Комиссар поднялся со скамейки. - Ну, что случилось? - строго спросил он.
      - Воздушная тревога... - начал было дон Микеле, но сейчас же осекся, встретив свирепый взгляд бригадира.
      - Пытались поймать смутьяна, этого Грасси, - отрапортовал последний. Но он скрылся у нас из-под носа, а тут сразу объявили тревогу.
      В это время к комиссару медленно, с угрожающим видом подошел дон Доменико. Оба они, и комиссар и фашист, были одинаково толсты и тем не менее ни в чем не походили друг на друга. Полнота комиссара была подобна непосильной ноше, которую он с великим трудом таскал на себе; он просто задыхался под ее тяжестью и напоминал заплывшего жиром неуклюжего и добродушного нотариуса из какого-нибудь захолустного городка Южной Италии. Огромная туша фашиста, наоборот, внушала отвращение. При виде этой горы мяса так и казалось, что она вот-вот ринется на тебя и раздавит. Весь он, упругий, лоснящийся, был как бы насквозь пропитан высокомерием и чванством. Огромное брюхо, которое дон Доменико нес перед собой, как знамя, казалось, категорически предписывало всем и каждому относиться с почтением к "патриотическому салу" своего хозяина.
      Дон Доменико грузно остановился перед комиссаром и бригадиром, который поспешил стать рядом со своим начальником, и свирепо уставился на обоих.
      - Как верный сын нашего города, - проговорил он, обращаясь к комиссару, - я должен донести вам о дурацких действиях ваших подчиненных.
      Комиссар, которому было не совсем ясно, что подразумевается под "дурацкими действиями", промолчал. К тому же он, возможно, даже не знал толком, кто такой дон Доменико. Последний счел необходимым уточнить свое сообщение.
      - Из-за их поведения... - воскликнул он, распаляясь, - я даже не могу найти подходящего слова, чтобы его определить!.. Из-за их поведения снова сбежал этот Марио Грасси, которого приказано во что бы то ни стало найти и арестовать. Опаснейший смутьян, злонамереннейший элемент из всех, какие только были в Неаполе, разгуливает на свободе! Да известно ли вам, что он представляет собой самую грозную опасность для всего нашего отечества, борющегося с оружием в руках?
      Дон Доменико говорил так, словно произносил речь на фашистском митинге в старое и милое его сердцу время. Он уже не говорил, а кричал, так что многие обернулись в его сторону и начали прислушиваться.
      Комиссар наконец понял в чем дело, и попробовал отвести дона Доменико куда-нибудь в укромный уголок, но не тут-то было. Бывший секретарь фашистов хотел до конца насладиться своим триумфом.
      - Комиссар! - воскликнул он, надуваясь как индюк. - Я завтра же представлю рапорт о поведении ваших людей. И не вздумайте их выгораживать! Вы тоже несете ответственность, да, да, лично вы!
      - Да что вы к нему прицепились? Как вы смеете? - неожиданно вмешался пронзительный голос, принадлежавший комиссарше, которая, видя, что ее мужа костят при всем честном народе, не выдержала и бросилась ему на помощь.
      Дон Доменико на минуту опешил, и комиссар немедленно этим воспользовался. Досадливо отмахнувшись от жены, он проговорил:
      - Помолчи, Тереза. Займись лучше своими делами. А вы, дон Доменико, пройдите вот сюда, в уголок, и расскажите мне, что произошло.
      Фашист, несколько ошарашенный неожиданным вмешательством женщины, внял на этот раз голосу рассудка. Они отошли в сторону и принялись вполголоса разговаривать, в то время как люди, столпившиеся посреди бомбоубежища, оживленно обсуждали стычку, свидетелями которой они только что были, а все еще дрожавшая от волнения комиссарша искала поддержки у жены мясника и синьорины Ады.
      Тем временем Микеле извлек из кармана трубку, и начал набивать ее табаком. Перед ним стоял Перчинка и с улыбкой ждал, когда он окончит эту процедуру. Мальчик давно уже снабжал старого ополченца табаком, всегда получая взамен дельный совет, доброе слово или какой-нибудь другой знак внимания. Между ними установился своего рода союз, которым оба очень дорожили.
