Глава 35

Остин Бранд сидел за столом. Его налитые кровью глаза слезились, голова болела. Он провел пальцами по затылку, чтобы размять онемевшие мышцы, вздохнул и опустил руку.

Остин взял бутылку виски, налил себе внушительную порцию, выпил одним глотком, поморщился и со стуком поставил пустой стакан на полированную поверхность стола. Затем медленно повернулся и взглянул в высокие окна, выходящие на восток. На горизонте появились первые розоватые отблески зари. Скоро начнется еще один долгий, беспокойный день, и сентябрьская жара станет невыносимой. Еще один день без его любимой Сюзетты.

Остин опять сжал ладонями голову и громко застонал. Где, во имя Господа, Каэтано прячет ее? Неужели банда убийц и одна беспомощная женщина способны исчезнуть с лица земли? Как этому разбойнику удается все время ускользать от него и всех людей, которых он нанял, чтобы найти ее?

Остин склонился над старой картой и прищурился, как будто ее долгое разглядывание могло помочь ему открыть убежище бандитов. За месяцы, прошедшие после исчезновения Сюзетты, Остин проехал сотни миль по всему Техасу, упорно проверяя самые слабые следы, хватаясь за тончайшие ниточки надежды. Он нанял несколько десятков лучших сыщиков, работавших в различных частях обширного штата.

Ничего! Ни единого намека на то, где находится Сюзетта! Прошло столько времени, а он был не ближе к цели, чем в тот день, когда ее сняли с «Альфы». Остин зажмурился и опять стал ругать себя за то, что оставил ее одну, отправившись в Чикаго. Ему не следовало уезжать или нужно было взять жену с собой. Она хотела поехать с ним. Он должен был послушать ее, и теперь она лежала бы наверху в их супружеской кровати, целая и невредимая, принадлежащая только ему.

Где Сюзетта сейчас? Наверное, в кровати? Неужели ее заставили спать в одной постели с этим зверем Каэтано? Может, в эту самую минуту, когда он сидит здесь, ее насилует жестокий мстительный полукровка?

Из горла Остина вырвалось звериное рычание, и он потряс головой, пытаясь отогнать от себя эти страшные картины. Нельзя думать об этом, иначе он сойдет с ума. Чтобы найти Сюзетту, необходимо сохранить ясность мысли. Он найдет ее. Без Сюзетты его жизнь лишена смысла. Без нее этот большой дом стал холодным и пустым. Здесь больше нет солнечного света, нет смеха, нет счастья. И так будет до тех пор, пока его драгоценная жена вновь не окажется за надежными стенами их дома.

— Мистер Бранд, — тихо окликнула его Кейт из холла. — Вы звали меня, сэр? Мне показалось, что кто-то разговаривает.

Остин медленно повернулся и посмотрел на коренастую добродушную женщину.

— Прошу прощения, Кейт. Я не звал вас, но, возможно, издавал какие-то звуки.

Ласково улыбаясь, Кейт подошла к нему.

— Все в порядке, мистер Бранд. Может, принести вам что-нибудь поесть? Хотите позавтракать?

— Спасибо, ничего не нужно. Я не голоден. — Остин налил себе еще одну порцию виски.

Кейт кивнула:

— Знаю, но вы должны есть. Когда вы вернулись? Вы еще не ложились?

Остин кашлянул.

— Мы приехали около часа назад. Скоро пойду спать.

— Я… вы что-нибудь нашли? — с надеждой спросила Кейт.

— Нет, не нашли. Это был еще один ложный след. Еще одна бессмысленная поездка. Не знаю, что мне делать, куда идти. Я чувствую себя, как… — Остин умолк и склонил голову. — Мне очень жаль, Кейт. Прости меня.

— О, мистер Бранд, не просите у меня прощения. Всем известно, что вам пришлось вынести больше, чем Господь посылает обычному человеку. И вы всегда были воплощением силы. Не беспокойтесь о том, что я подумаю.

