– До сих пор не могу поверить, что ты решилась перекрасить свои изумительные волосы! – укоризненно заметила кузине Кристина, герцогиня Соммерсвилл.
      Был конец сентября, и молодые женщины гуляли по деревенскому лугу.
      – Да это всего лишь хна. Мойра сказала, что она постепенно смоется. А мне нравится новый цвет! Я стала чувствовать себя какой-то другой, более самостоятельной и непокорной.
      – Я бы предпочла, чтобы ты оставалась по-прежнему моей милой и спокойной кузиной Люсиндой. К тому же у тебя такой красивый цвет своих волос! Все сразу обращают на них внимание.
      – В том-то и дело, – отозвалась Люсинда, останавливаясь перед коттеджем, который за последние недели превратился в ее дом. – А ты, если не хочешь увидеть у своего дома убийцу и разбойника, должна держать себя так, как будто мы с тобой совершенно чужие люди!
      Высокая и стройная, с едва округлившимся животом, герцогиня завязала ленту капора и осмотрела луг. В такой погожий день сюда пришли порезвиться деревенские ребятишки в сопровождении своих родителей, так что внимательных глаз было предостаточно. Кивнув в знак согласия, Кристина вздохнула и остановилась перед коттеджем.
      – Я слышала, сэр Тревельян умчался в Лондон, чтобы представить в парламент просьбу назначить его на время болезни графа опекуном своего кузена. Если Рочестер докажет в британском суде, что брак его отца, заключенный на Ямайке, является законным, тогда он унаследует все. Так что сомневаюсь, что он снова покажется в здешних местах.
      Синда вздрогнула.
      – Подумать только! И надо же мне было приехать именно в ту деревню, где живет его кузен! Лучше бы я уехала в Шотландию к Фелисити!
      – Могу тебя успокоить – у графа и там есть имение. В конце концов, Англия не такой уж большой остров. И не можешь же ты скрываться всю жизнь!
      – Во всяком случае, до тех пор, пока не умрет граф. Тогда у сэра Тревельяна появится много других забот, помимо меня. – Взглянув за спину Кристины, она выдавила любезную улыбку. – Здравствуйте, миссис Фланаган. Как сегодня чувствуют себя ваши отпрыски?
      Вспомнив о своей роли, герцогиня передала Синде висящую у нее на руке хорошенькую корзинку.
      – Я так рада, что вы согласились нарисовать моего котенка, миссис Джонс. Надеюсь, этот коттедж вам нравится.
      Обернувшись к приблизившейся к ним матроне, она весело улыбнулась.
      – Дорогая миссис Фланаган! Я как раз хотела вас видеть. Вы знаете, покрывало алтаря…
      Синда усмехнулась, когда Кристина пустилась в оживленный разговор и увела с собой любопытную соседку. Ее кузина была слишком открытой и порядочной женщиной, чтобы лукавить, но все же довольно прилично справлялась со своей ролью. Дочери маркиза, вышедшей замуж за герцога, ничего не стоило сохранять аристократические манеры, гуляя по окрестностям или взбираясь на холмы к развалинам старинных замков. Значительно труднее было притворяться, что они с Синдой только недавно познакомились.
      Синда вошла в очаровательный коттедж, который якобы снимала у мужа Кристины, и ее сразу успокоила уютная атмосфера гнездышка, которое она в нем устроила.
      Не потребовалось больших затрат на то, чтобы украсить маленькие окна муслиновыми занавесками, выкрашенными в синий цвет при помощи индигоферы, которую дала Мойра, порывшись в своих неисчерпаемых запасах полезных растений. Простой деревянный пол закрывал окрашенный в синие и красные цвета тростниковый ковер. Перед окном, выходящим на юг и на фасад домика, стоял старинный мольберт – реликвия, найденная на чердаке герцога Гарри, как и вся остальная мебель.
      Синде очень нравились окружавшие ее красивые вещи, и хотя она не очень многое могла себе позволить, но для первого в жизни собственного дома он и так был хорош. Если ей удастся продать несколько пейзажей, она сделает его еще уютнее.