      - Кого это вы хотели изловить? - спросил Перчинка с напускным безразличием.
      - Я? - откликнулся дон Микеле. - Да ровным счетом никого. Кто я такой? Всего-навсего ополченец ПВО. И бог свидетеле, что, будь моя воля, я предпочел бы просидеть все это время в убежище, чем каждую минуту рисковать своей шкурой. Э! Что уж там! Взялся за гуж... А ловить всяких там смутьянов - не мое дело. На то есть полиция. Дон Доменико - вот этот любит совать свой нос в такие дела. Ну да тем хуже для него.
      - А говорят, он сбежал?
      - Ясное дело, сбежал. Да не один, а вдвоем, он и еще парнишка.
      - И мальчишка сбежал?
      - Э-э! Уж не твой ли это дружок был, а, сынок? Узнаю птицу по полету. Хе-хе! Да! Задали они нам гонку. До сих пор отдышаться не могу, того и гляди сердце выскочит.
      Вокруг Микеле и Перчинки собралась толпа. Старику льстило, что он вдруг оказался в центре внимания, и в глубине души он уже не очень сокрушался, что пришлось побывать в такой переделке.
      - Целых полчаса за ними гонялись, - с воодушевлением продолжал дон Микеле. - Стреляли, одного как будто даже ранили. А они, ясное дело, - в ответ. Такую стрельбу подняли - что твоя бомбежка. Уж сколько я их на своем веку перевидал, перестрелок этих, а такого, скажу вам, еще не видывал. Ну ладно, кинулись они в развалины, мы - за ними. Туда, сюда - никого! Ну, будто черт языком слизнул, право слово. Шарили, шарили - вдруг тревога. А мы все ищем. Стрелять начали. Куда там, думаем, дальше искать? Ну и вернулись. Вот и все.
      - Что ж тогда этот Доменико ерепенится? - спросили из толпы.
      - Шлея под хвост попала, - с живостью отозвался ополченец. - Что мы их из-под земли ему достанем, что ли? Нет, как хотите, а без нечистой силы тут не обошлось. Ведь на глазах, прямо на глазах исчезли, в один момент!
      - А все-таки кто же они такие? - поинтересовался один из слушателей.
      - Эти, как их... подрывные элементы, - с важным видом ответил дон Микеле.
      Однако слушателям, а тем более Перчинке, такое определение ровным счетом ничего не говорило, и ополченцу ПВО волей-неволей пришлось объяснять свои слова на понятном для всех языке.
      - Эх, какие вы, право! - воскликнул он. - Элементы - значит те, которые собираются укокошить короля. Ясно теперь?
      Жена мясника охнула.
      - Ах они мошенники! - заверещала она. - На короля замахнулись! Слыханное ли дело!
      Сообщение дона Микеле произвело на всех сильное впечатление. Теперь приключение старого ополченца представлялось совсем в другом свете. Дело-то, оказывается, не шуточное. Не каждый день встречаются люди, готовые выпустить кишки самому королю!
      Перчинка слушал, почесывая в затылке. Уж кому-кому, а ему-то хорошо известно, что Чиро не знает даже дома, где живет король. Да если бы и знал, все равно ему бы и в голову такое не пришло - убить короля! А Марио? Вот Марио - другое дело. Марио, пожалуй, именно такой и есть. То-то дон Доменико так разошелся.
      Теперь Перчинка не мог ни в чем упрекнуть фашиста. Кругом и так одни несчастья, а тут еще короля убить вздумали. Чтобы на такое пойти, нужно быть сумасшедшим или уж очень плохим человеком. Правда, Марио как будто не плохой, а впрочем, кто их разберет, этих пришлых.
      До сих пор он думал, что Марио совершил какое-то преступление, поэтому его и ловят. Такие люди много раз скрывались в его развалинах, он уже успел к ним привыкнуть и почти не обращал на них внимания. Но король!.. Для мальчика король был все равно что мадонна. Нечто такое, на что можно лишь благоговейно взирать издалека, а то мало ли что может случиться. Да и что плохого сделал ему король?
