6

О ЧЕМ ПОВЕДАЛА ПРОРИЦАТЕЛЬНИЦА

Мадам Лонгстаф, возлежа в шезлонге, провисающем до полу, обратилась к ним с картавой жалобой:

– Устала, мальчики, до смехти устала!

И немудрено: их очередь подошла в половине девятого вечера. Ясновидящая уже исчерпала свою энергетику, как человеческую, так и эзотерическую, и была не в состоянии освещать дорогу в будущее еще четырем наверняка трудным клиентам, особенно той загадочной даме у окна, «случай изнухяющий!». Нестор и Карлос остановились возле двери и молча изучали раздвижное кресло, откуда вещала прорицательница, подкошенная нечеловеческими усилиями. Деликатно скрещенные под мягкой зеленой муслиновой тканью ноги в обувке, которой мог бы позавидовать венецианский дож, слегка подрагивали в ритм хрипловатому дыханию их владелицы.

– Какой ужасный день, кабальехос, пхоходите, я буду к вашим услугам чехез несколько секунд.

Поскольку мадам не сделала ни малейшей попытки пошевелиться, Карлос и Нестор рискнули подойти к рабочему столу и погрузиться в кресла, размерами напоминавшие королевский трон, короткие ноги Нестора Чаффино повисли в воздухе. Тут как нарочно откуда-то выбежала белая мохнатая собачонка, она живо заинтересовалась лодыжками шеф-повара и принялась атаковать их с заливистым лаем, Нестор застыл, соображая, не пнуть ли заразу как следует, чтобы замолчала.

– Фхи-Фхи, tais-toi! Sit! Raus![13] – крикнула мадам Лонгстаф, мгновенно и ярко продемонстрировав обширные познания иностранных языков.

В другой ситуации это, несомненно, произвело бы огромное впечатление на друзей, но сейчас их полные мольбы и ужаса взгляды были устремлены на собачонку. Друзья словно вели между собой безмолвный диалог:

– Нестор, ты слышал, как она назвала сучку?

– Да. Фри-Фри. Ясно как день, это дочка Фру-Фру.

–Бедняжка. Слава Богу, животным не дано знать некоторых вещей, не то… Представляешь?..

– Не говори! Полностью с тобой согласен; не хотел бы я иметь мумию родственника, или даже родителя, на гипсовом постаменте с объяснительной табличкой.

– И не забывай, существует опасность окончить свои дни точно так же.

– Жуть!

– Вот и я говорю: жуть.

Оба поежились от внезапного озноба.

Воспоминание о мальтийской болонке понудило друзей-приятелей оглядеться и удостовериться, что причудливый стиль приемной во всем великолепии царил и в кабинете. Комната едва освещалась единственным светильником, однако в сумраке можно было различить чучела, слепо смотревшие искусственными глазами из стеклянных шкафов. Парочка огромных игуан, зеленоокие филин и лисица вкупе с другими экспонатами свидетельствовали о любви хозяйки салона к таксидермии. Посетителям пришлось прервать обзор экспозиции, в которой насчитывался не один шкаф с дохлой тварью, поскольку мадам Лонгстаф не без труда поднялась с лежака и направилась к ним с протянутой рукой:

– Добхый вечех, сеньохы.

Рост знаменитой ясновидящей достигал ста восьмидесяти сантиметров. Все они были задрапированы в прозрачный зеленый муслин, голову мадам венчала гора светлых волос. Но самым замечательным оказалось то, что стало очевидным несколько позже,

– Как будем гадать? – полюбопытствовала прорицательница. Мелодичный акцент мало вязался с нордической внешностью. – На хакушках, на кахтах или на шахе? Что вы пхедпочитаете?

При слове «шар» мадам Лонгстаф повернула голову, и Карлос изумился: анфас гадалка была похожа на Гуниллу фон Бисмарк.

– Итак, что вы пхедпочитаете? – нетерпеливо повторила мадам, которой давно наскучило наблюдать, какой потрясающий эффект она производит на новичков. – Вы же не думаете, что я буду сидеть с вами всю ночь! Я слишком устала от возни с хакушками, выбихайте, сеньохы: кахты или шах? – Заметив смущение Карлоса, она смягчила тон: – Понимаете, все способы гадания пхиблизительно одинаковые. Я пользуюсь эклектическим методом, так что выбихайте, что нхавится, только побыстхее.

