Самые сильные и преданные воины отвернулись от него, презрительно демонстрируя свою спину. А самые близкие по крови люди не подойдут к своему царственному родичу и не окажут ему помощи или простых знаков внимания, на которые может рассчитывать любой больной харачу, умирающий в своем забытом богами кочевье. И пусть это происходит по его воле, но тем не менее... Тем не менее, если посмотреть на все это взглядом стороннего наблюдателя, впечатление может сложиться самое удручающее...
      - Пусть все ваши бараны превратятся в волков, -хриплым шепотом пожелал хан, с трудом поворачиваясь и отползая в глубь юрты. Привалившись к своему боевому седлу, он натужно просморкался, откашлялся, превозмогая тупую ноющую боль в груди, и, уловив освободившимися ноздрями знакомый аромат, тихо скомандовал: - Заходи!
      Осторожно откинув полог, в юрту протиснулся баурши Долан. В руках старого царедворца была деревянная чаша с перебродившим кумысом, настоянным на цветущей полыни прошлого лета.
      - Повелитель желает освежиться, - ненавязчиво, но твердо произнес баурши, становясь на колени, и, согнувшись в низком поклоне, протянул чашу хану.
      - Кто готовил? - Хан взял лекарство, невольно передернув плечами, поморщился, предвкушая во рту вяжущий, невыносимо терпкий привкус.
      - Манжик18 Го. - Баурши склонил голову еще ниже, вопреки законам природы кончики его ушей начали бледнеть.
      - Манжик... - пробурчал хан, задумчиво глядя на бритый затылок баурши. Экое безобразие! Вчера китайский лекарь в очередной раз посмел настаивать, чтобы Повелитель Степи принял с утра это невозможное пойло, от которого сводит скулы и просится наружу содержимое желудка.
      За дерзость лекарь поплатился головой, а его татарские собратья по цеху, стоически продолжавшие утверждать, что хан должен принимать лекарство и прекратить пить арзу, разделили участь несчастного эскулапа. А сегодня с утра ученик китайца как ни в чем не бывало снова готовит лекарство, намереваясь всучить его Повелителю. И ведь прекрасно знает, гаденыш, что может повторить судьбу своего учителя!
      Какие странные, несгибаемые люди: ради соблюдения своих принципов готовы жертвовать даже жизнью...
      - Повелитель желает... - осмелился напомнить баурши.
      - Знаю, знаю. - Хан закрыл глаза, поднатужился и тремя долгими глотками осушил чашу. Изможденное чело степного царя скорчилось в страшной гримасе, на несколько мгновений перехватило дыхание, желудок вспучило, перед глазами поплыли красные круги... - Ох-х-х! - осторожно выдохнул хан, приходя в себя. В голове заметно посвежело, вернулась былая ясность взора, застывшие пальцы ног стали наливаться теплом. Боль, рвущая грудь на части, на какое-то время притихла, затаилась где-то в глубине.
      - Повелитель желает вернуться в шатер, - уловив перемену в самочувствии хозяина, вкрадчиво произнес баурши. - Повелитель устал...
      - Не желает твой Повелитель ничего, - процедил хан, злобно прищурившись на видимые через входной проем высокие шапки, маячившие за цепью охраны.
      Повелитель желает! Родичи наверняка обещали баурши златые горы, буде вдруг ему удастся склонить хана вернуться. Ждут, волки алчные, ждут не дождутся последних распоряжений. Не воли его по передаче престолонаследия вовсе нет. Плевать им на его волю. В Степи давно уже повелось: кого захотят русские цари, тот и будет править...
      Родичи ждут, когда хан придет в себя и примется за дележ своих сокровищ, добытых в военных походах. Как водится, каждый харачу доподлинно знает, что приволок Повелитель из тех походов сказочные богатства, на которые купить можно весь Нижний Мир. Как водится, никто не может даже с приблизительной точностью сказать, от кого он об этих сокровищах услышал. Ну и, разумеется, самих богатств никто в глаза не видел...
