Погост-то располагался на перекрестке пяти дорог, и это еще не считая речных путей. Хозяин, высоченный мужик, одноглазый, с кривовато подстриженной бородой, был одет в просторную рубаху яркого василькового цвета и вообще выглядел довольно преуспевающе, чего никак нельзя было сказать о его неказистых служках-приказчиках, сновавших туда-сюда с большими глиняными кувшинами в руках. Олег Иваныч и юная жрица любви уселись в угол и сделали заказ. Вернее, заказывала Олегова спутница, сам-то он пока не очень хорошо разбирался в местных напитках. Служка быстро принес жбан твореного вина и деревянное блюдо с солеными огурцами, с поклоном поставил на край стола. Огурцы Олегу Иванычу понравились, а вот вино не очень. По вкусу это пойло напоминало плохую паленую водку, чем, в сущности, и являлось. Майор с неудовольствием отставил в сторону деревянную стопку и настоятельно рекомендовал своей даме заказать что-нибудь другое. Служка принес туес пьяной березовицы - забродившего березового сока - тоже не бог весь что, но на безрыбье и хлорка - творог. Олег Иваныч сильно сомневался, чтоб в этом вертепе имелось приличное вино...
      Неспешно прихлебывая березовицу, Олег сумел свети знакомство с сидевшим рядом торговым человеком Иваном Костромичом. Уже изрядно навеселе, Иван угостил нового знакомца "вареной" медовухой и поведал, то гулеванит здесь последнюю ночь, потому как вскорости отправляется в Новгород на двух стругах с воском. Воск Костромич надеялся выгодно продать.
      - Ни черта у тебя не выйдет с воском, ганзейцы давно уж с Новгородом не торгуют, - усмехнулся Олег Иваныч, показывая хорошее знакомство с предметом разговора, почерпнутое в беседах с Гришаней.
      Иван оторвался от жбана и уважительно посмотрел на собутыльника.
      - Ты, я вижу, в торговле толк знаешь, - он с размаху хлопнул майора по плечу. - Только я не переживаю насчет воску, не купят ганзейцы, купит Орден али свей. Так что проживем. Лишь бы по пути людишки лихие не напали, тати!
      - Да, кстати, о татях, - оживился слегка захмелевший дознаватель. - Я тоже в Новгород добираюсь, вместе с приятелем. Нельзя ль с вами?
      В ответ Костромич радостно засмеялся и заверил, что таким хорошим людям, как его новый знакомец Олег, завсегда готов услужить и даже тому чрезвычайно рад будет...
      - Много за провоз не возьму, деньгу московскую кинете - и все дела! обняв Олега за шею, пьяно кричал Иван. - Поутру приходи на пристань, сговоримся.
      Занятый весьма продуктивным разговором, Олег не обращал внимания ни на свою спутницу, ни на гулеванивших в корчме людей. Последних насчитывалось человек тридцать, а то и больше. Все они постоянно приходили-выходили, орали песни, ругались, целовались с размалеванными женщинами и временами били друг другу морды. В общем, бражничали.
      Довольный собою, Олег Иваныч наконец решил, что пора и честь знать. Вставая, он вдруг вспомнил о своей даме, хотя, честно говоря, не очень-то и нужна была ему эта юная потаскушка. Он обернулся, так, больше по инерции, женщина все-таки, и никого рядом не обнаружил.
      - Ну и черт с тобой, - махнул рукой. - Баба с возу, кобыле легче...
      Он бросил взгляд на противоположный край стола и медленно опустился на лавку. На широкой скамье, покрытой волчьей шкурой, распустив золотистые волосы по плечам и сжимая в руках большую глиняную кружку, сидела его неверная спутница и громко смеялась. Но вовсе не она привлекла внимание Олега. Рядом, на той же скамье, обняв смеющуюся девчонку за талию, сидел кровавый ушкуйник Тимоха Рысь. Почтительно подошедший к столу хозяин самолично наливал разбойнику пиво.
      - Ну, дела, - покачал головой Олег Иваныч. Нет, он не боялся, что Тимоха его узнает. В корчме было достаточно темно, да и вид майор имел соответствующий: вряд ли кто из его прежних знакомых признал бы сейчас в этом бородатом мужике в потрепанном армячишке и рубахе-пестряди старшего дознавателя одного из питерских РУВД.
