Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Поллианна вырастает

ModernLib.Net / Детские / Портер Элинор / Поллианна вырастает - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 2)
Автор: Портер Элинор
Жанр: Детские

 

 


      — Помилуй, Поллианна! — воскликнула миссис Чилтон, одновременно со смехом и отчаянием. — Кто же может поспеть за твоим языком, не говоря уж о мыслях, когда они перескакивают в Гонолулу и обратно в две секунды! Нет, миссис Кэрью не родня нам. Она сестра мисс Деллы Уэтерби. Помнишь мисс Уэтерби? Она работает в санатории доктора Эймса.
      Поллианна захлопала в ладоши:
      — Ее сестра? Сестра мисс Уэтерби? О, тогда она конечно же очень милая. Ведь мисс Уэтерби такая милая. Я ее очень полюбила. У нее такие веселые морщинки вокруг глаз и в уголках рта, и она умеет рассказывать чудеснейшиеистории. Но я провела с ней лишь два месяца, так как она поступила на работу в санаторий, когда я уже поправлялась. Сначала я жалела, что она не была со мной с самого начала, но потом даже обрадовалась, потому что, понимаешь, если бы она была там с самого начала, мне было бы еще труднее с ней расстаться. А теперь, когда я буду жить у ее сестры, мне будет казаться, что я снова с ней.
      Миссис Чилтон глубоко вздохнула и закусила губу.
      — Но, Поллианна, дорогая, не жди, что они будут совершенно одинаковы, — решилась она, наконец, заметить.
      — Но, тетя Полли, они же сестры, — возразила девочка, широко раскрыв глаза, — а сестры всегда похожи. Вот у нас в дамском благотворительном комитете были две пары сестер. Одни из них были близнецами и так друг на друга похожи, что нельзя было понять, которая из них миссис Пек, а которая миссис Джоунс, пока у миссис Джоунс не выросла на носу бородавка, а тогда уж мы, разумеется, могли сразу сказать, кто это, так как первым делом смотрели, есть ли на носу бородавка. И однажды, когда миссис Джоунс пожаловалась, что многие называют ее «миссис Пек», я сказала, что все должны смотреть на эту бородавку, так же, как я это делаю, и тогда не будут ошибаться. Но она ужасно разозлилась… то есть, я хочу сказать, была очень недовольна… кажется, ей это совсем не понравилось, хотя я не знаю почему. Я думала, она должна обрадоваться, что чем-то отличается от сестры, особенно потому, что она была председателем комитета и не любила, когда люди обращались с ней не как с председателем — не сажали на почетное место, не представляли ей гостей на церковных ужинах и все такое… Но она не обрадовалась, а потом я слышала, как миссис Уайт говорила миссис Роусан, что миссис Джоунс готова по раскаленным угольям пройти, лишь бы избавиться от этой бородавки. Но я не понимаю, как этомогло бы принести пользу. Тетя Полли, разве можно избавиться от бородавки на носу, если пройти по раскаленным угольям?
      — Разумеется нет, детка! Но ты способна болтать прямо-таки без умолку, особенно об этих дамах из комитета!
      — Неужели? — спросила девочка огорченно. — И тебе это неприятно? Но я не хотела тебе докучать, честное слово, тетя Полли. Но даже если я надоедаю тебе такими разговорами о дамах из комитета, ты все же можешь этому радоваться, потому что, когда я думаю о них, я одновременно радуюсь, что теперь не они меня воспитывают, а моя собственная тетя. Ведь ты этому рада, правда, тетя Полли?
      — Да, да, дорогая, конечно, я рада, — засмеялась миссис Чилтон и поднялась, чтобы уйти, вдруг почувствовав себя очень виноватой оттого, что испытывает порой что-то от прежней своей досады на Поллианну за ее неизменный оптимизм.
      В следующие дни, пока между заинтересованными сторонами шел обмен письмами о предстоящем пребывании Поллианны в Бостоне, сама она готовилась к этому, нанося прощальные визиты в дома своих белдингсвиллских друзей.