      Ждут родичи. Трясутся в неведении: как поступит хан? Поделит на всех, как принято по калмыцким обычаям, или же оставит все одному, в соответствии с русским порядком? Коли на всех - понятно, никому не обидно. А ежели одному - то кому? А то вообще может поделиться с русскими царями, во искупление своего перемета19, что случился перед турецким походом... Вот ведь морока-то!
      - Цх-ххх! - глядя в проем, криво ухмыльнулся хан. Не будет никакого дележа, равно как и сказочного подарка кому-то одному. И в императорском дворе сейчас делиться не с кем. Нет царя. И будет ли - непонятно... Так что алчных родичей ожидает большущий сюрприз...
      Вспомнив про сюрприз, Повелитель Степи нахмурился и сник. Да, сюрприз - последнее дело в этой жизни. Единственное, что его удерживает в Нижнем Мире. Если бы не это, давно бы уже отправился Наверх, чтобы не терпеть это ужасное состояние, выматывающее душу и иссушающее тело. Машинально погладил висящий на груди медальон европейской работы: искусно выделанный золотой кречет, державший в когтях ворона, внутри был полым и вмещал огромную дозу не ведомого никому в Степи яда. Достаточно нажать пальцами с обеих сторон птице на глаза, чтобы из клюва выкатилась прозрачная горошинка без вкуса и запаха.
      Содержимого кречета хватило бы, чтобы убить целый табун лошадей. В свое время Повелитель Степи опробовал европейскую диковинку и был чрезвычайно доволен ее действием: раб, выпивший чашу, в которую хан вытряхнул одну горошинку, умер быстро и безболезненно. Выражение его лица при этом было таким, словно человек только что скушал баранью ляжку и прилег отдохнуть: ни капли тревоги и боли, а лишь полная безмятежность и довольствие. Хороший яд, молодцы европейские лекари...
      - Что там? - негромко поинтересовался хан, вяло ткнув перстом в сторону входного проема.
      - С утра был свет20 от Кетченер, - доложил баурши. -Назар едет. Везет.
      - Плохо. - Лицо хана посетило слабое подобие досадливой гримасы. Назар на подъезде, а Мамута нет. Опаздывает дарга21.
      - Здесь дарга. - Баурши торопливо коснулся лбом края драной шкуры. Джура трижды повернул хитрую бутылку с тех пор, как он приехал.
      - Желтоухие собаки! Почему такой человек... - Хан гневно нахмурил брови и, забывшись, вволю глотнул воздуха, дабы сурово выговорить своему рабу за опоздание новостей на целых три часа... Грудь мгновенно ответила резким болезненным толчком изнутри, что-то там встрепенулось, заворочалось и мягкими щупальцами сдавило сердце. - Ох-х-хх... Почему... так долго...
      - Повелитель был занят важными государственными делами, - не поднимая лба от шкуры, вкрадчиво напомнил баурши. - Дарга смиренно ждал, когда Повелитель пожелает обратить к нему свой милостивый взор,
      - Занят... - осторожно прошептал хан, дождавшись, когда щупальца в груди слегка ослабят свою хватку. - Да, был занят... Пьянствовал и дрых... Давай.
      Баурши резво отполз на коленях к выходу, разогнулся и, высунувшись наружу, выдул мелодичную трель свистком, болтавшимся у него на шее на золотой цепочке. Спустя несколько мгновений явился дарга Мамут: насквозь пропыленный, серый от усталости, с запекшимся песком на губах. Видимо, все это время торчал где-то рядом, ожидая волеизъявления хана, не посмел отлучиться даже на несколько минут, чтобы привести себя в порядок с дороги.
      - Садись, говори. - Опустив обычное приветствие путнику, хан кивнул на шкуру перед собой. - Как там?
      - Все исполнено, как приказал Повелитель, - коснувшись лбом края шкуры, доложил дарга.
      - Хорошо. - Хан перевел взгляд с затылка Мамута на его широкие плечи и сурово нахмурился. Дарга уезжал со собым поручением, имея под началом десяток надежных нукеров и малый караван. А вернулся один: как и было приказано... - Что случилось с твоими людьми?
