Во всех таких случаях, где чарованию подвергается какая-нибудь вещь, имеющая отношение к человеку, которого желают зачаровать, обряд до некоторой степени перестает быть просто изобразительной чарой: колдун в таких случаях как бы прямо действует физически на другого человека. Если при кровотечении из носа собранную в яичную скорлупку кровь бросить на горячие у ли, то кровь остановится. Засыхание крови в скорлупке изображает засыхание крови в носу 81. Но в то же самое время кровь в носу как бы на самом деле подвергается действия горячих углей: они сушат кровь, вытекшую из носа, следовательно, сушат и ту, чт осталась еще в носу.
      Ограничусь этими примерами; их вполне достаточно, чтобы показать, как широко в народе практикуется симпатическая магия, выражающаяся в действии изображающем. Не менее распространен и другой вид - передача свойства одного предмета другому. Посмотрим. С одной стороны, вера в то, что часть обладает свойством целого 82, а с другой - вера в возможность передачи этих свойств простым прикосновением 83 были причи ою возникновения амулетов. Не буду распространяться об этом общеизвестном явлении. Возьму лучше случаи, где играют роль не постоянные амулеты, а предметы, к которым прибегают только в определенные моменты. Особенною популярностью в этом отношении пользуются останки умершего. Дикие поедают умерших родственников с целью приобретения их добрых свойств 84. Сообщаемые Фрэзером в упоминавшейся выше работе случаи поедания "человеко-богов" покоятся на той же психологической основе. Это своеобразное "пр общение". Поедающий приобретает свойства поедаемого. Отголоски такого верования до сих пор встречаются в народных поэтических произведениях. Например, в сказке сила богатыря передается другому с его выпитою кровью 85. Святогор передает свою силу со с оей пеной 86. Если можно передавать и получать таким образом хорошие качества, то можно передавать и дурные. Болезнь можно перевести с одного человека на другого при помощи слюны или волос больного 87. Точно так же можно передать болезнь и через бель больного. В белье, в каком человек захворал лихорадкою, выйти на распутье и там сняв его оставить. Кто поднимет, на того и перейдет лихорадка 88. В сказке королевны хотят умыться кровью красавицы, чтобы самим сделаться красавицами 89. Когда один человек "приобщается" частью другого, то между ними устанавливается какая-то связь, какое-то единство. Поэтому, если желают приобрести чью-то любовь, то стараются свою кровь или пот, передать с пищей этому человеку 90. Если допустить существование такого "закона природы", то нет ничего удивительного, что фельдшер, которому, вместо его отрубленной руки, приросла рука вора, сам сделался вором 91.
      Симпатическое родство между двумя существами может установиться даже благодаря одной лишь общности имен. Младенец, носящий имя преподобного, будет счастлив, мученика - несчастлив 92. Выше мы видели, что в заговорах отмечается то свойство покойника, что он онемел, оцепенел и боли не чувствует. Поэтому-то при разных болях и стараются как-нибудь прийти в сопр косновение с покойником, чтобы получить его завидные качества. Останки покойника считаются талисманами 93. Желая получить исцеление, кусают палец трупа, прикасаются к трупу 94. Трут пальцем покойника больной зуб 95. Мертвая рука целебна 96. Лечат мог льными косточками 97. Так как гвоздь в гробу имеет некоторое отношение к покойнику, то он обладает теми же свойствами 98. Зуб покойника помогает от головной боли 99. Зуб умершего насильственной смертью целебен. Им древние римляне советовали накалывать десны 100. Они же лечили эпилептиков кровью и телом гладиаторов 101. Если ту палку, которой меряли гроб покойника, просунуть под крышу чужого дома, то там будет покойник 102. Когда едут пахать, нельзя садиться на дальней лавке, потому что на эту ска ью ставят покойника 103. По-видимому "мертвенность" через скамью и пахаря может передаться земле. Зубную боль можно вылечить тем или иным способом придя в соприкосновение с животным, обладающим хорошими зубами. Древние лечили зубы, накалывая десны зуб ми собаки, ящерицы или ужа 104. Жевание волчьего зуба помогает легкому прорезыванию зубов у ребенка 105. В России волчий зуб вешают детям на шею для зуборощения 