Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Корректировщики

ModernLib.Net / Фантастический боевик / Прокопчик Светлана / Корректировщики - Чтение (стр. 1)
Автор: Прокопчик Светлана
Жанр: Фантастический боевик

 

 


Светлана Прокопчик


Корректировщики

Это не альтернативная история, хотя между строк нет-нет, да и угадывается знаменитое “Если бы да кабы…” Это не криптоистория, хотя здесь и обыгрываются некоторые смутные моменты отечественных летописей. И уж конечно, это не Новая Хронология, хотя имя Анатолия Фоменко и упоминается. Здесь нет попыток перекроить историю России по очередному модному лекалу.

Это не фэнтази, хотя героями время от времени овладевает повальное стремление погадать на кофейной гуще и вообще сотворить что-либо ненаучное антинаучными методами. Здесь нет магии и рассуждений о достоинствах Мьоллнира по сравнению с Дюрандалью.

Это обыкновенная фантастика. Правда, диспутов об устройстве фотонного двигателя и наилучших способах преодоления пространств вы здесь тоже не обнаружите.

А Вещий Олег… Что — Вещий Олег? Это просто конспиративная кличка.

Автор

Я знаю, расстаемся мы напрасно,

И оба удивляемся тому.

Я потому, что знаю все прекрасно,

А Вы — не понимая, почему…

Александр Вертинский

Часть 1. Предсказание.

Глава 1

Призрак бродит по Московью — призрак Вещего Олега

01 августа 2077 года, воскресенье

Московье

— Мама, она сейчас упадет, — вдруг сказала Оля и крепко взяла маму за руку.

— Ничего. Упадет — встанет и дальше поедет, — машинально ответила мама, думая, что десятилетняя дочка имеет в виду какую-то из любительниц катания на роликах.

По воскресеньям катальщицы занимали все аллеи города. Измайловский парк исключением не был, девушки собирались сюда, как на бал. Одна, особенно эффектная, длинноногая, умчалась вперед, лихо подрезала мальчишку на спортивном велосипеде, поехала назад.

— Нет, не встанет, — заупрямилась Оля. — Она взорвется.

— Как? — Мама начала сердиться. Ей очень не хотелось разгадывать шарады дочери. И думалось, что Олю надо перевести в другую школу — в этой она стала совсем чужой. Замкнутой, неразговорчивой, только временами выдает такие вот загадки…

— Ну, просто лопнет.

— Как она может лопнуть?! Она же такой же человек, как и мы. Вот ты можешь лопнуть?

— Не человек. Она, — Оля показала пальцем на выплывавшую из-за верхушек деревьев платформу монорельсовой маршрутки.

— Они не взрываются, — облегченно рассмеялась мама. — Ты чего встала?

— Она сейчас взорвется, — настойчиво повторила Оля.

Катальщицы умчались далеко вперед. Парень на велосипеде почти доехал до места, где аллею косо пересекала узкая тень монорельса.

— Стой!!! — вдруг закричала Оля.

Мама вздрогнула от неожиданности, а мальчик на велосипеде то ли не понял, что крик относится к нему, то ли не расслышал, и продолжал двигаться вперед. И в тот же миг аллею накрыло чудовищной чашей ударной волны. Мальчик попытался свернуть, хрупкая машина заскользила юзом, упала на бок, сбросив хозяина с седла. А сверху на него летела платформа. Мальчик замер и смотрел на падавшую с двадцатиметровой высоты тридцатитонную махину платформы.

Мама страшно закричала. Оля молчала. И смотрела, как медленно, очень медленно эта огромная глыба падает, падает, падает… Она не заволновалась: знала же, что так будет. Ей это приснилось, — что платформа упала прямо на ноги мальчику с велосипедом, оторвала их, и все вокруг было в крови.

И в последний момент, когда мальчика уже не стало видно, платформа вдруг подернулась серебряной дымкой. Оля вырвалась из маминых рук, со всех ног помчалась к мальчику. Мама отчаянно кричала, звала ее, но Оля не оборачивалась: это же был тот самый мальчик, который ей приснился! Она хотела узнать, отдавило ему ноги, как во сне, или нет.