      С такими мыслями Перчинка вышел из бомбоубежища и медленно направился к монастырю. Стрельба прекратилась, в небе спокойно сияла луна, освещая развалины. Ночь была тихая, только с моря тянул легкий ветерок. Завыла сирена, возвещая отбой.
      Да, он должен прямо спросить у Марио, за что он хочет убить короля. Пусть-ка ответит. Может быть, король его обидел? Ну и что же? Об этом тоже нужно узнать. Он спрятал Марио, чтобы спасти его, а не для того, чтобы тот убивал короля. Он помог ему, потому что здесь так принято. Такой уж здесь закон - если кого преследуют, нужно помочь. Потому что завтра точно такая же услуга может понадобиться тебе самому. Однако то, что сообщил сейчас дон Микеле, не имеет к этому закону никакого отношения.
      В глубокой задумчивости Перчинка спустился в свое подземелье. В дальнем углу, оживленно болтая, сидели Марио, Чиро и Винченцо. Ага, значит, Марио все-таки не ушел. Тем лучше. Вот сейчас они и поговорят. Перчинка шмыгнул носом и решительно направился к человеку, замышлявшему убить короля.
      Глава V
      КОРОЛЬ, ВОЙНА И ПИШУЩАЯ МАШИНКА
      Некоторое время Перчинка прислушивался к разговору, доносившемуся из угла обширного подземного зала.
      - Ты никогда не видел пишущую машинку! - удивился Марио. - Значит, тебе никогда не приходилось бывать ни в каком учреждении?
      - Я не умею писать, - ответил Чиро, и по его лукавой мордочке было ясно, что ему ни капельки не стыдно в этом признаться.
      - А я умею, - сейчас же вмешался Винченцо. Однако в глубине души он сам плохо верил в это.
      Он, правда, дошел до третьего класса, но успел узнать очень мало, а многое из того, что узнал, давно забыл. И все-таки, если бы ему дали в руки перо, он бы, наверное, сумел что-нибудь написать.
      - А что, правда есть такая машинка, которая сама пишет? - спросил заинтересованный Чиро.
      - Разумеется, - подтвердил Марио. - Да ты и сам где-нибудь видел такую машинку. Например, в комиссариате.
      - Нет, я там никогда не был, - гордо ответил мальчик.
      - Ну ладно, одним словом, у этой машинки есть клавиатура с клавишами. Клавишей столько, сколько букв в алфавите. Ты ударяешь по какому-нибудь клавишу, и на бумаге появляется буква.
      - А откуда известно, по какой клавише нужно ударить?
      - Вот голова! Потому что на каждой клавише написано, какая это буква.
      - У-у! Значит, нужно еще уметь читать! - воскликнул разочарованный Чиро, который уже представил себе машинку, которая сама и пишет и читает.
      - Привет! - громко проговорил Перчинка, неожиданно появляясь перед тремя собеседниками.
      Он даже не подумал поздравить Марио со счастливым избавлением от опасности. Теперь он вдруг понял, что до сих пор все-таки немного робел в присутствии этого человека, который знал тьму-тьмущую разных вещей и который, может быть, даже подсмеивался над ним втихомолку. Он с недоверием взглянул на него и молча сел рядом со всеми на землю.
      - Еле удрали, - улыбаясь, сообщил Марио. - Еще немножко, и нас бы сцапали, как миленьких. Мы забились среди каких-то развалин, сидим, а тут как раз тревога. Ну полицейские, конечно, хвост дудкой и бежать...
      - Я знаю, - буркнул Перчинка.
      Марио удивленно посмотрел на мальчика, который сидел нахохленный и злой.
      - Вон оно что! - проговорил он. - Ну хорошо. А что ты надулся-то?
      - Лучше скажи, за что ты хочешь убить короля? - сердито выпалил Перчинка.
      Потрясенные Чиро и Винченцо, открыв рот, воззрились на Перчинку, потом перевели испуганный взгляд на Марио, который, в свою очередь, в изумлении уставился на собеседника.