      Кристина дала Синде заказ на изображение огромного замка ее мужа Гарри, таким образом предоставив ей предлог бывать в нем, когда ей вздумается. Внешний вид замка, в котором самым невероятным образом смешивались разнородные и отдаленные друг от друга по времени архитектурные стили, пока не очень вдохновлял художницу, зато ее невероятно привлекали виды деревни и ее окрестностей. Кристина и Мойра обещали рассказать в соседних поместьях о таланте Синды, а жена одного сквайра уже спрашивала, нельзя ли написать для нее какой-нибудь пейзаж.
      Синда очень скучала по сестрам, но пока еще опасалась сообщить им о своем местонахождении. Волнение в семье улеглось вскоре после ее прибытия в деревню, следовательно, мать уже знала, что ее дочь находится в безопасности у родственников.
      Синда надеялась, что сэру Тревельяну удастся заставить парламент признать его права и тогда у него больше не будет причин злиться на нее. Анонимное положение ей очень нравилось, но вместе с тем она отчаянно тосковала по своей семье. Вернулись ли к Сесиль соискатели ее руки? Как там маленькая Белинда? По-прежнему тащит в дом всех бездомных котят?
      Синда собралась подвесить над огнем чайник, когда ее отвлек стук в дверь. Наверное, это миссис Фланаган, которой удалось вырваться от Кристины, подумала она. Эта пожилая леди была известной деревенской сплетницей, благодаря которой Синда всегда знала, где что происходит.
      Приветливо улыбаясь, Синда открыла дверь и замерла.
      На пороге стояла невысокая женщина на последних месяцах беременности, в богатом бархатном плаще и с кружевной накидкой на напудренных кудрях парика. На ее исхудавшем лице глаза, окруженные темными тенями, казались огромными. Рядом с ней стояла пожилая горничная, готовая подхватить свою госпожу, которая, судя по ее состоянию, в любую минуту могла упасть в обморок.
      – Вы, кажется, художница? – Голос с достоинством держащей себя элегантной посетительницы неожиданно сорвался.
      Пораженная печальным обликом богатой леди, которая должна была бы сиять здоровьем и радостью в ожидании рождения ребенка, Синда быстро пришла в себя.
      – Да, я обладаю кое-какими художественными способностями. Не угодно ли войти?
      Женщина кивнула и перешагнула через порог, и Синда поспешно положила ситцевую подушечку на деревянную скамью перед камином.
      – Я как раз готовила чай. Вы не возражаете?
      – Чай? Да, отлично, благодарю вас. – С помощью горничной женщина неловко опустилась на сиденье. – Боюсь, слабое состояние здоровья заставило меня забыть о приличиях, и я вам не представилась. Я леди Мелинда Рочестер.
      Рочестер?! Синда едва не выронила чайник и схватила полотенце, чтобы скрыть дрожь в руках.
      – Добро пожаловать, миледи, – отозвалась Синда. – Я Люси Джонс. – Няня называла ее Люси, и короткая фамилия Джонс показалась ей вполне подходящей, когда она подбирала себе псевдоним.
      Занятая кипячением воды и завариванием чая, для чего она щедро всыпала несколько полных ложек чая, Синда вдруг сообразила, что бедная художница, которая якобы считает каждое пенни, вряд ли должна угощать чаем своих гостей, но было уже поздно исправлять ошибку.
      Передав гостье чашку из тонкого фарфора с душистым чаем, Синда уселась напротив и стала терпеливо ждать продолжения разговора. Виконтесса действительно выглядела очень слабой, и она не хотела ее торопить.
      – Вы… Не могли бы вы… – Гостья бросила беспомощный взгляд на рисунок, прикрепленный к мольберту. – Я слышала, вы очень талантливы. Простите, а вы быстро работаете?
      Сдержав удивление при этом вопросе, Синда неторопливо отпила чаю.
      – Это зависит от характера заказа, миледи. Работа маслом занимает много времени, писать углем гораздо быстрее, а акварель хороша только для некоторых сюжетов.
      Женщина застонала от огорчения.
      – Ах, мне так хотелось бы иметь картину маслом, большую картину, на которой была бы изображена моя дочь в Голубой гостиной. Или сидящей на траве среди подстриженных деревьев… Или в оранжерее, где Лоренс… – Она подавила готовое вырваться рыдание, и горничная поспешно протянула ей носовой платок.
