Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Властители гор (№5) - Снова влюблены

ModernLib.Net / Исторические любовные романы / Рэнни Карен / Снова влюблены - Чтение (стр. 6)
Автор: Рэнни Карен
Жанр: Исторические любовные романы
Серия: Властители гор

 

 


Дуглас в последний раз вошел в нее, а затем взорвался сам. Сжимая в объятиях его содрогающееся тело, Жанна впитывала его трепет. В ее сознании звучала простая фраза, похожая на заклинание или молитву: «Дуглас, любовь моя».

Глава 13

Рассвет окрасил облака в серые и розовые тона. Подсвеченные снизу, они придавали дополнительную глубину величественному восходу солнца. У самого горизонта небо просветлело, но ближе к центру все еще оставалось темно-синим.

Почувствовав, что Дуглас встает с постели, Жанна порывисто протянула руку, и он нежно коснулся ее пальцами — то ли безмолвно признавая, что разделяет ее чувства, то ли прощаясь.

Этой ночью она словно перенеслась в прошлое, превратившись в юную девушку. Она не чувствовала ни вины, ни угрызений совести. Мир снова стал волшебным, в нем не было места ни страху, ни ненависти.

На несколько коротких часов Дуглас вернул ей себя — ту, которую монастырь так долго и старательно пытался уничтожить. Жанна вновь чувствовала себя неискушенной и восторженной, как дитя. Ей хотелось поблагодарить его, но не было сил. Сейчас не время для речей и признаний.

Услышав щелчок двери, Жанна открыла глаза. Ее призрачный любовник исчез, оставив вмятину на подушке, запах разгоряченных тел и пустоту в душе.

Если бы не ощущение приятной усталости, она подумала бы, что все это ей приснилось.

Что она натворила?

Наверное, ей следовало уйти. Будь она мудрее, так бы и поступила. Она могла бы найти работу горничной или продавщицы. В любом случае ей нужно покинуть дом Дугласа, пока он не узнал то, чего ему не следует знать, и не понял, как она слаба.

Но она не хочет уходить. Наверное, истинный смысл греха в том и состоит, чтобы упорствовать в нем, невзирая на последствия, жертвуя всем ради наслаждения.

Повернувшись на бок, Жанна уставилась в окно, обращенное на восток, и на горизонте уже проглянуло солнце.

Ее заклеймили как шлюху задолго до сегодняшнего дня и заставили платить за множество грехов, которых она не совершала. Так пусть мир снова проклянет ее.

Те месяцы в Париже были самыми прекрасными в ее жизни, а минувшая ночь доказала, что память ее не обманула. Когда Дуглас касался ее, Жанна трепетала от благоговения. Ее тело покрывалось мурашками, из груди вырывались томные вздохи. Она наслаждалась каждым его прикосновением и знала, что никакой другой мужчина не подарит ей такого блаженства.

Ей ли не знать, что мир совсем не так хорош, как это казалось ночью. Он полон негодяев, подобных Роберту Хартли. Здесь же ей обеспечены безопасность, пусть временная, и наслаждение, если она пожелает.

Минувшие годы научили Жанну ценить счастливые мгновения. Нужно смаковать их, как роскошные яства, восхищаться их красотой и стараться забыть о боли. Почему же не относиться точно так же к мгновениям любви?

Потому что любовь приносит немыслимую боль, когда проходит.

Жанна слишком хорошо знала, что такое одиночество и отчаяние, чтобы не страшиться того и другого. Это знание должно было бы сделать ее сильнее. В конце концов, пределы ее выносливости не раз испытывались. Любить Дугласа значило бы подвергнуть себя новым испытаниям, постоянно ожидая, что он покинет ее или прогонит из своего дома.

Мудрая женщина поблагодарила бы его за волшебную ночь, крепко поцеловала на прощание и удалилась. Мудрая женщина покинула бы этот прекрасный дом, даже не оглянувшись.

Но она никогда не была мудрой, когда дело касалось Дугласа Макрея. Иначе не чувствовала бы себя такой одинокой эти десять лет.