      - Убить короля? - воскликнул он наконец. - И не собирался!
      Однако искреннее изумление Марио не произвело на мальчика никакого впечатления, и он сурово заметил:
      - Ты мне голову не морочь! Меня не проведешь. Все знают, что за это-то тебя и ловят.
      Друзья Перчинки были потрясены его сообщением.
      Шутка сказать, убить короля! Получается, что Марио не такой, как все остальные, совсем не такой, как те, кто обычно искал убежища в развалинах монастыря! Оказывается, он и правда важная птица, да еще какая важная!
      "Интересно, как он собирается убить короля? И как вообще убивают королей?" - думали ребята, и в их глазах светилось самое откровенное восхищение.
      Одно дело - драться с обычным противником, таким же человеком, как ты сам, а другое - замахнуться на такую персону, как король, которого никому из них ви разу не удалось даже увидеть, и неизвестно еще, существует ли он на самом деле.
      - Ты правда хочешь убить короля? - переспросил Чиро.
      Пережив вместе с Марио столько опасных приключений, мальчик считал, что имеет особое право на его откровенность. Обернувшись к нему, Марио широко улыбнулся. Его уже начала забавлять дотошность ребят.
      - Скажу тебе откровенно, - ответил он, - особой симпатии к королю я не чувствую, но, уверяю тебя, у меня и в мыслях не было его убивать. Да и задание у меня совсем другое.
      "Не поймешь, как будто правду говорит", - подумал про себя Перчинка, которому уже становилось совестно за свое недоверие и за то, что он так враждебно разговаривал с Марио.
      - Ну ладно, - примирительно сказал он, - пусть ты в самом деле не хотел этого делать. А почему же тогда все об этом говорят?
      - Да скажи ты мне на милость, - не выдержал Марио, - с чего ты-то так печешься о короле?
      Перчинка поскреб затылок.
      - Ну... так просто... - неуверенно начал он. - Это ведь нехорошо.
      - Что - нехорошо? Убивать действительно нехорошо. Особенно, если на тебя не нападают и ты не вынужден защищаться. Но скажи мне, какую ты видишь разницу между королем и такими, как я, ты или еще кто-нибудь?
      - Ну вот еще! "Какую разницу"! - воскликнул мальчик. - Он король! Он всеми управляет; а я что?..
      - Ты такое же существо, как и он, - возразил Марио. - И у тебя такие же права, как у него. Только у него власть, вот он и захватил кусок побольше. Подумай: он не работает, ему не приходится добывать себе на пропитание. А почему? Да потому, что это делаем мы. Мы его кормим.
      - Король - наш отец, - серьезно заметил Винченцо.
      У Марио сверкнули глаза, он круто повернулся к мальчику и резко проговорил:
      - Отец? Твоего отца убило бомбой, потому что королю взбрело в голову позабавиться войной. Если бы не он, сейчас были бы живы и твой отец, и мать, и еще много, много незнакомых нам людей. А остальные не прятались бы, как крысы, в темных бомбоубежищах.
      От Перчинки не укрылась горячность, с которой Марио обвинял короля, и, в упор посмотрев на него, он воскликнул:
      - Ага! Видишь, значит, это правда! Ты ненавидишь короля и хочешь его убить.
      Марио пожал плечами и улыбнулся.
      - Никого я не хочу убивать, - спокойно ответил он. - Это, брат, ни к чему. Я хочу совсем другого.
      - Чего?
      - Сейчас объясню. Только раньше ты мне вот что скажи: кто это распускает про меня такую чушь?
      - В убежище... - опуская глаза, ответил Перчинка. - Там был дон Микеле и эти, ну, кто за тобой гнался. И дон Микеле мне все про тебя .рассказал. Он сказал, что тебя хотят поймать, потому что ты собираешься поехать в Рим и убить короля.
      - Дурак он набитый, твой дон Микеле, - смеясь, воскликнул Марио. Между прочим, кто он такой?
      Перчинка был оскорблен.
      - Он мой друг, - сердито буркнул он. - Старый человек, а сейчас его еще сделали ополченцем.