– Ну, не знаю… – промямлил Карлос. – Карты… Его перебил Нестор. За несколько минут он весьма толково изложил суть истории нарисованной девушки. Мадам Лонгстаф выслушала его с большим вниманием и редкими комментариями: «Как мило!», «Божественно!», а также: «О bellega[14]!» В какой-то момент она взяла на колени белую собачонку и принялась поглаживать ее по голове; когда рассказ подошел к концу, мадам испустила вздох, повернулась налево всем телом и начала искать что-то в шкатулке на столе.

Тогда-то Карлос и заметил странную особенность, выделявшую прорицательницу из сонмища смертных: изменчивый профиль. Сейчас, наклонив голову, она уже походила не на Гуниллу фон Бисмарк, а на киноактера Малколма Макдауэла. Карлос совсем недавно видел по телевизору «Механический апельсин», поэтому неожиданная метаморфоза воистину шокировала его. Он отвел взгляд в сторону и вновь на мадам, и опять перед ним возник ужасный герой кинофильма, не хватало только стилета в руке и накладных ресниц на левом глазу. Между тем предсказательница извлекла из шкатулки потрепанную колоду карт и вернулась к профилю госпожи фон Бисмарк, на радость Карлосу.

Нестор подумал и решил продублировать финальную часть своей речи:

– Итак, мадам, вот почему мы пришли к вам. Этот юноша хочет не только чтобы вы предсказали ему будущее по картам Таро или другим способом, он желает также получить от вас какое-нибудь зелье, понимаете, заклинание какое-нибудь, с помощью которого можно было бы встретить женщину, максимально похожую на некий портрет. Это скорее всего каприз, однако мне известно из хороших источников, что вам подвластно многое.

– Что вы знаете обо мне? – испугалась пожилая кукла Барби с арийскими чертами лица. – Вы знаете многое о многих, я бы сказала, слишком многое. Нестор сначала заулыбался и рассыпался в любезностях, а потом положил через стол руку ей на предплечье и сжал пальцы так, что стало ясно: только хорошее воспитание не позволяет ему ответить должным образом.

– Хохошо, хохошо, как вам угодно, – удивилась Лонгстаф, которой не часто приходилось ощущать подобную реакцию на свои слова. – Пхошу пхощения, не хочу показаться назойливой, однако… Однако, – твердо повторила она и поменяла Бисмарк на Макдауэла, – забудем на минуту о юноше и поговохим о вас. Позвольте сообщить об одном событии, оно пхоизойдет с вами в будущем, и вам следует о нем знать.

Нестор не успел вовремя сжать пальцы на предплечье, поэтому мадам продолжила тем же тоном:

– Вы стхадаете от неизлечимой болезни, диагноз, полагаю, вам известен: хак, не пхавда ли? Так вот, вас, может быть, обхадует то обстоятельство, что вы не умхете от…

Нестор застучал ладонью по предплечью, как телеграфист. Наверное, он рассчитывал, что мадам знает азбуку Морзе и поймет его просьбу: «Заткнись, старая ведьма». И он не ошибся. Крайне удивленная пророчица умолкла и быстро высвободила предплечье. Однако через несколько секунд она оправилась и, как бойскаут, обязанный всегда говорить правду, произнесла:

– Хазхешите мне по кхайней мехе спхосить вас, сеньох. Вы в самом деле не хотите побеседовать о состоянии ваших легких? Или об опасностях, котохые таят мохозильники и шоколадные тхюфели? Или о кулинахных хецептах? А записные книжки в коленкоховых обложках? Вы и о них не хотите знать?

Карлос подумал, что у старухи поехала крыша, но вслух, естественно, диагноз не поставил.

Произошел ли новый обмен сигналами Морзе между Нестором и ясновидящей, неизвестно. Карлоса отвлекла залаявшая Фри-Фри. Он уловил лишь резюме мадам Лонгстаф.

– …Ну хохошо, бесполезно пытаться помочь тому, кто пхедпочитает ничего не знать. Кхоме того, – лицо приняло усталое выражение, мадам стала воплощением знаменитой немки-аристократки из Марбельи, – isso n?o ? comigo[15], так какое мне дело! Уже поздно, поэтому закхуглимся самым пхостым способом: посмотхим, что можно пхедложить этому юноше. – Она с деловым видом углубилась в другую шкатулку.

Карлос не заметил уже привычной метаморфозы. Наверное, ему померещились преображения старухи.

– Вот. – Прорицательница достала что-то, покрытое совсем не магической пылью. – Sta bon[16]. – Выпрямилась и вручила Карлосу флакон размером с мизинец. – Слушай внимательно, filhinho[17]. Пхинимать нужно в каждое полнолуние по четыхе капли, пока не кончится. Затем, молодой человек, возхадуйтесь: заклинание подействует, ибо ваш случай элементахный.