Первое время в монастыре Жанна просыпалась по ночам от завывания ветра, напоминавшего плач младенца.

Съежившись от холода, она беззвучно плакала, уткнувшись лицом в жесткую подушку. Прошло два года, прежде чем она поняла, что никто не спасет ее из этого ада. Что заточение будет длиться до ее смертного часа. Со временем слезы иссякли, остались только ночные кошмары, наполненные безысходностью и отчаянием.

Ее больше не волновало, что с ней делают, каким наказаниям подвергают. Вместе с апатией пришла свобода и, как следствие, облегчение. Ее мучители больше не имели над ней власти. С годами Жанна изменилась еще больше, становясь сильнее тех, кто считал себя хозяевами ее судьбы.

К тому же она начала понимать, что прошлого не изменишь. Оно такое, какое есть, и ничего тут не поделаешь. И все же с каждым вздохом, каждым ударом сердца ей хотелось, чтобы оно было другим.

Между тем дом просыпался, наполняясь обыденными звуками, означавшими начало нового дня. По коридорам сновали горничные, хлопали двери, слышались голоса. Жизнь шла своим чередом, но Жанна чувствовала себя сторонним наблюдателем. Слишком долго она не была частью этого мира.

Встав с постели, она подошла к умывальнику и с удивлением обнаружила, что вода теплая. Очевидно, пока она спала, в комнате побывала горничная. Когда-то подобная ситуация повергла бы Жанну в шок, но это время давно прошло. Ее больше не волновали такие суетные вещи, как сплетни домашней челяди. Иначе она убралась бы из этого дома еще накануне вечером, как только увидела Ласситера. Вряд ли престарелый дворецкий станет хранить молчание. Даже самые преданные слуги не прочь поболтать.

Она не настолько глупа, чтобы тешить себя иллюзией, будто прислуга пребывает в неведении относительно событий прошлой ночи.

Открыв саквояж, она вытащила одно из платьев и тщательно разгладила его руками. Одевание заняло больше времени, чем обычно. Каждый раз, когда очередной предмет одежды касался ее кожи, Жанна застывала на месте, вспоминая прикосновения Дугласа. Вдевая руки в рукава, застегивая лиф, поправляя ворот, она вспоминала его поцелуи и ласки.

Застегнув воротничок, она сообразила, что кое-что отсутствует.

Пропал медальон, который она не снимала с момента возвращения в Волан. Как она могла забыть медальон своей матери?

Жанна дважды обшарила саквояж, который Дуглас принес в ее комнату, пока окончательно не убедилась, что медальона там нет.

Она потеряла последнюю вещицу, оставшуюся от ее прежней жизни.

Возможно, это предзнаменование.


Дуглас злился на себя. Что, к дьяволу, он натворил?

Переспал с женщиной, которую презирает. Целовал ее с такой нежностью, словно она заслуживает уважения. Неужели похоть совсем лишила его разума? Очевидно, да.

Прошлой ночью Дуглас долго расхаживал по комнате, думая о Жанне. Он чуть не протер дорожку на ковре, прежде чем проиграл схватку с самим собой и оказался у дверей комнаты для гостей.

Интересно, что он скажет Ласситеру, если тот в курсе его ночных похождений?

Дуглас вошел в библиотеку и закрыл за собой дверь, остро сознавая, что женщина, которую он ненавидел в течение десяти лет, спит этажом выше.

Не успела Жанна войти в его дом, как он возжелал ее.

Она сидела на диване, бледная и усталая. Но ему не хотелось ее упрекать. Не хотелось мстить за Маргарет. Не хотелось наказывать. Он думал лишь о том, что прелестная девушка, которую он любил когда-то, превратилась в роскошную женщину.

Прошлая ночь доказала, что он воск в ее руках.

Она должна уйти. Немедленно. Прежде чем похоть снова возьмет над ним верх. Похоть и любопытство.

«Я разгневала моего отца».

Жанна произнесла это ровным тоном, не напрашиваясь на жалость. Прямая и высокая, она стояла перед ним, прижимая к груди простыню. И все же ее спокойствие было притворным. Жанна всегда отличалась силой духа, которой он не встречал у других женщин.