      Марио заметил, что мальчик обиделся, и примирительно сказал:
      - Да, наверное, даже он не знает, за что меня упрятали за решетку.
      - Но почему же все-таки тебя ищут? - снова спросил Перчинка.
      Марио испытующе посмотрел на ребят, сидевших перед ним и не спускавших с него внимательных глаз. Как им объяснить, что такое партия, как растолковать сложную программу, которую претворяют в жизнь коммунисты, как рассказать о тайной борьбе, которую ведет партия, ушедшая в подполье? Наконец, можно ли рассказывать все это ребятам? Ведь они всё, что знают, готовы выложить первому встречному. Он решил быть благоразумным.
      - Никого я не собираюсь убивать, - проговорил он после долгого молчания. - Просто я думаю не так, как те, кто управляет страной. Вот за это-то они и хотят снова засадить меня в тюрьму.
      - Я тоже думаю не так, как эти там, - с гордостью заметил Перчинка.
      - Да, но обо мне им все известно, - возразил Марио. - И они боятся, как бы я не стал убеждать народ выгнать в три шеи всю эту шатию, которая сидит сейчас в правительстве.
      - Короля?
      - Вот-вот. Твой дон Микеле сказал тебе, что я хочу убить короля, но это не так. Я только хочу, чтобы он куда-нибудь убрался и оставил нас в покое.
      - Но, если король уйдет, кто же будет вместо него? - Мы, мы сами! Я, ты, Винченцо, Чиро...
      Марио улыбался. Однако ребята, видно, приняли его слова всерьез.
      - Ну да! - с сомнением в голосе воскликнул Перчинка. - Разве так можно? Ты и то не сумеешь быть королем.
      - Правильно, не сумею, - согласился Марио. - А на что вообще нужен король? Знаете, ребята, на свете есть тьма-тьмущая государств, в которых совсем нет короля. Живут же там люди, да еще как живут, получше нашего!
      - А что бы ты стал делать, если бы выгнал короля?
      - Прежде всего я заключил бы мир. - Велел бы кончить войну?
      - Немедленно! Я бы сказал: слушайте, зачем нам убивать друг друга? Кому это нужно? Пусть каждый живет в своей семье. Зачем тратить такие деньги на бомбы? И тогда никому бы и в голову не пришло кого-то обидеть.
      - Да, - вздохнул Винченцо, - хорошо бы. Иди куда вздумается, и не надо бояться, что тебя убьют. Никаких карточек - ешь, что захочешь...
      - А самое главное, - продолжал Марио, - у всех будет работа. А раз будет работа - значит, все будут зарабатывать, значит, и жить будут хорошо, с достатком. А вы, ребята, сможете... - Он хотел сказать "ходить в школу", но вовремя удержался, рассудив, что сейчас это может только погасить энтузиазм его маленьких друзей.
      Тут вмешался Перчинка. Недоверчиво покачав головой, он спросил:
      - А как ты все это сделаешь? Нет уж, кто управляет, - добавил он, вспомнив слова одного своего приятеля из соседнего переулка, - тот и будет управлять. А кто родился, чтобы служить, должен служить, вот и все.
      - Чепуха, - сухо возразил Марио. - Так бывает только в том случае, когда люди не понимают, что всё в их руках. А скажи, пожалуйста, как бы командиры вели войну, если бы солдаты отказались сражаться? Или, к примеру, как построить дом, если рабочие не захотят работать? Кто все делает? Разве те, которые управляют? Нет, именно те, которые подчиняются. Почему так получается, что правительство сейчас может вести войну? Да потому, что солдаты идут и безропотно подставляют лоб под пули, а народ покорно соглашается сидеть на ста граммах хлеба в день и молчит! А если бы он не молчал? Тогда воевать пришлось бы самому королю вместе с Муссолини, ну, может быть, еще с доном Доменико и доном Микеле.
      - Нет, дон Микеле совсем не хочет воевать! - горячо возразил Перчинка. - Была бы его воля, так он сидел бы дома да курил трубку. Он всегда так говорит.
      - Вот видишь! - заметил Марио. - Человек не хочет, а все-таки подчиняется. А почему, и сам не знает.