Сейчас он сидел на краю аллеи и смотрел в одну точку. Платформа упала на велосипед, в сантиметре от его левой ноги. “Не отдавило”, — удовлетворенно отметила Оля и присела на корточки перед мальчиком. Он был чуть старше нее, совсем некрасивый, и сразу было ясно, что он не такой дурак, как ребята из школы.

— Меня зовут Оля, — сказала она. — А тебя?

Он не шевелился. Оля склонила голову набок, внимательно на него глядя. Не хочет разговаривать? Но почему? Во сне он согласился с ней дружить.

— А еще у меня смешная фамилия — Пацанчик, — очень грустно сказала она.

Он вздрогнул, посмотрел на Олю. У него были голубые глаза и почти белые волосы. Оля всегда завидовала людям с голубыми глазами и светлыми волосами, ей тоже такие хотелось, но у нее были серые глаза и темные волосы.

— Чего? — спросил он.

— Я говорю: меня зовут Оля. И у меня смешная фамилия — Пацанчик, — терпеливо повторила она.

— Ничего не смешная, — уверенно сказал он. — Хорошая фамилия.

— Правда? — Оля расцвела. — А все смеются.

— Потому что дураки.

Оля вздохнула:

— Я тоже так думаю. А как тебя зовут?

— Илья.

— Хорошее имя. А ты мог бы со мной дружить?

Он посмотрел на нее. Не засмеялся, не начал дразниться, рифмуя ее фамилию с какими-нибудь ужасными словами вроде “кабанчик” или “баранчик”, как делали мальчишки в классе. Ей даже показалось, что он не из тех, кто дразнит девочек. Хотя он совсем не похож на отличника, а ведь раньше она думала, что только отличники не занимаются всякими глупостями.

Они успели совсем немного поговорить. Оля так и не узнала, где он живет, потому что появилась Олина мама. Она начала расспрашивать Илью, не ударился ли он, помнит ли он, где живут его родители. С ним все было в порядке, Оля это знала, но мама внимательно осмотрела его голову, заставила встать на ноги. У него не было даже синяков.

Из платформы через аварийные люки выбирались пассажиры. К счастью, никто не пострадал. Поднялась суета, прилетели два вертолета “Скорой помощи”, один пожарный и еще приехали четыре милицейских машины с сиренами и включенными мигалками.

А потом их всех повезли давать показания. И всех вызывали в кабинет. Мама почему-то не сказала, что это Оля предупредила всех об аварии.

— Почему? — спросила Оля потом.

— Потому, — мама не захотела объяснять.

Из отделения милиции их повезли в гостиницу “Измайлово”, только не туда, где живут иностранцы, а в корпус за бассейном, где Оля никогда раньше не бывала. Там ходили люди в белых халатах, похожие на врачей. Они тоже вызывали всех, как в отделении милиции. Когда вызвали маму, Оля немного поиграла с другими детьми. Они смеялись, не веря, что Оля видела аварию во сне, и Оля не стала больше с ними разговаривать. Потом поехали домой, и весь вечер мама проплакала на кухне, а папа ее успокаивал. Оля очень хотела пить, часто бегала на кухню, и всякий раз родители замолкали, продолжая разговор, только когда Оля закрывала за собой дверь. Зато не запрещали пить холодную воду из-под крана. Она выпила ее так много, что ночью подскочила температура, и Олю забрали в больницу.

* * *

01 августа 2077 года, воскресенье

Московье

Служебный электробус Савельев распорядился запарковать не на стоянке, а прямо перед входом в помещение Измайловского РОВД. Сопровождаемый своими оперативниками, Савельев поднялся в холл, показал дежурному удостоверение. Тот заметно помрачнел, процедил сквозь зубы:

— Проходите, — и буркнул в селектор: — Тут безопасники приехали.

