Хасбулатов улетал на сессию Европарламента. В пустом просторном холле я заметил нескольких скучающих журналистов, которые, как и я, видимо, не зная об изменении, тоже приехали к трем часам. Мы перебросились несколькими ничего не значащими фразами, когда к нам подошла некая Озерова - член парламента, горячая поклонница Михаила Астафьева - лидера мифической партии кадетов. Сама же Озерова - в прошлом партийный функционер, но меняются времена, меняются взгляды. Она поинтересовалась, был ли я на заключительном заседании в Кремле. Я ответил утвердительно и тут же был атакован полуразоблачением, как якобы сторонник Ельцина, допустивший на телевизионном экране уважительное отношение к Конституционному совещанию, которого, по мнению этой политизированной дамы, быть не должно.
      - Вы умный человек, - сказала она с осуждением, - к тому же депутат, поддерживаете Конституцию, по которой Президент может распустить парламент.
      - Я ничего не поддерживал, - ответил я, - просто я обязан рассказать обществу о происходящем, не скрывая от него, что есть проект, где Президент обладает определенными правами и является гарантом стабильности и порядка. А есть проект, где Президент является не более чем символом. И вся судьба России будет зависеть от настроения парламента. Под видом антидиктатуры во все времена рождалась диктатура.
      - Разве вы не читали ельцинский проект? Президент может распустить парламент!
      - Разумеется, читал, но там есть предложение и назначить новые выборы. Следовательно, право выбора остается за народом. А почему вас не возмущает, что в Японии этим правом обладает премьер-министр, кстати, как и в Англии? А во Франции это делает Президент.
      - Но ведь речь идет не о заоблачном мире, а о нашем Президенте. У него есть имя и фамилия, и все знают, на что он способен.
      - Пока Президент только гремит латами, а поступки совершают парламент и спикер.
      Этот разговор случился 12 июля. Парламент был напуган идеей постоянно действующего Конституционного совещания. Эту мысль высказал Президент. Непримиримая оппозиция, уже в какой раз, отреагировала на подобные действия Президента, выдержанные в раздумчивой и достаточно неопределенной манере ("может быть, стоит подумать"), воплем о государственном перевороте.
      - Никого не интересует право! - взвинченно наступала дама.
      - А разве справедливо, что судьбу парламента, в случае кризиса, должен решать сам парламент? Хочу - объявлю досрочные выборы, хочу - не объявлю. И ссылки на Конституцию, где должны быть оговорены обстоятельства, при которых досрочные выборы неминуемы, ничего не значат. Выражаясь вашим языком, речь идет не о заоблачном, предположительном государстве, а о государстве реальном, где мы с вами живем. А значит, о реальном парламенте, для которого Конституция не указ и закон - не указ. "Соберемся, - говорят депутаты, не ведая смущения, - и изменим закон, а если понадобится, и Конституцию". Такой парламент, лишенный сдерживающих начал, и есть монополия на абсолютную власть.
      Она слушала мои рассуждения с выражением капризной неприязни на лице.
      - Что же дальше?! - с вызовом спросила дама.
      - Ничего. Проект Конституции рассылают на места. Слово за субъектами Федерации.
      Разговор так же внезапно прервался. Внизу послышался настойчивый шум возбужденной толпы. Я был почти уверен, что подъехали депутаты из тех, кто участвовал в работе Конституционного совещания. Моя собеседница оживилась, перегнувшись через перила, и победоносно заявила:
      - Депутаты приехали.
      Хотя мы по-прежнему стояли рядом, но я чувствовал, что мое присутствие её уже тяготит. Я решил ей помочь.
      - Что ж, идите, встречайте ваших депутатов.
      - Пойду, - согласилась она. - Должна же я узнать правду о происходящем.
      Чисто по-женски - последнее слово останется за ней. Она свела со мной счеты.
      Итак, Президент провел Конституционное совещание. Все средства массовой информации: кто-то в тоне усталого безразличия, кто-то с восторженным оптимизмом, кто-то с ненавистью, однако все признали Президент перехватил инициативу. Разумеется, не вообще, а в конституционном процессе. В этом случае понятия "вообще" и "в частности" достаточно противоречивы. Наступил момент, когда понятия "вообще" не существует. Хаос - или, ближе к российской сути, время смуты - прежде всего характеризуется нестабильностью, неустойчивостью власти, её неуверенностью. Если власть не уверена, это значит, у неё не хватает сил. Значит, общего наступления быть не может. Есть частности, направления, на которых, перегруппировав недостающие силы, делается прорыв и продвижение вперед.
