Мы встретились с Юлькой по дороге на работу.
      – Ты знаешь, – сказала Юлька, – все не так просто. С квартирой Самочки придется повозиться.
      – А кто такая Самочка? – спросила я.
      – Здрасте, приехали, – засмеялась Юлька, – а ты подумай. Наводящий вопрос для особо одаренных: чьей квартирой я сейчас занимаюсь?
      – Сам Самыча, что ли?
      – Ну наконец-то, дошло.
      – Я просто не ожидала, что он так быстро станет для тебя Самочкой.
      – А чего тянуть-то? Жизнь надо прожить так, чтобы доставить максимум удовольствия себе и минимум окружающим.
      – А я вхожу в твое окружение?
      – А как же.
      – Значит, твоя сверхзадача, твоя благородная жизненная цель – доставить мне как можно меньше удовольствия? – догадалась я.
      – Опять ты все неправильно поняла. Ты же не в счет, ты же самое что ни на есть исключение из правил, – успокоила меня Юлька.
      – Спасибо, родная. Поражена и смята.
      – Ну, то, что ты смята, я и сама вижу, объяснять не надо. Ночь любви отпечаталась на лице.
      – Да иди ты. Просто я сегодня не выспалась.
      – Теряюсь в догадках – с кем?
      – Ладно, Юль, хватит уже. Я же тебя просила.
      – Все. Молчу-молчу. И молчала бы всю оставшуюся жизнь, если бы мне не была нужна помощь твоего Никиты.
      – Какая еще помощь?
      – Чисто профессиональная. Он у нас в штате или нет?
      – Не думаю, что в штате. Я как-то не интересовалась. По-моему, он у нас на подхвате, когда у наших работ невпроворот.
      – Вот-вот. Мне Савва Морозыч сказал, чтобы я позвонила Никите, потому что наши все заняты.
      – Так в чем же дело?
      – Как я могу звонить твоему мужику через твою голову?
      – Это в личной жизни он мой мужик, а на работе он общий.
      – Ну, спасибо, удружила.
      – Да на здоровье.
      – Нет, правда, – сказала, словно извиняясь, Юлька. – Там без архитектора не обойтись. Дом старый. Балки какие-то на потолке. Самочке арки зачем-то понадобились, а там стены неизвестно из чего сделаны. Освещение принципиально все надо менять. В общем и целом, возни много.
      – Короче, нехилый заказ получился?
      – Это у меня он нехилый. А у тебя он был бы пустячный.
      – Это еще почему?
      – Ты же всегда работаешь по программе минимум, а я люблю размах, ширь, красоту и богатство.
      – Красота – это не всегда богатство.
      – А что такое красота? Огонь, мерцающий в сосуде?
      – И огонь тоже.
      – А по-простому?
      – А по-простому красота – это гармония. Во всем. И в людях, и в отношениях, и в данном случае в интерьере.
      – Да будет ему гармония, успокойся. Понимаешь, работа у нас такая – раскрутить клиента по полной программе. Конечно, можно было бы обойтись и меньшей кровью, но тогда и денег было бы меньше. А ты знаешь, деньги я люблю. И чем их больше, тем жизнь веселей.
      – Ну, все понятно, – сказала я. – У тебя есть номер Никитиного мобильного?
      – Может, ты сама ему позвонишь? – попросила Юлька.
      – Не узнаю тебя, подруга, – удивилась я, – что за церемонии?
      – Действительно. Что это я разделикатничалась?
      Юлька записала номер телефона Никиты в свою записную книжку, мы расцеловались и разошлись по своим делам.
      У меня был офисный день. Надо было довести до ума последний проект, сделать заказ на мебель, составить спецификацию, договориться со сборщиками, застолбить место в графике доставки, а также получить зарплату и прослезиться.