Дуглас потер переносицу, морщась от головной боли.

Ночь была долгой. Лишь под утро он забылся сном и проснулся, обнимая Жанну, охваченный воспоминаниями о Париже.

Он помнил их первый поцелуй, помнил, как они впервые занимались любовью, помнил ее смех. Жанна приносила книги из библиотеки своего отца, они читали их вслух и спорили по философским вопросам. Дуглас не мог дождаться, пока расскажет ей все, что случилось с ним за день. Он стоял под ее окнами, ожидая условного сигнала, чтобы встретиться с ней у входа в сад.

Физически они были также созвучны друг другу, как и духовно. Прошлой ночью каждая клеточка его тела отзывалась на прикосновения Жанны. Его пронзила дрожь, когда она провела пальцем по его руке, от плеча до локтя.

А когда он вошел в нее, это было подобно возвращению домой. Дуглас ощутил такое блаженство, что не на шутку встревожился.

Почему, черт побери, он не может изгнать Жанну дю Маршан из своих мыслей? И из своей жизни, если уж на то пошло?

Потому что он пригласил ее к себе в дом, предложив работу, переспал с ней, касался ее, не ведая никаких ограничений, и даже сейчас воспроизводит в уме те минуты, когда они сливались в объятиях, уносясь к вершинам наслаждения.

Дуглас нахмурился, досадуя на собственную глупость.

Остановившись перед камином, он устремил взгляд на портрет Маргарет, висевший над каминной полкой. Девочка была изображена не в традиционной позе, как это принято, а на природе, в месте, которое они называли холмом Изабель. За ее спиной виднелась величественная крепость Гилмур, наследственное владение Макреев.

Некоторые из его родственников считали, что Маргарет похожа на него, другие утверждали, что она пошла в его бабушку, Мойру. Сам же Дуглас, глядя на дочь, с ее черными волосами и блестящими голубыми глазами, узнавал в ней черты своей матери, Летиции.

Но по характеру она была такой же живой и любознательной, как Жанна. Что же произошло с девушкой, которую он знал?

«Они сочли нужным преподать мне некоторые уроки».

Дуглас тряхнул головой, отгоняя мысли о Жанне, и сосредоточился на портрете дочери.

Маргарет была смыслом его жизни с того момента, как он ее спас. Дуглас целиком посвятил себя воспитанию дочери. Он даже построил дом в привилегированном районе Эдинбурга, чтобы представить ее обществу как единственную наследницу своего состояния.

Чтобы девочку не сочли незаконнорожденной, Дуглас распустил слухи о своем вдовстве. Даже слуги полагали, что он скорбит по своей покойной жене.

Его отношения с женщинами, носившие случайный характер, постепенно сошли на нет. Он не хотел, чтобы его поведение наложило отпечаток на будущее Маргарет.

Однако в последнее время Дуглас начал подумывать о браке. Настолько серьезно, что посетил несколько приемов в недавно построенном здании городской ассамблеи. Его требования к будущей жене были на удивление просты: главное, чтобы ее полюбила Маргарет.

Одиночество — вот единственная причина того, что он так пылко отреагировал на появление Жанны. У него слишком давно не было женщины.

Дуглас подошел к письменному столу, опустился в кожаное кресло и предался размышлениям о прошлой ночи.

Занимаясь любовью, Жанна, прикусив губу, выгибалась всем телом.

— Такое ощущение, будто внутри у меня целый мир, — сказала она однажды.

Они только учились любви, с юношеским любопытством познавая друг друга. Дуглас никогда не встречал женщины, столь чувствительной к его ласкам. Прошлой ночью Жанна доказала, что с тех давних пор ничего не изменилось.

Сидя в кресле, он вспоминал каждое прикосновение, каждую ласку и знал, что никогда ничего не забудет. Даже сейчас ему мучительно хотелось ощутить ее в своих объятиях и прижаться губами к ее губам.

Дуглас решительно поднялся из-за стола. Есть только один способ покончить с этим: она должна уйти.