      Три болевые точки, неравнозначные в понимании обществом, но равнозначные по последствиям: Конституция, борьба с коррупцией и преступностью, экономический спад и судьба реформ. Все совершалось по классической схеме. Парламент, упустив инициативу на конституционном поле, нанес ответный удар Президенту на наиболее уязвимых участках.
      Сначала публичные обвинения вице-президента, заявленные им документы. Правительство коррумпировано, продажно, недеятельно. Столь откровенной, самоуверенной атаки со стороны своего недавнего соратника Президент, конечно же, не ожидал. Руцкой по серьезному счету ничего нового не добавил. Об этом уже писала пресса: и о Западной группе войск, и о нашей собственности в Германии, и о кредитах, непонятно куда и кем использованных; несколько возбуждали воображение сгущенность фактов и пофамильные жертвы политической расправы: Шумейко, Полторанин, Бурбулис, Чубайс. Демократические силы недооценили этого шага, посчитав, что ответной пресс-конференцией они дезавуируют атаку вице-президента. Они не учли, что вице-президент выступил не на страницах печати или телевидении, а выступил в парламенте, апеллируя к нему, коленопреклоненно отдавая себя в распоряжение парламента и под его знамена. Парламент, переживший внутренний переворот, после которого правые обеспечили себе контроль в обеих палатах, услышал вице-президента и назначил прокурорское расследование, отрядив на выполнение этой задачи первого заместителя Генерального прокурора Николая Макарова, который спустя месяц выступил с первыми итогами скоропалительного расследования. Парламент торопил. Обвинения должны быть материализованы в некое профессиональное действие.
      Страх - это тоже капитал, и непримиримая оппозиция воспользовалась им. Кривая преступности взметнулась вверх. Люди обезумели от страха, необратимо меняется нравственный фон общества: вы не откроете дверь просящему ночлега или стакана воды, вы не остановите машину, увидев взывающего о помощи, - вы запуганы, травмированы повседневной информацией, слухами о грабежах, избиениях, насилиях, угонах машин. Преступный мир совершает свои деяния днем, на людных улицах. Страх, оставленный без присмотра, был подобран непримиримыми. Они выплеснули его на транспаранты. Они размахивали им, как жупелом: "Дайте нам власть, и мы наведем порядок в течение трех месяцев!"
      23 июля мне позвонил вице-президент. "Собрав 11 чемоданов документов" - выражение самого Руцкого - и начав кампанию с трибуны парламента, он должен был приготовиться к ответным действиям. Были грехи у вице-президента, не были - не станем гадать. Много раз бывая в Кремле, в его необъятном кабинете, трогая эти пухлые папки с документами, в такие минуты Руцкой был похож на Гобсека, проживающего свою вторую жизнь, разглядывая и поглаживая этот свой, как ему казалось, бесценный капитал: оригиналы, ксерокопии, уведомления или, точнее, - доносы... Наверное, в этих тугих папках было "неуютно" Чубайсу, Шумейко, Полторанину, Гайдару, Шохину. Команда, судя по всему, работала нацеленно - все-таки генерал заканчивал штабную Академию, какой-никакой, а навык анализа присутствовал. Когда Руцкой "зажигался", а говорил он смачно, темпераментно, матерщинничал с изыском и даже удовольствием, в минуты такого обличительного подъема поруганное достоинство вице-президента буквально бурлило. Уменьшенная до взвода личная охрана, к тому же обновленная без его ведома, а новые, как ему кажется, все наперечет осведомители; протекающая крыша на государственной даче, не первой новизны "мерседес", закрепленный за вице-президентом, - в прошлые времена персональный "мерседес" Л. И. Брежнева...
      Так вот, поруганное достоинство делало позу, и перед вами возникал гоголевский Городничий, который, сжимая сытый кулак, ревел по-толубеевски: "Вот где они у меня, субчики: Чубайсы, Шумейки, Шохины проклятые!.." Я пробовал урезонить и, сожалея (экая энергия пропадает), остерегал: "Зачем тебе это, Александр Владимирович, отдай нам, мы раскрутим. Тебя начнут честить, кости перемалывать. В таком мордобое каблуками не щелкают. Ничего не пожалеют. Ты ведь, Александр Владимирович, их тоже не жалеешь". Он взрывался, требовал ещё и ещё внимания. На столе оказывались новые папки, и разговор шел по пятому кругу.