      В принципе, на жизнь мне хватало. Но по сравнению с Юлькиной зарплатой, моя была более чем скромной. Савва Морозыч посадил нас на голый индивидуальный процент. Официального оклада как такового не было ни у кого, а были комиссионные от суммы реализованной мебели, штор, светильников и других радующих глаз мелочей. Чем дороже получался заказ, тем выше зарплата. Поэтому борьба за клиента на нашем славном предприятии велась не на жизнь, а на смерть. В таких условиях побеждал не столько самый сильный, сколько самый подлый. Еще бы, дорога-то одна, а нас много. Поди там, потолкайся, поработай локтями, поподставляй ножки, скрои пакость – все средства хороши. А кто не успел, не смог, не выдержал, тот, соответственно, опоздал. Следовательно, рыба, мисс.
      Юлька была исключением, потому что была любимчиком. А любимчикам Савва Морозыч не давал умереть с голоду и сам подбрасывал нужных перспективных клиентов. Он был абсолютно уверен в том, что Юлька не подведет. Таким недоразумениям, как я, попадались только остатки, которые сладкими назвать не поворачивается язык. А что поделаешь? Не родись, как говорится, красивой, а родись активной. Но любая борьба была мне противна в принципе. Хотя быть над схваткой, находиться в стороне от нее и упиваться от гордости за себя, великолепную, не такое уж безвредное качество. Конечно, проще уступить, чем драться за деньги ли, за мужика ли, или просто за место под солнцем. Но и результат налицо. Мудрейшая из мудрейших Лена Львовна со своей крестьянской мертвой хваткой порой учила нас, несмышленышей: «Как потопаешь, так и полопаешь».
      Но нам, принцессам на горошине, много не надо. Яйца, кофе, кефир и сигареты – весь джентльменский набор. Но если бы дело было только в еде. Это же жизненная позиция, блин. Подставь правую щеку и готовься лечить левую. Сами придут и все дадут. Подставляйте карманы. Хорошо, если насыплют в них солнца, а если дерьма? А мы отойдем в сторонку и переждем. Ибо чем хорош запах? Правильно: чем дальше я, тем меньше он. Психология страуса.
      Вот и Бородина я сдала без боя.
      К чему бы это? При чем здесь Бородин?
      Я сидела над бумагами и никак не могла сосредоточиться. Как все быстро получилось. Был Бородин – и нет его. Зато есть Никита. Такой мой и такой необыкновенный. Даже не верится. С Бородиным все было не так. Обычный студенческий брак, который должен был распасться в течение двух-трех лет. Мы еще долго продержались. Любила ли я его? Конечно, любила. Но как-то по-другому, не как Никиту. Бородина я любила как брата, как сына, как любого другого члена семьи. И он действительно был моей семьей. И жили мы хорошо, дружно. Спокойно и слаженно. Чего ему не хватало? А может быть, чего-то не хватало мне? Но я этого не сознавала, не чувствовала. Мне было надежно, уютно, тепло, но как-то пусто, что ли... День проходил за днем, ночь за ночью, месяц за месяцем, год за годом, и ничего не менялось. Может быть, это и есть счастье? Но в жизни счастья нет, как сказал поэт. А есть покой и воля. Что такое покой, мне понятно. А что такое воля? Может быть, воля – это свобода? Свобода от чего, кого? Нужна ли мне такая свобода? Хочу ли я ее, мечтаю ли о ней? Зачем мне о ней мечтать, если ее у меня хоть упейся, хоть захлебнись, хоть утони. А что такое свобода? Она бывает разная. Свобода мысли, свобода слова, свобода передвижений, свобода исполнения желаний и еще много других свобод. Всеми ли ими я обладаю в необходимой и достаточной мере? Конечно, нет.
      Многое зависит от денег. Вероятно, прав Савва Морозыч, для которого деньги – главный приоритет в жизни. Чем больше их, тем лучше. А чем лучше? Почему его жена Лена Львовна, которой завидуют все наши сотрудницы, не представляется мне бесконечно счастливой? Да она и сама призналась, что счастье в жизни она испытала лишь однажды, когда у соседки по коттеджному поселку сгорел дом. Банальный такой, застрявший в зубах пример, но это было на самом деле.
