Настя подружилась с Александрой и уже через месяц звала ее Шурой. А потом у Насти застучала машинка - это Александра шила ее ребятишкам рубашонки, штанишки, и они, несмышленыши, бежали хвастаться обновой к Василисе. Заглянув на стук машинки один раз, зачастила в Настину избу и Таня - тоже что-то кроила, шила, а потом появлялась в новом халате, в новой юбке. Василиса хмурилась, молчала. Через стенку было слышно, как на той половине избы разговаривали, смеялись. Василисе казалось, что никто ее больше не замечает, никто с ней не считается, а только терпят,- мол, живешь, ну и живи.
      - Матерью-то еще не зовешь ее? - с обидой спрашивала она у Насти.
      - Ты, мама, не собирай чего не следует,- сердилась Настя.
      - А по мне хошь зови. Мне помирать скоро, а она вон кобылицей ржет молодая.
      - Ты, мать, жизнь прожила, а ума не нажила,- вступался за Александру Петр.- Ходишь, злишься, а за что - сама не знаешь. В чем она перед тобой виновата?
      Василиса умолкала, уходила в себя.
      Однажды после Нового года, когда Василиса ушла в гости, Александра наконец-то осмелилась войти в избу - сама бы она ни за что даже через порог не переступила, да ее позвала Таня, чтобы помочь ей разобраться в какой-то выкройке. Они разговорились, потом Александра выглянула в окно и ахнула: Василиса закрывала за собой ворота. Александра метнулась в дверь, но проскочить незамеченной мимо Василисы не успела.
      - Эт-то еще чего?! - увидев ее, закричала Василиса.- Ах ты, супротивица! В избу захотела. Я тебе счас покажу дорожку, я тебе...
      - Меня Таня позвала,- пыталась оправдаться Александра.
      - Мало ей амбара! - гремела Василиса, торопливо осматривая двор, словно подыскивая палку.- Мало ей Настькиной половины - сюды захотела! Я тебя отважу!
      - Не смей! - пыталась защищаться Александра.
      - Я тебе не посмею! Я тебе вторую ногу обломаю!
      - Злишься, да? - вдруг переходя в наступление, закричала Александра.Хочешь выжить меня? Не выйдет! Все равно он с тобой жить не будет,отталкиваясь одной ногой, она наступала на Василису.- Он мой! Ты ему не нужна, не нужна, не нужна!
      - Чего, чего! - опешила Василиса и рявкнула: - Кыш, кукша! Кыш, кукша! - еще раз крикнула она и, не оборачиваясь, пошла в дом.
      - Чтоб больше эта хромая нога сюды не ступала! - строго выговорила Василиса Тане.- Покуда я здесь хозяйка, а не она. У меня и без нее кровь порченая, моя судьба не сладкая была. Вот умру - еще помянете меня.
      Она сняла с головы платок, который снимала редко, и стала гребешком расчесывать свои седые волосы. Таня, напугавшись, забилась на кровать и молчала.
      - Сейчас бы квасу попила,- неожиданно сказала Василиса Тане.
      - А квасники есть? - обрадовалась Таня.- Я бы поставила...
      - Нету,- вздохнула Василиса.
      Со временем Василиса, кажется, стала привыкать к Александре, она уже не ворчала, не злилась, а, встречая ее, отводила глаза и молча проходила мимо. О случившемся Василиса не вспоминала - то ли чувствовала себя виноватой, то ли просто не хотела бередить душу. Она стала молчаливой, задумчивой, по вечерам, убравшись по хозяйству, уходила к старухам на чай и возвращалась только ко сну.
      - Ты у нас, мать, не заболела? - спрашивал Петр.
      - Есть когда мне болезнями заниматься,- неласково отвечала она и уходила.
      Потом выяснилось, что Василиса писала письмо среднему сыну, который жил в тридцати километрах от деревни в леспромхозе, чтобы он взял ее к себе. Сын с радостью согласился и даже собирался ехать за ней, но она с попутчиками передала, чтобы он не торопился. Переселиться на новое место она так и не решилась.