      В маленьком вермонтском городке все уже хорошо знали Поллианну и играли в ее игру. А те немногие, кто не играл, воздерживались не потому, что не знали, в чем заключается «игра в радость». И так от дома к дому несла Поллианна весть о том, что уезжает на зиму в Бостон. И повсюду, начиная от кухни самой миссис Чилтон, где трудилась Ненси, и кончая большим серым домом на холме, где жил мистер Пендлетон, эта весть вызывала сожаления и возражения.
      Ненси не побоялась сказать — всем, кроме своей хозяйки, — что считает эту поездку в Бостон сущей глупостью и что сама с радостью взяла бы Поллианну на зиму в «Перепутье» к своим родственникам, да, взяла бы, взяла бы, и тогда миссис Полли могла бы ехать в какую хочет Германию.
      Джон Пендлетон сказал почти то же самое, с той лишь разницей, что не побоялся повторить это в разговоре с миссис Чилтон. Что же до Джимми, двенадцатилетнего мальчика, которого мистер Пендлетон взял в свой дом, так как этого хотела Поллианна, и которого теперь усыновил, так как сам этого захотел, — что до Джимми, он был разгневан и не замедлил это выказать.
      — Только приехала и уже уезжаешь, — упрекнул он Поллианну тоном, каким обычно говорят мальчики, когда хотят скрыть то обстоятельство, что у них тоже есть сердце.
      — Я здесь с самого марта. А потом, я же не останусь в Бостоне навсегда. Я уезжаю только на зиму.
      — Все равно. Тебя здесь почти целый год не было. Кабы знать, что ты так сразу уедешь, пальцем бы не двинул, чтобы помочь тем, кто собирался встречать тебя из санатория с оркестрой и флагами.
      — Джимми! — воскликнула удивленная и возмущенная Поллианна, а затем с некоторым высокомерием, порожденным уязвленной гордостью, добавила: — Я совсем не просила, чтобы ты встречал меня с оркестром… и потом, ты сделал целых две ошибки в одном предложении. Надо говорить «с оркестром», а «кабы знать», я думаю, тоже неправильно. «Если бы я знал» звучит лучше.
      — Ну и пусть ошибки, мне все равно!
      Поллианна взглянула на него с еще большим возмущением.
      — Ты говорил, что тебе не все равно и сам просил прошлым летом, чтобы я тебя поправляла, потому что мистер Пендлетон хочет, чтобы ты говорил правильно.
      — Если бы тебя воспитывали в приюте, где всем на тебя наплевать, а не среди целой кучи старых теток, которым нет другого дела, как только учить тебя говорить правильно, ты тоже небось сказала бы «кабы» и «с оркестрой», а то и похуже наделала бы ошибок!
      — Джимми Бин! — вспыхнула Поллианна. — Мои дамы из комитета вовсе не были «старыми тетками»… то есть лишь некоторые из них были такими уж старыми, — поспешила она поправиться; ее обычное стремление к правдивости и абсолютной точности взяло верх над негодованием, — а к тому же…
      — И вовсе я не Джимми Бин, — перебил ее мальчик, гордо вскинув голову.
      — Не… Джимми Бин… Что ты хочешь сказать? — растерялась она.
      — Я теперь усыновлен, по всем правилам. Он давно уже хотел это сделать, только, говорит, руки все не доходили. А теперь дело сделано. Меня зовут Джимми Пендлетон, а его я зову «дядя Джон»… только я еще не… привык и редко так его называю. — Он говорил по-прежнему сердито и обиженно, но на лице Поллианны уже не было и следа недовольства. Она радостно захлопала в ладоши.
      — Ах, замечательно! Теперь у тебя есть настоящая семья — семья, которой не все равно… И теперь тебе не придется объяснять, что мистер Пендлетон и ты — ненастоящие родственники, ведь теперь у вас одинаковая фамилия. Я так рада, рада, РАДА!
      Мальчик вдруг вскочил с каменной оградки, на которой они сидели, и зашагал прочь. Щеки его пылали, в глазах стояли слезы. Именно ей, Поллианне, он обязан всем этим огромным счастьем, которое пришло к нему так неожиданно. Он знал это. И именно ей, Поллианне, он только что сказал…
      Джимми с неистовой силой пнул маленький камешек, потом другой, третий. Горячие слезы катились по его щекам, как ни пытался он сдержать их. Он пнул еще один камешек, и еще один, затем поднял третий и швырнул его изо всех сил. Минуту спустя он повернул назад и зашагал к Поллианне, все еще сидевшей на каменной оградке.