      Мамут поднял голову, с недоумением уставившись на хозяина. Хан едва заметно повел глазами: дарга покосился на смиренно потупившегося у входа баурши, кивнул - понял.
      - Проклятые ногайские шакалы напали на нас, Повелитель. - Мамут опять ткнулся лбом в шкуру. - Их было около сотни, и не многие из них вернулись к своим женщинам. Мои воины дрались как львы, они сражались до тех пор, пока ногаи не показали спины. Но... мои воины теперь все в Верхнем Мире, Повелитель.
      - Жаль, - смежив веки, произнес хан, наливая в свою чашу арзы и незаметно пуская в мутно-белую кипень горошинку из клюва золотого кречета. - Освежись с дороги, утоли горечь утраты.
      - Они были настоящими багатурами. - Голос Мамута дрогнул: приняв обкусанную по краям чашу, он несколько мгновений благоговейно подержал ее перед собой и, осушив в один прием, как бы пожаловался хану: - Жены их будут безутешны.
      - Хоп, - равнодушно кивнул хан.
      В отличие от дарги его совершенно не волновала судьба какого-то десятка нукеров - пусть это были даже самые верные и преданные ему люди. И не близость Вечности была тому причиной. Просто Повелитель Степи привык одним мановением перста посылать на смерть сотни и тысячи воинов, не задумываясь об их судьбах. Что воины? Расходный материал в деле великих завоеваний и Большой Политики, средство достижения цели. Степные женщины любвеобильны и плодовиты, нарожают новых багатуров... А сейчас хана занимал сам дарга: мутный взор степного владыки не отпускал большие, сильные руки Мамута, бережно державшие чашу.
      - Никто не знает? - выждав небольшую паузу, уточнил хан.
      - Никто. Совсем-совсем никто! Только Повелительи - я... - Мамут, внезапно выпадая из протокола, вольготно швырнул аяк в угол, беззаботно рассмеялся и, уронив голову на грудь, мягко завалился на бок.
      - Вай-яй! - невольно воскликнул баурши, по-бабьи всплеснув руками. Повелитель?!
      - Наш верный слуга не вынес тягот пути. - Хан, кряхтя, потянулся, прикрыл пальцами безмятежные очи Мамута. Отличная смерть! Хорошо жил человек - хорошо умер. Не в бою, конечно, но тоже неплохо - о такой смерти можно только мечтать... - Думаю, печаль о погибших багатурах съела его сердце.
      - Да, Повелитель! - Баурши повалился у входа, ткнулся лбом в драный войлок. Кончики ушей его опять начали бледнеть. Какой опасный момент! Он, например, тоже знает много чего такого, что хозяин желал бы навсегда унести с собой в могилу. И рад бы не знать, да приходится - положение обязывает. Это была, тяжелая утрата, Повелитель. Лучшие воины...
      - Распорядись. - Хан, не желая выслушивать славословия, досадливо поморщился. - Пусть похоронят по разряду военачальника. Он был славным багатуром. И пусть все будет тихо: мне отдохнуть надо. Боюсь, не дождусь...
      Глава 4
      ...Работая в Администрации, Тимофей Христофорович на курорты не катался. Не то чтобы не мог себе позволить - напротив, положение вполне располагало. Просто в Администрации крепко и длительно отдыхать было не принято. Имелось негласное мнение, что здоровому, полному сил мужчине, вкалывающему по двенадцать часов в сутки и страдающему от хронического недосыпа, вполне достаточно одного дня в конце недели, чтобы полноценно восстановиться и подготовиться к следующей трудовой вахте. Имелось негласное мнение, что каждый сотрудник Администрации должен непременно быть конченым трудоголиком и хорошим спортсменом. Предполагалось, что свой единственный выходной сотрудник должен начинать с шестикилометрового марш-броска по пересеченной местности (ежели зимой - то на лыжах и дистанция в два раза больше), затем плавно перескакивать на татами, с татами - в какую-нибудь полезную коллективную игру, а завершать всю эту благодать обязательно полагалось ударной банькой с сопутствующим купанием в ледяной водице. После этого, вечерком, не возбраняется часовое общение с чадами - в воспитательных целях, и - в завершение - здоровая любовь с супругой. В традиционной позе, но без особого эротизма. Эротизм - это, товарищи, уже лишнее. Организьма слишком возбудится и спать не будет.