106. Иногда в мышиных гнездах находятся камушки, изгрызенные мышатами; камушки эти у малороссов служат средством от зубной боли 107. Древние советовали от зубной боли есть крысу дважды в месяц 108. Немцы тоже верят, что мыши и крысы - верное средство против зубной боли 109. Чтобы вылечить зубы, надо откусить от того хлеба, какой ела мышь, или откусить голову мыши 110. Вутке замечает по поводу целебных свойств мыши, что она была у язычников-германцев священным животным, так как ее серая шкурка изображала тучу, а белые зубы - молнию в тучах 111. Так же думал и Афанасьев. Это - крайность мифологов. Дело просто в том, что у мыши очень хорошие зубы, в чем земледельцам и хозяевам приходится очень часто убеждаться на горьком опыте. Отсюда и желание воспользоваться их завидным качеством. - У румын муж от бесплодия ест заячьи яички, а жена заячью матку 112. Понятно, почему новобрачных, перед тем как вводят их в спальню, кормят петухом 113. Смысл этого обряда становиться еще яснее, когда молодых кормят петухом в постели 114. - В Колумбии неродихам дают пить отвар гнезда ос и мух, потому что все эти насекомые размножаются в большом количестве 115. Свойства поедаемого животного передаются и ребенку. Беременная женщина не должна есть свинины, чтобы у ребенка не выросла щетина вместо волос. Родителям даже смотреть нельзя на гориллу, иначе родится горилла вместо ребенка 116. - Не дают детям рыбы, чтобы не были немыми 117. Силу одного живого существа можно передать другому. У побеждающего петуха отрезают перья с кончика хвоста, закатывают их в хлеб и кормят этим хлебом побежденного петуха. Побеждавший прежде будет поддаваться побежденному 118. В сказке герой при помощи соколиного перышка сам обращается в сокола, при помощи львиного когтя - в льва, при помощи рыбьей чешуйки в рыбу 119. По арабскому поверию, намазывание тела са ом льва делает человека мужественным и гонит перед ним диких животных 120. В данном случае наблюдение едва ли ошибочно. Вера в возможность заимствовать ото льва его силу, конечно, придает человеку мужество, но запах львиного сала отгоняет животных. Н это совпадение чисто случайное. Приведу другие примеры. Нельзя бить ребенка сухой веткой - иссохнет 121. Пуповину новорожденного мальчика перерезывают на книге, чтобы был грамотный, а девочки - на прядильном гребне, чтобы была искусная пряха 122. - В новой Зеландии, с целью придать мальчику твердость, дают ему глотать камушки 123. - Армяне кладут камень между ветвями дерева, чтобы плоды его окрепли 124. - У нас камни кладут на капустные грядки, чтобы капуста была тверже 125. - Чтобы поссорить парня с девушкой, надо бросить между ними песку, взятого с места, где подрались два петуха 126. Носить при себе голубиное сердце - верная дорога к любви. Это знали и древние римляне: Si tecum habueris cor columnis, omnes testament 127. В большинстве приведенных примеров желанное свойство воспринималось человеком от другого предмета.
      Но гораздо распространеннее, кажется, обратное явление - передача нежелательного свойства (болезни) от человека чему-нибудь другому. Как помимо воли че овека на него могут переходить различные свойства других живых существ и предметов, так и обратно: свойства человека сами собой передаются окружающим его предметам. По представлению дикарей племени Баганда, неродиха мешает плодородию сада ее мужа, а енщина, часто рожающая, наоборот, увеличивает плодородие сада 128. Естественно, что примитивный человек старается использовать такое взаимодействие вещей в свою пользу. Почему, напр., не попробовать передать таким образом кому-нибудь свою болезнь? Пе едавать можно другому человеку, животному, неодушевленным предметам. Кажется - всему, чему угодно. Особенно часто болезнь передается животным. В Германии больной лихорадкой идет в лес, отыскивает гнездо куличка с маленькими птенцами, берет одного и н сит при себе некоторое время. Потом опять относит птичку в гнездо, думая, что с ней относит и лихорадку 129. Или же носит на шее живых пауков, жабу и потом бросает их в воду 130. Сука должна перескочить через ребенка больного сухоткой, и он выздорове т 131. Поросенок должен пройти через больного 132. Вертят больного ребенка вокруг туши осла 133. Негры переводят болезнь на курицу 