      – Видите ли, я не умею писать портреты, – с сожалением сказала Синда, которой не хотелось причинять этой женщине еще большие страдания. Кто знает, не проявится ли на портрете ее дочери какое-нибудь предзнаменование новых несчастий, ожидающих семью.
      Изящным жестом виконтесса промокнула глаза платком, и в ее голосе вновь послышалась решимость.
      – Наследник моего мужа находится сейчас в Лондоне. Он пытается там добиться согласия пэров на то, чтобы выгнать нас из дома.
      Ну что за негодяй! Как он смеет так обращаться с этой милой женщиной и ее детьми?!
      – Мне хотелось бы иметь на память картину этого дома, хорошо бы с нашими любимыми собаками, – продолжала леди. – Я не знаю, когда он вернется, не знаю, позволит ли он нам забрать что-либо из дома.
      Люсинда задумалась. Осмелится ли она ступить на территорию, принадлежащую мужчине, который только и думает о том, чтобы отомстить ей? Прежняя тихоня Люсинда при одной мысли об этом затаилась бы в своей комнате.
      Но теперешняя Люси с ее рыжими волосами только засмеялась про себя. Пусть сэр Тревельян попробует ее остановить!
 
       Начало октября
 
      Продвигаясь бешеным галопом по аллее, Трев сыпал ругательствами на всех языках, чтобы выпустить пар. Мик вышел навстречу ему из конюшни. Соскочив с измученного жеребца, Трев отодвинул кучера в сторону и сам стал прохаживать лошадь. Ему нужно было остыть не меньше, чем Рексу.
      – Ну что, приняли они ваши бумаги? – будничным тоном поинтересовался Мик, забирая поводья.
      – Думаю, они не приняли бы меня, даже если бы я поднял отца из могилы!
      – А вы вежливо говорили с ними, а?
      – Чертовски вежливо! Предъявил им письменные показания, данные под присягой свидетелями брака. Показал им обручальное кольцо отца и письма, которыми обменивались мои родители и в которых называли друг друга мужем и женой. Но их свадьба состоялась почти сорок лет назад в заброшенной деревушке да еще в далекой стране. Они не подписывали брачного контракта, церковь в браке не участвовала, и поскольку и мать и отец уже умерли и не могут подтвердить, что их брак состоялся по свободной воле, поверенные деда назвали их брак тайным и, таким образом, недействительным. Все это вздор, пустая болтовня! Представители парламента обещали, что их адвокаты в свое время рассмотрят мое дело. Знаю я, что значит – в свое время! – Трев стиснул зубы и стремительно зашагал вперед. – Поэтому я нанял собственных стряпчих, которые будут наседать на их адвокатов, пока они не изучат мои документы.
      – Верно, это вы верно решили! Играть в их игры, уж лучше и не придумаешь. – Мик решительно кивнул. – А вы сидели с ними в кофейнях, пили с ними? Улыбались их дочерям?
      – Каким еще дочерям! Они не позволили бы мне и на милю к ним подойти. Ведь все уверены, что это я убил Лоренса! – И Трев снова разразился проклятиями.
      – А тут без вас вдова наняла художницу, – с напускным безразличием сообщил Мик.
      Трев резко остановился.
      – Какую еще художницу?
      Мик продолжал размеренно шагать рядом с лошадью, которую вел в поводу.
      – Довольно симпатичную девушку. Говорит, что она тоже вдова. Она рисует оранжерею.
      – Оранжерею?
      У Трева при одной мысли о художниках сводило скулы.
      – Ага. Да еще притащила туда собак. – Обветренному грубому лицу Мика трудно было придать выражение невинности, но голос его звучал совершенно беззаботно.
      – А у этой художницы имеется имя?
      – Я слышал, ее называют Люси. Миссис Люси Джонс. А что? Приятное простое имя для молодой женщины. Раз уж вас интересуют художницы, я подумал, может, и эта подойдет.
      Трев готов был предъявить счет за все свои несчастья одной конкретной любительнице пачкать холсты красками. Предоставив Мику позаботиться о жеребце, он стремительно направился в сторону оранжереи, где намеревался отыскать художницу.
 
      Зарисовывая лениво развалившихся на полу оранжереи спаниелей перед высокими окнами, Люсинда благодарила Создателя за свой мирный нрав. В противном случае она поискала бы хорошую палку для того негодяя, который намеревался выгнать из дома виконтессу с дочерью.