Шагая через две ступеньки, он поднялся на второй этаж и направился в конец коридора мимо своей спальни и комнаты Маргарет. Остановившись перед комнатой для гостей, он резко постучал, не давая себе времени на размышления.

Жанна открыла так быстро, словно стояла за дверью в ожидании, пока он появится.

На мгновение Дуглас забыл, зачем примчался сюда.

На ее щеках горел румянец, губы припухли от поцелуев.

Он знал ее тело, как свое собственное. К своему удивлению, Дуглас вдруг осознал, что юная Жанна была всего лишь наброском женщины, которой она стала.

— Не хотите ли войти? — поинтересовалась Жанна, вопросительно глядя на него. Должно быть, он выглядит по-идиотски, застыв как истукан на пороге.

Дуглас покачал головой.

— Так не пойдет, — резко произнес он.

Жанна молча смотрела на него. В юности она была полна энтузиазма. Повзрослев, стала воплощением сдержанности. Или это холодность? Впрочем, чего ожидать от женщины, коротая отдала своего ребенка чужим людям, не заботясь о том, жив он или мертв.

— Вы подумали о моем предложении? — Дуглас сказал совсем не то, что собирался.

— Да.

Он приподнял бровь.

— С моей стороны было бы глупо уйти. — Жанна пожала плечами — жест, который он часто видел у Маргарет.

— Что-то я не слышу в вашем голосе особого энтузиазма. — Дуглас приподнял вторую бровь.

Она улыбнулась. Он забыл дразнящее очарование ее улыбки. Когда Жанна улыбалась, ее глаза искрились лукавством.

— Напрасно.

— Отлично, — сказал Дуглас, кивнув.

Он повернулся и зашагал мимо комнаты своей дочери, чувствуя, что она смотрит ему вслед.

Комнату по соседству со спальней Маргарет занимала ее няня. Дуглас решил, что сегодня же распорядится, чтобы ее освободили для Жанны. До сих пор он отказывался нанимать гувернантку, не желая признавать, что его дочь уже достигла возраста, когда ей недостаточно родительской опеки.

Какая ирония! Он только что нанял ее мать.


— Мне нравится море, тетя Мэри, — сказала Маргарет Макрей, глядя поверх поручней корабля. Было ветрено, и корабль, новейшее дополнение к флотилии Макреев, покачивался на волнах, даже стоя на якоре. — Оно кажется таким разным в зависимости от времени дня.

— Ода, милая. Вид ел а бы ты океан у побережья Испании. Там на протяжении нескольких часов вода меняет свой цвет. Зеленая, голубая, потом снова зеленая.

— А я увижу океан? Теперь, когда я стала взрослой? — Маргарет оглянулась на Мэри. — Мне бы очень хотелось, но папа хмурится, стоит мне спросить, когда мы снова отправимся в плавание. Это потому, что я девочка?

Мэри задумалась, не зная, как объяснить, почему Дуглас хмурится, когда речь заходит о плавании. Маргарет жаждала приключений. Также, как и ее мать, судя по рассказам Дугласа.

— Ну, если Дуглас не возьмет тебя с собой, мы с Хэмишем постараемся это сделать, — сказала она, понимая, что вряд ли сможет выполнить обещание.

— Правда?

— Конечно, — улыбнулась Мэри, отойдя от поручней.

День выдался прекрасный. В чистом, без единого облачка небе ярко сияло солнце. Казалось, сам Бог улыбается шотландцам. Свежий ветер, дувший с севера, гнал по заливу волны, и не трудно было себе представить, как поплывет в открытом море «Йен Макрей».

Корабли Макреев в большинстве своем носили женские имена, за исключением этого, названного в честь отца семейства. Йена, возможно, позабавил бы этот факт, поскольку он недолюбливал море. Семь лет назад судно, на котором Йен с Петицией плыли из Нового Света в Шотландию, попало в сильный шторм и исчезло. Спуск на воду последнего корабля Макреев был торжественной, но полной печали церемонией.