134. Евреи вертят вокруг головы черную курицу, разрывают ее над больным и зарывают. Когда курица сгниет, и боль пройдет 135. От "собачьей старости" в бане парят веником ребенка и щенка. Если щенок после этого сдохнет, ребенок поправится 136. От сухот - больного купают вместе с котом или псом, которого потом выбрасывают далеко за дом 137. Ногти, срезанные с рук больног , вместе с хлебом дают псу 138. Древние передавали болезнь щенку, прижимая его к больному месту 139. Но возможно и обратное действие: передача силы животного человеку. У румын больной ложится на живот, а медведь наступает ему на спину 140. Можно боле нь передать дереву, сделавши в нем дыру и забив туда что-нибудь, принадлежащее больному 141, чаще всего волосы или ногти 142. В Польше просверливают дыру в дереве и забивают туда ногти 143. Во Франции проводят больного через дуб или бузину, потом обр зки его ногтей засовывают за кору дерева 144. Ячмень трут ячменным зерном и бросают его в чужое колодце 145. Вбивают боль в дыру в яблоне, груше, дубу 146. Забивают боль в дыру осиновым колышком 147. От зубной боли целуют рябину 148. Грызут с той же елью сосну 149. Вбивают гвоздь в вербу 150. Верба сохнет - человек поправляется. Рубаху больного вешают на дерево: кто ее возьмет, тот и заболеет, а хозяин поправится 151. Обмывают больного и воду выливают на плетень. Туда же перейдет и болезнь 152. олезнь переводится на какой-нибудь предмет, затем предмет этот уничтожается 153.
      Все вышеприведенные примеры показывают, что чарование действием, как изобразительным, так и передающим свойства и качества предметов, вполне самостоятельно и независимо от слова. Когда мы эти виды чар встречаем в соединении со словом, то они также иг ают роль вполне самостоятельную, вовсе не ограничивающуюся простой иллюстрацией пожелания, выраженного в словесной формуле. Значит, в параллелистических заговорах с действием мы имеем два элемента, одинаково обладающих магической силой. Какой же из н х должен считаться более сильным, основным?
      Существует еще один вид заговоров с обрядом; он даст ответ на наш вопрос. Это коротенькие формулки-заговоры, поясняющие действие. Они нам покажут, как слились слово и действие, и какую роль при этом играло лово. Покажут, что роль его при действии первоначально была чисто служебная. Слово первоначально только поясняло действие. При засекании "утина", больной ложится ниц через порог, и, когда он так лежит, лекарка-старуха кладет на спину ему веник и ударяет по нем острием топора. Больной спрашивает: "Что сечешь?" Лекарка отвечает: "Утину секу". "Секи крепче!" говорит больной 154. Что это такое? Очевидно, драматическое изображение засекания топором болезни. Лекарка засекает болезнь, а диалог только поясняет смысл совершающегося действия. Болезни можно выгонять и без слов. Больного можно просто напросто выпороть осиновыми рутьями 155. Кликуш порют кнутом, чтобы бес из них вышел 156. Стегают больного прутьями вереска 157. Эпилептиков стегают веником 158. При падучей немочи бьют травой чертополохом 159. Нахлестывают по стенам вицами, выгоняя из дома горячку 160. Соверше но аналогичен с обрядом засекания "утина" другой обряд ношение больного ребенка в кузницу. Кузнец кладет его на наковальню и делает вид, что выколачивает молотом болезнь, подымая и опуская молот над ребенком 161.
      Слово во всех подобных случаях не при чем. Но естественно, что, если смысл действий почему-либо окажется не совсем ясен, то его придется пояснить. это важно не только для пациента, но и для самого чарующего. Сознание его начало различать, что предмет, на который направлена чара, не тождествен с предметом, на который он хочет воздействовать. Раньше в его сознании было совпадение этих двух предметов; теперь оно нарушено. Восковая фигура, например, уже не тождественна человеку. Отсюда стремление определить точнее смысл действия, начинающего возбуждать сомнение в своей целесообразности. Пояснение возникает потому что оно психологически необходимо. Оно сначала создается в уме чарующего в форме суждения, отвечающего на возникшее сомнение. Затем суждение это выражается словом. Отчасти этому спо обствует напряженность душевного состояния чарующего. Она заставляет человека высказать владеющую им мысль.