      Вот такая спартанская концепция. Болеть считалось дурным тоном, а просить отпуск... Какой, в задницу, отпуск, товарищи дорогие?! В стране кризис, коррупция, бандитизм, разруха и бардак, доставшиеся в наследство от прошлого режима. Люди воют от безысходности. Страна, можно сказать, на военном положении, а вы - в отпуск?! Ну уж - извините. Как-нибудь потом отгуляем, все вместе. Когда обстановка более-менее стабилизируется. Нет, если вы настаиваете, мы, разумеется, дадим - конституционное право никто нарушать не собирается. Да, мы дадим и... крепко подумаем - что это с товарищем такое случилось? Если он так устает от работы, значит...
      Да, дорогие мои, - мысль о том, что сотрудник может не быть хорошим спортсменом и трудоголиком и не обязан люто фанатеть от своей работы, не допускалась. Если вы, товарищ, не такой, значит, мы с вами ошиблись. Значит, нам не по пути - поищите себе местечко где-нибудь в другом учреждении...
      Тимофей Христофорович спортсменом отъявленным сроду не был - слава богу, Природа-мать силушкой не обидела, не было нужды напрягаться. На прежней работе физкультурой занимался только в рамках положенного сотрудникам его квалификации курса - не более того. В Администрации вообще пренебрегал - некогда было.
      Отдыхал Шепелев дома. Точнее - не выходя из дома. Новое жилище в Серебряном Бору, которым Тимофей Христофорович обзавелся, благодаря своему теперешнему статусу, вполне к тому располагало.
      Свой единственный в неделю выходной Шепелев начинал с подъема в половине десятого, долгого, вдумчивого потребления кофе и прочтения свежих газет в просторном зимнем саду с великолепным видом на речку. Затем принимал душ и шел в бар на первом этаже своего дома, пить пиво с раками в компании трех пенсионеров - высокопоставленных ветеранов органов.
      Часиков в пять пополудни возвращался в квартиру, принимал ванну, обстоятельно и долго кушал вкусный обед - он же ужин, приготовленный мастерицей-женой. За обедом, как правило, присутствовали отделенные молодые: несмотря на самостоятельность, по воскресеньям у них почему-то пробуждалась патологическая тяга к родителям. А вернее, к маминой искусной стряпне - отъедались за неделю, восстанавливались от одноразовых супов и разнообразных минутных вермишелей.
      После обеда Тимофей Христофорович, желая уединиться от всех, опять шел в зимний сад и до вечера валялся там на широченной тахте, читая книги, лениво просматривая свой персональный малогабаритный "Samsung" и попивая чаек с плюшками.
      Вот. этот, пожалуй, самый приятный отрезок выходного дня и был прерван неурочным звонком. Звонком, который резко изменил спокойное течение жизни нашего положительного во всех отношениях председателя комиссии...
      - Тебя. - Отделенный сын, дежурно гостивший насчет вкусного обеда и плюшек маменькиных, притащил в зимний сад трубу радиотелефона и легкомысленно сообщил: - Этот уже дня три названивает по старому адресу. Надоел - я ему твой телефон дал. Ничего?
      - Чего? - Тимофей Христофорович, недовольно нахмурившись, взял трубку и произвел несколько резковатую отмашку от ширинки в сторону двери: сын имел приказ никому не сообщать нового номера телефона родителей. Приказ, увы, систематически не выполнялся - за полгода все старые "связи", с которыми Шепелев был бы рад разбежаться насовсем, номер узнали и регулярно досаждали напоминанием о былой дружбе. Человек из Администрации - это знакомство особого статуса, сами понимаете...