      Пока сэр Тревельян наводил ужас на лондонское общество, леди жила в постоянной тоске и тревоге. Как же несправедливо устроен мир, если несчастная вдова может потерять свой дом только потому, что, возможно, вынашивает не сына, а дочь!
      Но даст Бог, у виконтессы родится мальчик, а тем временем и граф поправится, и наглый внук останется ни с чем.
      Синде неприятно было думать, что у романтического героя, портрет которого она написала, оказалась душа подлеца и негодяя, но тогда, в галерее, Она заметила холодный взгляд сэра Тревельяна. Он выглядел человеком, способным пустить в ход шпагу. Разумеется, он не раз ею пользовался. Ведь он был пиратом и убивал людей! Как можно ожидать от него чего-нибудь хорошего?
      Один из спаниелей поднял голову в коричневых и белых пятнах и принюхался. Синда подождала, когда он снова уляжется. Она и не думала, что писать животных с натуры так трудно – их непоседливость мешала ей сосредоточиться. Обычно девушка переносила на бумагу запечатленный в памяти образ животного, что было гораздо легче.
      В этот момент заскулила и вторая собака, затем встала и начала помахивать хвостом. Синда оглянулась, ожидая увидеть Черити. Девочка любила наблюдать за ее работой, но не могла долго усидеть на одном месте и без конца болтала: о своем умершем братике, о том, как она каждую ночь ждет, что папа вернется домой, о том, как надеется, что новый ребенок снова вернет радость ее маме. Синде с трудом удавалось удерживать слезы и улыбаться, чтобы не огорчать ребенка. Она и сейчас с улыбкой ждала появления Черити из-за пышной зелени тропических растений.
      Но вместо девочки увидела высокого мужчину, пробиравшегося к ней между огромными пальмами.
      Синда замерла от страха, узнав сэра Тревельяна. День был хмурым, и на лицо сэра Тревельяна с резко очерченными чертами падали тени. Одет он был так же просто и элегантно, как в тот день, когда она впервые его увидела, и его длинный камзол и жилет были расстегнуты, открывая белую рубашку. Синда судорожно перевела дыхание и опустила глаза, чувствуя на себе его пристальный взгляд.
      Поспешно поправив складки капора, она схватила другой карандаш. Успел ли он разглядеть ее в ту ночь? Было уже темно, а капюшон она надвинула очень низко. А если он ее узнает, ждет ли ее немедленная расправа на месте или он предпочтет застать ее одну в коттедже?
      – Полагаю, вы миссис Джонс? – не столько недоверчиво, сколько саркастически поинтересовался он, подходя и останавливаясь подле нее.
      Подавляя волнение, Синда слегка наклонила голову в знак приветствия и вернулась к своей работе, но рука у нее дрожала. Ей показалось, что Рочестер рассердился, не получив от нее ответа.
      Тревельян стоял позади, рассматривая рисунок. Она старалась держать себя невозмутимо, пальцем растушевывая на бумаге шерсть на хвосте собаки. Псы снова улеглись, устремив восторженные взгляды на мужчину.
      – Люси Джонс? – продолжал он, вкладывая в вопрос иронию.
      – Простите, но вы кто такой? – сказала она, не поднимая взгляда.
      Трев в замешательстве уставился на ее шею, где из-под капора выбивались рыжевато-каштановые пушистые завитки. Неужели он ошибся? Он знал, что все дочери герцога были блондинками. Художница сидела, поэтому он не мог определить, такого ли она роста, как встреченная им в переулке девушка.
      И она явно не отличалась утонченным воспитанием. Эта женщина держала себя с дерзкой уверенностью профессиональной художницы, увлеченной своей работой. Даже не сочла нужным голову поднять!
      Ему хотелось сорвать с нее капор и заставить повернуться к нему лицом, но под грубоватой внешностью моряка все еще жил джентльмен, каким его воспитала мать.
      – Я Тревельян Рочестер, двоюродный дядя Черити.
      Последовало долгое молчание, затем Синда сухо произнесла:
      – Очень жалко.
      – Что значит, очень жалко? – в бешенстве вскричал он.