      — Спорим, что я добегу до той сосны быстрее, чем ты? — с наигранной беспечностью бросил он вызов.
      — Спорим, что не обгонишь! — крикнула Поллианна, с готовностью соскочив на землю.
      Но состязание в скорости не состоялось: Поллианна вовремя вспомнила, что быстрый бег все еще остается для нее одним из запретных наслаждений. Впрочем, для Джимми это было не так уж важно: лицо его больше не пылало, глаза не угрожали переполниться слезами. Джимми снова был таким, как всегда.

Глава 3
«ДОЗА» ПОЛЛИАННЫ

      По мере приближения восьмого сентября, назначенной даты приезда Поллианны, миссис Рут Кэрью все больше волновалась и сердилась на себя. О своем обещании взять к себе девочку она жалела с тех самых пор, как дала его. Не прошло и двадцати четырех часов, как она уже написала сестре, требуя, чтобы та освободила ее от опрометчиво взятых на себя обязательств. Но Делла ответила, что уже слишком поздно, так как и она и доктор Эймс успели написать Чилтонам. А вскоре от Деллы пришло письмо с известием, что миссис Чилтон дала согласие и через несколько дней приедет в Бостон, чтобы устроить девочку в школу и решить остальные вопросы. Так что, естественно, не оставалось ничего другого, кроме как предоставить всему идти своим чередом. Миссис Кэрью понимала это и примирилась с неизбежным, но весьма неохотно. Разумеется, она постаралась быть подобающе любезной, когда в условленный срок к ней приехали Делла и миссис Чилтон, но была очень рада, что из-за недостатка времени пребывание миссис Чилтон в Бостоне оказалось кратким и до отказа заполненным делами. То, что Поллианне предстояло приехать уже восьмого сентября, а не позже, было, пожалуй, даже хорошо, так как время, вместо того чтобы примирить миссис Кэрью с мыслью об увеличении числа обитателей ее дома, лишь усиливало ее раздражение и недовольство тем, что она предпочитала называть своей «нелепой уступкой Делле с ее безумной затеей».
      Настроения сестры, разумеется, не были секретом для Деллы, и если внешне она сохраняла спокойствие, то в душе отнюдь не была уверена в благоприятных результатах. Все надежды она возлагала на Поллианну и потому решилась на дерзкий шаг — предоставить девочке с самого начала вступить в борьбу без чьей-либо помощи. С этой целью она попросила сестру встретить их на вокзале, а затем, после обмена приветствиями, поспешно удалилась под предлогом какой-то ранее назначенной встречи.
      Таким образом, миссис Кэрью, едва успев взглянуть на свою новую подопечную, обнаружила, что осталась с ней один на один.
      — Делла, Делла, ты не должна… я не могу… — взволнованно закричала она вслед удаляющейся сестре.
      Но та, если и слышала, не пожелала обратить внимание, и миссис Кэрью, явно раздосадованная и недовольная, обернулась к стоявшей рядом с ней девочке.
      — Вот беда! Не слышит, — сказала Поллианна, также провожая медсестру печальным взглядом. — А мне так не хотелось, чтобы она уходила. Но ведь зато у меня есть вы, правда? И я могу этому радоваться.
      — О да, у тебя есть я… а у меня ты, — отозвалась миссис Кэрью не очень любезно. — Пойдем, — и она указала рукой направо.
      Поллианна послушно засеменила рядом с миссис Кэрью, но раз или два на пути через огромный вокзал с тревогой бросила взгляд на неулыбающееся лицо своей спутницы и наконец, с беспокойством в голосе, решилась заметить:
      — Вы, наверное, думали… что я буду хорошенькая.
      — Хор… хорошенькая? — переспросила миссис Кэрью.