      - Везде хорошо, где нас нету,- вздыхая, говорила она Тане.- Куды мне теперь трогаться, помирать скоро надо.
      В последнее время Василиса привязалась к Тане, по утрам, жалея ее, старалась не греметь посудой, не позволяла ей делать тяжелую работу. Таня часто болела, заболев, улыбалась грустной и виноватой улыбкой.
      - Поболей, поболей,- утешала ее Василиса.- Потом детей народишь, болеть некогда будет. А жисть, она долгая. Твоя жисть тоже не сладкая будет, мужик тебе не золото достался.
      Потом она шла к Насте и говорила:
      - Ты бы, Настька, сходила в амбар, к этим. У них, поди, малина есть. Пускай Таня чай с малиной попьет. Скажи Александре своей - для Тани.
      Прошла зима, в марте сбежала под гору талая вода, запели по дворам петухи. Настиных ребятишек в эту пору домой загонять приходилось ремнем или пряником. Убегут и дверь не закроют, кому не лень приходи и все собирай. Мать на работе, Василиса, как могла, следила - да разве за всем уследишь?
      Как-то раз Василиса пошла посмотреть, есть ли кто у Насти дома, открыла незапертую дверь и вдруг замерла. В комнате кто-то плакал. Осторожно ступая, Василиса воровато заглянула в комнату - на кровати, зарывшись головой в подушки, лежала Александра и всхлипывала.
      - Евон как,- удивилась Василиса.- Плачет.
      Она подождала, но Александра все не успокаивалась. Василиса подумала и подошла к самой кровати.
      - Слезами горе не зальешь,- негромко, чтобы только дать о себе знать, сказала Василиса.
      Александра испуганно вскочила и села на край кровати.
      - А может, горя-то и нету,- продолжала Василиса.- У бабы, как у курицы, глаза на мокрое место поставлены.
      Александра, не переставая всхлипывать, по-прежнему смотрела на нее с испугом.
      - Пойдем-ка, бабонька, ко мне,- вдруг предложила Василиса.- Я самовар поставлю, чай попьем.
      Александра, отказываясь, замотала головой.
      - Пойдем, пойдем, не ерепенься,- решительно сказала Василиса.- Я на тебя зла не имею, и ты на меня не имей. Нам с тобой делить нечего.
      Она привела ее в дом и усадила у стола. Александра то всхлипывала, то начинала икать.
      - Не могу, когда бабы плачут,- обращаясь к опешившей Тане, которая лежала в кровати, объяснила Василиса.- Для меня это нож острый по сердцу. Жисть как пятак - с одной стороны орел, с другой решка, все хотят на орла попасть, а того не знают, что и с той и с другой стороны он пять копеек стоит. Эх, бабоньки! - она вздохнула.- Много плакать будем - сырость пойдет, а от сырости гниль заводится. Да кто вам сказал, что ежели плохо, то плакать надо?
      Она ушла на кухню и загремела там самоваром.
      - Ну? - вернувшись, спросила она у Александры и показала в сторону амбара.- Он, ли чо ли?
      - Нет,- замотала головой Александра.- Это из-за мальчика, из-за сына.
      Она взглянула на Василису и умолкла.
      - Ты расскажи,- попросила Василиса,- легче будет.
      - Легче не будет. Я чай подожду, чтобы запивать. Так не могу.
      Александра помолчала, но почти сразу же, не вытерпев, стала рассказывать:
      - Ему было четыре годика, совсем маленький. Меня взяли в трудармию, а он остался с моей мамой. Их без меня эвакуировали, я долго не могла попасть в город, пришла, а их нету.
      Она опять всхлипнула.
      - Скоро чай будет,- напомнила Василиса.
      - Маму дорогой ранило, ее сняли с поезда, а его повезли дальше. Говорили, что в вашу область.
