Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Девушка с прошлым

ModernLib.Net / Боевики / Репина Алла / Девушка с прошлым - Чтение (стр. 14)
Автор: Репина Алла
Жанр: Боевики

 

 


Местные опера командированного встретили, как водится, тепло. Пусть правительства там ссорятся, а коллегам на то начхать, солидарность сыщиков – дело святое, сказали прибывшему в интересующем его райотделе. И тут же предложили урегулировать москальско-украинские отношения, на что гость не возражал. Его даже одарили братской помощью в лице усатого водителя с внешностью героя Плевны, и вместе они отправились по ЗАГСам и школам.

Добыть информацию удалось буквально за два часа. В последнем пункте их маршрута дородная инспектриса, крашенная хной дама в ярком гриме, вполне удовлетворенная коробкой питерского шоколада, сняла копию с заявления о выдаче свидетельства о рождении, потом перевернула его на другую сторону и снова припечатала бумагу к ксероксу. С тихим жужжаньем выползла вторая копия, где не было написано ничего, кроме какой-то замысловатой фамилии.

– Зачем вверх ногами? – машинально поинтересовался откомандированный.

– То приватно, – с недоумением от такого неведения сообщила дама. – Здесь мать сообщает реальное имя отца.

Выйдя из ЗАГСа, командированный попросил шофера дуть в одно село. Наведавшись в сельсовет, велел вырулить на названную ему улицу. Там питерский оперативник вышел из машины, подобрался к одному из заборов и сфотографировал мальчишку, возившегося в саду. Мальчонка, приметив незнакомца с фотоаппаратом, испуганно вбежал в дом. Впрочем, опера он уже больше и не интересовал. Командированный лишь зачем-то подхватил валявшуюся у приоткрытых ворот игрушку повертел в руках и, еще раз взглянув на окна дома, в которых не шелохнулась ни одна занавеска, сунул мохнатого медвежонка в свою наплечную сумку, а потом, как-то странно пригнувшись, добежал до машины. День клонился к вечеру – оперу надо было успеть на ночной поезд в Питер. Задание было выполнено – не оставалось причин для того, чтобы Застревать в этом Львове.

В поезде питерскому командированному не спалось. Тетки-челночницы, заставившие все купе клетчатыми кутулями с товаром из Польши, дружно издавали богатырский храп. На верхней полке было жарко и душно. Обливаясь потом, он спустился вниз, с трудом лавируя между громоздкими сумками. Вышел в тамбур, прихватив с собою легкий пластиковый дипломат с раздобытыми документами. В тамбуре чадили помятые мужики в тренировочных костюмах. Он примостился у самой двери, не обращая внимания на грязь прокопченных стен. Дым разъедал глаза, и опер присел на корточки, прикрыв веки. “Как там тогда сказал куратор? – вспомнилось ему. – Вместе по жизни, значит, рука об руку пойдем?"

Куратор, теперь уже бывший, навестил его сразу же, едва он вернулся из армии. И как только, хитрый лис, узнал – не иначе как через военкомат, ведь у Лишкова, такой была фамилия этого экс-преподавателя, куратора их студенческой группы – везде свои связи.

Он изменился за те пять лет, что они не виделись: лицо раздалось вширь, почти исчезли брови, ставшие вдруг узкими глаза оттенялись уже не пластмассовой оправой-штамповкой, а тонкими золотыми очочками. Былой куратор заявился к нему с бутылкой коньяка. К делу он перешел без предисловий – выждал лишь несколько минут, потребовавшихся на то, чтобы разлить по рюмкам коньяк: за встречу.

– Ну-с, – проговорил он, мелко отстукивая ногтями по незастланному скатертью столу, – какие теперь у нас планы? Коммерческие структуры, студенческая скамья или… – куратор выразительно посмотрел на молодого человека.

Тот заметно помрачнел.

– Зла не желаю, – продолжал куратор. – Просто хочу возобновить старое знакомство. Вместе по жизни, так сказать. Кассетка та еще цела – что с ней, собственно, сделается? Вещдоки не горят, как мудро заметил кто-то там, не помню, кто и где. А, старина? – он нежно потрепал парня по еще не заросшему затылку.

– Клоун! – невольно скривился его собеседник. Пятидесятилетний Лишков нисколько не обиделся и продолжал весело расхаживать по комнате, будто в эйфории.

– Ах, какие мы чувствительные! – вдруг медленно проговорил он, усаживаясь напротив хозяина. – Не за то ли и службу покинули? Не из-за этого ли не вышли в генералы? Нервные перегрузки, говоришь? Забыл уже, от чего в армию мотанул? Так я тебе напомню: и стройотряд тот, и резиновую лодочку… Что, не надо?

– Слышь, куратор, кончай. Зачем пришел? – Парень широко положил руки на стол и тоже принялся выстукивать что-то свое.

– Вот это разговор! – разулыбался тот. – Вот это по понятиям! Как там у вас: упал – отжался?

– Кто не рискует, тот не пьет шампанское, – процедил собеседник. – Давай, переходи к делу. Что надо-то?