      И вот эта череда ответных сокрушительных обвинений наступила. Вице-президенту числят фонд "Возрождение". На сцене появляется некий Якубовский - агент всех политических сил и многих разведок разом, прослушивающий, кодирующий, записывающий все и вся. Легко меняя своих хозяев, он становится одинаково опасным для всех. Банк компрометирующих материалов, созданный Якубовским, мало сказать внушителен. Он неповторим, потому что человек, его создавший... талантлив. Я первый раз вижу такой масштаб непорядочности, претендующий на нравственное алиби. Он рассказывает о Руцком то же самое, что говорил вице-президент о Чубайсе, о Шумейко. А значит, настал час сравнивать, кто больше украл или присвоил или разрешил украсть или присвоить, и нам теперь ползать с сантиметром по дачам Махарадзе, Бурбулиса, а чуть позже - по дачам Руцкого, Зорькина и обмерять: туалеты, гаражи, пересчитывать унитазы, биде и записывать их цветовую гамму - бело-розовый, или лазоревый, или под цвет морской волны.
      У меня было такое ощущение, что нас всех вместе погружали в грязь, испытывая при этом неповторимое наслаждение. Понимая, что у Президента недостает сил, оппозиция начинает атаку ещё на одном направлении. Ей надо свести на нет конституционное наступление Президента, заставить его захлебнуться.
      Вторая возможность привлечь, задеть, возбудить общество - конечно же, экономическая реформа. Никому не хочется страдать. На фоне нарождающегося упитанного, замешанного на мафиозности предпринимательского сословия бедность и неустроенность подавляющего большинства сограждан выглядят удручающими. Оставив экономический плацдарм без внимания, Президент получил Всероссийское экономическое совещание, созванное вопреки его желанию. А до того - Круглый стол, где демократы попросту оказались выставленными за дверь. Практически полностью потеряв позиции в пережившем ротацию парламенте, демороссы любую инициативу парламента с этого момента предают анафеме. Это же произошло и с Экономическим совещанием и предваряющим его Круглым столом, который был задуман для выработки некой концепции экономического согласия. Демократы бойкотировали заседание Круглого стола, попытались собрать альтернативный Круглый стол, затея не имела успеха. Таким образом, игровое поле взаимодействия с оппозицией в сфере экономики оказалось занято другими общественными течениями и пристрастиями. Правительство на первых порах (Черномырдин только начинал и хотел отработать свою модель отношений с парламентом) выступило в качестве соучредителя Круглого стола. Речь Черномырдина была ещё одним призывом к согласию. В силу недавности своего назначения премьер не постиг всех тонкостей политической борьбы, и зал, слушающий его, представлялся Черномырдину залом сочувствия, расположенности и надежд, связанных с его появлением в сфере большой политики. Премьер не собирался повторять путь Гайдара и был преисполнен устремлений на примирение с парламентом. Он не предполагал, что от него потребуют не согласия, а переподчинения и все большинство собравшихся в зале ждет реванша или как минимум уступок, подтверждающих полный разрыв с политикой Гайдара. "Карфаген должен быть разрушен!" И весь смысл декларации экономического согласия - это согласие на фронтальное отступление Президента. Такое развитие событий было спровоцировано организаторами. Хасбулатов не хотел иметь в зале значительного присутствия сил, которые боролись против него в парламенте. Поведение "Демократической России", возглавляемой Львом Пономаревым, настроенное на митинговый протест, не сумело внедриться в Круглый стол и стало искать политическое пространство вне его. Президент занял позицию наблюдателя, передав инициативу кабинету министров. Круглый стол ещё раз показал политический непрофессионализм демократических сил. Оставляя правительство один на один с оппозицией, следует отчетливо понимать, что это не только участие правительства в политике, но и возможная деформация правительственных воззрений под давлением и авторитетных ученых, а в зале присутствовала вся оппозиционная когорта от академика Абалкина до академика Аганбегяна, тех самых, кто ещё до 85-го года будоражил общество дерзкими экономическими идеями. Еще и зрительный эффект: численная внушительность оппозиции - полуторатысячный зал был полон. Здесь есть некая парадоксальность. Казалось бы, демократические силы, опираясь на Президента, удерживали свои позиции в правительстве, но вместе с тем демократы как бы мгновенно утрачивали навык действия, оказываясь в меньшинстве. Это наглядно показала обстановка, сложившаяся в парламенте. Когда Хасбулатов провел ротацию парламента и, опираясь на возрастающий консерватизм съезда, резко сократил в парламенте присутствие демократов, те отреагировали и вяло, и непродуктивно. Они оказались не готовы к подобному развитию событий. Их отлив из парламента скорее напоминал не маневр, а элементарное бегство. Демократы покидали парламент на фоне собственного стона: "Мы ничего не можем изменить, мы - в меньшинстве, нас изгоняют". Отсюда один из выводов по поводу непростого, лишенного классических норм демократического процесса, вершащегося в России. Мы чувствуем себя уверенно, когда нас много. И никакие другие качества, обладание которыми и есть гарантия нашей значимости, независимости: будь то образованность, коммуникабельность, приверженность демократии и даже осведомленность (не в смысле заимствования, а в смысле знания опыта зарубежного), - не могут перекрыть это зловещее - много. Кстати, об осведомленности.