      Невзлюбила Лена Львовна свою молодую красивую соседку. Ревновала ее по-черному к своему любимому Саввушке, а бедой своей с нами делилась. Ругала бедную женщину всякими нехорошими словами, собиралась порчу на нее наслать или сглаз навести. Бабку-колдунью даже для этого дела из деревни выписала, хорошо хоть использовать ее дар (или проклятье?) по назначению не успела. И как только не испугалась? Ведь то зло, которого ты другому желаешь, обязательно к тебе вернется. И когда добрые люди говорят, что не надо желать ближнему того, чего не пожелаешь себе, так это они вовсе и не о ближнем заботятся, а о том несчастном, которому это желание первому в голову пришло. Такой бумеранг изящный, ты – кому-то, кто-то – тебе. Даже если этот кто-то вовсе и не хотел тебе зла причинять. Просто такой закон джунглей. Получите свое назад, причем, с большими процентами. То же самое и с нашими, пусть даже и самыми подлыми чаяниями. Они когда-нибудь непременно сбываются. Не стоит и суету разводить. Энергия зла перелетает по воздуху, как птичий грипп. Так что не успела Лена Львовна приложить никаких особых усилий, как все само собой произошло. Дом сгорел, соседка переехала жить в город, Лена Львовна попеременно то в пляс пускалась, то прыгала до потолка. Оказывается, для счастья даже очень состоятельному человеку совсем немного нужно.
      Мне приходилось бывать в очень богатых домах, работать ну с очень обеспеченными людьми, и я все время задавалась вопросом: а если бы я всем этим владела безраздельно, стала бы я счастливей? И почти всегда отвечала себе: вряд ли. Не в деньгах, в самом деле, счастье. А если деньги понимают, что они человеку особой радости не приносят, то они к нему и не приходят. Непрошенный гость хуже татарина. Уж лучше ручьем бежать к другому, тому, кто сможет оценить их по достоинству. К Савве Морозычу, например, или к Юльке. Ведь любовь должна быть взаимной, а если она не взаимна, то это и не любовь.
      Хотя, конечно, здорово, когда тебе не надо заботиться о хлебе насущном, о завтрашнем дне и так далее. Научиться бы любить деньги и ни о чем больше не задумываться. Высокая цель, здоровый стимул. Продал – купил, продал – купил, продал – купил, продал – купил – повесился. Этих ли тихих радостей я жду от жизни?
      Почему Юлька, довольная собой Юлька, прекраснейшая из всех Юлек на свете, драгоценнейшая, наимудрейшая, супер-пупер-Юлька-бенц порой, изрядно надравшись, рыдает у меня на плече:
      – Отчего так пусто, Маня? Отчего так холодно? Отчего каждый новый день отличается от предыдущего только в худшую сторону? Для чего я каждое утро встаю, готовлю себе завтрак, крашу морду, одеваюсь, выхожу из дома, сажусь в машину, еду на работу, лижу клиенту промежность, развожу его на бабки, получаю эти бабки, искренне этим бабкам радуюсь, еду домой, ложусь спать в свою огромную, за день не обежишь, кровать – и не могу отделаться от мысли: а на хрена мне все это надо?
      Что я ей могу ответить? Что у меня все то же самое, только без обряда лизания и денег? Так чем же мне ей помочь, если самой гордиться нечем? Может быть, если только богатым внутренним миром? А настолько ли он богат, как мне представляется? Но мне-то хватает. Или все-таки маловато будет? Ведь даже внутреннего богатства, как и этих грязных, брезгливо отвергаемых мной денег, много не бывает. Хочется его где-то черпать и черпать, в себя складывать и складывать, раздуваться внутри от гордости за себя любимую, и каждый новый день пополнять свою кубышку еще и еще, и сколько бы этих духовных сокровищ там ни было, все маловато! Маловато будет!