      На канале висел однокашник по МГУ - заведующий Калмыцким краеведческим музеем Сергей Дорджиевич Сангаджиев.
      Сие чудесное явление отдыхающего Шепелева изрядно озадачило. После окончания университета однокашники виделись единожды: было это в девяносто третьем, когда майор Шепелев в составе группы идеологического обеспечения был в Калмыкии на мероприятиях по подготовке к выборам нового хана.
      Сангаджиев принимал однокашника с душой, широко и радостно: шашлык трое суток напролет в загадочной апрельской степи, катание на конях, много водки, стрельба из карабинов по чему-то движущемуся и какие-то разбитные любвеобильные девицы.
      Шашлык был высший класс - впоследствии Тимофею Христофоровичу такого едать не доводилось. Водки оказалось слишком много, потом голова гудела, костер двоился и кони вверх ногами ездили. Карабины вследствие преступно-халатного обращения были утрачены.
      С девицами получилось как-то невнятно. И получилось ли вообще - сейчас сказать трудно. Однако особых последствий не было - по прибытии Тимофей Христофорович экстренно проверился на концевую сноску, в результате чего обнаружился лишь вульгарный хламидиоз. Ну и слава богу. И на том спасибо.
      - Здорово, пропащий! - жизнерадостно завопил на том конце провода однокашник. - Звоню целую неделю -нету тебя. Ну, думаю, все. Эмигрировал! А ты - вот. Ну как ты там?
      - Здорово. Спасибо, ничего, - вяло сымитировал радость Тимофей Христофорович.
      Чему радоваться? Человек восемь лет не вспоминал о твоем существовании, а теперь вдруг срочно возжелал пообщаться - неделю на телефоне висит. Только ли чтобы побеспокоиться о здоровье и делах? Держи карман шире! Звонит - значит, экстренно понадобились какие-то услуги.
      - Тут у нас проблема небольшая получилась, - после положенных приветствий сообщил Сангаджиев. - Культурно-религиозного плана проблема. Я тут вспомнил, что ты у нас как раз по этой части - большой специалист...Помогать будешь?
      - Что за проблема? - слегка взбодрился Шепелев. Оказывается, однокашник не знает об изменении его статуса! Это хорошо, это несколько упрощает ситуацию. Значит, и просить будет меньше!
      - Да так, ничего особенного, - поспешил успокоить однокашник. Справки навести о человеке. Мы сами пробовали - туговато идет. С твоими возможностями это будет полегче. Помогаешь?
      - Валяй, - великодушно разрешил Тимофей Христофорович, с какой-то неуместной теплотой вспомнив вдруг те сумасшедшие трое суток в апрельской степи. Такого рода справки - не проблема. Если только человек не числится в закрытом реестре соответствующих служб. А заведующий краеведческим музеем с людьми такого типа по жизни пересекаться не должен. Почему и не помочь в таком случае?
      Проблема заключалась в следующем. Есть на Тибете такой замечательный религиозный деятель - преподобный Синкаше. Это духовное имя, а в миру, среди учеников и почитателей, именуют его скромно и просто: Посвященный.
      - Во что посвященный? - слегка заинтересовался Тимофей Христофорович. - Кем посвященный? И вообще, кто такой?
      Ну разумеется - выходец из Калмыкии. Иначе бы не интересовались. Экстрасенс, маг, мастер духа и так далее. Учеников - море. Тридцать лет прожил на Тибете, ни разу на землю предков не наведывался. А тут откуда-то обрывочная информация поступила, что Посвященный вроде бы собирается приехать на историческую родину. С какой целью - неизвестно, когда неизвестно. Вообще ничего неизвестно. Связь с Тибетом - никуда! Помогаешь?
      - На Тибете звания просто так не дают, - благосклонно вник Шепелев. Значит, этот ваш Посвященный непростой тип, верно?