      Дело тут не в западничестве или упорной русскости, а в интеллектуальной оснащенности. В этом - неумение переходить из одного состояния в другое: из состояния власти - в состояние уверенной в себе оппозиции, уверенность которой обретена, пусть даже недолгим, опытом управления страной. Это - главный изъян современных демократических сил. Демократы не обрели необходимой структурности. У них не выработался навык осмысленного и программируемого объединения своих сил. Они вечно в раздоре, в выяснении отношений самих с собой, в нескончаемых претензиях на лидерство в демократическом движении. Если демократия в России настроена на выживание, она должна иметь несколько вариантов перегруппировки своих сил: на время подготовки к выборам - тактика большинства, когда это большинство наличествует, тактика меньшинства, коалиционный вариант - объединение с силами промежуточными, более консервативных, национальных воззрений. Демократия без разработки такого тактико-стратегического досье обречена. Этот же принцип предполагает и партийное построение демократических сил. Не более двух-трех достаточно многочисленных партий - от российского менталитета мы никуда не уйдем: в большой стране партии должны быть большими. У непросвещенного человека, разглядывающего наше бытие, может сложиться впечатление, что общество и власть живут в разных домах. В доме власти жильцы ссорятся, бьют посуду, дерутся. Шум от этих скандалов разносится через разбитые окна. И тогда жильцы дома соседнего всякий раз спрашивают, что там опять у них, и выбредают на этот шум, скандал - всегда зрелище.
      Где-то в самом конце июля мне опять позвонил вице-президент. Он был возбужден, разговор начался на повышенных тонах. Выразив свой гнев по поводу обвинений, сделанных в его адрес в одной из телепередач с участием Андрея Караулова, вице-президент неожиданно спросил меня:
      - Олег, вот ты умный человек, ты веришь, что я навел бы порядок в России в течение 3-4 месяцев?
      Я засмеялся и сказал:
      - Если, Александр Владимирович, ваше первое утверждение справедливо, то нет, не верю.
      - Ну и зря, - запальчиво ответил вице-президент. И мы заговорили совсем о другом.
      Из этого мимолетного разговора вытекает один характерный для переживаемого нами времени вывод: "Россия устала ждать". На этом строился популизм Президента до поры его избрания, на этом строится популизм всех его политических оппонентов. Профессионализм в политике - это смелость обещаний. Не задумывайтесь над последствиями, тогда сказанное будет выглядеть убедительнее.
      А что же тогда непрофессионализм? Думать, что ваших избирателей интересует правда. Правда нужна избирателям, если она созвучна их надеждам на лучшую жизнь.
      Долгое существование однопартийной системы выработало у народа образ властного долголетия, или, говоря проще, незыблемости власти. Находясь в оппозиции, демократы этот принцип беспощадно критиковали; став властью, они оказались в путах традиции. В России крайне болезнен период предчувствия власти и уж тем более неприход к ней, кстати, как и утрата властных полномочий. Все потому же - ты лишаешься не просто власти: на час, на год, такой власти в советском варианте не существовало, - ты лишаешься длительной благополучности. Искоренение инакомыслия из той же оперы, наследие однопартийности. Коммунисты почувствовали себя обманутыми перестройкой, которую, как они заявляли на каждом шагу, они и затеяли. И это было правдой. Разговоры о необходимости перемен начали члены КПСС. Другой, непартийной власти у нас попросту не было. Разговор о переменах был бесспорным капиталом, и этот капитал был необходим. Кризис партии неминуемо перерос в кризис власти в государстве. До этого момента "власть в партии" и "власть в государстве" были понятиями тождественными.