Несмотря на заверения Хэмиша, что она не причинит вреда тем, кто живет в Гилмуре, Мэри в течение десяти лет не ступала ногой на шотландскую землю. Они с мужем плавали по всему миру, расширяя торговую империю Макреев, исследуя различные порты и собирая всевозможные лекарства и снадобья.

Когда-то Мэри была целительницей, но потеряла веру в свой талант. Именно Хэмиш настоял на том, чтобы она возобновила свою деятельность, используя то, чему научилась за годы странствий.

Глядя на ослепительно-голубое небо Гилмура, Мэри думала, что не променяла бы время, проведенное с Хэмишем, ни на какие сокровища. Муж принес в ее жизнь любовь, а последние годы вернули ей уверенность в способности лечить людей.

И Маргарет — один из ее самых больших успехов как целительницы.

Когда она впервые увидела крохотного истощенного младенца, Мэри не сомневалась, что ему осталось жить считанные часы. Но в крошке еще теплилась искра жизни, Мэри боролась и выиграла схватку со смертью. Выздоровление было долгим и тяжелым, но Маргарет доказала, что воля может быть мощным оружием в борьбе с болезнью.

Теперь, спустя девять лет, она была здоровым ребенком с живым умом и щедрым сердцем.

Мэри любила ее как собственное дитя, своих у нее не было. После стольких лет брака она потеряла надежду зачать. Порой, охваченная сожалениями, что не может подарить Хэмишу сына, она спрашивала у мужа, как он относится к тому, что у него нет наследника. Он всегда сердился, что само по себе служило ответом.

— Будь у нас ребенок, Мэри, нам пришлось бы остаться на берегу, — заметил он однажды.

— Ты мог бы плавать без меня, — поддразнила Мэри.

Хэмиш еще больше нахмурился.

— Ты понимаешь, что говоришь? — Он пристально посмотрел на жену. — Ты постоянно задаешь мне этот вопрос. Тебя это очень волнует?

Мэри покачала головой. Отсутствие ребенка не слишком беспокоило ее. Она дарит Маргарет свою нерастраченную материнскую любовь, есть у нее и другие племянницы и племянники.

Хэмиш прав. Будь у н их ребенок, им пришлось бы изменить нынешний образ жизни и проводить больше времени на суше. Интересно, осядут они когда-нибудь на одном месте? Разумеется, не в Шотландии. И не в Англии, поскольку там правит тот же король. Может, во Франции?

Сомнительный выбор, учитывая, что с каждым днем оттуда бежит все больше народу. Хорошо бы поселиться в Америке, но это слишком далеко от семейства Макреев, да и Новая Шотландия оставила в ее душе больше горьких, чем приятных воспоминаний.

Несколько лет назад Мэри, обвиненная в убийстве своего первого мужа. Гордона Гилли, должна была предстать перед судом в Инвернессе. Хотя она действительно лечила Гордона, правда заключалась в том, что ее пожилой муж умер в результате несчастного случая. В любом случае ни Мэри, ни Хэмиш не собирались дожидаться решения суда, который мог приговорить ее к смертной казни.

С тех пор они плавал и по всему свету, вполне довольные своей судьбой. Они часто посещали Гилмур, приурочивая свои визиты к летним месяцам, когда Маргарет гостила в родовом поместье Макреев. Дуглас отпускал дочь на месяц повидаться с двоюродными братьями и сестрами под опекой его старшего брата Алисдера и его жены Изабель.

— Хорошо бы папа поскорее приехал, — неожиданно сказала Маргарет.

— До его приезда еще три недели, — напомнила Мэри.

Девочка тяжело вздохнула:

— Знаю, но иногда время течет так медленно.

— Я думала, тебе здесь весело.

— Конечно, весело, — согласилась Маргарет, проводя пальчиком по поручням. — И вообще мне здесь очень нравится, только с папой было бы еще лучше.

Между отцом и дочерью всегда существовала прочная связь, не ослабевавшая даже во время летних каникул. Но Мэри впервые видела свою племянницу такой задумчивой, словно что-то тяготило ее.

Она обняла Маргарет за плечи:

— Ты чем-то встревожена?