Савельев вздохнул: такой прием он встречал в любом подразделении МВД. Между МВД и Службой информационной безопасности шла негласная холодная война, в которой милиция была обречена на поражение: у безопасников больше полномочий. Не обращая внимания на полные завистливой ненависти взгляды патрульных, Савельев поднялся на третий этаж, постучал в косяк двери с табличкой “Начальник отделения”.

— Я забираю всех свидетелей и потерпевших, — предупредил он.

— Мы еще не закончили, — холодно ответил начальник. — Нам тоже надо отчеты составлять.

— Потом. У вас остаются все списки, вызовите и опросите, — сказал Савельев и, не утруждая себя спором, в котором, естественно, взял бы верх, ушел, оставив начальника в бешенстве. Ничего, сорвет зло на подчиненных, в МВД такое в порядке вещей, прямо хоть в Устав записывай.

На лестничной площадке Савельев притормозил: внизу кто-то обсуждал происшествие. Потом сообразил, что это патрульные или милицейские оперативники, а не свидетели. Опера Савельева нисколько не интересовали, они все равно не имели права утаивать информацию от безопасников. Свидетели — другое дело.

— Да никогда они сами не падают! — возмущался один. — Коль, у меня ж транспортный институт! Это ж физика! Не может она упасть вот так! Там высшая точка разгонной дуги! Ни в высшей, ни в низшей точке они не падают! Наверху их электромагниты держат, а внизу — скорость! Ну я тебе говорю, я сам на дипломе считал надежность! И для наземных, и для монорельсовых! Я тебе и без черного ящика скажу: подушка лопнула не после падения. Не за что там было ей зацепиться так, чтоб лопнуть, не за что, понимаешь?! И перевернулась бы она, если б подушка лопнула после падения. А вот если подушка рванула сначала, до падения, тогда — да.

— С чего ей рваться-то? Она ж прочная.

— Вот я и говорю, — гнул свою линию первый патрульный. — Не могла она сама по себе взорваться. Значит — теракт.

— А собака ж не унюхала? — возмутился Коля. — И Вован говорит: нет следов взрывчатки.

— Да при чем тут взрывчатка?! Там достаточно было на заглушке шайбу латунную вместо стальной поставить — и привет родным с места постоянной прописки! А случайно латунь не поставишь, их такие не выпускают, самим точить надо. А раз сами точили, то знали, к чему приведет.

— Техники посмотрят, — угрожающим тоном заметил Коля. — Но я тебе говорю: не теракт. Ты видал, в холле безопасников полно? Вот то-то же. Им покласть на все теракты, хоть Кремль взорви, не поедут. А тут примчались, потому что твой “теракт” их клиент устроил.

— Безопасники не за тем приехали, — сказал третий голос, до того молчавший. — Не, маршрутку раскручивать нам, хотя я бы безопасникам отдал. Там другая фигня. Коль, ты обратил внимание, куда свалилась платформа? А я посмотрел. Мелкий пацан, тот, с великом, кувыркнулся точно под дугой. Платформа-то на него ёкнуться должна была. А она упала левей. Я сначала решил, зацепилась за что-то, должна ж быть причина, что она не отвесно сыпанулась. Потом подумал: чтоб она упала левей сама по себе, она должна была с креном на другой борт падать. В общем, всяко бред получается. Тут увидел безопасников и все понял: кто-то ихний поработал. Чтоб пацана не раздавило. А кстати, Димон прав: подушка-то до падения рванула. Если б после, платформа вообще на деревья упала бы, ее взрывной волной или в куски, или в сторону снесло бы.

— Ну вот! — обрадовался первый голос. — А я что говорил?!

Все трое замолкли, увидев спускавшегося сверху Савельева. Крайний слева спросил:

— Господин майор, разрешите обратиться?

Савельев кивнул. Судя по голосу, это третий, который отклонение платформы отметил. Кстати, сообразительный — Савельева действительно интересовал только этот эпизод.

— Как вы полагаете, то, что маршрутка упала, — теракт или нет?

— Затрудняюсь ответить. — Савельев усмехнулся: — Не наш профиль работы.