      — Ну да, с кудряшками и все такое. Вы ведь конечно же пытались представить, как я выгляжу, точно так же, как я пыталась представить вас. Только я, зная вашу сестру, была уверена, что вы красивая и милая. Мне было по кому судить, а вам — нет. Ну, а я конечно же нехорошенькая… из-за веснушек, и я думаю, это очень неприятно, если ждешь хорошенькую девочку, а приезжает такая, как я, и…
      — Глупости! — прервала ее миссис Кэрью довольно резко. — Пойдем, распорядимся о доставке твоего сундучка, а потом поедем домой. Я надеялась, что сестра поедет с нами, но, похоже, она не считает это нужным… не осталась даже на этот вечер.
      Поллианна улыбнулась и понимающе кивнула:
      — Да, конечно, это неприятно, я знаю, но, наверное, она не могла остаться. Я думаю, она кому-то понадобилась. В санатории она все время была кому-нибудь нужна. Хотя, разумеется, это очень обременительно, если человек все время нужен другим людям, правда? Ведь тогда у него совсем не остается времени для себя. Но все равно, этому тоже можно радоваться, потому что так приятно, если ты кому-то нужен, правда?
      Ответа не было. Быть может, потому, что впервые в жизни миссис Кэрью задумалась о том, есть ли на свете хоть кто-нибудь, кому она по-настоящему нужна. Хотя, как она тут же сердито сказала себе самой, ей совсем даже не хотелосьбыть кому-то нужной. И, овладев собой и нахмурившись, она недовольно взглянула на шагавшую рядом девочку.
      Поллианна не видела, что миссис Кэрью хмурится; она смотрела на спешащие толпы людей.
      — Вот это да! Сколько народу! — сказала она обрадованно. — Даже больше, чем когда я была здесь в прошлый раз. Но я пока не вижу никого из тех людей, которых встретила здесь тогда. Разумеется, та дама с маленьким ребеночком живет в Гонолулу, так что их здесь, наверное, нет. Но ведь была еще маленькая девочка — Сузи Смит, а она живет прямо здесь, в Бостоне. Может быть, вы ее знаете? Вы знаете Сузи Смит?
      — Нет, я незнакома с Сузи Смит, — ответила миссис Кэрью сухо.
      — Незнакомы? Она очень милая, и уж она-то точно хорошенькая — такая, с черными кудряшками, знаете? С кудряшками, какие я тоже надеюсь получить, когда попаду на небо… Но ничего, может быть, я сумею ее найти, и тогда вы с ней познакомитесь. Ах, какой совершенно великолепный автомобиль! И мы в нем поедем?! — воскликнула Поллианна, когда они остановились перед роскошным лимузином, дверцу которого держал открытой шофер, одетый в ливрею. Шофер попытался скрыть улыбку, но не сумел. Миссис Кэрью, однако, ответила — в голосе ее звучало утомление человека, для которого автомобиль — всего лишь средство перемещения из одного скучного места в другое, вероятно, столь же скучное:
      — Да, мы поедем в нем, — и добавила, обращаясь к шоферу, ожидавшему в почтительной позе ее приказаний: — Домой, Перкинс.
      — Ах, вот это да! Это ваш автомобиль? — воскликнула Поллианна; манеры миссис Кэрью позволяли безошибочно догадаться, что она владелица автомобиля. — Чудесно! Значит, вы богатая — ужасно богатая… то есть, я хочу сказать, чрезвычайнобогатая, гораздо богаче тех, у кого ковер в каждой комнате и мороженое по воскресеньям, как, например, Уайты из моего дамского благотворительного комитета… то есть онаиз комитета… Раньше я думала, что они богатые, но теперь знаю, что быть по-настоящему богатым — значит иметь кольца с бриллиантами, горничных, котиковые шубы и надевать платья из шелка и бархата каждый день. И еще — иметь автомобиль. У вас все это есть?
      — Ну, д-да… пожалуй, — со слабой улыбкой признала миссис Кэрью.