Кейт обожала Остина и горела желанием утешить его.

— Теперь я не чувствую себя сильным, Кейт, — печально улыбнулся он.

— Вам просто нужно немного поспать. Поднимитесь наверх и прилягте.

Остин вздохнул:

— Вероятно, вы правы. Я устал и, возможно, засну.

— Ну конечно, заснете. Пойдемте со мной. Я постелю вам постель, и вы сможете отдохнуть.

Остин поднялся. Каждый мускул его тела был напряжен и болел. В висках пульсировало, и он сомневался, сможет ли сам подняться по лестнице. Пухлая рука обвила его талию, и Кейт сказала:

— Я помогу вам подняться наверх и не желаю слушать никаких возражений!

Остин посмотрел сверху вниз на маленькую женщину, исполненную решимости помочь ему.

— Хорошо, мэм, — ответил он, и они стали медленно подниматься по лестнице.

Остин, зевая, стоял посередине комнаты, а неугомонная маленькая Кейт постелила постель и разгладила простыни.

— Ну вот, — сказала она, отступив на шаг. — Постель для короля готова. Вам осталось только опуститься на нее.

Он почесал голову.

— Я ужасно грязен, Кейт. Я испачкаю эту чистую постель.

Нахмурившись, Кейт схватила его за руку и повела к кровати.

— Не забивайте себе голову этими пустяками. Вымоетесь, когда встанете.

Остин вдруг почувствовал, что у него нет сил спорить с ней. Он сел на постель и расстегнул рубашку. Кейт начала стягивать с него сапоги, а он лег на спину и погрузился в глубокий сон. Женщина встала и взглянула на крепко спящего поперек кровати полураздетого мужчину.

— Храни тебя Господь, дорогой, — прошептала она. — Ты найдешь ее, Остин. Ты не заслужил этих страданий. Ты найдешь это милое дитя.

Кейт не смогла передвинуть Остина в более удобное положение. Но это не имело значения: бедняга так измучился, что будет прекрасно спать и поперек кровати. Кейт взяла его сапоги и отставила в сторону, а затем задернула плотные синие шторы, преградив путь солнечным лучам, и на цыпочках вышла из комнаты.

Остин спал сном младенца, опустив босые ноги на пол и сложив руки на груди. Несколько раз в течение долгого жаркого сентябрьского дня Кейт приходила взглянуть на него. Он лежал все в той же позе. Его обнаженная грудь равномерно поднималась и опускалась. Остин еще не проснулся, когда в дом с черного хода вошел Том Кэпс.

— Кейт, — Том снял свою широкополую шляпу, — Остин встал? Мы получили сведения о Сюзетте.

— Входи, Том. — Она взяла у него шляпу и провела в библиотеку. — Остин спит, но…

Она не успела закончить фразу — по ступенькам лестницы, застегивая на ходу рубашку, спускался Остин. Взгляд его был тревожным.

— Где она? Они нашли ее, Том? Мы можем освободить ее? — Он весь дрожал.

Том подошел к нему.

— Один из наших платных информаторов наконец напал на след. Сюзетта и Каэтано находятся в Техасе, на небольшом ранчо в горах, в восьми милях к западу от Мерфисвиля. Кажется, дядя этого полукровки умирает от чахотки, и Каэтано намерен быть рядом с ним, когда придет его смертный час. Он взял с собой миссис Бранд. Похоже, индеец наконец потерял осторожность.

Остин не слышал последних слов Тома. Он поднимался по лестнице в свою комнату.

— Предупреди людей, Том, чтобы через час были готовы, — бросил он через плечо.

— Мы телеграфируем шерифу Мерфисвиля? — крикнул Том.

Остин остановился посередине лестницы, обернулся и посмотрел вниз.