— А какой ваш? В данном конкретном случае?

Савельев сделал многозначительное лицо и прошел между патрульными в дверь первого этажа. За спиной послышался возбужденный шепот: “Я ж говорил, платформа странно упала! Не могла она так упасть”.

Оперативники Савельева уже усадили потерпевших и свидетелей в электробус Службы. Савельев сочувствовал этим людям: им бы не на допрос, а к психологу, шок снять. Но шок снимать сейчас нельзя, иначе будут искажены результаты тестирования. Взял у дежурного копию списка свидетелей, занял свое место в служебной машине.

Офис Измайловского районного отделения Службы находился в гостиничном комплексе “Измайлово”. Пока оперативники устанавливали очередь к врачам, проводившим тестирование, Савельев заглянул к Бондарчуку, шифровальщику группы.

— Что нового? — спросил он, встав за спиной Бондарчука.

— Ничего. Предварительные результаты подтвердились. Реал-таймовый разряд полуторной ступени. Пробой в непосредственной близости от места происшествия. Единственное… сначала думал, сбой, потом посмотрел — похоже на то, что уникум нам попался. У него импульс — прямоугольный.

— Это как?!

— Так. Он набрал силу не постепенно. Пробой сразу на нужную ступень, и там залип. Потом резко выключился.

Савельев покачал головой:

— Пойду со свидетелями поговорю. Если он сразу на ступень вышел, кто-нибудь мог или свечение заметить, или отметить необычное поведение.

Просторный коридор был битком забит гомонящими людьми. Савельеву приходилось лавировать и следить, чтоб случайно никому не отдавить ноги. Взрослые парились на стульях, дети устроили возню на полу, играя в аварию. Детей было раза в два больше, чем взрослых. Понятно — воскресенье, все ж стараются выбраться в парки, “выгулять” потомство. Тут же, страдая от отсутствия внимания, девушки-роллерши строили глазки оперативникам. Савельеву тоже досталась парочка зазывных взглядов. Отделался дежурной улыбкой.

Он посадил за опросы всех своих оперативников и всех дежурных. Людей надо отпустить как можно скорей. Потом пошел на половину медиков. В дверях его чуть не сбил с ног торопившийся Бондарчук:

— Извини. Ты тоже туда? Они звонили только что — вроде нашли.

— Это хорошо, — кивнул Савельев отчего-то без особого воодушевления.

Трое свидетелей, сидевших под дверью, осторожно напомнили, что врачи принимают в порядке общей очереди.

— Мы сотрудники, — бросил Савельев.

Зайдя в лабораторию, удивился: она была рассчитана на четверых, а занято только два места. Что ж тех, в коридоре, парят? Впрочем, это личное дело врачей.

Два “клиента” расслабленно полулежали в креслах, усыпленные. Савельеву оба примелькались еще во время беготни по коридорам: Валентин Зубров, водитель злосчастной маршрутки, и белобрысый мальчик, несостоявшаяся жертва аварии.

— Вот, — показал на спящих врач. — Оба.

— В каком смысле оба? — будто проснулся Савельев. — Реал-тайм режим?! У обоих?!

— Нет-нет, что вы. — Врач выглядел слегка удивленным. — У мальчика пост-режим потенциально второй ступени, а у Зуброва очень интересная картина. Взгляните на монитор. Вот результаты глубокого сканирования его головного мозга. Вообще-то ему свойственны каппа-бета ритмы, характерные для пост-режима, но на них накладываются затухающие каппа-альфа ритмы реал-тайм режима! Как вам это понравится?

— Мне это не нравится, — честно сказал Савельев.

Отчего-то его совершенно не заинтересовал феномен наложения двух разных режимов — реального и прошедшего времени. Савельев вспомнил, как сам когда-то мечтал: вырасту, при тестировании снимут у меня каппа-ритмы, какие-нибудь — альфа или бета, неважно… Он верил, что обладает теми самыми загадочными каппа-клетками головного мозга, наличие которых и определяло — быть человеку корректировщиком или нет. Но тестирование показало, что каппа-клетки в головном мозге тогда еще совсем юного Игоря Савельева по неизвестной причине остановились в своем развитии, так и не сформировавшись. Игорь Савельев стал блокатором — человеком, который не в состоянии работать с информационными потоками, но зато в состоянии помешать сделать это кому-нибудь другому. Заблокировать.