      Непримиримая оппозиция, инициируемая КПСС, требует не смены власти, а отмщения, угрожая расправой, судом, тюрьмой. Иначе говоря, непримиримая оппозиция желает не только захвата власти, но и искоренения продуктивного инакомыслия. Она желает долголетнего правления. Это неминуемо вызывает адекватную реакцию демократических сил. Идет не соревнование идей и программ, а соревнование угроз.
      ДВА ГОДА СПУСТЯ
      Июль - август 1993 г.
      Все повторяется. Опять тревожный август. Опять навязчивые разговоры о перевороте.
      Где-то в начале июля меня пригласил Юрий Скоков. Перед этим я сделал с ним нашумевшую передачу "Кто вы, Юрий Скоков? (Часть вторая)", сразу после его отставки с поста секретаря Совета безопасности. Передача, как мне сказали, Президента насторожила. Я пожал плечами. Президент знал, что отставку Скокова я считаю ошибкой. Мы легко и необремененно создаем врагов. Я бы не хотел, чтобы вчерашний соратник Президента стал его противником. Скоков другой, в этом его данность, а не вина. И сегодня Президенту, с возвращением идеи Совета Федерации, было бы неизмеримо легче, если бы рядом был Скоков. Но что случилось, то случилось. И речь не об этой нашумевшей передаче. Скоков долго "прощупывал" меня, а затем предложил объединить усилия и создать некое движение согласия.
      Идея чистого центризма никому не дает покоя. Определение "чистого" я употребил не случайно. Неожиданно в компании Скокова оказался Егор Яковлев. С Яковлевым мы много и подолгу обсуждали ситуацию: и он, и я тяготились безнравственностью, которую тиражируют современные политики. Подозрительность стала главной чертой времени. Мне было труднее, чем ему; возглавляя государственное телевидение, я чувствую, как меня пытаются втянуть в эту политическую склоку. Когда власти начинают состязаться в полемике, кто больше коррумпирован, и немыслимые усилия тратятся не на управление страной, а на сбор компромата - большего безумия быть не может. На глазах общества политический Олимп превращается в авгиевы конюшни.
      При наших встречах неминуемо возникала мысль о создании клуба единения, не претендующего на политическую власть, а анализирующего, размышляющего принародно о её нравственном наполнении. Мысль в чем-то сумасшедшая, идеалистическая, но крайне необходимая. Вернуть словам их смысл, понятиям, обозначающим высшие нравственные ценности, - их истинность.
      Власть должна быть честной. Человеческое достоинство - превыше всего. Демократия и демократы - это не ругательство, а главная ценность цивилизации, если сохранять чистоту идеи и т. д. От имени этого единения личностей, их может быть двести, обратиться к обществу с манифестом. Создать нечто, нервирующее власть постоянно, из людей независимых, не истерзанных меркантильными интересами, но готовых всегда сказать свое слово и вынести на публичный суд проблемы, для власти, возможно, нежелательные, но не терпящие умолчания. Не претендуя на власть, говорить с ней на равных, заставить её считаться с мнением этого единства личностей, которое, расширяясь незначительно, может стать неким нравственным порогом для власть держащих.