      - Скоро чай будет,- опять сказала Василиса.
      - Теперь он мне снится. Когда ему исполнилось десять лет, снился десятилетним, когда исполнилось пятнадцать, и во сне столько же. А теперь он совсем взрослый. Приходит сегодня ночью и говорит: "Мама, дайте мне свое родительское благословение, жениться хочу".
      - А ты? - вся подавшись вперед, спросила Василиса.
      - А я ему отвечаю: "Подожди, сынок, вот найду тебя, тогда и женись"."А скоро ты меня найдешь?" - спрашивает он.
      - Ой ты! - ахнула Василиса.
      - "Скоро,- говорю,- сынок, очень скоро". Он и пошел от меня. "Ау! кричит.- Мама, ищи".- Василиса, замерев, ждет продолжения. Александра молчит.
      - Так и ушел?
      - Ушел.
      - А не сказал, где искать-то?
      - Нет.
      - Спросить надо было, допытаться.
      Александра бессильно пожала плечами.
      Они пили чай и разговаривали, потом разговаривали уже после чая. А через несколько дней рано утром Александра зашла к Василисе прощаться.
      - Собралась я,- грустно сказала она.- Пойду дальше.
      - С богом,- благословила ее Василиса.- Иди, Александра, иди. Земля у нас одна, так и иди по ней. А я за тебя молиться буду.
      Она вышла проводить ее за ворота и долго смотрела ей вслед, как когда-то в войну, когда провожала ребят.
      В то утро Василий впервые пришел к самовару. Василиса налила ему стакан чаю и поставила на середину стола.
      * * *
      В последнее время Василий все чащо и чаще жалуется на поясницу. Он сидит на кровати и, раскачиваясь, пробует размять спину. При этом он морщится и кряхтит, на его измученном лице в рыжей щетине блестят капли пота.
      - Ох,- стонет он,- подсидела, окаянная, скараулила, нечистая сила! Хошь бы на минутку отпустила.
      Обессилев, Василий ложится и закрывает глаза. Спокойно лежать он тоже не может и опять приподнимается.
      - Васька! - кричит он в открытую дверь.
      Никто ему не отвечает.
      - Васька!
      Васьки нет.
      После работы к Василию приходит Петр.
      - Ты накажи Ваське, чтоб заглядывал ко мне,- говорит Василий.- А то круглый день один. Умру, и никто глаза не закроет.
      - Как у тебя? - спрашивает Петр.
      - Чего как? Сам видишь как. Вся спина книзу опускается. Хошь караул кричи.
      - Врача надо.
      - Врача, врача,- злится Василий.- Была вчера фельдшерица, а толку сколько? Я ей говорю, поясница болит, а она глазами хлопает. Она до меня знать не знала, что у человека поясница есть.
      - У них это по-другому называется.
      - Они понос тоже по-другому зовут, а лечить обязаны, на то учились.
      - Что она тебе сказала-то?
      - А ничего. Постукала и ушла, как на экскурсию сходила. "Завтра,говорит,- приду", и все идет.
      Он откидывается к стене и стонет. Через минуту опять выпрямляется.
      - Ты сбегай в магазин, а,- просит Василий.- От нее мне легчает. Хошь ненадолго, а отпустит, чтоб оглядеться. Деньги над дверью. И сам со мной с устатку выпьешь.
      Петр поднимается, молча отыскивает деньги и уходит.
      На следующий день за водкой бежит Васька.
      - На сдачу конфет взял,- хвастает он Василисе.
      - Хорошее лекарство придумали,- с удовольствием язвит Василиса.Стакан выпил, крякнул, и вся хворь из тебя, как от чумы, уходит.
      После водки Василий и в самом деле успокаивается и засыпает. Но потом боль становится еще сильней, она словно злится за свое вынужденное отступление и свирепствует с новой силой.