Во времена его молодости считалось, что каппа-клетки “вызревают” к тринадцати-шестнадцати годам, примерно как половые. И если в двадцать лет каппа-ритмы не обнаружены, то дальше ждать бесполезно.

Вот вам и опровержение, хмуро думал Савельев. Мальчик, Илья Моравлин, уже в двенадцатилетнем возрасте показал вполне четкие способности к изменению информационных потоков в режиме прошедшего времени, к тому, что в принципе и называлось “постовкой” — пост-корректировкой. Савельев послал запрос на имя Валентина Зуброва в общую базу данных, ответ получил на удивление быстро. Ага, подумал он, а вот вам и второе опровержение. Потому что тридцатидвухлетний Валентин Зубров десять лет назад уже проходил тестирование. Здесь же, в Измайловском отделении. Десять лет назад он показал полную неспособность к работе в Поле. Стало быть, каппа-клетки сформировались позже обычного. “Сходить и мне на тест еще разок, что ли?” — подумал Савельев и тут же осадил себя: уж кто-то, а он почувствовал бы, что с его мозгами не все в привычном порядке.

— Может, разбудить их? — спросил врач.

— Да, конечно, — разрешил Савельев. — Старшего попросите задержаться, пока я поговорю с родителями мальчика.

Савельев вывел сонного Илью Моравлина в коридор. Его родители уже заметно волновались.

— С ним все в порядке, — сказал Савельев. — Платформа его не задела, антишоковая профилактика сделана.

Мать мальчика принялась суетливо осматривать Илью, а отец отвел Савельева в сторону и спокойно спросил:

— Он корректировщик?

Савельев вопросительно приподнял левую бровь. Старший Моравлин показал удостоверение. Прогнозист Давыдовского отделения. Савельев кивнул:

— Пост-режим низкой ступени. В ближайшее время вам нужно будет оформить перевод сына в нашу профильную школу. Полагаю, в будущем он станет одним из крупнейших блокаторов: для обучения корректировке ступень низковата.

— Насколько ему это необходимо?

— Абсолютно. Даже низкая ступень не исключает ураганной инициации.

— Ну что ж, раз так надо… — Моравлин помолчал, потом уточнил: — Платформа должна была оставить моего сына без ног?

— Да. Но…

— Тридцать лет и три года просидел на печи, поскольку был без ног… Пришли и сказали: встань и иди… — произнес Моравлин непонятную фразу. В глазах появилась боль. — Видно, судьба… Позволите бестактный вопрос?

— Ну-у…

— Импульс прямоугольный?

Савельев хорошо владел собой. Но вопрос выбил его из колеи. Не мог, не мог никто знать, какой формы там был импульс.

— Почему вы это спрашиваете?

Моравлин помолчал. Посмотрел в сторону, потом — в глаза Савельеву:

— Если хотите, для меня это вопрос чести. Или тщеславия. Я прогнозировал появление в Союзе реал-тайм корректировщика высшей ступени с прямоугольным импульсом.

Савельев начал припоминать. Кажется, был такой скандал… Ведущего прогнозиста Центрального управления перевели в штатные сотрудники Давыдовского отделения после того, как тот выдвинул антинаучную идею. Что-то о том, что Поле может реинкарнировать корректировщиков древности, если к тому есть соответствующие показания. В числе показаний — вера народных масс во “второе пришествие”. И у таких возрожденцев импульс должен быть прямоугольным. Прогнозиста тогда едва в психиатрическую клинику не отправили.

— Импульс действительно прямоугольный, — подтвердил Савельев. — Но, думаю, это не то, что вы предсказывали. У нас переход из пост-режима в реал-тайм.