      Отголосок подобных явлений встречается и у нас когда мы, под влиянием напряженного душевного состояния, невольно вслух высказываем свои желани или наблюдения. Отчасти же заставляет человека высказаться вслух уверенность, что слова его могут быть услышаны существом, против которого направлены чары. И вот он подтверждает, что он делает именно то-то, а не что-либо другое. Вот, например, перепекание немощи. У изобретателя данного способа, очевидно, была какая-то руководящая идея, заставившая его лечить именно этим путем. Но для его преемников с течением времени идея эта стала неясна. Потребовалось пояснение к действию. И вот при перепекании происходит диалог между знахаркой и матерью ребенка: "Бабка, бабка, что делаешь?" Перепекаю младенца Алексея. - "На что?" - Выгоняю из него собачью старость. - "Перепекай же и выгоняй собачью старость, чтобы не было отрыжки" 162.
      Мы видели, что сечение больного производится без заговора. Оно действительно и так, потому что все дело сводится к простому физическому воздействию на злое существо-болезнь. Но для большей определенности смысла к нему могут присоединяться и слова. Се ут и приговаривают, напр.: "отсекаю криксы-плаксы"... 163. От грыжи грызут пуп больного со словами: "Не тело и не пуп кусаю, а кусаю злую и лихую грыжу, выживаю, выгоняю из тела и укрепляю раба божьего на веки" 164. Слова опять только поясняют действие. Они здесь настолько неважны, что лечение вполне может обходиться и без них, даже и без грызения пупа человеком. Просто припускают к пупу мышь, и она загрызает грыжу 165. - На иве сплетают в один узел три ветки и поясняют: "Weide, ich winde, Fie er, ich binde meine 77 Feber ein" 166. При водянке срезают ногти с рук и ног, привязывают к живому раку и бросают через голову в воду, приговаривая: "alle Krankheit, Leid u. Pein, werf ich den Fluss hinein" 167. Мать лижет ребенка в лоб, приговарив я: "Je suis une j'ai vele, j'ai allaite mon veau et l'ai leche; que le mauvais oeil ne lui fasse point de mal" 168! Больного кладут в могилу и, изображая похороны, засыпают его землей и оставляют там, пока не заснет 169. Что это значит? Слова, произносящиеся при бросании земли, дают разгадку. Говорят: Tu est venu de terre, tu retourneras a la terre au jour du juge ent tu ressusciteras! Теперь действие все понятно. Понятно, почему больной должен и заснуть. Пробуждение его будет изображать воскресение. Изображается обновление человека воскресением. Симпатическое значение такого обряда понятно само собой.
      С этим надо сопоставить очищение человека изображением его второго рождения - обычай, широко распространенный у различных народов 170. - Обряд лечения от лигатуры, сопровождающийся кроплением больного мочой, связан с заговором: Im Harm und Bluot bin ich ge oren. All Zauberei und Hexerei sind an mir verloren 171. Опять одно действие без слов было бы непонятно. Слово поясняет обряд, символизирующий возрождение. - От глаза бросают соль, приговаривая: Le gros sel dans l'oeil de l'envieux 172! Опять фраза с ужит пояснением. Соль у всех почти народов рассматривается, как предохранительное средство от дурного глаза 173. У нас новобрачных обсыпают солью, чтобы предохранить от порчи. - Средство против глаза: проколоть иглой кусок бумаги, говоря: Voici i'oei d'um tel, l'envieux! и сжечь бумагу 174. В чем тут дело, мы поймем, если сравним этот способ чар с упомянутым выше ослеплением жабы. Там ослепление жабы изображало ослепление ненавистного человека, а здесь - более отдаленный способ изображения того же результата. Словесная формула опять только привесок. - Чтобы возвратить украденную вещь, добывают Св. Дары, кладут их на что нибудь, имеющее отношение к украденному, и прокалывают иглой. При первом уколе говорят: Dieb, ich steche dein Gehirn; du s llst deinen Verstand verlier'n 175! От "ляку" жгут кужаль и приговаривают: "Куды дым, туды и ляк" 176. Ребенка (от "сцени") обсыпают ячменем и сзывают кур, прося из, чтобы они склевали "сцен" 177.