— К черту власти! Я не желаю, чтобы они вмешивались в это дело. Я сам займусь Каэтано. Никому не говори об этом, Том. Заплати информатору и скажи ему, чтобы он забыл обо всем, что знает. Я не хочу, чтобы даже мои люди знали, куда мы направляемся. Понимаешь?

— Да, босс, — кивнул Том.

Час спустя дюжина всадников мчалась в направлении заходящего солнца. Вслед за своим высоким светловолосым предводителем они отправились в долгое путешествие на юго-запад Техаса. Красивое лицо Остина Бранда несколько смягчилось. Он выглядел гораздо моложе своих сорока пяти лет. В его больших серых глазах появился блеск, широкие плечи расправились. Гордо и прямо он восседал на своем коне. Его загорелая кожа казалась необыкновенно гладкой и свежей. На полных чувственных губах Остина играла легкая улыбка.

Он освободит ее. Остин не сомневался в этом. На этот раз след не ложный. Скоро все закончится. Через несколько дней Сюзетта будет рядом, в его объятиях. Она, плача, откроет ему свое сердце, а он утешит и успокоит ее. Он привезет ее домой, и они забудут это ужасное испытание. Пройдет время, и кошмар рассеется. Они вернутся к прежней жизни. Она опять станет его молодой, прекрасной и любимой женой. Больше никогда он не отпустит ее от себя. Он не будет спускать с нее глаз.

Глава 36

Сюзетта и Каэтано поднимались все выше и выше; их лошади осторожно пробирались сквозь густой, окутанный туманом лес. На склоне Кафедральной горы они обнаружили поляну. Прямо над ними, на расстоянии сотни ярдов, располагался дом Куртиса Баярда, примостившийся среди высоких раскидистых деревьев. Сосны, кедры, тополя, ясени и ели боролись друг с другом за место под солнцем. Все деревья были необычайно красивы, но ни одно из них не могло сравниться с гигантским древним кипарисом, отбрасывающим тень на восточный дворик дома. Его ствол диаметром с вагонное колесо служил естественной опорой стола для пикников, сооруженного вокруг дерева талантливым и трудолюбивым человеком, который называл Кафедральную гору своим домом.

Большой дом был выстроен из сосновых бревен. Жилище Куртиса Баярда представляло собой роскошный высокогорный рай — красоты природы приумножались заботливым, любящим ее человеком. Любовь Куртиса к своему пышному зеленому окружению была очевидна, и Сюзетта, еще не встретившись с этим человеком, уже восхищалась им.

Красота и изящество спрятанного в горах дома удивили Сюзетту, но еще больше поразил ее сам Куртис Баярд. Ожидая увидеть бледного человека с печальными глазами и слабыми руками, она не смогла сдержать улыбки, когда ее снял с седла крупный долговязый техасец с песочного цвета волосами и ирландскими голубыми глазами. Он был на несколько дюймов выше Каэтано, его низкий голос огрубел от виски, лицо стало бронзовым от солнца, а густые пышные усы укололи щеку Сюзетты, когда он, здороваясь, поцеловал ее.

— Милая, — сказал он, просияв, — ты самая красивая женщина, которую я когда-либо видел. — Он кивнул на Каэтано: — Этот бездельник недостоин тебя.

Куртис бережно поставил Сюзетту на ноги, повернулся, обнял Каэтано и раскатисто рассмеялся. Он с такой силой сжал племянника в объятии, что Сюзетта испугалась, как бы Куртис не задушил ее любимого. К своему удовольствию, она заметила, что Каэтано тоже крепко обнял дядю, а Сюзетта знала, что с ним такое случается редко.

Разомкнув объятия, мужчины похлопали друг друга по плечу, потом, взяв под руки Сюзетту, направились к дому. Проводив ее в гостиную, Куртис сказал:

— Вы успели вовремя, Сюзетта. Начинается дождь. Здесь каждый день идет дождь.