      – Думаю, Черити предпочла бы родственника поближе к ней по возрасту, чтобы ей было с кем играть, – рассеянно пояснила Люсинда, набрасывая на рисунке очертания второго спаниеля.
      Треву захотелось разорвать проклятый холст и швырнуть его на пол, но он сдержался и решил продолжать эту странную игру в вопросы и ответы. Его всегда зачаровывала работа художников. Насколько он мог судить, девушка была очень талантлива. Всего несколькими штрихами она изобразила уходящую вдаль перспективу фигурных окон оранжереи. На рисунке быстро появлялись изображения собак. На заднем фоне он видел наброски, которые должны были превратиться в растения. Трев с восторгом следил за быстрыми и уверенными движениями ее руки.
      – Наша семья невелика, – сказал он. – У нас есть несчастная способность терять ее членов быстрее, чем обзаводиться новыми. Пожалуй, мне следует пригласить для Черити деревенских ребятишек.
      – Уверена, она будет очень рада этому, хотя считаю, что прежде нужно спросить у виконтессы. Она не совсем здорова.
      – Ее состояние ухудшилось? – встревоженно спросил Трев.
      Девушка бросила на него взгляд из-под темных бровей. Значит, все-таки она не блондинка, а рыжая. Любопытно! Да она прехорошенькая. Жаль, что из-за длинных ресниц ему не удалось разглядеть цвет ее глаз.
      – Чем больше растет в ней младенец, тем слабее делается леди Рочестер. За один год она утратила ребенка и мужа, а теперь еще опасается потерять свой дом. Впрочем, не думаю, чтобы вас заботили страхи этой женщины.
      Трев вздрогнул от ее ледяного тона. Она ничем не напоминала ту дерзкую девушку, которую он повстречал в переулке у дома герцога. Это была взрослая женщина, а не ребенок, и говорила так неприязненно, как будто с наслаждением проткнула бы его своим остро очинённым карандашом.
      – Я приехал сюда вовсе не для того, чтобы лишить ее дома, – уточнил он. – А с тем, чтобы позаботиться о нем, ведь кто-то должен этим заниматься. И только посоветовал ей перебраться в Лэнсдаун, который также принадлежит ей, только и всего.
      – Значит, вы намерены выгнать ее, когда унаследуете титул? – Синда вернулась к работе, и по ее резким штрихам было видно, что она сердится. – Очень великодушно, ничего не скажешь.
      – Я не собираюсь наследовать этот проклятый титул! – Так оно и было, что бы ни утверждали британские аристократы. – Но Лэнсдаун расположен в Лондоне, где очень хорошие врачи. Если она вынашивает наследника графа, ей следует занять полагающееся по праву место в графском доме. Да и старику может понадобиться помощь женщины.
      – А граф ее пригласил? – спросила Синда. – Вы сами имеете привычку появляться там, куда не приглашены? – Она задержала карандаш в воздухе, изучая только что нанесенную линию. – Ах, я и забыла! Ведь сюда вас не приглашали.
      – Господи, да у вас язык хуже, чем у гадюки! Что же мне было делать? Смотреть, как весь урожай гниет на полях, пока эта глупая женщина погружена в скорбь? Я же не какой-нибудь злодей! – прорычал Тревельян голосом, от которого, бывало, разбегались мужчины.
      – Ну, во всяком случае, и не джентльмен. Будь на моем месте леди Рочестер, она бы уже рыдала. Неудивительно, что бедняжка вынуждена прятаться от вас в собственном доме.
      – Как я понял, мои крики не действуют на вас, поскольку вы не леди?
      Она небрежно пожала изящными плечиками:
      – Вы – узурпатор, а меня сюда пригласили.
      Трев не мог припомнить, чтобы какая-нибудь женщина не испугалась его ярости, наводившей ужас на отъявленных пиратов. Он совершенно растерялся, не зная, как себя вести.
      – А собаки не виляют хвостами, – в замешательстве пробормотал он, взглянув на ее рисунок и указывая на спаниелей, которые снова уютно улеглись и задремали.
      – Сейчас нет, а потом будут вилять. Их лучше изображать в движении. Если бы мне потребовалось изобразить натюрморт, я обошлась бы и без собак.