      Во всех приведенных случаях действие явным образом перевешивает слово. Пояснительные же формулы по своему виду неопределенны и изменчивы. Они то просто поясняют действие, как при завязывании лихорадки или ослеплении, то к ним присоединяется элемент п желания, как в словах матери, лижущей ребенка, то, наконец, объяснение и пожелание сливаются и выражаются одними и теми же словами, как, напр., в следующем случае. От зубной боли_ "треми камушочками у хаци зачаркнешь щаку: "каб яны замлели, закамянел , и ниразу каб не болели" 178. Прикосновением камня здесь передается его качество. Самостоятельность таких чар без слов мы видели. Формула же в одно и то же время поясняет, что это проделывается для того, чтобы зубы закаменели, и высказывается пожела ие в том же смысле. А уже подобному пожеланию ничего не стоит обратиться в параллелистическую формулу. Тогда, наприм., прикладывая камень к голове, будут говорить: qu'elle soit dure comme la pierre 179! Таким образом устанавливается прямой переход от объяснения действия к параллелистическим заговорам, сопровождающимся соответствующим действием.
      После сделанного обзора мы уже вправе, кажется, определенно ответить на вопрос, на чьей стороне перевес в этих заговорах: на стороне слова или действия? Ответ будет в пользу действия. Слово же придется рассматривать, как объяснение действия, вылившее я в форму сравнения-пожелания. Перед нами раскрывается следующий процесс развития чар. Сначала - чары симпатическим действием, либо изобразительным, либо передающим известное качество. Например, ослепление жабы вызывает слепоту человека, прикосновение м ртвой кости - замирание зубной боли.
      Вторая ступень уже сопровождается словом. Слово поясняет действие, которое почему-либо стало нуждаться в пояснении. Напр., грызут пуп и поясняют, что не пуп, а грыжу на самом-то деле загрызают. Прокалывают бумагу поясняют, что прокалывают глаз. Пояснение, как мы видели, может принять и форму пожелания.
      На третьей ступени уже является параллелизм в формуле и рядом соответстсвующее действие. Но сравнение не единственная форма, в какую на этой ступени обращаютс заговоры. Она только самая благодарная для дальнейшего развития. Поэтому-то множество эпических заговоров и сводится к простому сравнению, как своему источнику. Но рядом существуют и такие, которые не предполагают формулы сравнения. В дальнейшем развитии действие уже пройдет на убыль, а слово начинает разрастаться все больше. Часть формулы с "как" будет увеличиваться за счет отмирающего действия. Но процесс этот будет возможен только с того момента, как слово приобретает в глазах человека самостоятельную магическую силу, одинаковую с силой обряда. Эту силу слово приобретает как раз в стадии параллелизма - "как - так".
      Дело происходит следующим образом. Параллелистические формулы образовались под влиянием действия. Сравнивалось либо изобразительное действие, либо качество, передававшееся от одного предмета к другому. Магическая сила была на стороне действия. Но, благодаря долгому сосуществованию этих двух элементов, формулы позаимствовали от обряда часть магической репутации. Перестали точно разграничивать их роли. Когда слово сделало такое заимствование, то появился по аналогии с первым видом новый вид параллелистических заговоров. В первом было сравнение - и во втором сравнение. С этой стороны разницы никакой. Она явилась лишь в том с чем производилось сравнение. Сначала сравнивалось с "нарочно произведенным" действием (напр., кручением веретена) или с качеством, которое тут же и передавалось самым делом (напр., камень прикладывался к голове). В новом же виде сравнение стало пр изводиться с "данным явлением". Вид красной зари естественно наводил на сопоставление ее с кровью. И вот по аналогии с существующими уже заговорами создается новый - такого характера: "Как вечерняя и утренняя заря станет потухать, так бы и у моего др га милого недугам потухать" 180. Чаще всего это относится к крови, потому что "де сонце ходить, там кровь знимаетьця; де сонце заходить, там кровь запекаетьця" 181. Так слово отрывается от действия. С этой поры оно самостоятельная магическая сила. Вот этот то момент, решительный в истории заговора, Потебня и не отметил, давая свое генетическое определение.