      - Так, значит, выходит...
      - А выходит, ребята, меня потому и ищут, что я стараюсь убедить людей кончить войну. И я хочу, чтобы они сами решали, что им делать. Потому что, если сразу многие поймут это, - войне конец. И войне и многим другим безобразиям, которые мешают людям быть счастливыми.
      Ребята глядели" на Марио с искренним восхищением.
      - Вот смотрите, ребята, - продолжал он между тем. - Я не здешний, не из Неаполя. Я из города, который очень далеко отсюда, из Турина. Слышали, наверное? Так вот, много лет я был там простым рабочим. А работать начал, когда был еще совсем мальчишкой, чуть постарше вас. Мой покойный отец всю жизнь мне твердил: "Думай только о себе. Не лезь в политику. Помни: тебе надо устраивать свою жизнь, свое будущее". Но я понял и, спасибо тем, кто мне это объяснил, вовремя понял, что в одиночку мне никогда не устроить свое будущее; что, если все останется по-прежнему, я никогда не вырвусь из рук богачей. Захотелось хозяину - и меня в два счета уволят, а там хоть с голоду подохни, им-то что? А скажи я что-нибудь не так - сейчас же за решетку. Я работаю, из кожи вон лезу и все равно получаю гроши, а кто-то за мой счет в золоте купается.
      Одним словом, я не верю, что если я глух и нем, то это лучше для меня. Нет, это на руку только моим врагам. Тогда я начал говорить, спорить и увидел, что не я один так думаю. Оказывается, нас очень много.
      В то время в стране уже был фашизм, и вы понимаете, что особенно-то разговаривать я не мог, а на заводе так и вовсе приходилось держать ухо востро. Надо вам сказать, что на нашем заводе были большие недоразумения из-за расценок. Впрочем, вы, наверное, не знаете, что это за штука такая. Короче говоря, нас обсчитывали, платили меньше, чем надо. Ну вот, начали мы обсуждать этот вопрос, потихоньку, конечно, в столовке или возвращаясь с завода. В конце концов все рабочие согласились, что у нас не расценки, а сплошное надувательство и что терпеть это больше невозможно. Ну, ясное дело, нашлись и такие, которые говорили, что лучше, мол, помалкивать, чтобы беду не накликать, что не такое, мол, сейчас время, чтобы бунтовать. Но мы решили во что бы то ни стало добиться этих денег - и баста. Не могут же они весь завод переарестовать!
      Сговорились, назначили день, приходим утром на завод. Пришли и стоим, ни один не принимается за работу. Ну, мастера сразу забегали, начальники цехов примчались:
      "Что случилось? С ума вы спятили?" А мы спокойно отвечаем:
      "Хотим поговорить с директором. Пусть директор спустится в цехи, и мы ему все объясним".
      Начальники перетрусили, ушли. Мы ждем. Наконец приходит директор. Сперва он набросился на нас, грозить стал:
      "Не валяйте дурака! - кричит. - Сейчас же приступить к работе!"
      А мы ему спокойно говорим:
      "Платите что положено, и мы будем работать по-прежнему".
      Проходит полдня. Мы стоим. Вдруг являются молодчики, вроде вашего дона Доменико, начинают орать и пытаются нас с толку сбить. Отзовут в сторону какого-нибудь рабочего, которого они считают нашим руководителем, и начинают уговаривать. Не выходит - другого зовут. Но ничего у них не получилось. Мы держались твердо и на провокации не поддавались.
      Ну, словом, кончилось все тем, что на следующий день нам сказали, что наше требование удовлетворят, если только мы обязуемся не увольняться с завода и не переходить на другое предприятие. Так вот подумайте теперь, почему мы победили? Потому что все были заодно. Требовали то, что нам положено, не в одиночку, а все сообща. Понятно я говорю?
      - А что ваш завод строил? - неожиданно спросил Винченцо.
      - Автомобили.
      - Вы строили автомобили? - воскликнул Чиро. Глаза мальчика заблестели от восторга, он схватил
      Марио за рукав. Казалось, еще немного, и он попросит построить хоть один автомобиль для себя.