Девочка покачала головой и заставила себя улыбнуться.

— Это все Камерон Макферсон. Он такой приставучий. — Она снова вздохнула, положив локти на поручень. — Ужасно противный мальчишка, хоть он и лучший друг моего кузена Робби.

— Постарайся держаться от него подальше, — посоветовала Мэри.

Маргарет бросила на нее хмурый взгляд:

— Это не так-то просто, тетя Мэри. Он живет в деревне, но все время торчит в Гилмуре. И отделаться от него невозможно. — Она устремила взгляд на бурные воды залива. — Он дразнит меня вороной. А еще говорит, что глаза у меня странного цвета. Но ведь это не правда. Они такого же цвета, как у папы, а у него самые замечательные глаза на свете.

Мэри улыбнулась. В представлении Маргарет все, что касалось Дугласа, было замечательным.

— Похоже, ему нравится тебя дразнить. А ты попробуй не обращать на него внимания.

— Он дергает меня за волосы, — заявила Маргарет. — И, что еще хуже, когда он здесь, Робби не желает иметь со мной дела.

Мэри не представляла, что между детьми может возникнуть разлад. Сын Алисдера, Робби, был всего на два года старше Маргарет. Они играли вместе с того дня, как Дуглас впервые привез в Гилмур свою дочь, едва научившуюся ходить. Эйслин, сестра Робби, была на четыре года старше и имела собственных друзей. Этим летом ей позволили посетить Шерборн, поместье ее отца в Англии.

— В таком случае, может, поплывешь с нами, девонька?

Обернувшись, Мэри увидела Хэмиша. Он был самым крупным из братьев Макрей, на полголовы выше старшего брата, Алисдера, и шире в плечах и груди, чем любой из них.

Его лицо и тело, хотя никто, кроме нее, не знал об этом, покрывали шрамы, оставшиеся от перенесенных когда-то пыток. С годами шрамы побледнели, но не исчезли. Мэри перестала замечать их на второй день после знакомства с Хэмишем Макреем. Для нее и большинства женщин — факт, который она предпочитала не признавать, — он всегда оставался привлекательным мужчиной, особенно сейчас, когда стоял перед ней в белой рубашке и черных брюках, с засунутыми за пояс большими пальцами. Его левая рука двигалась не так легко и быстро, как правая, но даже это было огромным улучшением по сравнению с тем периодом, когда она практически не действовала.

— Тетя Мэри сказала, что мы могли бы отправиться в океан, — сообщила Маргарет, глядя на него с надеждой.

— Вот как? — Хэмиш бросил взгляд на жену. — Вообще-то я имел в виду более короткое путешествие. К устью залива и обратно. Этого будет достаточно?

Маргарет выглядела разочарованной, но улыбнулась и кивнула.

— Можно, я помогу штурману?

Хэмиш рассмеялся и махнул в сторону Томаса:

— Передай ему, что я велел показать тебе секстант. Хороший моряк должен знать, куда вести корабль и как вернуться назад.

Подойдя к жене, он обнял ее за талию, и они смотрели вслед девочке, вприпрыжку бегущей по палубе. Ее коса растрепалась, завитки черных волос рассыпались по плечам.

— Она напоминает мне тебя, — неожиданно сказал Хэмиш.

Мэри бросила на него вопросительный взгляд:

— Чем же?

— Своим неуемным любопытством. Хочет все знать.

Как и ты.

— Правда? — Мэри улыбнулась, гадая, имеет ли он в виду ее интерес к знахарству или к другим, более плотским занятиям. Они стали любовниками спустя несколько дней после первой встречи. Страсть вспыхнула мгновенно и за минувшие годы ничуть не ослабла.

— Я беспокоюсь за нее, — сказала Мэри.

— Почему? Она богатая наследница, отец души в ней не чает, а здесь, в Гилмуре, все ее просто обожают.

— Девятилетней девочке нужна мать.

Хэмиш кивнул:

— Ты неплохо справляешься с этой ролью, Мэри.

— Да, — согласилась она. — Пока Дуглас не женится.