      Тем не менее Олег Иваныч не был настолько пьян, чтобы полностью игнорировать возможную опасность. Сердечно простившись с Костромичом, он быстро прошел мимо Тимохи и, сбежав по крыльцу, оказался на улице... Светало. На востоке, за церковью, алела утренняя зорька. Над рекой струился редкий туман.
      - Однако в какую же сторону идти? - спросил он сам себя и вдруг услыхал позади чью-то легкую торопливую поступь. Обернулся...
      - Куда ж ты пропал, кормилец?
      Перед ним стояла недавняя спутница, юная "гулящая жёнка", и улыбалась. Улыбка у нее была ничего себе, приятной.
      Ни слова не говоря, девчонка подошла ближе, встала на цыпочки и жарко поцеловала старшего дознавателя в губы.
      - Пойдем в овсы, пойдем, ну? - целуя, шептала она, увлекая за собою Олега. И тот не нашел сил сопротивляться.
      У нее оказалось удивительно красивое тело, молодое, упругое, с набухшими колокольцами грудей.
      А в искусстве любви девчонка оказалась столь искусной, что Олег Иваныч на время забыл, где находится.
      Потом, лежа посреди овсяного поля, он смотрел в быстро светлеющее небо и ни о чем не думал. Просто наслаждался тишиной, покоем, пением жаворонка и юной красавицей, доверчиво прижавшейся к нему нагим жарким телом.
      - Приходи еще, - поцеловав Олега в грудь, тихо попросила она. - За реку, на Фишовицу. Там усадьба. Спросишь Тоньку-Заразу. Это я и есть. Придешь?
      - Не обещаю, - честно ответил Олег. - Кстати, а что это за крутой мен так настойчиво лапал тебя сегодня за столиком?
      - Какой еще... Ах... - Тонька прикусила язык и прижалась теснее. - Это страшный человек, - прошептала она, - Тимоха Рысь, ушкуйник из Новгорода. Выспрашивал про богомольцев, кто там есть побогаче да куда путь держат.
      - Ах, он смерд, холопья рожа! - выругался дознаватель. - Чаю, недоброе затеял, пес! А ну-ка, Тоня, с этого момента поподробнее...
      - Боюсь я, боярин, - помолчав, призналась Тонь-ка. - Тимоха сказал, ежели что - враз язык отрежет! Да ничего и не ведаю я боле. Иди лучше сюда, князь мой...
      И вновь, уже в который раз, почувствовал Олег Иваныч еще не растраченный жар молодого Тонькиного тела.
      - Еще... Еще, боярин... Еще... - изгибаясь, страстно стонала девчонка.
      А над овсяным полем вставало желтое летнее солнце. Солнце одна тысяча четыреста семидесятого года.
      Поутру отправились на пристань, толковать с Иваном Костромичом. Груженые струги купца тяжело покачивались в темных водах реки, словно жирные беломорские нерпы. Люди купца сновали взад и вперед по перекинутым на берег узким дощатым мостикам, что-то таскали, приколачивали, смолили. Видно, готовились к отплытию...
      Иван встретил гостей приветливо, налил по чарке твореного вина, угостил пирогом с рыбой. Столковались, как и просил купец, за одну московскую деньгу, что соответствовало половине новгородской или псковской, но при этом до самого Новгорода - на купецких харчах. Иван поскреб затылок, повздыхал притворно и широко улыбнулся - ударили по рукам...
      Солнце немилосердно жарило плечи, когда Олег и Гришаня надумали возвращаться на двор отца Филофея. Струги отправлялись завтра, и нужно было успеть подкрепиться, выспаться да помолиться за добрый путь в церкви Успения. Иван Костромич проводил гостей до берега, похлопал Олега Иваныча по спине, наказав не проспать - отплывать намечалось поутру рано...
      Уходя, майор кинул случайный взгляд на скопление людей у корчмы Кривого Спиридона. Кто-то что-то кричал, кто-то ругался вполголоса, кто - плакал. Олег стукнул себя по лбу, вспомнив, что так и не предупредил боярыню Софью. Это ведь о ней выспрашивал вчера ушкуйник Тимоха Рысь, больше не о ком. Кто тут еще из богатых богомольцев имелся-то?