      Только Перчинка сидел молчаливый и задумчивый. Потом он встал и проговорил:
      - Значит, ты хочешь сделать так, чтобы все мы сообща сказали: "Слушайте, кончайте вы эту войну!" Это я, конечно, так, примерно говорю.
      Марио внимательно, с каким-то новым интересом посмотрел на стоявшего рядом мальчика и, улыбнувшись, сказал:
      - Правильно, Перчинка. Ты все понял как надо. Польщенный Перчинка улыбнулся. Однако обоим его
      приятелям, как видно, пришлось не по вкусу, что разговор принял такой оборот. Желая снова привлечь внимание своего старшего друга, Чиро потянул его за рукав и спросил:
      | - Марио, а как строят автомобили?
      - Ну, это долгая история, не так-то просто ответить. Как-нибудь потом расскажу, - отозвался Марио, которому не хотелось упускать возможность поближе сойтись с Перчинкой.
      Тот некоторое время молчал, что-то соображая и не спуская глаз с Марио, потом вдруг спросил:
      - А что нужно делать, чтобы убедить людей?
      - Да то же, что делали мы на заводе, - ответил Марио. - То, что все мы давно уже делаем по всей стране.
      Слова "все мы" Марио сказал нарочно, чтобы до поры до времени не называть ту партию, к которой он принадлежал.
      - Нужно говорить, - продолжал он, - убеждать людей, организовывать их. Нужно растолковать им, что у них есть свои права.
      - Как ты сказал? - переспросил мальчик и даже прищурил свои карие глаза, силясь понять слова Марио.
      - Видишь ли, Перчинка, - продолжал Марио, - нас много. И не только здесь, в Неаполе, а по всей Италии. Таких, как я, тысячи. За нами гоняется полиция. Нас преследуют, потому что мы просвещаем народ. Но наступит время, когда все скажут: "Довольно!" - и тогда придет конец и королю, и фашистам, и богачам хозяевам.
      "Не слишком ли сложно я все это объясняю?" - подумал он про себя.
      Но Перчинка понял. Он схватил главную мысль: "Нужно положить конец войне", - и осознал, правда пока еще смутно, что для этого необходимо что-то делать. Вот над этим-то он и ломал сейчас голову, в то время как оба его приятеля ждали, когда же наконец Марио начнет рассказывать им о том, как строят автомобили.
      - А нам что делать? - неожиданно для всех спросил Перчинка.
      Вопрос застал Марио врасплох. Начиная этот разговор, он имел в виду только отразить глупые обвинения Микеле и ничего больше.
      - Все должны что-нибудь делать, - уклончиво ответил он, - только не как-нибудь, а умеючи. В этом деле нужна храбрость и вместе с тем осторожность, чтобы тебя не раскрыли раньше времени.
      - А ты расскажешь нам потом об автомобилях? - снова спросил Чиро.
      - Конечно, Чиро, конечно, - торопливо ответил Марио и продолжал, обращаясь к Перчинке: - Без тебя я тут говорил твоим приятелям, что, если бы у меня была пишущая машинка, я бы смог, укрывшись здесь, начать пропагандистскую работу. Ты знаешь, что такое пишущая машинка?
      Конечно, Перчинка знал. Он несколько раз видел эти смешные черные машинки со множеством клавиш и в комиссариате и в канцелярии приюта. Правда, он не обратил на них особого внимания, потому что они предназначались для дела, к которому он не имел никакого отношения - ведь он не умел ни писать, ни читать. Сейчас он пожалел, что не рассмотрел их как следует.
      - Да, знаю, - чуть смущенно пробормотал он. - Только вот печатать не умею.
      - Я умею печатать, - с улыбкой сказал Марио. - Да ты не волнуйся, тебе тоже дела хватит. Вот слушай, не знаешь ли ты, где раздобыть машинку?
      Перчинка задумался.
      - Ой, да, наверное, я ее видел!.. - воскликнул он. - Знаешь где, Винченцо? Помнишь, была такая черная штука в колбасной на улице Фория? Ну, где мы вчера колбасу нашли.