Он отстранился, удивленно глядя на жену:

— А он собирается?

Улыбнувшись, Мэри погладила его по щеке.

— Мужчины из рода Макреев ужасно сладострастны, — поддразнила она. — Рано или поздно он найдет себе подругу. Остается лишь надеяться, что она привяжется к девочке, а Маргарет одобрит ее.

— Жесткое требование для любой женщины, — заметил Хэмиш.

— Пожалуй, даже слишком, — согласилась Мэри, размышляя, способен ли Дуглас Макрей снова полюбить.

Или он обречен любить только одну женщину, которую потерял из-за обстоятельств и ненависти.

Глава 14

Обернувшись на звук открывшейся двери, Жанна увидела на пороге румяную горничную.

— Прошу прощения, мисс. — Девушка приветливо улыбнулась.

Жанна отошла от окна и улыбнулась в ответ.

— Обед будет подан в малой столовой, мисс. Если вы готовы, я провожу вас туда.

Желудок Жанны сжался, но внешне ее нервозность никак не проявилась.

— Да, — коротко отозвалась она. — Я готова.

Почему бы и нет? Что еще нужно сделать, чтобы подготовиться к встрече с Дугласом? Причесаться? Она причесана. Приодеться? Она разгладила как могла морщинки на платье. Умылась и вымыла руки.

А если лицо у нее бледнее обычного, то в этом виновата бессонная ночь. Как и в том, что глаза у нее слишком блестят.

Жанна надела свое лучшее платье, темно-синее с простым кружевом вокруг горловины. Приглядевшись, можно было заметить, что ткань заштопана в двух местах и обтрепалась на манжетах. Но это было ее самое лучшее платье.

Набросив на плечи шаль и напустив на себя уверенный вид, Жанна последовала за горничной по коридору и вниз, по изящной, будто парящей в воздухе лестнице.

Чувствовалось, что Дуглас строил свой дом, думая о комфорте, но он добавил декоративные детали, поразившие ее своей необычностью. В стенах имелись полукруглые ниши, где стояли скульптуры. В одной из них, на лестничной площадке, размещался медный предмет странной формы.

— Это астролябия, — сообщила горничная. — Она очень древняя и редкая. — Девушка огляделась и шепотом добавила:

— И с нее ужасно трудно стирать пыль.

— Для чего она?

— Это средневековый инструмент для навигации. — Девушка подняла глаза к потолку, очевидно, пытаясь вспомнить, что ей говорили. — Теперь вместо нее используется секстант.

Жанна кивнула, забавляясь в душе. От ссылки на секстант назначение инструмента не стало понятнее.

Дуглас происходил из семьи, тесно связанной с морем.

— Тебе нравится плавать? — спросила она однажды.

— Мне хотелось бы увидеть дальние страны, — признался он. — Побывать на Востоке. И в Индии, конечно.

Нас окружает огромный, неизведанный мир, Жанна, и я хочу поучаствовать в его исследовании.

Он лежал на спине, сложив руки под головой и глядя в небо. Она помнила тот день так же ясно, как если бы это случилось вчера. Место было слишком публичным, чтобы заниматься любовью, и они провели все утро за разговорами.

Заметив в очередной нише ярко-красный кувшинчик, Жанна предположила, что он все-таки побывал на Востоке. Просто удивительно, как много она помнит о нем. И как мало знает.

Они с Дугласом незнакомцы, несмотря на близость в постели.

Внизу лестницы горничная повернула направо, проведя Жанну по лабиринту коридоров. Дом был огромным и роскошно обставленным. Все комнаты, мимо которых они проходили, содержались в идеальном порядке. Прошлым вечером Жанна ничего толком не рассмотрела, а сегодняшний день провела в добровольном уединении. Она не хотела видеть Дугласа и всячески откладывала момент их встречи, озадаченная его утренним визитом.

Дуглас выглядел сердитым, словно хотел наказать ее за то, что произошло между ними. Ей даже показалось, будто он сожалеет о том, что предложил ей должность гувернантки, но, когда Жанна согласилась остаться, явно испытал облегчение.