      Прибавив шагу, Олег Иваныч с Гришаней быстро зашагали по узкой дороге, тянувшейся меж заборами из покосившихся кольев, мимо корчмы с коновязью с привязанными к ней лошадьми в сбруе. Судя по более чем приличному виду коней, днем вертеп Спиридона Кривого посещали и вполне достойные люди. Видно, функции вертепа корчма начинала выполнять ближе к ночи. Совсем как некоторые заведения во времена Олеговой юности: вечером - ресторан, днем рабочая столовая.
      Вокруг примыкавшей к коновязи ограде толпились чем-то возбужденные люди. Кто-то из приказчиков что-то выспрашивал у толстого рыжебородого дядьки в поношенном зипуне.
      - Да от поутру выхожу с корчмы, гляжу - лежит... Прибитая, спаси Господи...
      Толстяк размашисто перекрестился на маячившую вдалеке главу церкви Успения. Приказчик что-то тихо уточнил... Вообще, это сильно напомнило Олегу Иванычу процедуру первичного опроса свидетелей.
      Он с любопытством обернулся... и замер, пораженный: на покосившихся кольях ограды, лицом к реке, было распято обнаженное тело Тоньки-Заразы! Мертвые глаза девчонки, казалось, смотрели прямо на Олега, вокруг рта, стекая на шею и грудь, запеклась черная кровь. Прямо над головою Тоньки огромным ржавым гвоздем был прибит сизый человеческий язык, видимо Тонькин. По языку ползали жирные темно-зеленые мухи...
      - "Тимоха Рысь обещал язык отрезать...", - справившись с порывами тошноты, вспомнил Олег Иваныч и решительно направился к приказчику, отвел в сторону...
      Узнав Гришаню, тот благосклонно выслушал Олега, заявив, что Спиридон Кривой уже ждет пыток в порубе, а что касаемо Тимохи Рыси, то - не пойман, не вор... К тому же Тонька-Зараза оказалось беглой холопкой, прижившейся у фишовского смерда Емельки Плюгавого, известного тихвинского сутенера. Так что предстояло еще выяснить ее хозяина да выспроить, что он хочет за порчу своей вещи - холопки Тоньки. А пока хозяин не найден, вскорости и Спиридона придется выпустить, предварительно для порядку пытав, а за что его держать в порубе, даже если он и признается в чем, - терпильца-то нет!
      Даа... законы... Впрочем, как и там, дома. Попробуй-ка без терпилы-то.
      Олег Иваныч покачал головой и поклялся сделать все, чтобы наказать убийцу. В том, что подобную гнусность сотворил именно Тимоха Рысь, он не сомневался.
      Вечер выдался тихим, благостным. По бархатно-золотистому небу медленно плыли прозрачные невесомые облака, подсвеченные снизу оранжевым заходящим солнцем, в вересковых кустах у ограды двора отца Филофея заливисто свистел соловей.
      - Эк, как выводит, собака! Казалось бы - совсем неприметная птаха, а вот, поди ж ты... - сидевший у подоконника Гришаня аж прослезился от удовольствия.
      - Поистине, райская услада, - согласно кивнул вошедший в горницу отец Филофей и протянул смурно сидевшему на лавке Олегу кусок бересты с костяным стержнем.
      - Вот те писало, как просил.
      Кивком головы поблагодарив хозяина, майор быстро набросал на специально выделанной берестяной коре пару строк крупными печатными буквами. Тщательно свернул кору в трубочку, перевязав крепкой вощеной нитью, позвал Гришаню:
      - Знаешь, где богомольцев двор?
      Тот кивнул.
      - Летаху! Не в службу, а в дружбу... Передашь боярыне Софье!
      В светелке жарко горели свечи, их трепещущее желтое пламя отражалось в окладах икон, пахло благовониями и топленым жиром. Упав на колени перед иконой, истово молилась боярыня Софья. Черные одежды ее распластались по выскобленному дощатому полу, словно крылья раненой птицы. Вот уже второй год не было у нее ни убитого москвитянами мужа, ни деток, унесенных лихоманкой. Второй год боярыня собиралась принять монашеский постриг, лишь желание закончить дела сдерживали ее - мечтала поставить часовню на перекрестке дорог, и отец Филофей обещал помочь ей в этом богоугодном деле. Чуть слышно скрипнула дверь...