      И вдруг эта встреча со Скоковым, нащупывание единомышленников ради согласия, во имя согласия, опираясь на согласие. Я понимал, что слова Скокова, сказанные недавно: "Я не собираюсь уходить из политики", - не назовешь эмоциональным всплеском, надо ждать поступков, действий. Мне был интересен тот немыслимый союз, и я пришел. Собрались люди мало сказать непохожие: Николай Федорович Полосин - член Президиума Верховного Совета, Николай Травкин, Дмитрий Рогозин - один из молодых политиков, Вартазарова лидер социал-демократической партии, Евгений Кожокин, Егор Яковлев и я. Еще предполагалось участие Абдулатипова и Степашина, но и тот и другой были где-то чем-то заняты. Исходный девиз встречи: мы, разные по убеждениям, отказываясь от своих партийных пристрастий, создаем движение "Согласие ради Отечества". И, как первый шаг, готовим ассамблею народов России. Тут к месту и наш Манифест, который мы сочинили втроем: Егор Яковлев, Евгений Кожокин и я. Два заседания оргкомитета прошли в деятельных разговорах: кого привлечь, на кого опираться, как захватить идеей регионы, и вообще, зачем и почему?! А на третьем Егор Яковлев заявил, что он "сходит с поезда". Я чуть опоздал на эту встречу, и все взгляды присутствующих вперились в меня. Все ждали моей реакции. Я сказал - нет, я остаюсь. Пока остаюсь. Любой шаг к согласию должен быть использован - это моя философия. Хотя выход из игры Егора Яковлева ситуацию усложняет. У Егора есть авторитет среди интеллигенции. Накануне он обсуждал идею движения с Явлинским и Горбачевым. Когда я узнал об этом, я рассмеялся. Нетрудно предположить, что они ответили ему: Скоков - не тот человек. А кто нынче тот в понимании того и другого? Хотел бы я знать. Хотя я знаю. В понимании Явлинского - Явлинский, в понимании Горбачева - Горбачев. Кстати, Яковлев, обсуждая возможный состав будущего оргкомитета, не уставал повторять, характеризуя того или иного достаточно известного человека, но по каким-то качествам не укладывающегося в формулу честного и бескорыстного политика, одну и ту же сакраментальную фразу: "Отыгранный шар. Ему не верят, он себя исчерпал". На что я возразил: "Полторанин считает, что Скоков себя исчерпал, а Хасбулатов Полторанина называет "политическим трупом".
      Почему эта деталь заслуживает внимания - мало ли создается партий, движений. Каждый инициатор считает себя более удачливым и свою, вновь созданную организацию более перспективной, но, как правило, удел этих партий, их шансы на успех примерно одни и те же, плюс-минус единица. Свежесть этой идеи - в объединении не единомышленников, а озабоченных... которые ради объединения готовы поступиться привычными для них пристрастиями. Доказать, что можно объединить разных на основе личной уважительности друг к другу. Появление в этой команде неуемного Травкина симптом. Будучи человеком порядочным, но увлекающимся, он быстро остывает в своих симпатиях, но разум, а в этом Травкину не откажешь, берет верх. И еще, ему не хочется в команде быть десятым. При всем при этом Травкин всегда несет вирус разлада в любом блоке, союзе. Как только он почувствует, что опять ошибся, он, как птица, устремляется на поиск другой стаи. С Травкиным нельзя ладить вообще, он человек конкретного участия. Партия Травкина не стала тем, на что он рассчитывал. Мне кажется, что эта самая партия отчасти тяготит его сейчас. Партии не хватает интеллектуального, культурного наполнения. Они пошли за популизмом Травкина, но сам он понимает - этого слишком мало, чтобы управлять страной или участвовать в управлении. Травкин неуемен в своем желании затянуть в партию интеллигенцию, ту самую, которую внутренне Травкин недолюбливает. Если случатся в ближайшее время выборы, Травкин будет деятелен в этом поиске особенно.
      Травкин ищет значимого союза. И вождизм, и капризность - все это у Травкина есть, как есть и обаятельность бессребреника.