      — Тогда вы, конечно же, богатая, — понимающе кивнула Поллианна. — У моей тети Полли тоже все это есть, только ее автомобиль — просто лошадь. Ах, как я люблю ездить в автомобилях! — воскликнула она, чуть подпрыгнув от восторга на сиденье. — Понимаете, я ехала в автомобиле только один раз — в том, который меня переехал. Они положили меня внего, после того как вынули из-поднего, но тогда я, разумеется, ничего об этом не знала и поэтому не могла получить никакого удовольствия от поездки. А с тех пор я ни в одном не ездила. Тете Полли они не нравятся. А дяде Тому нравятся, и он хотел бы иметь автомобиль. Он говорит, что автомобиль нужен ему для работы. Он доктор, а у всех остальных докторов в городке уже есть автомобили. Не знаю, чем кончится дело. Тетя Полли так взволнована из-за этого. Понимаете, она хочет, чтобы у дяди Тома было все, что он хочет, только она хочет, чтобы он хотел того, чего она хочет, чтобы он хотел. Понимаете?
      Миссис Кэрью неожиданно рассмеялась.
      — Да, дорогая, мне кажется, я это понимаю, — отозвалась она сдержанно, хотя в ее глазах все еще были необычные — для нее — веселые искорки.
      — Тогда все в порядке, — удовлетворенно вздохнула Поллианна. — Я надеялась, что вы поймете, хотя это прозвучало вроде как запутанно… Тетя Полли говорит, что была бы не прочь иметь автомобиль, если бы ее автомобиль был единственным на свете и не было бы ни одного другого, который мог бы на нее наехать, но… Ах, ну и ну! Сколько здесь домов! — вдруг воскликнула она, прервав рассказ на полуслове и оглядывая все вокруг широко раскрытыми от удивления глазами. — Неужели они никогда не кончатся? Хотя, конечно, их и должно быть много, чтобы было где жить всем этим людям на улицах, и тем, кого мы видели на вокзале. А где больше людей, там можно завязать больше знакомств. Я люблю людей. А вы?
      — Любить людей?!
      — Да, просто людей. Любого. Всех.
      — Ну нет, Поллианна, не могу сказать, чтобы я их любила, — холодно ответила миссис Кэрью, сдвинув брови.
      Веселые искорки в ее глазах погасли. Она с подозрением смотрела на Поллианну, а про себя сказала: "Ну вот, теперь меня ожидает проповедь номер один в духе сестры Деллы на тему «ваш долг общаться с ближними».
      — Неужели? А я люблю, — вздохнула Поллианна. — Они все такие милые и такие разные. А здесь их так много! Вы даже не знаете, как я рада, что приехала. Конечно, я знала, что буду рада, — знала с самого начала, как только мне сказали, что вы — это вы, то есть сестра мисс Уэтерби, я хочу сказать. Я очень люблю мисс Уэтерби, так что знала, что полюблю и вас, потому что вы, разумеется, должны быть похожи, ведь вы сестры, хоть и не близнецы, как миссис Джоунс и миссис Пек… но и они были не совсем похожи из-за той бородавки. Но вы, конечно, не знаете, о чем я говорю, поэтому я вам сейчас расскажу.
      И в результате миссис Кэрью, приготовившаяся с суровым видом выслушать проповедь на темы общественной морали, к своему большому удивлению и даже с некоторой растерянностью, обнаружила, что слушает историю о бородавке на носу некоей миссис Джоунс, дамы из благотворительного комитета.
      К тому времени, когда рассказ был окончен, лимузин свернул на Коммонуэлс-авеню, и Поллианна тут же принялась восторгаться красотой улицы, на которой «такой чудесный длинный сквер посередине от самого начала до самого конца» и которая кажется особенно приятной «после всех этих узких улочек».
      — Я думаю, каждый захотел бы здесь жить, — заявила она с энтузиазмом.
      — Вполне вероятно, но вряд ли это возможно, — возразила миссис Кэрью, приподняв брови.
      Ошибочно приняв мину на лице своей спутницы за выражение неудовлетворенности, вызванной тем, что дом миссис Кэрью находится не на этой красивой улице, Поллианна поспешила загладить свою бестактность.
      — Конечно, конечно, — согласилась она, и торопливо продолжила: — Я вовсе не хотела сказать, что узкие улочки хуже. Может быть, они даже и лучше, потому что не нужно далеко идти, если хочешь занять яиц или соды у соседей напротив, и… Ах! Вы живете здесь?! — воскликнула она, когда автомобиль остановился перед внушительным подъездом дома миссис Кэрью. — Вы живете здесь, миссис Кэрью?