      Ой не простой, бачка-бачка - совсем не простой! Помимо всего прочего, принадлежит к высшей аристократии по сословно-генеалогическому признаку: предпоследний прямой потомок знаменитого хана Дондук-Омбо. Ветвь его хоть и не от законнорожденного наследника, зато хорошо сохранившаяся в калмыцком исполнении. Законных наследников - Дондуковых-Корсаковых, прижившихся при российском императорском дворе, - мы потеряли: те давно обрусели, растворились в гнилой российской аристократии, начисто утратили корни. А этот - настоящий калмык, предпоследний...
      - Значит, есть еще и последний? - из вежливости поинтересовался Тимофей Христофорович - несмотря на глобальные исторические знания, полученные за последний год, калмыцкая тема для председателя комиссии была здоровенным белым пятном. Как-то недосуг было снизойти, масштабы исследований не позволяли. Знал про калмыка Городовикова - знаменитого кавалерийского генерала Гражданской войны. Еще знал, что была такая Калмыцкая Орда - здоровенная банда злющих монголоидных мужиков, гораздых сабелькой махать да с лука стрелять. Да - на лошадях они ездили, точно. И вроде бы успешно союзничали с Россией в каких-то военных походах. И все на этом знания ограничивались...
      Правильно угадал большой человек Тимоха - есть и последний. Племяш, сын ныне покойного родного брата Посвященного. Он уже далеко не юноша, три дочки у него, а будет ли продолжатель рода - неизвестно. Кстати, этот последний как раз сегодня после обеда приехал погостить на родину - он тоже живет где-то в России.
      Но дело, разумеется, не в нем, Посвященный нас интересует гораздо больше. А этот последний как раз кстати именно потому, что есть генеральная задумка: по приезде Посвященного подготовить культурное мероприятие встречу выдающихся деятелей науки и культуры Калмыкии с выдающимся земляком. И заснять телепередачу. И пригласить на эту встречу племянника того, последнего. Вот это была бы изюминка...
      - Ну и чего волну гоните? - снисходительно заметил Тимофей Христофорович. - Раз собирается этот ваш Посвященный - значит, приедет. Ждите себе спокойно -зачем беспокоиться?
      Да не все так просто, дорогой ты наш большой человек Тимоха! Если приедет Посвященный - нужно организовать комитет по встрече, спонсоров привлечь, решить вопросы с культурной программой, проживанием и так далее. А ну как не приедет? Вдруг информация неверная?
      Получится, что зря людей побеспокоили, на ровном месте шум подняли, выступили в роли этаких несерьезных горлопанов - в общем, большой удар по престижу. Помогаешь или где?
      - Ладно, попробую. Сделаю все, что в моих силах, - пообещал Тимофей Христофорович. - Оставь свои координаты - перезвоню...
      При всех недостатках, присущих Тимофею Христофоровичу, в одном замечательном качестве ему отказать было нельзя: он был по-военному конкретен. Если Шепелев, крепко набравшись на одной из нечасто случавшихся дружеских вечеринок, негромко сообщал коллегам что-то типа "Я вот тому сейчас физиономию откорректирую - достал он меня!", то коллеги, в зависимости от обстоятельств, сейчас же делали одну из двух вещей: либо тащили соратника на выход, либо серьезно просили кандидата на коррекцию физиономии быстренько убраться из Тимошиного поля зрения. Потому что твердо верили: сказал - значит, непременно поправит. Привыкли к такой приятной обязательности.
      Вот и сейчас Тимофей Христофорович искать причины для уклонения от оказания услуги однокашнику не стал, а поступил именно так, как обещал: сделал все, что было в его силах. Разумеется, канал связи-с Тибетом налаживать не бросился - как-то недосуг было, - а просто звякнул бывшим коллегам. С утра в понедельник, пообещав презентовать бутылку армянского конька, попросил "прозвонить" все рейсы юго-восточного направления.
      Прозвонили - и довольно скоренько. Да, есть такой Синкаше. Прилетел вчера транзитным Катманду - Париж, с целым взводом учеников, ночевал в "Чеченской Редиске"22, после обеда собирается на "единице" отбыть в Волгоград. Все.