– Да-а? И только-то? – разочарованно протянул Карлос.

Мадам Лонгстаф нетерпеливо взмахнула зелеными рукавами:

– Сокховище мое, именно за монотонность я ненавижу эту хаботу. Скучное наступило вхемя: людям тхебуются одни любовные заклинания. Тот пхосит найти ему подходящую паху, этот – пхивохожить кого-нибудь пхотив воли. Конечно, иногда встхечаются по-настоящему охигинальные случаи. Напхимер, кто-то жаждет избавиться от мучительной пхивязанности или тайной стхасти. – Мадам словно забыла, что разговаривает с клиентами, она просто вспоминала события минувшего дня. – Вы обхатили внимание на уважаемого сеньоха, котохый недавно вышел от меня? У него кохоткая стхижка, такую носили боши в Пехвую миховую войну. Так вот, он выдал настоящий пехл: пожелал, чтобы я стехла из его сознания навязчивое воспоминание, толкающее на нежелательные поступки. – В голосе прозвучала нотка изумления, что было непростительно для профессиональной гадалки и объяснялось, очевидно, только усталостью. Мало того, мадам машинально взбивала шерсть Фри-Фри, словно делала стрижку ежиком. – Ну хватит, Махлена!

«Так вот как звали знаменитую ясновидящую: Марлена Лонгстаф!» – подумал Карлос.

– Публике, я хочу сказать, не хватает вообхажения в любовных делах, желание встхетить женщину своей мечты отнюдь не охигинально, хотя… Если именно этого тебе хочется, милый, пожалуйста. С вас пятнадцать тысяч и до свидания если не возхажаете. – Мадам Лонгстаф стряхнула собачонку, с неожиданной проворностью встала из-за стола и повалилась в шезлонг. – Святая Дева Махия, какой долгий был день!

Последняя фраза, произнесенная с мелодичным акцентом негров племени йоруба, наверняка была адресована не клиентам, а верной Фри-Фри.

Посетители час за часом вторгались в покои ясновидящей и нарушали священную тишину. Изначальное положение вещей менялось, когда раздавалось позвякивание маленьких таинственных флаконов, подобных тому что получил Карлос. Но стоило хозяйке очутиться в шез лонге, как все вернулось на круги своя. –

Сумрачная комната с единственным светильником… Чучела с мерцающими стеклянными глазами… Оставаться здесь после окончатания сеанса казалось почти святотатством.

И поскольку нет ничего слаще запретного плода, Нестор остановился у выхода и приложил палец к губам, призывая друга к молчанию.

– Подожди чуть-чуть, – прошептал он, – сейчас пойдем, Карлетто, ведь не каждый день можно видеть колдунью в своей берлоге.

– Мне показалось, тебя не интересуют ее пророчества, Нестор.

– Абсолютно не интересуют. Просто люборытно, чем занимаются ведьмы, когда их никто не видит. Спорим, она сейчас позвонит по мобильнику, и совсем не на тот свет.

Друзья застыли у двери так же, как в начале визита.

Фри-Фри одним прыжком вскочила на шезлонг и устроилась в складках халата хозяйки – весьма трогательное зрелище. Мадам с удовольствием потянулась. Как и вначале, Нестор и Карлос видели только ее ноги, точнее, правую ступню. Пророчица ритмично покачивала домашней туфлей вверх-вниз, в такт только ей слышимой музыки. Туфля болталась над краем шезлонга, грозя свалиться на ковер. Тело ясновидящей пребывало в покое.

– Пойдем отсюда, – струсил Карлос. – Надоело мне это место. Все равно ничего интересного не происходит.

– Ш-ш-ш.

Мадам Лонгстаф налила в чашечку чудесно пахнущий чай. «Она похожа на публичную женщину, которая после любовных трудов ублажает себя так, как это принято в хорошем обществе», – подумал Карлос.

– Пойдем же, чертова собачонка может обнаружить нас в любой момент!

Но ничего не происходило.

Аромат чая быстро распространился по комнате и заставил Фри-Фри чихнуть. Разомлевшая мадам Лонгстаф запела. Песенка звучала примерно так: «мамба-умбе-яма-мабе» и т. п.. Ее старческое меццо не произвело благоприятного впечатления на прятавшихся в полумраке шпионов.

– Оми-мамбамба-амба-умбе-ямамабе, – неутомимо фальшивила мадам.

Дряблые звуки и крепкий запах заварки так подействовали на Карлоса, что ему почудились проблески жизни в глазах изъеденной молью лисицы, запертой в стеклянном шкафу слева от него. Он сильнее сжал ведьмин флакончик, дабы случайно (или не случайно – кто может знать в этом заколдованном месте?) не уронить и не выдать своего присутствия.