Небо потемнело, и первые большие капли упали на крыльцо. Непривычно близко сверкнула молния. Сюзетта обвела глазами большую комнату, восхищаясь сверкающим дубовым полом, пестрыми коврами, массивной мебелью.

Куртис быстро провел Сюзетту в боковой коридор и подвел к двери в его дальнем конце. Ожидавшая Сюзетту и Каэтано спальня была большой и удобной. Широкая кровать, покрытая покрывалом из рыжего лисьего меха, отличалась от других очень высокой спинкой. Она была вырезана из черного мексиканского ореха.

Каэтано обнял Куртиса.

— Сюзетта, этот житель гор собственными руками сделал всю мебель, какая есть в этом доме. Он гордится своей работой и умирает от желания показать ее тебе.

Бронзовое лицо Куртиса покраснело.

— Черт возьми, Тано, я и не собирался ничего говорить. Ты же знаешь мою скромность.

Сюзетта сказала:

— Куртис, более красивой мебели я в жизни не видела. Вы действительно очень талантливы. Каэтано обнял Сюзетту за талию.

— Видишь, какая она милая, дядя Куртис? Я сказал Сюзетте, что если ей удастся обольстить тебя, ты покажешь ей свою мастерскую.

— Каэтано, это чудовищная ложь!

— Куртис, — смутилась Сюзетта, — он ничего подобного мне не говорил. Каэтано даже не рассказывал, что вы делаете мебель.

— Я верю тебе, милая, — улыбнулся ей Куртис. — Но мне самому хочется показать тебе мастерскую. Мне никогда не удавалось заинтересовать племянника своей работой.

С первых минут пребывания на ранчо Сюзетта почувствовала себя непринужденно. После превосходного обеда в освещенной свечами столовой Куртис попросил Сюзетту сварить кофе, а сам вместе с Каэтано пошел в библиотеку. Они тихо беседовали, но Сюзетта слышала все, что они говорили.

— Тано, — голос Куртиса прерывался мучительным кашлем, — наверное, ты скажешь мне не лезть не в свое дело, но эта милая прелестная девушка любит тебя. Ты собираешься на ней жениться?

— Дядя Куртис, если ты что-то задумал, не стоит ходить вокруг да около. Выкладывай напрямик, — донесся до Сюзетты смех Каэтано.

— Черт побери, сынок, я понимаю, что слишком прямолинеен, но еще не забыл большеглазого смуглого мальчика, страдавшего от того, что он незаконнорожденный.

— Твоя память достойна восхищения, Куртис, а вот тревоги напрасны. Я не живу прошлым. И ты тоже, насколько мне известно. Перенесенная в детстве обида не заставляет меня просыпаться по ночам. — Каэтано достал из кармана сигару и закурил.

Куртис помахал зажатой между пальцами самокруткой и закашлялся.

— Черт побери, иногда мой единственный родственник кажется мне тупым. Я говорю не о прошлом, а о будущем. Разве ты хочешь, чтобы у ребенка, которого носит Сюзетта, было такое же детство, как у тебя?

Каэтано молчал, сжимая в зубах сигару. Сюзетта замерла с чашкой в руке, желая услышать его ответ.

— Ты хочешь сказать, дядя, что моя Сюзетта беременна?

— Послушай, Каэтано, ты же индеец, — ухмыльнулся Куртис. — Ты должен замечать все.

— Любовь к Сюзетте ослепила меня, — сказал потрясенный Каэтано и поднялся со стула. — Я потерял способность видеть своим третьим глазом.

Когда Каэтано появился в дверях кухни, растерянная Сюзетта повернулась к нему. Кошачьей походкой он подошел к ней.

— Сюзетта?

Дрожащей рукой Каэтано погладил ее по животу.

— Да, Каэтано, — прошептала она, обнимая его, — я ношу твоего ребенка.

— Когда? Давно?