      Спасибо, ребята, - вы по-прежнему на высоте.
      "Спасибо" в карман не положишь. Коньяк когда?
      Послезавтра.
      Ну - до послезавтра...
      Позвонив в Элисту, Тимофей Христофорович передал полученную информацию, выслушав в ответ горячие заверения в вечной дружбе и нешуточные зазывания на очередные три ночи - только теперь в июньской степи.
      Отговорив с Калмыкией, положил трубку, потянулся с хрустом и вслух предположил:
      - Может, прокатиться в "Редиску", глянуть на этого экстра?
      Однако это так и осталось предположением - профессиональный интерес взыграл, не более того. Некогда было кататься, работы невпроворот. А в качестве ликвидации белого пятна по Калмыкии Тимофей Христофорович отправил в архив парочку шустрых хлопцев - своих "офицеров по особым поручениям", наказав по-быстрому отыскать что-нибудь про этого... как его... А, ну да про Дондук-Омбо этого. А если не будет отдельной папки, так хоть надергать чего-нибудь по полкам - про этого Дондуку и по истории Калмыкии вообще. Для общего развития. Желательно, конечно, документы постарше, не попавшие под гнет советской историко-идеологической ревизии...
      Хлопцы умчались выполнять распоряжение, а Тимофей Христофорович засел, как обычно, ломать голову над проблемой скорейшей реализации одной из своих наработок - чрезвычайно перспективной, но такой громоздкой и неподъемной, что при более тщательном ее рассмотрении все положительные моменты как-то самопроизвольно улетучивались и все более отчетливо начинали обрисовываться контуры печальных ассоциаций, по большей части связанных с обходным листом.
      Вот тут в очередной раз сыграл роль тот самый пресловутый Случай.
      Ставя задачу подчиненным, Тимофей Христофорович, погруженный в свои размышления, ничего не сказал насчет того, в какой именно архив ехать. Между тем комиссии доступны были практически все архивы без ограничения, на постоянной основе члены ее паслись минимум в восьми самых больших учреждениях архивного типа, и, отправляя хлопцев на поиски, Шепелев так и решил: будут кататься по этим восьми адресам и подбирать материал, исходя из определенной шефом цели - для общего развития.
      Но, как гласит третий закон Чизхолма, "...любые предложения люди понимают иначе, чем тот, кто их вносит...".
      Хлопцы "для общего развития" как-то вообще не приняли во внимание, а сосредоточились почему-то на "по-быстрому". Опасаясь прослыть тугодумами, уточнять задачу не стали, поднапряглись самую малость, решая, как бы это организовать "по-быстрому", и посредством нехило развитой дедукции определились коллегиально: в основной, больше некуда.
      Основным для комиссии был исторический отдел Кремлевского спецхрана.
      Документов там - тонны, но, поверьте мне на слово, все они вовсе не предназначены "для общего развития". Скорее для определенных специфических отраслей и, по большей части, с различными степенями допусков - от "Сов. секретно" и "Особой важности" до таких вообще замысловатых грифов, как "Только тов. Молотову. Больше - совсем никто!!!" и "Лично Юр. Вл. Читать один раз не выходя".
      Куда "не выходя" - в эфир, из себя или просто из помещения, - не уточнялось: видимо, Юр. Вл. был человеком догадливым.
      - Нам бы, Настя Ивановна, по Калмыкии чего-нибудь, - задушевно попросил старший в паре - Юра Дружинин, просовывая шоколадку через решетку, отделявшую шестидесятилетнюю хранительницу гостайн от посетителей. - Так сказать, для общего развития.
      - Можно без грифов, - обаятельно улыбаясь, дополнил ведомый - Вася Харьковец. - Лишь бы постарше, от ВОСР и - вниз. В глубь веков.
      - У меня без грифов только пипифакс, - не купилась на обаяние Настасья Ивановна, оборачиваясь на необозримые ряды стеллажей и напрягая цепкую память. - Калмыкия, значит... Вас депортация интересует?