      - Матушка!
      - Чего тебе, Никодим?
      - Послание тобе малец принес.
      - Что за малец?
      - Убег уже.
      Дрожащими руками боярыня развернула бересту...
      "Любезная госпожа Софья! Опасайся разбойника Тимохи Рыся и его банды. Когда отправишься в путь, усиль охрану, и пусть тебе будет удача. Друг".
      Любезная госпожа... Давно ее так никто не называл. Кроме разве что отвергнутого любовника боярина Ставра. Но это не Ставр, нет, да и откуда ему здесь взяться? Записка написана как-то странно, не совсем по-русски, видно, писал иностранец, свей или немец... а "банда" - вообще фряжское слово. Фрязин? Миланец, генуэзец или венецианский гость? А может быть, он из Кафы? Да, скорее всего, из Кафы, прибыл с московскими купцами.
      - Никодим!
      Верный слуга бросился в горницу.
      - Пойдешь в ряды, узнаешь, нет ли средь купцов фрязина или немца. Да смотри у меня, как в прошлый раз, не упейся, а то живо батогов отведаешь!
      - Как можно, матушка! В точности все исполню.
      Софья подошла к окну, провожая бегущего слугу задумчивым взглядом. Жаль, что этот неведомый друг фрязин или немец. Был бы лучше новгородец... красивый, высокий, с русой кудрявой бородкой, с глазами цвета свейской стали, как у того, что был тогда в церкви. О, Боже, что за грешные мысли.
      Упав на пол, боярыня вновь принялась молиться.
      Красива была боярыня Софья. Красива, умна, образованна, да еще и богата. Только вот счастья у нее не было.
      Хороши были струги костромского купца Ивана, крепкие, вместительные, на веслах и под парусом ходкие. Вез Иван в Новгород воск да рыбу соленую осетров волжских, что царь-рыбой прозваны. Окромя этого были на стругах и бочки с медом, большие, пузатые, какие называют беременными, и мед в них был сладок, вязок и душист. Солидную прибыль сулили Ивану товары его. Хоть и не торговал сейчас Новгород с ганзейцами, однако сведущие люди сказывали, на воск да мед купец всегда найдется, не ганзейцы, так свей иль орденские немцы, да еще про голландцев с англичанами слухи ходили... Правда, Иван этим слухам не очень-то верил - уж больно сильна Ганза, вендские купцы ни за что голландцев к Новгороду не пустят... хотя, может, какой шальной кораблишко и прорвется через Зундский пролив.
      - Чего с ганзейцами-то не поделили? - возлежа на небольшой площадке на корме, интересовался Иван у Гришани. - Ни им не выгодно, ни нам, ни самим новгородцам...
      Гришаня в который раз пояснял, что ганзейские гости уж слишком оборзели. И сукна у них короткие, в тюке гораздо меньше, чем сказано, и селедка в бочках крупная пополам с мелкой черт-те как положена, да и воск они "колупают", а что отколупано - то их. В общем, никакого сладу. А когда купцы новгородские "заморские" возмутились, ганзейцы обиделись, совсем перестали в Новгород товары возить. Ну, то Ливонскому магистру на руку, флот орденский ничуть не хуже ганзейского, а пожалуй, и лучше.
      - Но, Иван свет Федотыч, ганзейцы или Ливонский Орден - не твоя забота! Тебе ж товар все равно новагородским купцам сдавать, оптом, так ведь? Гришаня пытливо взглянул на купца. Тот усмехнулся, отворачиваясь, так что даже лежащий рядом Олег догадался - не очень-то хочется костромичу новгородцам товар сдавать, куда как выгодней было бы напрямик иноземцу какому... выгоднее, но и опасней - новгородские купцы людишки ушлые, обид себе не прощают. Потому и отвернулся купец от Гришани, замолк, не хотел продолжать неприятную тему.