— Это невозможно, — усмехнулся Моравлин.

— Но это факт.

— Ошибаетесь. Во-первых, это может быть наводка. Реал-тайм корректировщик просто стоял рядом, и вашего феномена “наэлектризовало”.

— Мы всех протестировали.

— Значит, не всех. Кого-то упустили. Не верите? Сами увидите в ближайшее время, — убежденно сказал Моравлин.

— Жаль, — сказал Савельев. — А вы прогнозировали появление кого-то вообще или конкретной личности? Интересно, кого нам ждать…

— Вещего Олега, — твердо и спокойно ответил Моравлин.

* * *

16 августа 2077 года, понедельник

Московье

Звонков раздраженно оттолкнул от себя настольный компьютер. Жалобно тренькнув, тот вместе со столом отъехал к стене.

— Но ведь это же бред! — воскликнул Звонков. — Послушайте, Иван Сергеич, давайте начистоту. Тот прогноз, который вы сделали, совершенно антинаучен.

— В той же степени, что и все остальные прогнозы. Если хотите, все наши попытки теоретизирования вокруг Поля — гадание на кофейной гуще. Не более.

— Нет, ну вы поймите, — это ж нонсенс! Вы утверждаете, что для корректировки не нужен корректировщик, что воздействие вполне может быть осуществлено слиянием грез большого количества людей, вдохновленных единой верой…

— Совершенно верно. Такова природа большинства религиозных чудес. Христианских, в частности.

— Если с корректировкой может справиться толпа любых болванов, зачем тогда обществу мы, как вы думаете? — ехидно заметил Звонков. — Зачем ему Служба информационной безопасности вообще?

Моравлин закинул ногу на ногу, обхватил колено сцепленными в замок пальцами. И очень спокойно, с оттенком некоторой грусти спросил:

— Выходит, все, что подрывает ваш авторитет как офицера Службы, является антинаучным? Александр Иванович, а вы уверены, что Поле согласилось бы с вами? Что ему вообще есть дело до вашего самолюбия? Вы просто боитесь его, а потому верите не в Поле, а в свое представление о нем.

— Я ни во что не верю. — Звонков начал злиться. Он терпеть не мог, когда его уличали в страхе перед Полем. В страхе, которым страдали все офицеры Службы, не обладавшие даром ясновидения или корректировки. — Поле — одна из форм существования материи, а не религия. И уж тем более не Бог.

Оба замолчали. Моравлин не спешил доказывать свою правоту. Он пять лет подряд, как идиот, что-то кому-то доказывал. Пришло время молча собирать плоды.

— Ну, хорошо, — с усилием над собой признал Звонков. — Возможно, вы правы. Признаю, я действительно среагировал на болезненный намек на непригодность большинства офицеров Службы к работе в Поле. Я готов даже допустить, что ваша версия о коллективной корректировке и реинкарнации имеет право на существование. В конце концов, она ничем не лучше наших методов поиска корректировщиков древности по легендам и преданиям. Но почему же именно Вещий Олег?

— Потому, что именно он был центральной фигурой неомифотворчества в первой половине двадцать первого века. В России тогда Вещего Олега возрождали в каждом третьем произведении массового искусства, наряду с эльфами. Вообще, эта идея — возродить кого-нибудь великого, чтобы восстановить Закон и Порядок на нашей земле, — владела тогда почти всеми умами. Причем по невежеству народ иногда пытался поднять из могилы великих антикорректоров вроде Сталина. И мифотворцы, естественно, отразили народные чаяния, не сговариваясь выведя вперед Вещего Олега. Почему? Во-первых, он подходит для героя именно мифа: он загадочен, он пророчит, он не от мира сего. Во-вторых, Олег Вещий все-таки по праву может считаться создателем русской государственности. И, кстати, он именно тот человек, который однажды уже дал нам Закон. Это привлекало. А привлекательно созданный образ, в свою очередь, собирал толпы людей, искренне в него уверовавших.