      Так чем же мы хвастаемся? Чему так радуемся? Чем мы отличаемся от других человеческих существ, у которых иные жизненные приоритеты, причем, не в пример нам, такие ясные и простые, такие зеленые и хрустящие, такие живые и приятные на ощупь?
      Дурацкие бестолковые мысли. И очень хочется спать. Просто голова валится с копыт. Так жить нельзя. Вернее, так жить можно и даже нужно, но не каждый день коту масленица.
      Кстати о котах. Мой Беня принял Никиту как родного. Обычно он прячется от чужих, а тут даже усом не пошевелил. Предатель. Для чего я его кормлю и холю? Чтобы охранял меня. Чтобы подсказывал, хороший человек в дом пришел или так себе. Реагировал как-то на импульс. А вчера этот гад разлегся на диване в гостиной и за всю ночь нас с Никитой ни разу не побеспокоил. Уволю, к чертовой матери...
      Дорогу осилит идущий, работу закончит начавший. Все понемногу срослось, оформилось и завершилось. Я выключила компьютер, собрала бумаги в папку и стала собираться домой.
      Зазвонил телефон, и я полезла за ним в сумку.
      – Долго ты еще там? – услышала я до боли знакомый голос. – Я тебя уже полчаса у входа поджидаю.
      Звонил Бородин. Легок на помине, ничего не скажешь.
      – Мог бы и не поджидать, – хриплым голосом ответила я.
      – Ты что, болеешь?
      – С чего ты взял?
      – Хрипишь, как несмазанная телега.
      – Спасибо за комплимент.
      – На здоровье. Ну, ты выходишь или нет?
      – Выхожу. А что случилось?
      – Ничего не случилось. Давай выходи.
      – А откуда ты узнал, что я здесь?
      – От верблюда. Юлька сказала.
      – Ты что, ей звонил?
      – Нет, не звонил, я ее в городе случайно встретил с каким-то пижоном волосатым.
      – С Никитой? – удивилась я.
      – Не знаю, она нас не знакомила. Ладно, выходи, поговорить нужно.
      Я застыла в растерянности. Когда она успела, или когда успели они? Я утром ушла на работу, а Никита собирался к себе в мастерскую. Что-то ему там надо было доделать. Хотя что тут странного? Она обещала ему позвонить, вот и позвонила. Он обещал на нас работать, вот и согласился. Так и должно быть. Вот и хорошо.
      Откуда только взялся Бородин и что ему надо?

      Я вышла из офиса и оглянулась по сторонам. Никого не было. Я постояла пару минут и двинулась в сторону метро. Что за приколы, подумала я. «Выходи, буду ждать, дело есть», а сам куда-то пропал. Я шла и удивлялась сама себе. Может, это шутка такая? Вдруг он совсем и не ждал меня у офиса, а позвонил из какого-нибудь другого места. Просто так, от нечего делать. С другой стороны, он видел Юльку, разговаривал с ней, узнавал, где я нахожусь. Непонятно.
      Так я и шла, опустив голову и разглядывая свои ноги, пока не уткнулась головой во что-то большое и шуршащее. Передо мной стоял Бородин, прижимая к животу громадный букет, завернутый в цветную жатую бумагу.
      – Это тебе! – гордо сказал он и засиял как медный таз.
      – Мне? – удивилась я. – За что?
      – Просто так.
      Сценка напоминала детский мультик, где смешной пушистый мишка бегал по лесу и всем зверятам предлагал свой букет. А те изумлялись, за что? А мишка отвечал: «Просто так, ля-ля-ля».
      От этого воспоминания стало так светло и весело, что я не выдержала и улыбнулась.
      – Спасибо, Бородин, не стоило так беспокоиться.
      – А это и не беспокойство, а пристальное внимание.
      – Кто это тебя научил быть таким пристальным? – спросила я. – Помнится, даже в наши лучшие годы ты особенно не утруждался.