— Со своей стороны Жанна хотела сказать ему, что он больше не должен приходить к ней ночью, что она не намерена сочетать должность гувернантки с обязанностями любовницы. Но, к собственному изумлению, ничего не сказала.

Возможно, боялась, что Дуглас поклянется никогда больше не приближаться к ее комнате. Не перешагнет ее порога, не ляжет в ее постель, не коснется и не поцелует ее так, как только он один умеет.

Как она это вынесет?

В итоге Жанна промолчала, не потребовав обещаний и не получив клятвенных заверений.

Юная горничная указала на дверь и без лишних слов удалилась. Зато словно по волшебству появился Ласситер, облаченный в черную униформу с белым накрахмаленным галстуком и сверкающие белизной перчатки. Он почтительно поклонился.

Жанна, которую с детства окружали сотни слуг, вдруг ощутила неловкость.

— Добрый вечер, — в замешательстве произнесла Она.

Дворецкий только поклонился в ответ, прежде чем повернуться и двинуться впереди нее в столовую. Отступив в сторону, он снова поклонился и сделал знак лакею, который выдвинул для нее стул. Дуглас встал, ожидая, пока она сядет. Затем снова занял свое место слева от нее, во главе стола.

Комната была уютной, с небольшим квадратным столом и резным сервантом у стены. Невысокая дверь соединяла ее с коридором, который, очевидно, вел в кухню.

Несмотря на скромные размеры, столовая служила олицетворением роскоши. Стены были задрапированы узорчатым шелком, над столом висела хрустальная люстра с дюжинами зажженных свечей. Еще несколько свечей из бледно-желтого пчелиного воска горели в серебряных канделябрах, стоявших на серванте.

Если Дуглас хотел произвести на нее впечатление своим богатством, ему это удалось. Его дом был выставкой сокровищ, стоивших, вне всякого сомнения, целое состояние. Но Жанна давно поняла, что характер человека имеет большую ценность, чем его собственность.

— Я рад, что вы решили присоединиться ко мне, — сказал он, кивком отпустив Ласситера. Дворецкий помедлил в дверях, озабоченно оглянувшись, и Жанне захотелось заверить старого слугу, что она не сделает Дугласу ничего плохого.

— Должна же я есть, — не слишком любезно отозвалась она.

Когда-то она была знатоком светских тонкостей, необходимых, чтобы заставить гостей расслабиться и чувствовать себя непринужденно в Волане или в их парижском доме. В качестве хозяйки на приемах, которые устраивал ее отец, Жанна была весьма искусна в умении разговорить робкого человека или одернуть чересчур развязного.

Последние девять лет, однако, отбили у нее охоту к разговорам. Она предпочитала молчание.

— Думаю, вам понравится еда, — сказал Дуглас, не обескураженный ее резким ответом и затянувшимся молчанием. — Моя кухарка славится своей стряпней.

— Не сомневаюсь.

— Как вы провели день?

— Отдыхала. — Она ничего не делала, оставаясь в своей комнате. В ожидании Дугласа, если уж начистоту. Но кому нужна правда? Их связывало много вещей, но честность никогда не входила в их число.

— Надеюсь, слуги позаботились о ваших удобствах? — Он склонил голову набок, изображая гостеприимного хозяина.

Жанна выдавила улыбку:

— Они были чрезвычайно любезны.

Как и они с Дугласом сейчас. Но любой, кто увидел бы их, ощутил бы повисшее между ними напряжение.

Жанна глотнула вина из бокала.

— Неплохое вино, — заметил Дуглас, — чувствуется выдержка.

Жанна вежливо улыбнулась. Интересно, помнит ли он их разговоры на эту тему? Волан имел собственные виноградники, и она привыкла уважать труд и талант, которые требовались, чтобы превратить виноград в вино. Однажды она даже предложила отцу внести некоторые усовершенствования в этот процесс и получила нагоняй за то, что позволяет себе думать о подобных вещах. Дочь графа дю Маршана не должна интересоваться виноделием, какой бы древней и почтен ной ни была эта традиция.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17