      - Это когда было? - уточнил Вася. - До ВОСР или после?
      - Тугой ты, Васятка, - укоризненно глянула поверх очков Настасья Ивановна - с шепелевскими питомцами общалась уже год, могла себе позволить некоторую фамильярность. - Разве такая гадость могла до революции произойти?
      - Тимофей Христофорович просил постарше, - напомнил Юра. - Чтобы без коммунистических ревизий и всего такого прочего...
      - Ну, тогда ждите полдня. - Настасья Ивановна защекоддила решетку и отправилась в недра своих владений. -Где-то чего-то там такое было - уже и не помню...
      Насчет "полдня" и "не помню" Настасья Ивановна кокетничала: более тридцати лет бессменного служения на одном месте и феноменальная память позволяли ей без особого труда ориентироваться в необъятном скопище папок, томов и документов, делая нашу архиваторшу незаменимым человеком как для множества государственных мужей, так и для простых клерков.
      - Вот. - Через десять минут на стойку солидно плюхнулась объемная папка из потемневшей от времени серой кожи, на которой примитивным тиснением без краски было выдавлено "Объ калмыкъ". - Первый документ - от семьсот тридцать пятого, последний - девятьсот четырнадцатым. Только предупреждаю, для общего развития здесь - ничегошеньки. Одни документы и переписка. Гражданским шрифтом - четыре документа, остальное -кирилловский полуустав. Да еще такими корявыми почерками - без лупы не разберешься. Шепелев ваш месяц будет глаза ломать.
      - Ничего, зато папка толстая, - солидно заявил Юра, расписываясь в трех местах: за получение 73 листов и собственно папки, за ознакомление с правилами хранения и работы с документами и за неразглашение государственной тайны. - Шеф разберется - он у нас любит шарады разгадывать...
      Шарады Тимофей Христофорович и вправду любил, но разгадывать их в одиночестве не собирался: недосуг было. Мельком глянув на содержимое папки, он притормозил собиравшуюся было улетучиться парочку, загадочно хмыкнул и, расчленив содержимое на три примерно равные части, распорядился:
      - Запереться в своем кабинете, читать, в тезисной форме законспектировать суть, вывести на печать, дать мне. Файлы не сохранять - в одном экземпляре чтоб было. Вперед!
      И, выдав каждому по одной части содержимого расчлененной папки, выдворил парочку вон. А сам принялся бегло просматривать ту часть, что оставил себе.
      Что там приключилось у Тимофея Христофоровича, Юра с Васей, разумеется, видеть не могли - как и было приказано, они заперлись у себя в кабинете, разложили на столах пожелтевшие от времени бумаги и кинули рубль - кому идти за пивом.
      Выпал орел - Юре идти. Юра собрался было, но в этот момент добротная дверь сказочно легко распахнулась от удара могучего плеча, вырвав с мясом стальную накладку с . косяка, и в кабинете возник шеф.
      Был шеф как бы слетка не в себе: целеустремленная озабоченность комкала его чистый лоб в морщинах, глаза блуждали, а на такую мелочь, как запертая дверь, он вообще не обратил внимания.
      - Прочитали? - задал Тимофей Христофорович преглупейший вопрос.
      - Икх... Да когда же?! - От изумления старший Юра даже икнул. - Мы... Мы только...
      - Ну вот и славно, - непонятно чему обрадовался Тимофей Христофорович и, сграбастав бумаги со столов, спешно направился на выход. - И не надо. Я сам!
      - Шиза косит наши ряды, - тихо высказался Вася, проводив шефа удивленным взглядом. - Нельзя так много работать...
      Запершись у себя в кабинете, Тимофей Христофорович со вниманием просмотрел все бумаги из папки. То, чего хотел, не нашел и вновь вернулся к отдельно лежавшему листу, обнаруженному им, так сказать, навскидку в той трети документов, которые он первоначально оставил себе.
      Вот этот-то лист и вызвал приступ неадекватного поведения председателя комиссии, который в обычной жизни слыл человеком весьма обстоятельным и уравновешенным.