— Я окончательно убедилась всего неделю назад. Хотела сказать тебе в ту ночь, после грандиозной вечеринки. — Охваченная волнением, она нервно рассмеялась: — Каэтано, мне кажется, что я забеременела в то утро, когда рассыпала сахар.

Каэтано не улыбался. Он пристально смотрел ей в глаза.

— Ты жалеешь, Сюзетта?

— Это первая глупость, которую я от тебя услышала, Каэтано. Я необычайно счастлива, что ношу под сердцем твоего ребенка. Если завтра я тебе надоем, то у меня останется частичка тебя. Она нежно поцеловала его в губы.

— Ты мне никогда не надоешь, — Каэтано притянул ее к себе. — И я никогда не отпущу тебя. Только смерть сможет отобрать тебя и нашего ребенка.

По телу Сюзетты пробежала легкая дрожь.

— Не говори о смерти. Мы вместе состаримся в Мексике. — Она снова прижала его ладонь к своему животу. — Этот ребенок будет жить у нас вместе со своими братьями и сестрами. Каатано кивнул.

— Я люблю тебя. И люблю нашего ребенка.

Куртис Баярд был настолько энергичен и полон жизненных сил, что казалось, ему суждено прожить еще много лет. Если Куртису становилось плохо, он старался не показывать виду, а когда Каэтано спрашивал его о самочувствии, дядюшка отмахивался от него.

У Куртиса созрел новый замысел, доставлявший ему большую радость. Устроившись за длинным рабочим столом в своей мастерской и громко распевая, он без устали трудился над колыбелью для младенца. Куртис предложил Сюзетте выбрать породу дерева, и она остановилась на кедре, объяснив, что в их асиенде не растут кедры, а ей очень нравится их чистый, свежий запах.

— Тогда пусть будет кедр, — подмигнул ей Куртис.

Пообещав Сюзетте и Каэтано, что не будет переутомляться, он приступил к работе. Каждое утро после завтрака Куртис любовно трудился над колыбелью. Сюзетта составляла ему компанию. Ей доставляли удовольствие часы, проведенные в мастерской. Им было так легко друг с другом, будто они были знакомы всю жизнь. Куртис, наделенный редким чувством юмора, развлекал Сюзетту анекдотами и забавными рассказами о Каэтано и о себе самом. В самых горьких и печальных историях он видел светлую сторону, и его рассказы о детстве Каэтано вызывали не слезы, а улыбку. Когда Куртис рассказывал, как страдающий, одинокий пятнадцатилетний полукровка отправился в злачные места Форт-Уэрта в надежде сделаться профессиональным игроком в фараон, это казалось забавным приключением. Именно там он познакомился с людьми, нарушавшими закон, и начал принимать участие в налетах. Неудивительно, что вскоре он стал главарем банды.

Куртис был для Сюзетты неиссякаемым источником сведений о человеке, которого она любила, и она жадно впитывала каждое его слово. Каэтано не мешал им наслаждаться обществом друг друга. Он проводил время, путешествуя верхом на Угольке по мокрому от дождя лесу.

В одно такое утро Куртис трудился над колыбелью. Сюзетта сидела рядом с ним, а Каэтано, вскочив на Уголька, отправился в лес. Волосы его отросли, суровые черты лица смягчились. Днем Сюзетта и Куртис слегка перекусили на восточном дворике за круглым столом, сооруженным вокруг кипариса. Солнце скрылось, и над землей поднялся туман. Куртис сделал глоток кофе и зевнул.

— Милая, — сказал он Сюзетте, — почему бы нам не оставить тарелки и не вздремнуть? Я засыпаю. Встанем, когда вернется мой неугомонный племянник.

— Великолепная мысль, — согласилась Сюзетта.

Час спустя Сюзетта, которой так и не удалось заснуть, вышла на парадное крыльцо. У самого угла дома свисали вниз мокрые от росы листья плакучего можжевельника. Туман окутывал окрестности. В нескольких ярдах от себя она ничего не видела.