Для утоления жажды мадам потребовалось три раза наполнить крошечную чашку, если Карлос не ошибся в подсчетах. На четвертый раз ясновидящая заговорила. Однако она ни разу не посмотрела в сторону друзей, и венецианская туфля по-прежнему качалась, будто жила независимо от хозяйки или по крайней мере умела разговаривать, как кукла чревовещателя.

– Того, кто считает себя смехтельно больным, убьет не болезнь, но лед; тому, кто вехит, что слово убивает, не следует хханить его так близко к сехдцу.

Карлос взглянул на Нестора. Повар был очень серьезен.

Раздался смех. Не куклы – кукловода.

– Я знала, вы так пхосто не уйдете. Даже те, кто входе вас, дохогой Нестох, клянутся, что не вехят пхедсказаниям, не могут пхотивиться соблазну узнать свое будущее, не пхавда ли? Но ведь будущее обманчиво…

С этими словами мадам Лонгстаф вынырнула из глубины шезлонга, ноги с тапочками исчезли под халатом. Теперь эффект говорения производил бюст, вздымающийся над шезлонгом.

– Погодите, не уходите, – сказал бюст Нестору, словно прочитал его мысли. – Я хочу лишь пхедупхедить вас, и повехьте: если последуете моим советам, вы будете мне очень благодахны.

– Есть предсказания, которых лучше не знать, мадам. Тем более если они ничего не изменят.

Бюст настаивал:

– Я вам скажу только одно, послушайте: Нестох не умхет. Можете заниматься чем хотите: наслаждайтесь жизнью, любите, публикуйте скандальную книгу, учитесь игхать на фаготе и пхочее, и пхочее. Не беспокойтесь о своем будущем, поскольку мадам Лонгстаф ясно видела: Нестоху ничто не угхожает до тех пох, пока не объединятся пхотив него четыхе «т»…

Повар попытался запротестовать, но ведьма протянула к двери чашечку, словно там уместились разгадки всех тайн.

– Вас мучает неизлечимая болезнь, но вам не о чем беспокоиться, увехяю вас.

– Послушайте, мадам…

– Слишком много случайностей. – Чашечка спланировала на стол. – Чтобы ваша судьба изменилась, должны соединиться… четыхе «т», а это невозможно, вам не кажется? Впхочем, случайности – шутки богов над смехтными.

Мадам засмеялась, и собачка подхватила ее смех. Отвеселившись, предсказательница сказала внушительно:

– Вам не следовало подслушивать, дохогой Нестох. Пхавда, не следовало. Если вы намехевались пхиобрести любовное зелье для этого молодого человека, то пхактичнее было напхавить его к гадалке, специализихующейся на подобных мелочах, а таких тхи из каждых четыхех. Но вы искали чего-то большего, не так ли? Да-да, потому что в действительности vose[18] (она произнесла местоимение так, словно была не пифией нордического типа, а самой Маэ Сеньорой или по меньшей мере Аспасией Гимараэш ду Пинту, знаменитой ясновидящей из Баии, только у той внешность респектабельной представительницы племени йоруба, да и клиентов она не выпроваживает взмахом рукава)… vose пхишли сюда, чтобы узнать о своей собственной судьбе. Вот и узнали: никакая опасность вам не стхашна, пока не встхетятся четыхе несчастных буквы. Четыхе «т» – какое неблагозвучное сочетание! – добавила она с явным отвращением.

Голос принадлежал то ли мадам Лонгстаф, то ли Маэ Сеньоре, то ли Аспасии Гимараэш ду Пинту, а профиль… Профиль был точно как у Малколма Макдауэла в кинофильме «Механический апельсин», на сей раз Карлос не усомнился. Профиль даже подмигнул глазом, а половина губ прокартавила с португальским акцентом:

– Любая опасность не стхашна!

7

НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ

«Мошенница, шарлатанка, нет, хуже, торговка полуправдой, которая вреднее откровенной лжи, потому что заставляет людей верить в предсказания и жить в соответствии с ними! Проклятая изворотливая ведьма, зарабатывающая на чужих мечтах!»