      Винченцо кивнул и не раздумывая предложил:
      - Пойдем заберем ее. Сейчас ночь, никто не увидит.
      - Стойте, ребята, - вмешался Марио. - В первую очередь посмотрите, есть ли на ней лента. Такая черная ленточка, намотанная на две катушки. И еще, кроме машинки, мне нужна бумага, обыкновенная белая и черная, тоненькая такая, и если ее потрогать, то с одной стороны она пачкает. Все это должно быть в ящичке под машинкой.
      Загибая пальцы, Перчинка повторил вслух все, что нужно было взять, и поднялся с земли.
      - Через полчаса мы вернемся, - сказал он. Чиро и Винченцо тоже встали.
      - Нет, ты оставайся здесь, - приказал Перчинка, обращаясь к Чиро. - И гляди в оба, если придут.
      Чиро вернулся к Марио.
      - Ты мне расскажешь?.. - шепнул он.
      - О заводе? Да, да, я же обещал.
      - Ну, мы пошли, - сказал Перчинка и направился к выходу.
      - Подождите, - крикнул им вслед Марио.
      Ребята остановились. Марио достал из кармана огрызок карандаша и грязный клочок бумаги, что-то написал на нем и протянул бумагу Перчинке.
      - Вот, - сказал он, - положи это на то место, откуда возьмешь машинку.
      - А что это? - спросил удивленный Перчинка.
      - Я объясняю тут, что машинку мы не украли, а просто реквизировали и отдадим при первой возможности.
      Ребята весело засмеялись.
      - Вот это да! - не переставая смеяться, воскликнул . Перчинка. - И тут даже подпись есть?
      - Конечно, - подтвердил Марио.
      Затея с распиской показалась Перчинке просто чудачеством, и он снова подумал, что этот Марио, пожалуй, действительно немного не того. Но все-таки в нем было что-то, располагающее к доверию, да и рассказывал он интересно.
      - Ладно, - сказал мальчик, зажимая записку в кулаке, - я ее положу. Только знаешь, все это ни к чему. Так уж у нас повелось: что найдешь в разрушенном доме, то твое.
      - А разве это справедливо? - возразил Марио. - Ведь если мы хотим победить, то должны быть справедливыми. Согласен?
      Однако с этим Перчинка, как видно, не был согласен. Пожав плечами, он бегом направился к выходу и, как только вышел из светлого круга, очерченного слабым пламенем свечи, сейчас же исчез, словно растворился в темноте подземелья.
      Марио растянулся на своей соломенной постели в углу, Чиро устроился рядом и сейчас же спросил;
      - Ну, будешь рассказывать?
      Марио улыбнулся. По совести говоря, ему и самому
      доставило бы удовольствие вспомнить то время, когда он был совсем еще молоденьким парнишкой и только-только узнал, что такое конвейер и как обрабатываются детали. Он не спеша начал рассказывать мальчику о производстве, и часто та или другая техническая подробность воскрешала в его памяти воспоминание о каком-нибудь событии, иногда совсем незначительном. Он и не подозревал, что так свежи еще некоторые воспоминания, так бередят душу картины прежней жизни, той жизни, которая, как он думал, навсегда забыта и погребена в тайниках его памяти, но которая представлялась ему сейчас потерянным раем. "Уж не жалею ли я о том, что отказался от всего этого?" спрашивал он себя, однако предпочел не отвечать сейчас на этот вопрос.
      Между тем Чиро, убаюканный голосом Марио, задремал. Его чумазая мордочка склонилась на грудь, и он стал очень похож на маленького старичка. Ничто не нарушало безмолвия подземелья, одни только мыши вдруг подняли возню, воспользовавшись тем, что ветер задул свечу.
      Марио снова принялся ломать голову над тем, что же ему все-таки делать здесь, в Неаполе, в городе, где все ему чуждо и незнакомо. Какую он может вести работу, сидя в этом сыром подземелье, полном мышей, преследуемый людьми, которые даже не знают толком, что он за человек, не связанный ни с кем, кроме этих маленьких оборванцев, этих детей, повзрослевших раньше времени?