      На ночь пристали к берегу. Может быть, безопаснее бы было встать на середине реки, но речка Тихвинка не столь широка, чтобы этот маневр послужил достаточной защитой от разбойников, коими данные берега кишмя кишели. Вся надежда была на воев-охранников да на многолюдство - кроме Ивана Костромича с караваном плыли еще несколько купцов из разных мест, всего насчитывалось восемнадцать стругов, да народу боле трех сотен душ, все в кольчугах да панцирях, с топорами да самострелами, а на "Сивке" - главном костромском струге даже имелась пара небольших пушечек-бомбарделл. Попробуй-ка напади, супостат-шильник!
      Жгли костры, ужинали, все темнее становились ночи, пока еще теплые. Выставили сторожей, Олег Иваныч тоже вызвался, засиделся без дела, заскучал - чего ж не поразмяться малость, не послушать бывалых людей байки...
      Они сидели в дозоре вдвоем, укрывшись за кустами малины, - Олег и Силантий Ржа - здоровенный мужик, профессиональный воин, нанятый Иваном Костромичом в качестве начальника охраны. Силантий тоже решил поразмять кости, лично проверить стражей.
      - Так и побили нас татары, еле убег! - шепотом рассказывал Силантий. Но мы с ними еще посчитаемся, придет время. Вот на обратном пути на Москву подамся, к Великому князю Московскому Ивану Васильевичу, говорят, он воев землицей испомещает за верную службу. Это б неплохо, землицу-то, с парой деревенек, с холопами. Ну, можно и одну деревеньку, бог с ней. Чу!
      Силантий замолк, настороженно вслушиваясь.
      - Блазнится - скачет кто-то, - обернувшись, прошептал он, и Олег крепче сжал шестопер, выданный купцом Иваном вместе с короткой кольчугой, вязанной из плоских колец, и кривоватым засапожным ножом в зеленых сафьяновых ножнах. Осторожно поднявшись, Силантий махнул рукой: - Пойдем-ка, посмотрим, Олег.
      Слева от них чуть слышно плескала река, справа тянулся низкий поросший смешанным лесом берег. Двумя бесшумными тенями воины скользили между стволами деревьев, лишь угадывающимися в плотном тумане. Идущий впереди Силантий вдруг замер, предостерегающе поднял руку. Олег остановился, пристально вглядываясь вперед. Там, за ивовыми зарослями, угадывалась небольшая группа спешившихся всадников в темных одеждах. Негромко переговариваясь, всадники старательно оборачивали копыта коней тряпками.
      - Тати! - уверенно шепнул Силантий. - Но не по нашу душу, уж больно их мало.
      Олег Иваныч насчитал с добрый десяток ночных рыцарей наживы. Все, как на подбор, крепкие мужики, вооруженные короткими мечами и палицами. Кой у кого за спиной были приторочены колчаны со стрелами.
      - Шильники, - презрительно сплюнул Силантий. - Ни оружья путнего, ни броней. Думаю, на богомольцев собрались поохотиться.
      Олег вздрогнул. На богомольцев? Знавал он одну богомолицу, весьма зажиточную, чтобы быть привлекательной добычей для разбойников... боярыню Софью. Но ведь ее ж предупреждали. А может, они вовсе и не по Софьину душу.
      - Вот бы шугануть тварей! - неожиданно предложил он.
      - Вдвоем не управимся, - озабоченно усмехнулся Силантий. - А вот сейчас вернемся, покличем охотных. Двух копий, думаю, хватит.
      Олег Иваныч хотел было возразить, что мало, но прикусил язык, вовремя вспомнив, что копье означает не только вид оружия, но и боевую единицу, типа нашего взвода.
      Одинокая усадьба притулилась на поросшем редколесьем холме, у впадения Тихвинки-реки в Сясь, что на языке издавна проживавшей в здешних местах веси означало - комариная. Да уж, чего-чего, а комарья здесь хватало - не спасал даже дым, стлавшийся под крышей синеватой дымкой. Ограда в два человеческих роста, сложенная из крепких бревен, окружала двор по всему периметру, служа хорошей защитой от зверья и лихих людишек - мелкие шайки "шильников" не очень-то рисковали напасть на хорошо укрепленную усадьбу.