      Происшедший бессознательно разрыв с обрядом дал широкий простор слову. Раньше оно ограничивалось действием. Сравнить можно было лишь с тем, что делалось, или с качеством предмета, употреблявшегося при чарах. Теперь этих пут нет. Слово свободно. Сравнивать можно с чем угодно, лишь бы находились черты схо ства. Параллелизм, проникающий всюду народную поэзию, параллелизм, усматриваемый человеком между ним и природою, широким потоком ворвался в область заговора. Можно сравнивать с зарей, звездами, солнцем, водой, деревом, птицей, зверем и т.. и т.. ся природа теперь может найти себе место в первом члене формулы quomodo. Разница с прежними чарами все таки будет не очень заметна. Ведь и тут и там сравнение производится с явлением природы. Утерялось во втором случае только действие. Но ведь оно утерялось потому именно, что стало забываться его значение. Притом же оно было и с внешней стороны часто так незначительно, что его легко можно было опустить. Раньше, когда действие было на первом плане, читая заговор от головной боли, прикладывали каме ь к голове и говорили: qu'elle soit dure comme la pierre! Но стоит только камень не приложить к голове, и заговор обратится в другой вид, где сравнивают уже с "данным явлением". Фраза qu'elle soit dure comme la pierre будет выражать сравнение не с к ким-либо определенным камнем, прикладывающимся к голове, а вообще с камнем. Это уже будет сравнение совершенно такого же характера, как и сравнение с зарей. Пример с прикольнем, приводимый Потебней, стоит как раз на полпути обращения чары-действия и араллельного заговора в заговор-параллелизм, не сопровождающийся действием. Более того, переход становится еще незаметнее потому, что в некоторых случаях данное явление могло играть совершенно ту же роль, что и нарочно произведенное. Заря убывает. Св т луны после полнолуния также убывает. Это знахарем становится в параллель с убылью болезни. В заговоре от бородавок, читающемся при убывающем месяце, говорится: Der Mond ist gross, Der Mond ist klein. Gewache, du sollst auch vergehen 182.
      Но нельзя ли как нибудь установить более тесную связь между этими двумя явлениями? Установить ту связь, какую мы видели на первой ступени чар. Оказывается, можно. Напр., во время убыли луны проводят рукой по стене, на какую падает лунный свет, и пото поглаживают бородавки той же рукой. Это продолжается в течение целой недели. Бородавки после этого должны пропасть 183. Благодаря возможности такой связи фазы луны играют важное значение при чарах. Если надо умертвить или извести живое, то чары след ет производить при полнолунии или на ущербе; если же дело идет о взращении и укреплении, то напротив - на нарастающем месяце 184. Таким образом оказывается, что в обоих видах чар действием переход от явления, нарочно произведенного, к данному почти н уловим. Так пока незначительна по-видимому разница между новым и старым видами заговоров. Но раз сделана брешь, она будет все более и более расширяться. Сравнение перестает ограничиваться сферою явлений окружающей природы. Человек от них переходит к тем отношениям, какие он видит в человеческой среде. Так парень, желая "присушить" девку, говорит: "Как малый младенец от матери прочь не отходит, держит сохнет по всякой час и по всякое время... так бы держалась раба божия"... 185.
      Вполне возможно предположить, что и в подобных случаях еще некогда употреблялось действие вроде того, как при лечении бородавок лунным светом. Какая-нибудь принадлежность ребенка, может быть, приводилась в соприкосновение с предметом присушки. Но и этим дело не ограничивается. Область сравнения все растет. К делу привлекается предание. До сих пор все были сравнения с чем-нибудь наличным, часто повторяющимся, или с тем, что всегда легко могло быть воспроизведено, а теперь будут сравнивать с чем-нибудь, о чем слышали, о чем говорит предание. Кровь течет. Надо остановить. Слышали, что, когда Иоанн крестил Христа, вода в Иордане стала. Параллель готова. И вот возникает заговор: "Стань крэв у рани, як вода в Ирдани, кеды ксцив свентый Ян, кеды ходзив Христос Пан" 186. Это опять один из важных моментов. Мы присутствуем при зарождении эпической части. Выхваченное из предания событие - это ячейка, которая будет все разрастаться, заполоняя собой и все увеличивая первую часть формулы. Так, только что приведенное сравн ние может дать повод, примерно, к следующему распространению формулы: Jesus that was in Bethleem born, and baptyzed was in the flumen Jordane, as stente the water at hys comyng, so stente the blood of thys Man 187.
      Я, конечно, не утверждаю, что вторая из приведенных редакций мотива развилась непосредственно из первой. Вариантов и той и другой редакции было, наверно, бесчисленное множество. Где точки их реального соприкосновения, сейчас определить невозможно, да и вряд ли когда-либо явится такая возможность. Ведь до нас дошла и теперь записана только ничтожная часть той массы вариантов, какая на протяжении веков вращалась среди народа. Я только намечаю общий путь движения.