      – Жизнь, Машка, научила.
      – И как зовут эту жизнь?
      – Вот только не надо этих намеков, этих полутонов и недоговоренностей. Я от них и дома устал. Пришел поговорить с единственным нормальным человеком, и на тебе – ты туда же.
      – Это я, что ли, единственный нормальный человек? – засомневалась я и на всякий случай оглянулась.
      – Ты.
      – Мелочь, а приятно.
      Мы прошли какое-то расстояние молча, потом я спросила:
      – А какое у тебя ко мне дело?
      – Да, если честно, никакого. Просто захотел тебя увидеть.
      – Соскучился, что ли?
      – Выходит, что соскучился.
      – Что ж молодуха-то, невеселая попалась?
      – Ты опять?
      – Ладно, прости. Больше не буду.
      Я шла, прижимая к себе громадный бестолковый букет, состоящий сплошь из махровых желтых тюльпанов и каких-то лопоухих, непонятных листьев. Желтый цвет в этом сезоне просто преследует меня. Вчерашние огурцы, сегодняшние тюльпаны. Вестники разлуки, блин.
      – Погода сегодня хорошая, – прервал молчание Бородин.
      – Ага, – кивнула я.
      – Может быть, зайдем куда-нибудь, поужинаем?
      Я почему-то думала, что этот вечер мы проведем с Никитой, хотя он не позвонил мне сегодня ни разу. Что он сейчас поделывает, интересно мне знать? Может быть, ужинает где-нибудь с Юлькой после тяжелого рабочего дня? Разве он обязан мне в этом отчитываться? А чем я обязана ему? Ну, посижу где-нибудь со своим собственным мужем, убудет от меня, что ли?
      – Сегодня я не могу, – неожиданно для себя ответила я.
      – Почему?
      – У меня кот некормленый.
      – Сколько тебя помню, Маня, столько ты своим котом отмазываешься. Что я Беню не знаю, что ли? Если эта сволочь лопать захочет, то и амбарный замок на холодильнике его не остановит, все взломает и все сожрет.
      – Да, что-то я увлеклась, забыла, что ты какое-то время с нами сожительствовал.
      – Ну, во-первых, не сожительствовал, а жил. А во-вторых, жил я с тобой, а не с котом.
      – Я и Беня – близнецы братья. Как Ленин и партия. Я за него любому пасть порву.
      – Ой, только не надо. Пасть она порвет. Да ты же даже таракана не обидишь.
      – Таракана не обижу, а пасть ему порву, если он моего Бенечку хоть пальцем тронет.
      – Кто пальцем тронет? Таракан?
      – Таракан или любое другое животное, типа мужика.
      – Ладно, хватит, – разозлился Бородин. – Идешь со мной ужинать или нет? Считаю до трех. Раз...
      – Иду.
      – Вот так бы и сразу, а то Беня, Беня...
      – Сейчас раздумаю.
      – Не надо. Я все понял. Куда пойдем?
      – Не знаю. Но хорошо бы во что-нибудь не пафосное.
      – Поехали в «Пироги»?
      – Да какая разница, пироги-пряники, лишь бы недолго и поближе к метро.
      – Ё-мое, ну я дурак! – запричитал Бородин.
      – Что случилось? – испугалась я.
      – Я же машину у твоего офиса оставил.
      – У тебя машина появилась?
      – Ну, конечно. Я ее оставил и побежал за цветами. Потом встретил тебя и все забыл.
      – Ну, ты даешь, – засмеялась я, – придется возвращаться.
      Мы пошли в обратную сторону. Так до утра и проходим, подумала я. Беспокойство меня не оставляло. Как там мой Никита? Где ты, Никита? Что с тобой? Как ты без меня? А мы друг без друга?
      – О чем ты думаешь? – спросил Бородин.
      – Ни о чем, – солгала я.
      – А я думаю.
      – О чем? – Я мысленно попрощалась с Никитой.