      Новгородская боярыня Софья молилась в светелке, освещенной лишь лампадой под иконой Матери Божьей. Тусклый свет пламени дрожал под задувающим сквозь открытое оконце ветром, рисовал на стенах прыгающие угловатые тени. На сундуке, большом и широком, были постелены волчьи шкуры постель проезжей боярыне, вместе со своими людьми попросившей ночлега у хозяина усадьбы Фрола, софейского служилого человека.
      Окончив молитву, Софья присела на лавке у окна, слушая, как поет где-то в кустах чаровник соловей. Не спалось нынче ночью боярыне, то ли слишком переутомилась в пути, то ли ложе было недостаточно мягким, а скорее всего, нахлынула на Софью тоска-кручина, частая, да, по правде сказать, и единственная подруга. Так и сидела боярыня, опершись на локоть, и не замечала, как по белому лицу ее текут соленые слезы. Где-то на дворе залаял пес... Женщина вздрогнула, но лай тут же оборвался, столь же внезапно. И снова наступила тишина, нарушаемая лишь трелью соловья за окном да гундосьим комариным ноем.
      Огромный, черный с подпалинами пес, уже мертвый, валялся в луже собственной крови. С надвратной башни свисал головой вниз ночной страж - в груди его торчала стрела. Человек в темном кафтане обтер об убитую собаку окровавленный меч, прислушался к чему-то и, подойдя к стене, снял с нее ременный аркан, с помощью которого и проник на двор минутой раньше. Оглядываясь, он осторожно направился к воротам...
      Эх, Фрол, Фрол, софейский служка! Зря понадеялся ты на крепость стен да на зоркость стражи, давно уже не нападали на усадьбу разбойничьи шайки, последний раз тому лет пять будет. Ну, и вот снова беда пришла...
      С криками, шумом и руганью повалила в распахнутые ворота ночная ватага! Закричали истошно женщины, навзрыд заплакали дети.
      - Беда, матушка! - ворвался в покои боярыни верный слуга Никодим. Бежать надо!
      - Где же хозяин, воины? - быстро собираясь, спросила боярыня.
      Никодим в ответ лишь махнул рукой.
      Вслед за слугою Софья выскользнула из светелки. Горела подожженная напавшими рига. Поднявшийся ветер раздувал пламя, разносил по двору черный смолистый дым, в клубах которого бегали сражающиеся люди. Богомольцы в длинных развевающихся одеждах, слуги хозяина Фрола, люди Софьи, разбойники в блестящих кольчугах, с мечами и копьями. Часть "шильников", преодолев нестройное сопротивление богомольцев, прорвалась к хозяйскому дому и пыталась проникнуть внутрь. Однако не тут-то было! Софейский человек Фрол успел забаррикадировать дверь и успешно обстреливал нападавших из лука сквозь узкое волоковое оконце. Парочка разбойничьих трупов уже валялась рядом с избой, торчащие из них стрелы свидетельствовали о меткости и решительности хозяина и его людей. Поскучневшие "шильники" скопились за крыльцом и принялись совещаться.
      - А ну, робяты, ташшы огня! - выкрикнул кто-то, и несколько человек побежало к горевшей риге за головнями.
      - Пожжем, пожжем его! - радостно галдели нападавшие, и только их предводитель - сурового вида мужик с черной всклокоченной бородой озабоченно хмурил брови.
      - Где же боярыня? - оглянувшись на своего соратника с редкой козлиной бородкой, прошептал он. - Где ее сундуки, каменья узорчатые? Где злато-серебро?
      - Ну, это тебе виднее, Тимоша, - угрюмо пожал плечами козлобородый. Ты ведь о ней разузнал... А нут-ко!
      Он вдруг запнулся на полуслове, показав пальцем в противоположный угол усадьбы. Там к овину метнулись двое...
      - Они! - обрадовался вожак. -Пошли-ко, Митря, тут и без нас управятся.
      Спрятавшиеся в овине люди не успели ничего предринять - распахнутая ногой дверь лишь жалобно крипнула, слетая с петель.
      Возникший на входе Тимоха Рысь сбил с ног бросившегося на него Никодима, кивнул Митре, займись, мол. Сам же направился в угол, улыбаясь и млея от предвкушаемого удовольствия, на ходу поигрывая тяжелой татарской плетью.