      — Ну да, разумеется, я живу здесь, — ответила та, с оттенком раздражения в голосе.
      — О, как вы, наверное, рады — рады, что живете в таком совершенно замечательном месте! — с восторгом воскликнула девочка, выпрыгнув из автомобиля на тротуар и с любопытством оглядываясь вокруг. — Разве вы не рады?
      Миссис Кэрью молчала. Из лимузина она вышла без улыбки и с насупленными бровями. Во второй раз за эти последние пять минут Поллианна поспешила исправить свою ошибку.
      — Я конечно же говорю не о той радости, что вызвана, как говорит тетя Полли, греховной гордостью, — объяснила она, с беспокойством наблюдая за выражением лица миссис Кэрью. — Может быть, вы подумали, что я о такой радости говорю? Тетя Полли так иногда раньше думала. Но я имела в виду не ту радость, когда радуешься тому, что у тебя есть что-то такое, чего у других нет, а ту простую… когда просто хочется кричать и хлопать дверьми, даже если это неприлично, — заключила она, подпрыгивая на цыпочках.
      Шофер поспешил отвернуться и занялся машиной, а миссис Кэрью, по-прежнему без улыбки, направилась вверх по широким каменным ступеням.
      — Пойдем, Поллианна, — только и сказала она, очень сухо.
 
      Пять дней спустя Делла Уэтерби получила от сестры письмо, первое с момента приезда Поллианны в Бостон. Делла распечатала его с любопытством и нетерпением.
 
      " Дорогая Делла, — писала миссис Кэрью, — во имя всего святого, почему, почему ты не позаботилась дать мне хоть какое-то представление о том, чего ожидать от этого ребенка, которого я взяла по твоему настоянию? Я почти схожу с ума, но тем не менее не могу отослать ее. У меня трижды возникало желание сделать это, но всякий раз, прежде чем я успевала сказать хоть слово, она сообщала мне, как «совершенно замечательно» она проводит здесь время, как она рада, что приехала, и как я добра, что взяла ее к себе на то время, пока тетя Полли в Германии. Как, скажи на милость, могу я вдруг обернуться к ней и сказать в ответ на все это: «Отправляйся, пожалуйста, домой; мне ты здесь не нужна»? И что самое нелепое, так это то, что ей никогда не приходит в голову, что она мне здесь не нужна, а навести ее на эту мысль я не в силах.
       Разумеется, если она начнет читать мне нравоучения или перечислять выпавшие на мою долю блага, я вынуждена буду ее отослать. Я сказала тебе с самого начала, что не допущу этого. И я не допущу! Два или три раза мне показалось, что она собирается это сделать (то есть начать читать мне проповедь), но пока все сводилось к какой-нибудь забавной истории о дамах из благотворительного комитета, так что проповеди не получалось — к счастью для этой девочки, если она действительно хочет здесь остаться.
       Но, право же, Делла, она просто невыносима. Вот послушай. Во-первых, она в безумном восторге от моего дома. В первый же день упросила меня открыть все комнаты и не успокоилась, пока все шторы в доме не были подняты, чтобы она могла «рассмотреть все эти совершенно замечательные вещи», которые, как она заявила, даже «лучше, чем у мистера Джона Пендлетона» — понятия не имею, кто это такой; вероятно кто-то из Белдингсвилла. Во всяком случае, он не дама из благотворительного комитета. Только это мне и удалось узнать. Затем, как будто не было достаточно того, что я бегала из комнаты, в комнату (словно персональный гид), так она еще обнаружила в одном из шкафов вечернее платье из белого атласа, которое я уже сто лет не надевала, и умолила меня его надеть. И я надела — почему, не могу понять, знаю только, что я была совершенно беспомощна в ее руках. Но это было только начало. Она упросила меня показать ей все мои наряды и так забавно рассказывала о церковных пожертвованиях, из которых прежде «одевалась», что я не могла удержаться от смеха, хотя тут же чуть не заплакала, представив те ужасные вещи, которые приходилось носить этому ребенку. От платьев, разумеется, перешли к украшениям, и она так восторгалась моими двумя или тремя кольцами, что я по глупости открыла сейф, только чтобы посмотреть, какие большие глаза она сделает. О, Делла, я думала, ребенок сошел с ума: она надела на меня все кольца, броши, браслеты, ожерелья, какие у меня есть, и настояла на том, чтобы прикрепить к моей прическе обе бриллиантовые диадемы (когда узнала, что это такое), так что под конец я сидела обвешанная жемчугами, изумрудами и бриллиантами, чувствуя себя языческой богиней в индусском храме, особенно когда этот нелепый ребенок принялся приплясывать вокруг меня, хлопая в ладоши и распевая: «О, совершенно прелестно, совершенно прелестно! Ах, как я хотела бы. повесить вас в окне — была бы такая отличная радуга!» Я еще только собиралась спросить, что она имеет в виду, когда она вдруг упала на пол и заплакала. И, как ты полагаешь, в чем была причина? Она была так рада, что у нее есть глаза, чтобы видеть! Что ты на это скажешь?