— А Христос? Сколько народу в него верило? И как ждали его пришествия в 2000 году. Почему-то тогда ваша теория не сработала.

— Отнюдь, — удивился Моравлин. — Я же писал как раз и об этом случае. И специально оговорил, что одной лишь веры народной мало для корректировки высшей ступени или для появления корректировщика, способного на это. Народные чаяния могут сыграть роль лишь запроса к базе данных. Не более того. А главная причина возрождения — целесообразность появления определенной личности. Пришествие Христа в двухтысячном году стало бы причиной катастрофы, потому что Поле слишком старо, чтобы выдержать воздействие даже шестой ступени. Христос работал от седьмой и выше.

— Вещий Олег — тоже.

— Да. Но Вещему Олегу нет необходимости работать на Земле, только и всего. Он “собиратель племен”, а Христос — создатель цивилизации на основе нации, появившейся на месте собранных племен. Нацию, вон, пожалуйста, на Венере можно создать. Даже на Марсе. А вот цивилизацию туда нести рано.

— Иван Сергеич, — Звонков потер виски, — вы понимаете, что на самом деле вы прогнозируете?

Моравлин откинулся на спинку стула, глаза блеснули торжеством:

— Да. Прекрасно понимаю. Я прогнозирую появление двух крупных корректировщиков, из которых для вас важен только один, поскольку второй будет заниматься страховкой первого. Я прогнозирую катаклизмы, связанные с инициацией реал-тайм корректировщика высшей ступени. Я прогнозирую, что минимум двадцать процентов землян уйдут с Земли вслед за этим деятелем, чтобы создать вовне новую нацию. Нацию, независимую от Земли. И я даже просчитал некоторые признаки, по которым этого деятеля можно будет отыскать до инициации, чтобы хоть как-то сгладить последствия его воздействий на Поле.

Звонков покачал головой, вроде бы соглашаясь, и неожиданно спросил:

— Иван Сергеич, я слышал, у вас сын корректировщиком оказался?

— Да.

— Ну и как оно вам — быть отцом корректировщика?

Моравлин неуверенно пожал плечами:

— Не знаю. У меня было такое подозрение, давно появилось. Страшно мне, если совсем честно. Страшно за сына, в первую очередь. Потому что корректировщики — не совсем люди…

— Ну, это вы загнули.

— Думаете? А как объяснить их многодневное умирание? Как объяснить их долголетие? То, что у подавляющего большинства людей эти несчастные каппа-клетки не развиваются?

— Да это все понятно. Но прямо так сразу — нeлюди…

— А почему вы считаете, что Поле должно порождать только людей? С чего вы взяли, что оно не может создать нечто принципиально иное? Мы ж о нем ничего толком не знаем.

— Ну, вот ваш сын подрастет, сами и спросите у него, что такое Поле. А потом будете нас, несмышленых, учить уму-разуму.

Моравлин гневно на него посмотрел, ничего не сказал и вышел из кабинета. Звонков поморщился. Конечно, Моравлин, уличив начальника в страхе перед Полем, был бестактен. Но Звонков перещеголял его, фактически, лишний раз напомнив о том, что Моравлин — всего лишь смерд, воспитывающий князя. И когда князь подрастет, ему не будет никакого дела до переживаний смерда. Они обречены на непонимание, эти родители корректировщиков. Они боятся своих детей, пытаются загнать тех в человеческие рамки, а нечеловеческое вылезает у детей в самый неожиданный момент… И всегда это ощущение, что ребенок намного старше тебя. Старше, сильней и мудрей. И на тебя смотрит примерно так, как ты на домашнюю собаку.

Крякнув с досады, Звонков поднялся, подошел к окну. С двадцать восьмого этажа открывался не самый примечательный вид: окна офиса выходили на Давыдовский завод стройдеталей. В Центральном управлении окна выходят на парк, вспомнилось ему. И Моравлин еще совсем недавно любовался деревьями. А сейчас смотрит на промышленный сектор. Но все равно упрямо держится за свой прогноз.