      Наконец-то опять пришла врачиха и сказала, что Василия надо везти в районный центр на рентген. Василий молча согласился, он устал. Ему хотелось скорее выпить и уснуть, а потом пусть везут его хоть в Москву, он все вытерпит и все будет делать так, как ему скажут. Он прожил немало, кто-то, видно, не может родиться, пока он здесь, или просто подошла его очередь, и он теперь задерживает движение.
      Врачиха уходит, и Василий торопливо наливает себе полный стакан, Петру полстакана. Они выпивают, через минуту Василий оживляется.
      - Скажи ты мне,- спрашивает он,- почему это люди все больше рождаются и умирают по ночам?
      - Не знаю,- пожимает плечами Петр.
      - Вот то-то и оно - никто не знает. А почему человек на белый свет приходит ночью и уходит ночью? Неправильно это. Я хочу днем умереть. Люди разговаривают, курицы крыльями хлопают, собаки лают. Ночью страшно, все спят. А тут ребенок кричит, из матери вышел. В другом месте старик кричит из него жизнь уходит. А люди, которые посередине, спят. Вот это и страшно, что спят. Проснутся, а уж кочевье произошло. Работу свою сделают, не сделают, опять ночь, опять спать, и опять все сдвинулось. О-хо-хо! Ночью никто тебе не поможет, не скажет: "Умирай, Василий, умирай, не бойся, ты всё сделал, а чего не сделал, другие доделают". Человека успокоить надо, и тогда ему не страшно в домовище ложиться.
      - Ты чего это, отец? - испуганно спрашивает Петр.- Чего мелешь-то?
      - Мелешь, говоришь? А мне страшно. Вот ты встал и ушел, а я один. Я привык один - жить, значит, привык один. Умирать одному страшно. Не привык.
      Он тянется за бутылкой.
      - Давай разольем, да я лягу.
      Петр приходит домой и говорит Василисе:
      - Плохо отцу.
      Василиса не отвечает.
      Опять день. Дверь в амбар снова открыта.
      - Васька! - кричит Василий.
      Васьки нет.
      Василиса, придерживая в руках край платка, осторожно заглядывает в дверь.
      - Нету Васьки, не кричи почем зря,- говорит она.
      Василий приподнимается и смотрит на нее.
      - Это ты, Василиса? - ослабевшим голосом спрашивает он.- А где Васька?
      - Убежал.
      - Ты зайди, Василиса, чего уж теперь.
      Василиса перешагивает через порог и останавливается.
      - Подойди, Василиса.
      - Захворал, ли чо ли? - спрашивает Василиса от порога.
      - Чую, смерть моя близко. Ты подойди, попрощаемся.
      Она осторожно подходит и садится на край кровати.
      - Плохо мы с тобой жили, Василиса,- шепчет Василий.- Это я во всем виноватый.
      - Совсем не плохо,- качает головой Василиса.- Дети выросли, работают.
      - Плохо, Василиса. Стыдно перед смертью.
      Василиса подносит к губам край платка и наклоняется над Василием.
      - Ты чего это выдумал-то, Василий? - шепчет она.- Чего это ты выдумал-то?
      - На меня твои слезы капают,- обрадованно шепчет Василий.- Вот опять.
      Он закрывает глаза и улыбается.
      - Чего это ты выдумал-то, Василий? Боже мой, грех-то какой!
      Она трясет его за плечи, он открывает глаза и говорит:
      - Давай попрощаемся, Василиса.
      Он подает ей руку, она пожимает ее и, всхлипывая, поднимается.
      - Теперь иди,- говорит он.- Теперь мне легче стало.
      Она делает шаг, второй, потом оборачивается. Василий улыбается. Она всхлипывает и выходит.
      Он улыбается, лежит и улыбается.
      Стоит тихий, словно перед дождем, день. В такой день хорошо пить простоквашу - не очень холодную и не очень теплую - и смотреть в окно, что происходит на улице.
      1966