      - Что тебе надобно от новгородской боярыни, шпынь? - уперев руки в бока, гордо осведомилась Софья. Она совсем перестала бояться - бежать все равно было некуда. В черном, с серебряными нитями, летнике, в такого же цвета покрывале, высокая, разрумянившаяся от гнева, боярыня Софья была настолько обворожительно красива, что разбойник на миг растерялся. Обернулся к Митре, сказал, чтоб тот утащил Никодима на двор. Проводив Митрю глазами, резко повернулся, впился взглядом в Софью...
      - У меня нет здесь ни злата, ни серебра, - надменно молвила та. - Если ты хочешь выкупа, ты его получишь. Но позже. И отпусти моего слугу.
      - Нет, боярыня, - покачал головой Тимоха. Подойдя ближе, он схватил Софью за руку. - Не злато мне нужно.
      С этими словами разбойник сорвал с головы боярыни покрывало и впился губами в ее червленые губы.
      - Уйди, уйди, смерд! - отпрянула Софья, волосы ее водопадом рассыпались по плечам, золотисто-карие глаза сверкали.
      Тимоха лишь гнусно ухмыльнулся и протянул к боярыне свои корявые лапы.
      Не долго думая, Софья выхватила из-за пояса разбойника плеть и, ударив его по лицу, выбежала наружу.
      Там, за оградой, была воля! Были леса, поля, перелески, река. Было где спрятаться-укрыться, было у кого просить помощи... Так скорей же! Пусть волосы развеваются за спиной, словно у продажной девки, этот стыд можно и пережить, пусть неудобно бежать... А это кто еще? Оказавшийся на пути боярыни разбойник горько пожалел об этом: Софья с разбега ударила его ногой в пах и, схватив за волосы, несколько раз приложила коленом. Меч разбойника со звоном упал на деревянные плашки двора. Занятые штурмом хозяйской избы, нападавшие не обратили на произошедшее никакого внимания. Сквозь распахнутые настежь ворота была видна блестящая лента реки.
      - Еще немного, - подбадривая себя, прошептала боярыня, - немного... и Никодима жалко...
      Она почти успела добежать до ворот, когда Митря метнул ей вослед окованную железом палицу. Не успев даже вскрикнуть, пораженная в голову новгородская боярыня Софья упала навзничь в горящие угли догорающей риги...
      Глава 4
      Южное Приладожье. Июнь 1470 г.
      Тот рыцарь был достойный человек,
      С тех пор как в первый свой ушел набег,
      Не посрамил он рыцарского рода;
      Джефри Чосер, "Кентерберийские рассказы"
      Густой дым поднимался за лесом, с той стороны, где стояла усадьба Фрола. Черные, разносимые ветром клубы стлались почти над самой землею, цеплялись за корявые вершины сосен, медленно поднимались в высокое блекло-синее небо. По небу бежали редкие облака, не облака даже, а так, облачка, почти не дававшие тени. День - видно по всему - ожидался жаркий, уже и сейчас поднявшееся над лесом солнце заметно припекало в спину.
      Олег Иваныч поежился, повел плечами под кольчугой и, оглянувшись на идущих позади воинов, прибавил шагу, догоняя Силантия Ржу. Тот выглядел основательно, как и положено настоящему кондотьеру, продающему свой меч, но не продающемуся, по крайней мере за мелкие деньги. Щегольской, красный с золотом, плащ, поверх кольчуги - черненый панцирь, стальные, такого же цвета, поножи, на золоченом поясе - меч в зеленых сафьяновых ножнах, рядом кинжал. В правой руке Силантий сжимал устрашающих размеров секиру. Щиты воины оставили в лодьях, хоть и были защищены лишь легкими бронями, да не те люди шпыни болотные, коих шугануть собирались, чтоб ради них в полный бранный комплект облачаться. И так разбегутся, коли жизнь мила.
      К "рэнглеровскому" ремню Олега тоже был приторочен меч. Тяжел, зараза, куда там шпаге. Намаешься отмахиваться! Долго не повертишь - рука устанет, потому и движения должны быть резкие, точные, экономные, словно у плотника-профессионала, забивающего одним ударом пятинные гвозди. Новгородской работы кольчуга была красива и удобна, закрывала руки до локтей и ноги до половины бедра и, казалось, практически ничего не весила, настолько качественно были подогнаны кольца, кое-где переходящие внахлест. И нигде ничего не терло и не звякало, хотя, конечно, было жарковато - под кольчугу Олег Иваныч - как и прочие - надел специальную поддеву из тонкого войлока.