      Насколько разнообразны были дальнейшие формы, какие принимал этот мотив можно видеть из работы Эбермана. - Первая половина подобных заговоров может разрастись до целого рассказа о каком-нибудь событии, во второй же останется пожелание, чтобы также было и в данном случае. Получится вид заговора-параллелизма с эпической ч стью. - Таковым мне представляется процесс органического развития заговора. Но это отнюдь не значит, что каждый заговорный мотив, какой мы теперь встречаем в форме позднейшей стадии, обязательно прошел все предыдущие, начиная с чистого действия. Процесс этот совершался всей массой заговоров, взятой в ее целом. Исторически ни одна из последующих форм не могла появиться раньше предыдущей. Напр., формы заговора, не сопровождающегося действием, не могли появиться раньше форм заговора, сопровождающегося действием. Эволюционировали формы. Содержание (мотивы) также, как увидим, эволюционировало; но для него не всегда была необходима та последовательность, какая требуется для форм. Когда уже органически выработался ряд различных форм чар, новые формулы стали часто создаваться по аналогии; и закон последовательности как бы отменялся. Новый заговор мог прямо создаться по образцу одной из позднейших форм.
      Если бы все мотивы должны были проходить последовательно всю лестницу форм, то в конце ее, в эпическом рассказе, они, наверное, все бы сохранили, хотя самое туманное, отражение первой ступени, чар - действия. Но на самом деле этого нет. Во многих заговорах, при самом тщательном исследовании, нельзя найти никаких следов забытого действия. Объясняется это тем, что не все заговоры возникли из обряда. Множество из дошедших до нас заговоров было создано, вероятно, по аналогии. До сих пор нас занимала эволюция форм чар. Мы дошли до зарождения эпической части. Отсюда уже эволюция формы тесно сплетается с эволюцией самого мотива. Изменение эпической части развитие мотива, разрабатывающегося в ней. К эволюции мотивов теперь перехожу.
      Для эпического мотива не обязательно прохождение тех форм чар, какие исторически предшествовали зарождению эпической части. Первичные формы, как мы видели, состояли из простого действия. Понятно, что затронутый выше мотив Jordan-Segen, говорящий о крещении Христа, не мог выражаться в таких первичных формулах. Он прямо родился в форме сравнения, независимого от действия. Потом принял эпическую форму и далее уже развивался по законам, действовавшим при развитии эпической части. Но в эпических частях разрабатываются и такие мотивы, которые имеют прямое отношение к первичным формам чар, чистому действию. С этими-то именно мотивами и связано органическое развитие эпической части. К сожалению, большинство их либо известно по случайным, разрозненным вариантам, либо исказилось до такой степени, что теперь уже очень трудно восстановить их первоначальные редакции. Громадное количество известных эпических мотивов, как, напр., Jordan-Segen, как будто не носят никаких следов утраченного обряда. Но вполне возможно, что, при более тщательных изысканиях, и под ним вскроется какое-нибудь давно забытое действие. Относительно же некоторых a priori можно сказать, что напрасным трудом было бы искать под ними забытого обряда. Таковы, напр., заговоры с эпич ской частью, содержащей какой-либо евангельский рассказ (напр., о кровоточивой жене).
      Это все - заговоры позднейшего происхождения, созданные по аналогии с более ранними мотивами, на которых развивалась эпическая форма, мотивами, выросшими из обрядов Заговоры с такими первичными мотивами в большинстве случаев, можно думать, уже исчезли. Они или забылись, или растворились в массе новых, там и сям выбиваясь из-под них, как раскиданные по снежному полю вехи. Эти вехи, как ни мало их сохранилось, по воляют все-таки определить пройденный когда-то путь, хотя теперь уже занесенный. Процесс представляется в следующем виде. Как выше было сказано, прирост слова происходил за счет отмирания действия. Прежде всего обряд потребовал пояснения, так как стал забываться его первоначальный смысл. Это - первая стадия развития эпического мо ива, зарождение его из обряда. Она, очевидно, происходит за счет начинающегося разложения обряда. На этой стадии возникают такие заговоры, как приведенные выше грыжные слова: "Не пуп загрызаю" и т.. Таким образом смысл обряда закрепляется в сопровождающей его формуле. С этой стороны, как будто, существование его упрочено и разложение предотвращено. Но опасность является с другой стороны. Смысл обряда понятен. Но целесообразен ли сам обряд? Почему при помощи его именно можно достичь желанного результата? Раньше, когда симпатическая магия была в полной силе, такого вопроса не могло явиться. Само собою было понятно, что если обвести потухшим углем "вогник", то и "вогник" потухнет.