      Трева раздражало, что она никак не реагировала на его присутствие. Может, его внешность и лишена изящества и привлекательности, но обычно женщинам нравилось подчинять его себе. Сумел ли он ее смутить? Он на это надеялся, потому что она повергла его в явное замешательство.
      Он встал между собаками и мольбертом. Она продолжала делать наброски, словно его там и не было. На щеку ей упал длинный локон каштановых волос. Поверх светло-голубого платья на ней был повязан белый фартук, чтобы защитить платье от угольной пыли. Она уже запачкала карандашом и фартук, и нос. Голова ее была склонена, так что Трев различал только безупречно нежную кожу ее щеки и никак не мог решить, была ли она той девушкой из переулка. Пожалуй, нет. Приученная вести тонкую светскую беседу дочь герцога не могла бы разговаривать так резко и прямолинейно.
      – А портреты вы пишете? – спросил, вынуждая ее поднять на него взгляд и осознать его присутствие.
      Синда взглянула на него. Ее глаза оказались синими, как море в ясную погоду, и Тревом внезапно овладела острая тоска по своему кораблю, который он назвал «Подружка пирата». Он страстно любил море, любил бороздить его бурные волны под парусами. Порой он недоумевал, спрашивая себя, что он делает здесь, на суше. Валяет дурака? Правда, в море ему больше нечем заняться. Теперь, когда богатых испанцев скоро изгонят с Вест-Индских островов, а война с Францией не за горами, не стоило рисковать ни своей жизнью, ни жизнью команды и продлевать разрешение на каперство.
      – Нет, портреты я не пишу, – равнодушно отвечала она. – А если вы так и будете здесь стоять, я уйду и напишу спаниелей по памяти.
      И все-таки у нее были голос воспитанной леди и нежные руки, не привыкшие к черной работе. Немного успокоившись после шока, пережитого из-за ясной синевы ее глаз, Тревельян восхищенно рассматривал ее свежее лицо без следов пудры. Уж конечно, дочь герцога чрезмерно пользуется косметикой, отчего кожа приобретает нездоровую бледность. А у этой художницы щеки горели естественным румянцем, вот только непонятно – от смущения или от гнева.
      – Леди нет причин прятаться от меня в собственном доме. Я не тронул бы и волоса на голове вдовы моего кузена. Это не моя вина, что она такая безвольная тряпка, – с вызовом заметил Тревельян.
      Люсинда гневно уставилась на него.
      – Но вы сказали ей об этом?
      – А как я мог ей что-то сказать? Она скрывается, как только меня завидит.
      – И вы так же орете на нее, как сейчас на меня?
      – Я не ору! Это только рыбные торговки орут! – Но все-таки Трев немного понизил голос.
      Ее губы тронула легкая улыбка. Трев едва не взвился от обиды. Но девушка была слишком хороша, и он передумал обижаться.
      – Мужчине не обязательно кричать, чтобы его услышали, – сухо заметила художница.
      – Но он вынужден кричать, когда бушует шторм, чтобы его слышали матросы. Мужчины реагируют на приказы, отданные криком, а не на сюсюканье.
      – А женщины реагируют на цветы и на вежливость, а также на улыбки и комплименты.
      – Чтобы я стал рассыпать комплименты этой дьяволице, которая приказала захлопнуть передо мной дверь, когда я впервые услышал о смерти моего кузена?! – снова заорал он. – А ей не пришло в голову, что и для меня его смерть – горькая утрата?
      Синда лишь выразительно приподняла красиво изогнутые брови, и, недовольно ворча, Трев отошел в сторону. Ему нужно уйти из оранжереи, он не привык к художницам и их язвительным насмешкам, кроме того, у него есть чем заняться.
      Он тяжело зашагал к пальмам, затем передумал и вернулся. За эти несколько минут на холсте появился силуэт мужчины. Синда начала стирать его, когда он наклонился и задышал ей в шею.
      – Мне нужно с ней поговорить. Пойдемте со мной, вы поможете мне держать себя в узде.
      Она недоверчиво посмотрела на него. Трев скрестил руки на груди и нетерпеливо барабанил пальцами по бицепсам предплечий. Очевидно, поняв, что с этой силой приходится считаться, она отвела от него взгляд, послушно отложила карандаш и вытерла пальцы тряпкой. Затем стала аккуратно складывать карандаши в коробку, закрыла ее.