Потянувшись, Сюзетта подумала, что пора бы Каэтано вернуться. В это мгновение она услышала звук. Поначалу Сюзетта решила, что это ночная птица подзывает свою подругу. Она огляделась. Звук повторился, и Сюзетта улыбнулась, почувствовав, что ее сердце забилось быстрее. Она спустилась с крыльца и побежала через двор. Скрытый туманом Каэтано подавал ей особый сигнал, которому научил ее в их первую ночь любви.

Забыв, что на ней нет ничего, кроме тонкой ночной сорочки, Сюзетта покинула ухоженный двор, вновь остановилась и прислушалась, определяя направление, откуда раздавался сигнал. Молодая женщина бросилась сквозь густой подлесок. Как загипнотизированная, она вслепую пробиралась сквозь окутанный туманом лес, держа направление на запад. Она отошла от дома всего на несколько шагов, а он уже скрылся из виду. Сюзетта шла вперед. Сердце ее учащенно билось, ее постепенно охватывала тревога. Сюзетта уходила все дальше и дальше от безопасных стен дома, но никак не могла найти свистевшего Каэтано. Теперь она уже не слышала сигнала, но упорно двигалась в том направлении, откуда он раздался в последний раз. Дыхание ее стало прерывистым.

Внезапно он появился из тумана. Сюзетта остановилась и хотела было закричать, но не могла издать ни звука. Прямо перед ней на боевом коне сидел обнаженный дикарь. На нем были только мокасины, набедренная повязка и стягивающий волосы ремешок. Его конь приближался к дрожащей девушке, а она завороженно смотрела на безволосую грудь всадника.

Он был прекрасен. Варвар. Дикое животное. Грациозное, гибкое, красивое. Он остановил коня рядом с ней. Сильные руки протянулись к Сюзетте, подняли ее, посадили на спину лошади и прижали к обнаженной груди. Ни он, ни она не произнесли ни слова. Сюзетта смотрела на его прекрасный профиль, на суровые глаза, чувственные губы.

Каэтано вонзил пятки в бока Уголька, и конь сорвался с места. Восхищенная, Сюзетта улыбнулась и уткнулась лицом в его плечо, вдыхая лесной запах. Они вихрем неслись по лесу, но Сюзетта не боялась. Она была взволнованна, но не напуганна.

Каэтано остановил Уголька, спешился и протянул руки к Сюзетте. Уголек опустил голову и начал щипать траву; поводья волочились по земле. Влюбленные легли рядом всего в нескольких футах от огромного животного. Сюзетта, ощущавшая непреодолимое влечение к этому обнаженному индейцу, задрожала, когда его ловкие пальцы начали расстегивать пуговицы ее сорочки. Сюзетта не отрывала взгляда от прекрасных глаз Каэтано. Он нежно погладил ее живот.

— Боже мой, ты еще прекраснее, чем раньше!

Тихий стон сорвался с ее губ.

— Я твоя, — прошептала она.

Ее рука нащупала полоску сыромятной кожи, завязанную вокруг его талии. Одно уверенное движение — и набедренная повязка отлетела в сторону, открыв ее восхищенному взгляду прекрасное смуглое тело Каэтано. Когда Сюзетта коснулась его, он застонал и притянул ее к себе.

В один из ясных солнечных дней в конце сентября Каэтано поцеловал Сюзетту, и отправился на охоту на Кафедральную гору. Было уже около полудня. Куртис трудился все утро и почти закончил колыбель. Они с Сюзеттой сидели на длинной террасе, тихо беседовали и потягивали домашнее вино. Куртис собирал листья какого-то растения, поджаривал и прессовал, дожидаясь ферментации сока, который потом превращался в вино.

— Вкусная штука, — похвалила Сюзетта, облизывая губы.

— Одно из лучших, — согласился он и тут же рассказал ей о том, как Каэтано впервые попробовал спиртное.