Трайнис и посмотрел в сторону. Глаза его расширились. — Ого!

— Что там?

— Ничего, все нормально. Мы прибыли.

— Теперь вижу, — сказал Вадковский, разглядывая новые созвездия. — С приездом. Никакого впечатления... Через полтора парсека как через темный чулан с разбегу. Эх, сейчас бы потрястись на телеге, да по булыжничку!

— Что-что? — переспросил Трайнис. — Я не расслышал.

— Телега, — Вадковский оживился, — транспортное средство отдаленного прошлого, напоминающее глайдер, упрощенный до абсурда по причине дефицита пластика и антиграва и при избытке дерева и лошадей.

Трайнис вежливо кашлянул:

— М-да.

— Экипаж, — раздался голос Лядова.

— Да, капитан, — отозвался Вадковский, — да, сокол наш.

— Ну, птенчики, мы в пределах гнездышка. Остался час максимального хода.

— Что-то не точно вышли, — осторожно заметил Трайнис. — Не близко ли?

— Я предупреждал, что выйду в аварийной зоне. Забыл? — удивился Лядов. — Кстати, вышли отлично, признай.

— Слишком близко. Предельная дистанция.

— Ну уж не ври, — возразил Лядов. — Десантники Порой выскакивают вообще в ионосфере. У нас был лимит в триста тысяч километров от поверхности, а выскочили мы в ста пятидесяти тысячах.

— Так то десантники. Спецподготовка, совсем другие корабли. Ладно, сделано так сделано. Посадка за мной?

— Как договаривались. Сотворим спарринг — идет?

— Идет, — сказал Трайнис, и вдруг посмотрел на Вадковского очень серьезно, покачал головой и отключился.

— Конец связи, — пробормотал Вадковский и вышел из каюты.

От нечего делать он побродил по кораблю. Поднялся в ангар, где стояли два глайдера-вездехода, обоймы зондов-телемониторов и еще оставалось полно пустого места. Он остановился перед дверью в рубку, но, подумав, вернулся в кают-компанию. На месте люка висела картина в старинной круглой раме. Вадковский сходил к синтезатору за соком, уволок от стола кресло и уселся перед картиной. Черное резное дерево с полустертой позолотой обрамляло зимний пейзаж, выполненный в странной манере. Точка наблюдателя находилась высоко над землей. Сквозь неестественно вытянутые тощие деревья просматривалось замерзшее озеро или каток. На льду чернели невыразительные фигурки. В перспективе наблюдались несколько черных мрачноватых домиков. У пары домиков из труб вверх тянулись слабые дымки. Далее все тонуло в бледной морозной дымке. Не было теней, и не было солнца. Картина создавала ощущение пустоты, тишины, пространства и нагнетала безотрадность. Забавно. Откуда она здесь? И зачем?

Допивая сок, Вадковский задрал подбородок и поверх стакана увидел на стене неподвижных мотыльков. Наморщил лоб, что-то припоминая. Поднялся, сунул стакан в деструктор и устроил себе спортзал в кольцевом коридоре.

На топот и выкрики из каюты вскоре выглянул встревоженный Трайнис:

— А, — сказал он, успокоившись, разглядывая мокрого, в одних шортах, Романа, — это ты. А я думаю — что за чертовщина доносится.

— Как там наш капитан, — задыхаясь, спросил Вадковский.

— Идет стабильно. Навык чувствуется.

Роман выкатил пяткой мяч:

— А ты волновался. Сыграем?

— Давай. — Трайнис мягко выпрыгнул на середину коридора. — Только поле неровное. Загибается.

— А ты бей винтом. Сухим листом.

Они с удовольствием поиграли. Мяч метался в узких стенах кольцевого коридора по фантастическим ломаным. Трайнис впал в азарт. Вдруг Вадковский застыл, даже не посмотрев вслед пропущенному мячу.

— Что же ты? — крикнул Трайнис.

— Вот это да. — Роман широко раскрытыми глазами смотрел на верхнюю часть стены.

— Что такое? — спросил Трайнис, подходя. — Ты что?

— Мотыльки. И в кают-компании тоже. Смотри...

Трайнис поднял голову вслед указующему пальцу и застыл. Он вдруг побледнел и отступил на шаг. Роман очень хорошо знал Трайниса и потому испугался.

— Я точно не знаю, — пробормотал Роман, — но корабль, кажется, должен...

Трайнис вдруг со всех ног бросился вон из коридора. Вадковский бросился следом. Догнать Трайниса ему не удалось. Когда Вадковский ворвался в рубку, Трайнис и Лядов стояли друг против друга.

Лядов посмотрел на взмыленного Романа и, закусив губу, опустил глаза.

Трайнис сжимал побелевшими пальцами подголовник пилотского кресла и смотрел на шарик Камеи в углу экрана.

— Что случилось? — спросил Вадковский, оглядывая обоих.

Трайнис дрогнул желваками:

— Цирк продолжается. Слава решил нас убить.

Лядов поник. Он смотрел мимо всех с болезненно-безвольным выражением — то ли сейчас всхлипнет, то ли упадет в обморок.

Трайнис протянул руку к пульту и картинка на экране изменилась.

Вадковский, закрыв глаза, несколько раз повторил про себя бессмысленную фразу. Затем посмотрел на Славины руки. Руки были обычные, только плетьми висели вдоль тела. Лядов спрятал руки за спину, съехал спиной по стене, подтянул к груди колени и уткнулся в них лицом.

Трайнис облокотился о кресло и, качая головой, до сих пор не в силах поверить во что-то, смотрел на скачущие по экрану изображения.

Вадковский немного подождал, затем скрестил руки на голой груди и встал поудобнее.

Трайнис в сердцах крякнул.

— Понимаешь, Рома... Смотри.

Он вызвал на экран новую картинку. Вадковский смотрел на цветную пестроту мнемограммы и в ней ничего не понимал.

Трайнис пояснил, коснувшись экрана пальцем.

— Как я догадываюсь, в интересах эксперимента наш капитан отключил всю систему самосохранения корабля.

Трайнис посмотрел на Романа.