       И, разумеется, это не конец, а лишь начало. Она здесь только четыре дня, но не потеряла ни минуты зря и уже может причислить к своим друзьям мусорщика, участкового полицейского, разносчика газет, не говоря уже обо всей моей прислуге. Они, похоже, совершенно очарованы. ею, все до одного. Но не думай, пожалуйста, что и я подпала под ее чары. Ничего подобного. Я отослала бы ее к тебе сразу, если бы не чувствовала себя обязанной выполнить обещание и оставить ее у себя на всю зиму. Что же до того, что она могла бы заставить меня забыть о Джейми и моем глубоком горе, — это невозможно. В ее присутствии я лишь острее чувствую собственную утрату, потому что со мной не он, а лишь она. Но, как я уже сказала, я оставлю ее у себя — до тех пор, пока она не начнет читать мне нравоучения. Тогда она отправится к тебе. Но пока еще она нравоучений не читала.
       Твоя любящая, но в полном смятении.
       Рут".
 
      — «Пока еще она нравоучений не читала»! Ну еще бы! — засмеялась Делла, складывая мелко исписанные листки письма. — Ах, Рут, Рут! Однако ты признаешь, что открыла все комнаты, подняла все шторы, нарядилась в атлас и драгоценности… а Поллианна не пробыла у тебя и недели. Но нет, она не читала тебе нравоучений, нет, не читала!

Глава 4
ИГРА И МИССИС КЭРЬЮ

      Бостон был для Поллианны совершенной новостью, и, разумеется, Поллианна для Бостона — той его части, которая удостоилась знакомства с нею — новостью ничуть не меньшей.
      Девочка объявила, что Бостон ей понравился, но было бы лучше, если бы он не был таким большим.
      — Понимаете, — серьезно объясняла она в разговоре с миссис Кэрью на следующий день после своего приезда, — я хочу увидеть и узнать его весь… и не могу. Это точно так же, как за праздничным обедом у тети Полли: так много блюд (то есть того, что здесь нужно посмотреть), что ничего не ешь (то есть не смотришь), потому что все время пытаешься решить, что съесть (то есть посмотреть)… Конечно, — набрав воздуха, торопливо продолжила она, — можно только радоваться, когда чего-нибудь много… то есть, разумеется, если это что-нибудь хорошее, а не такое, как лекарства или похороны! Но мне всегда хотелось, чтобы праздничные обеды тети Полли можно было растянуть на те дни, когда нет ни торта, ни пирога… и точно так же с Бостоном. Как было бы хорошо, если бы я могла взять хоть частичку его с собой в Белдингсвилл, и тогда следующим летом у меня тоже было бы что-нибудь новое. Но это конечно же невозможно. Город не торт с глазурью, хотя даже торт не очень хорошо сохраняется. Я пробовала оставлять его на другой день — он засыхает, особенно глазурь. Поэтому я считаю, что надо есть торт и получать удовольствия тогда, когда их тебе предлагают; так что я хочу посмотреть все, что могу сейчас, пока я здесь.