Такие мысли переполняли Карлоса, когда он на коленях стоял возле тела своего друга Нестора, а кухня постепенно заполнялась обитателями дома Тельди. Бедняга. Вот все собрались и разглядывают его. Маленькая Хлоя Триас, босая и скорее всего нагая под длинной рубашкой с надписью «Pierce my tongue don't pierce my heart»[19]. За ней друг семьи Серафин Тоус на безопасном удалении, словно опасается, что покойник воскреснет как Лазарь, Карел Плиг, тот пытается объяснить хозяевам, где и когда обнаружил повара. Рядом с ним Адела, такая красивая, ухоженная, несмотря на неожиданно раннее пробуждение, с сияющими и какими-то очень мудрыми глазами, как будто ожидала, что случится беда… Ее муж, сеньор Тельди, весь из себя хозяин, выслушивает объяснения Карела, а сам думает, как бы скорее разделаться с неприятной ситуацией.

– Ладно, ладно, успокойтесь все. Речь идет о несчастном случае, не более, – приказал Тельди. – Однако придется вызывать полицию, никуда не денешься. Одолжите кто-нибудь ручку. Где ты оставила трубку? Впрочем, поскольку сегодня праздник, наверняка никто не ответит либо будет постоянно занято… Эта солдатня… то есть полицейские, они везде одинаковые, не умеют службу нести.

Кто-то дал ему телефонную трубку и ручку. Он набрал номер и стал водить по кухонному столу тупым концом ручки в ожидании ответа. Линия и в самом деле оказалась занята, что привело Тельди в большое раздражение. Он снова набрал номер и заскользил взглядом по предметам, лежавшим на столе; безукоризненно вымытый механический миксер, полный набор новеньких кухонных ножей. Взгляд уперся в мраморную тумбу. Ага, книга Брильят-Саварина, накрытая полотенцем, словно языческий алтарь – плащаницей. Тельди подумал, что покойник, надо признать, был первоклассным поваром, хотя и сукиным сыном тоже, настоящим сукиным сыном. Второе определение потянуло неприятные воспоминания, но Эрнесто Тельди научился их игнорировать так же, как ночные кошмары. Он опять принялся набирать номер: 0… 9… 1… – с паузой после каждой цифры, чтобы дозвониться наверняка.

– Полиция? Послушайте, запишите, пожалуйста… С вами говорит Эрнесто Тельди, дом «Лас-Лилас» по улице Лас-Альдефас, номер десять-бис. Произошел несчастный случай, нет… Ничего страшного, в конце концов, никто из семьи не пострадал, я хочу сказать, все гораздо хуже…

Тельди машинально убрал полотенце с книги. Беседа затягивалась, его попросили подождать, пока переведут звонок из отдела в отдел. Тельди нетерпеливо завозил ручкой по книжному переплету. Для учебника по поварскому делу она была необыкновенно чистая: ни жирного пятнышка, ни прилипшей крошки. Чистая, как церковный требник.

– Что? Повторить название дома? Да-да, конечно, компьютер медленно работает, понимаю. Хорошо: «Лас-Лилас».

Ручка обвела контуры тисненных в мягкой коже золоченых букв, спустилась по срезу страниц и наткнулась на что-то, торчащее между ними. Это был лист бумаги, который Карел Плиг вынул из руки мертвого Нестора.

– Нет-нет, номер десять-бис по улице Лас-Альде-фас: «б», как в «буренке», «и», как в «Италии», «с», как… Совершенно верно, развилка с улицей Лас-Харас…

Тельди поиграл листочком, как гитарной струной, но никому до этого не было дела. Существовали более важные вещи: Серафин Тоус потребовал, чтобы открыли окно, Хлоя Триас, пожав плечами под вполне объяснимым взглядом жениха Карела, отправилась в комнату, чтобы надеть хотя бы трусы. Адела глянула в матовое стекло окна кухни, которое в отличие от зеркала скрадывало многие недостатки внешности, поправила прядь волос и бросила взгляд на Карлоса, Тот – единственный, кто был занят покойником, – снял куртку и положил на лицо друга.

«Жаль, коротковата, – подумал Карлос, – нельзя укрыть все тело». Между тем труп оттаял, мышцы обмякли, словно цветы в похоронном венке, пальцы на раскинутых ногах и руках торчали в разные стороны. Особенно выделялся большой палец правой руки, закостеневший, испачканный синими чернилами. «Бедный друг», – мысленно произнес Карлос, и эти слова стали похожи на церковную литанию. Потом он подумал о ручке, которой поигрывал Тельди: «Может быть, Нестор перед тем, как произошел несчастный случай, делал какие-нибудь записи? Наверное, воспользовался тишиной и покоем раннего утра, чтобы добавить несколько строчек в блокнот, с которым не расставался. Куда он запропастился? Нужно поискать на кухонном столе или возле плит. Займусь этим, когда Тельди закончит говорить по телефону». Карлосу хотелось сохранить блокнот в память о Несторе.