На противоположной стене висела великолепная триграфия Олега Скилдина. Сейчас свет упал так, что Олег казался совсем живым, даже в глубине синих глаз мелькнула лукавая усмешка. Надо же, как глупо с ним все вышло, ни к селу, ни к городу подумал Звонков.

Звонков познакомился с ним, когда сам работал в Бурятском региональном управлении, в селенградском отделении. Отделение запущенное, единственное, что там было хорошего, — Селенградский полигон.

Олег приезжал “отдыхать” на тамошнюю реабилитационную базу. Конечно, сказочки про любовь к отдыху на природе — равно как и легенды о карьере сотрудника МЧС — сочинялись исключительно для тех друзей, которые не знали, чем Олег занимается в действительности. Вот, собственно, так и произошла их встреча: Олега доставили спецрейсом из Рязани, где он предотвратил аварию на АЭС, а Звонков командовал “конвоем”, на который возлагалась обязанность незаметно переправить крупнейшего реал-тайм корректировщика мира из стратопорта в Улан-Удэ на базу. Помнится, Звонков тогда страшно волновался. Думал, что увидит человека-гору, атланта. В сущности, понятно, откуда такие фантазии: ассоциации с эпическими героями, которые, как утверждает наука, и были самыми первыми корректировщиками.

На носилках — Олег выложился в минус, даже ходить сил не осталось, — лежал рослый парень лет двадцати трех, широкоплечий, но истощенный. Помахал костистой лапой Звонкову, ухмыльнулся: мол, все в порядке. Страшно было смотреть на его лицо с подживающими ранами на скулах, на болячки, облепившие костяшки пальцев. Как после суровой драки. Но оправился он быстро. И, по своему обыкновению, тут же сменил больничную палату на туристическую палатку, разбив лагерь в “диком” секторе базы — на берегу Селенги, среди тайги, которую по его просьбе даже не чистили.

Звонков навещал Олега почти каждый день, поражаясь его неукротимому жизнелюбию. Олег был похож на скандинава, по всей вероятности, это знал, а потому выбрал для себя соответствующий имидж викинга. Обожал с воплями, потрясая туристским топориком, носиться по лесу и прыгать с обрыва в лодку — чем не драккар? Клялся священными браслетами Одина и пугал девушек из соседней деревни, приходя на свидание в рогатом шлеме… Разумеется, всем этим Олег занимался лишь в присутствии восторженных зрителей. Звонкову и раньше доводилось слышать, что реал-тайм корректировщики, в просторечии “руты”, почти поголовно отличаются страстью к всякого рода фиглярству. Причем именно “руты”. Пост-корректировщики — “постовщики” — обычно стремились при любых обстоятельствах оставаться в тени, хотя тщеславия у них было ничуть не меньше.

На взгляд Звонкова, Олег был исключением вообще из всех правил. Обычно социум, состоящий из ординарных людей, не склонен прощать отдельным индивидуумам толику превосходства, будь это внешние, умственные или иные данные. А потому любой, кто действительно на что-то способен, однозначно оказывался белой вороной. К Олегу это нисколько не относилось. Его обожали все и везде. Ему прощали его шуточки, которые с возрастом становились все менее и менее безобидными, мистификации, к которым он вдруг проявил склонность, розыгрыши. И Звонков не удивлялся: прощали за то, что после “рутовки” Олег, валяясь на носилках обескровленным почти в буквальном смысле слова, все же находил в себе силы улыбаться людям.

Правда, как Звонков и боялся всегда, в семье не обошлось без урода. Среди толп обожателей нашелся один завистник. У Олега был день рождения, но отмечать он планировал в выходные: раньше его московские друзья прилететь не успевали. И в тот день Звонков дежурил по отделению. С утра позвонил Олегу — для ежедневного отчета, спросил, не нужно ли тому чего-нибудь. Олег шутил и вообще находился в прекрасном расположении духа. А через полчаса Поле тряхнуло так, что начальник отделения поседел мгновенно. Олег на вызов не ответил. Две опергруппы на вертолетах вылетели к его лагерю.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31