      – О том, что, кажется, дождь собирается.
      – Вот и хорошо. Обожаю дождь. Особенно первый весенний.
      – У тебя с головой всегда было не так, как у всех.
      – Это точно. У меня и сейчас ничего особо не изменилось.
      – Может быть, я за это тебя и люблю.
      – «Люблю»? Ты не оговорился?
      – Я хотел сказать «любил».
      – Пожалуй, так точнее.
      – Не знаю, что точнее, что нет.
      – Давай, не будем вдаваться в подробности.
      – Давай, – согласился Бородин и, немного помолчав, добавил: – Но знаешь, порой мне кажется, что это не я ушел от тебя, а это ты меня бросила.
      Я остановилась на месте как вкопанная: как это он догадался? Потом засунула лицо в цветы и стала сосредоточенно их нюхать. Бородин продолжал движение один.
      – Ты где? – очнулся он и начал оглядываться.
      – Я тут. Букет нюхаю.
      – Давай догоняй.
      Мы стояли на расстоянии пяти-семи метров и внимательно друг на друга смотрели.
      – Ну так как насчет «Пирогов»? – спросил Бородин.
      – Запросто! – ответила я и пошла ему навстречу.
      Ничего примечательного в нашем свидании не было. Бородин посадил меня в свой новый, с иголочки, «форд», отвез в «Пироги» напоил-накормил и доставил домой в целости и сохранности. И все-таки ему удалось меня удивить. «Люблю»? «Любил»? Зачем это? К чему? И именно сейчас, в этот ответственный момент, когда моя непутевая жизнь наконец-то обрела свое пусть и не глубокое, но уже намеченное пунктиром русло на карте моей судьбы.
      И вообще, вот что я заметила. Пока ты находишься в полном отстое, кризисе, депрессии, обливаясь слезами и соплями по поводу и без, вокруг тебя сразу же образовывается полный вакуум. Мужики в лучшем случае не замечают тебя, в худшем – бегут как от прокаженной. Но когда на твоем горизонте начинает пробиваться слабый луч света, небо светлеет и проясняется и ветер с маниакальным постоянством перестает сбивать с ног, они, мужики то есть, все, скопом, тут как тут.
      А если тебе особенно повезет, и удача, или успех, а тем более новая любовь возродят в тебе надежду на светлое будущее, эти гады обретают крылья и начинают кружить над твоей головой, как вороны над скорой добычей. Человек в счастье беззащитен, щедр и уязвим. А женщина, в частности, становится привлекательным объектом внимания для самцов, жаждущих, чем бы дармовым поживиться. В природе это явление называют течкой. Вокруг открытой к любви самки мгновенно образуется общество не всегда дружественных друг к другу кобелей. А сезон свадеб приходится в основном на весну. А что у нас теперь? Весна! Весна, как много в этом слове для сердца женщины слилось, но что-то в нем оборвалось. И приятно, и противно одновременно.
      Хочется надеяться, что Бородин – это только первый звоночек. Эдакий вечерний звон, наводящий так много дум. Но откуда внутри такое сладкое злорадство? Это мелко, мерзко, недостойно!
      Как не стыдно! Такое внимание, цветы, пироги! Человек из-за которого я страдала целый год, сам, первый пошел мне навстречу, путая слова, краснея, злясь, надеясь... Вот бы и восторжествовать, возгордиться, воспарить! А мне до фени! Ничего не чувствую! Свободна! Наконец-то свободна!
      Было около двенадцати. Дома меня никто не ждал. Да я не думала обнаружить там засаду. Беня лениво слонялся по квартире, подняв хвост и покачивая толстым задом старого, но еще неугомонного кастрата.
      Я с трудом засунула букет в трехлитровую банку – ни во что другое он не помещался, – а банку поставила рядом с колхозным прудом, где плавали цветы от вчерашних Никитиных огурцов.
      В этот вечер Никита мне не позвонил.