      На недавнем совещании государственных телерадиокомпаний я, обращаясь к Президенту, напомнил его собственные слова об агонии режима Горбачева. Было такое время, и тогда говорить на эту тему становилось едва ли не модным. Теперь об агонии режима говорят, адресуясь к Ельцину, его окружению, правительству. И говорят это не только непримиримая оппозиция, дошедший до политической истерии парламент, а люди в кабинетах исполнительной власти, говорит окружение Президента. Предрекают, что Президент продержится не больше месяца, его свалит инсульт, как если бы этот недуг был запланирован и его кто-то готовил. Хасбулатов не распустил парламент на каникулы. Присутствуя в зале одной третью своего состава, парламент имитирует факт своего существования, свою готовность начать действовать в крайней ситуации. Президент пожинает плоды своего непостоянства. Сразу после референдума, на котором Президент одержал победу, он был обязан явиться в парламент и без пережимов и давления, указав депутатам на бесспорный итог референдума, предложить им программу сотрудничества. Президент должен был вернуть и ряд законов по развитию экономической реформы, которые на самом деле эту реформу усекают, и это было бы не пустым предупреждением, а выводом из итогов референдума. Рассуждения на этот счет так и остались рассуждениями. Пакет законов, требующих пересмотра, подготовлен не был. Что это: неопытность или разгильдяйство команды? Президент показал неплохое умение в перехватывании инициативы, но в то же время он последователен в неумении её удерживать. И опять вопрос: в чем дело? Президент не справляется с ситуацией, его не хватает? Что значит - удержать инициативу? О команде Президента сказано достаточно. Это даже удивительно, как много сказано о том, чего, по сути, нет и не было. Президент по своей натуре - человек, который не работает с командой сам. Возможно, это изъян любого президента, но тогда у него должен быть второй человек, который работает с командой. На первых порах таким человеком был Бурбулис. Плохо это или хорошо - второй вопрос, но такой человек был! Запоздалое привлечение на эту роль Сергея Филатова частично ситуацию выровняло, но только частично. Старое окружение Президента: Грачев, теперь уже выбывший из игры Баранников, Ерин - воспринимают Филатова настороженно, потому что это последний стопроцентный выходец из движения "Демократическая Россия".
      Неудача с Шапошниковым, заступившим на должность секретаря Совета безопасности и спустя месяц подавшим в отставку с этой должности, лишь подтверждает, что вхождение в ближайшее окружение новых людей происходит сверхсложно либо блокируется. Парламент проявил некорректность к нему лично, не утвердил Шапошникова. Скверно - такой у нас парламент. Но не в этом причина его отставки. Практически Грачев исключил участие Шапошникова в делах армии, а без этого говорить о Совете безопасности нелепо. Да и сам Совет безопасности не заявил себя сверхзначимой для жизни общества властной структурой. Вполне возможно, это и было причиной замены прежнего секретаря Совета безопасности Юрия Скокова, разрабатывающего тактику скрытого влияния. Но если это так, то Скоков переусердствовал до такой степени, что Совет безопасности исключен из нового проекта Конституции.
      Итак, у Президента должен быть второй человек, значимый конституционно, который бы в отсутствие Президента вел дела, слово которого для всей президентской команды - закон. Вице-президент такой фигурой не стал и, видимо, стать не мог. Внутренне не согласный с этим решением Бурбулис, о чем я уже писал, употребил достаточно усилий, чтобы доказать Президенту ошибочность его выбора. Бурбулис этого добился, но и сам вынужден был покинуть территорию президентского лагеря, переместившись на должность председателя Фонда с непроясненными задачами и дефицитом средств на его существование. Он по-прежнему появляется рядом с Президентом на общественно значимых собраниях, но какого-либо заметного влияния на события уже оказывать не может. Вполне вероятно, Бурбулис является фигурой, отведенной на запасные пути, и Президент ещё воспользуется организаторским дарованием этого человека. Если это произойдет, то, скорее всего, на досрочных выборах, на которые Президент пойдет и ему понадобится человек руководитель предвыборной кампании. Бурбулис дважды показал себя не худшим образом в этой работе.
      Завис в политическом вакууме Михаил Полторанин. Хасбулатов уже дважды отпраздновал победу по этому поводу. Сначала - практически вынудив Полторанина подать в отставку с поста министра печати. И хотя демократическая пресса не высказала столь прямолинейные выводы (по причине несимпатии к Хасбулатову - очень не хотелось признавать очевидность победы), следует учесть, что именно Хасбулатов несколько ранее умело использовал депутатский прессинг и недовольство в стане Президента действиями Геннадия Бурбулиса для его ступенчатой отставки практически со всех значимых постов. Поэтому отставка Полторанина истолковывалась как политический маневр. Отчасти это справедливое утверждение. Президент переждал и затем назначил Полторанина руководителем Федерального информационного центра, который был признан структурой неконституционной и Конституционным судом упразднен. Очевидной ошибкой при создании Центра было существование рядом с ним Министерства печати. Не будем говорить об опережающем замысле, попытке под началом Центра оставить электронные средства информации и, при всем отрицании этого факта, установить над их деятельностью контроль. С этим можно соглашаться, можно отрицать. Суть в другом. Хасбулатов довел свой замысел до конца, он лишил Полторанина практически значимой власти. Президент обязан признать, что его политический оппонент переиграл его, вывел из окружения Президента две ключевые фигуры, совершил свое аутодафе.