      В отличие от тех, кто считает, что знакомство с миром следует начинать с самых отдаленных его уголков, Поллианна начала «смотреть Бостон» с детального обследования своего непосредственного окружения — великолепной резиденции на Коммонуэлс-авеню, где она теперь жила. Это, наряду с начавшимися школьными занятиями, поглощало в первые дни все ее время и внимание.
      Так много нужно было увидеть и так много узнать, и все было таким чудесным и красивым — от маленьких кнопок, на которые стоило лишь нажать, как комнаты заливал свет, до огромного и безмолвного бального зала, увешанного зеркалами и картинами. Много было и прекрасных людей, с которыми нужно было познакомиться, поскольку кроме самой миссис Кэрью в доме жили еще и Мэри, которая убирала комнаты, открывала дверь, когда кто-нибудь звонил, и каждый день провожала Поллианну в школу и встречала после занятий, и Бриджет, которая готовила обед, и Дженни, которая подавала на стол, и Перкинс, который водил автомобиль. И все они были такие замечательные… и такие «особенные»!
      Поллианна приехала в Бостон в понедельник, так что до первого воскресного дня успела пройти целая неделя. В то утро она спустилась в гостиную с сияющим лицом.
      — Я люблю воскресенья, — радостно вздохнула она.
      — Вот как? — В голосе миссис Кэрью звучала усталость человека, который не любит ни одного дня недели.
      — Да, из-за церкви и воскресной школы. Вам что больше нравится — церковь или воскресная школа?
      — Мне… право же… — неуверенно начала миссис Кэрью, которая редко посещала церковь и никогда даже не заглядывала в воскресную школу.
      — Трудно сказать, правда? — подхватила Поллианна с сияющими, но серьезными глазами. — Но ябольше люблю церковь — из-за папы. Понимаете, он был священником. Сейчас он, разумеется, на небесах с мамой и моими братиками и сестричками, но я часто пытаюсь вообразить, что он здесь, со мной, и сделать это легче всего в церкви, когда говорит священник. Я закрываю глаза и представляю себе, что там на кафедре мой папа, и это очень помогает. Я так рада, что мы можем воображать, а вы?
      — Я бы этого не сказала.
      — Ах, но только подумайте, насколько то, что мы воображаем, лучше того, что есть на самом деле… хотя для вас это конечно же не так, ведь все, что у вас есть на самом деле, такое необыкновенно приятное.
      Миссис Кэрью собралась сердито возразить, но Поллианна торопливо продолжила:
      — И то, что есть теперь на самом деле у меня, конечно же гораздо лучше того, что было прежде. Но все время, пока я болела и не могла ходить, мне просто приходилось только и делать, что воображать, как можно усерднее. Да и теперь я, разумеется, часто это делаю… ну, вот как с папой и все такое… И сегодня я как раз собираюсь воображать, что это папа говорит с кафедры. Когда мы пойдем?
      —  Пойдем?
      — В церковь, я хочу сказать.
      — Но, Поллианна, я не… то есть я предпочла бы не… — Миссис Кэрью откашлялась и снова попыталась сказать, что совсем не собирается идти в церковь и что почти никогда туда не ходит.
      Но перед ней было личико с доверчивым выражением и счастливые глаза, и она не смогла сказать то, что хотела.
      — Ну, я думаю… четверть одиннадцатого… если мы пойдем пешком, — ответила она наконец, почти сердито. — Церковь в двух шагах отсюда.
      Вот так и случилось, что в это солнечное сентябрьское утро миссис Кэрью, впервые за много месяцев, заняла свое место на старой скамье семейства Кэрью в весьма фешенебельной и со вкусом отделанной церкви, в которую ходила еще девочкой и которой до сих пор оказывала большую поддержку, насколько это касалось денежных пожертвований. Для Поллианны та воскресная утренняя служба оказалась и радостной, и удивительной. Чудесное пение хора в парадном облачении, переливающиеся яркими красками витражи, взволнованный голос проповедника и благоговейное молчание присутствующих на богослужении прихожан — все это наполнило сердце девочки восторгом, заставившим ее на время онеметь и лишь у самого дома, она с жаром воскликнула:

  • Страницы:
    1, 2, 3