      Ветер приносил запах гари. Силантий остановился, повернулся к воинам, предостерегающе подняв руку. Впрочем, и без того все и так поняли - скоро. Их было немного - всего полтора десятка - воинов, нанятых Иваном Костромичом. Сам купец, в пластинчатых латах и закрытом шлеме, важно шагал сзади. По тому, как ловко передвигался купец, как обращался с оружием, Олег Иваныч сделал для себя вывод о том, что Иван вряд ли уступит в бою тому же Силантию, хотя купец, а не воин. Рядом с Иваном, прикрывая его, шли два приказчика-служки, тоже в кольчугах, хотя и не столь богатых, как у Силантия, с рогатинами и самострелом. О возможностях последнего Олег Иваныч уже имел представление и наказал себе как можно быстрее научиться владеть им, для начала хотя бы на уровне Гришани. Отрока с собой не взяли, хоть тот и просился. Силантий сказал - "Не фиг!", а Иван Костромич одобрительно кивнул. И правильно, как посчитал Олег Иваныч, не фиг! Навоюется еще, успеет. Сам-то он чувствовал в крови давно забытый азарт... и нельзя сказать, чтобы это было плохое чувство!
      Усадьба открылась неожиданно, как только дружина Силантия Ржи выбралась из вересковых кустов на пригорок. Чуть выше, на холме, за деревьями, виднелась бревенчатая ограда, частокол и распахнутые настежь ворота. По двору бегали подозрительные типы с рогатинами и дубинами, кто-то кричал, кто-то отчаянно ругался, доносился истошный женский визг, прерываемый озлобленным звяканьем железа.
      - Ну, вперед, други! - улыбнувшись, кивнул дружинникам Силантий и, подбросив в руке секиру, быстро зашагал вперед.
      - Вы четверо, - он на ходу обернулся, - зайдете сзади, там, где покос.
      Четверо воинов сноровисто свернули на еле заметную стежку.
      - А вы... - Силантий посмотрел на Костромича с приказчиками, - со стороны речки.
      Купец одобрительно кивнул, словно придирчивый учитель, довольный ответом ученика.
      Ровным шагом, прикрывая друг друга, воины Силантия Ржи вошли во двор горящей усадьбы. Их появление поначалу произвело шок, но "шильники" быстро опомнились и, с ходу потеряв несколько человек, заняли круговую оборону, медленно отступая к овину.
      Окровавленная секира мелькала над сверкающим шлемом Силантия с методичностью парового молота.
      Олег Иваныч старался не отставать от него, по мере сил орудуя мечом, пока получалось не очень. Привык к рапире... Один из разбойников даже чуть было не поразил его дубиной - еле успел увернуться и совсем забыл про меч. Зато вспомнил самбо: сразу же нанес противнику удар ногой в пах. Удар был силен - согнувшийся пополам разбойник, выронив дубину, тяжело повалился на землю, однако и Олег Иваныч хорошо отбил себе ногу об его кольчугу. Хромая, обернулся, услыхав предупреждающий крик Силантия. С разбега налетели двое.
      Отбив мечом брошенную рогатину, Олег Иваныч нанес удар по незащищенной руке одного из бандитов. Кровавым веером полетели на землю отрубленные пальцы, усадьбу пронзил дикий вопль боли. Олег отшвырнул подальше упавший меч. Можно было, правда, попытаться сражаться двумя мечами, но пока это выглядело бы чистой воды пижонством - Олег Иваныч и с одним-то мечом еще не наловчился хорошо управляться... хотя - привыкал помаленьку и орудовал клинком все ловчее, как когда-то рапирой, а потом - шпагой...
      Зажимая пораненную кисть, разбойник отбежал в сторону, тут же получил палицей по кумполу и распластался на земле, раскинув в стороны руки.
      - Готов, - констатировал факт Олег Иваныч. - Однако где же второй?