Куратор выставил тогда несколько условий, одним из которых было трудоустройство бывшего служивого на работу в органы внутренних дел, в милицию. Зачем, не сказал, но подчиняться ему приходилось беспрекословно – бывший преподаватель обладал бесценным компроматом на этого студента.

Опер застонал, припомнив все подробности того жуткого дня, в который все и произошло. Курившие в тамбуре невольно повернулись в сторону сидевшего в углу парня: напился, что ли, или как?

Как же это было? Стройотряд, колхоз, председатель, решивший на выходные организовать баньку для городских… Не сказать, чтобы много выпили, но повеселились изрядно. Все это шумное веселье и снимал на диковинную по тем временам видеокамеру куратор Лишков. Как выбегали, распаренные, из баньки и плюхались в темную гладь вечернего озера. Как собирали горстями малину тут же на берегу. Нарасхват шла резиновая лодка, одолженная у каких-то рыбаков. Он даже и не знал тогда, как звали ту девчонку в ситцевом вылинявшем купальнике, вместе с которой он почему-то отправился к одному из островков – она была из соседнего, девичьего стройотряда. Будущая училка серьезная, с хвостиком и в стрекозьих очках. Добравшись до островка, они принялись первым делом объедать кусты малины, еще не столь пострадавшие от массового набега голодных студентов. Что было дальше? Да ничего особенного. Голоса там, на берегу, уже стихали. Народ потихоньку разбредался из баньки – по своим баракам. Девчонки дополаскивали белье на мостках.

Среди них продолжал выхаживать гоголем преподаватель – в шортах, болтающихся вокруг венозных ног, и с видеокамерой на плече. Он запечатлевал томный деревенский закат: мальчишек с удочками, коров, с мычанием разбредавшихся по домам на том берегу, березовый островок, погрузившийся в тень.

Лишков передвигался по берегу, пока не свернул за мысок, где уже и вовсе никого не было. В расплавленной, как ртуть, воде вдруг появилась плоская круглая лодка, отчалившая от этого островка, две темные фигуры в лодке… “Ого, – отметил он про себя, – шалят детишки!” В лодке шла какая-то возня, но продолжалась она едва ли не доли минуты так, что снимавший даже не успел выключить камеру. Внезапно оба силуэта поднялись во весь рост, и один из них вдруг оттолкнулся от другого и опрокинулся, рухнув в воду. Это был женский силуэт тонкая фигурка, вмиг вообще исчезнувшая из виду. Следом из лодки нырнул и парень. Раз, и еще раз обе головы по очереди появлялись над водой. Ошибиться было невозможно: там шла нешуточная борьба, и парень явно топил женщину. Вдруг над водой осталась только одна голова – мужчина подплыл к лодке и перевалился через борт. Преподаватель с надеждой перевел видеокамеру на островок. Но на тот берег никто не выходил.

Лишков похолодел: ЧП в его отряде! Он, остолбенев, стоял со своей видеокамерой, не зная, куда ему бросаться – то ли на подмогу к этому парню, но до лодки было далеко и, если девица и впрямь утонула, его помощь была уже бесполезна, то ли еще куда.” Куратор застыл в ступоре, в голове у него начали мелькать все возможные и самые невозможные оргвыводы…

Лодка, наконец, причалила к мосткам. В ней с отрешенным видом сидел студент из его стройотряда и, хуже того, из его же группы.

– Кто? – подбежавший куратор еле выговорил свой вопрос. – Кто это был?

– Откуда я знаю?! – с понятной яростью отрезал парень. – Из пединститута, сказала.

Из рассказа студента куратор понял только одно: что в ответ на его незамысловатые ухаживанья, к которым вполне располагала вся эта ситуация (а на хрена еще было тащиться с ним на уединенный островок?), девчонка вдруг вспылила, потребовала отвезти ее назад, а когда в лодке он попробовал было уломать красотку, восприняв ее отказ как обычное при таких делах кокетство, та вскочила, но, не удержав равновесия, вдруг упала в воду – не умея, как нетрудно было теперь догадаться, плавать. Так оно было или нет, но тогда на берегу растерянный преподаватель и ошалевший студент договорились о том, что они ничего не видели, ничего не знают, что и вовсе не было рядом с ними этой неизвестной им студентки – той, которой в ее стройотряде хватились лишь к утру, полагая, что девчонка загуляла с кем-то из политехников. К великому облегчению свидетеля и виновника этого ЧП, никто из студентов не сказал о том, что видел девчонку в тот трагический вечер в лодке, отправляющуюся покататься к островку. Эта деталь и в самом деле осталась незамеченной.

Студентку искали неделю, и вторую, и лишь дней через десять к берегу одной дальней деревни прибило распухший и объеденный раками труп молодой женщины… Судмедэкспертиза в райцентре установила только то, что смерть девушки произошла в результате утопления – скорее всего, естественного. Никаких насильственных действий против нее, как высказались эксперты, совершено не было. Подруги по стройотряду подтвердили тот факт, что плавать эта девчонка не умела, а как уж она оказалась в воде, никто не смог предположить, сколько ни допрашивали потом всех студентов. Уголовного дела открывать не стали списали происшествие в разряд последствий заурядной пьянки. Лишков сам посоветовал своему студенту валить как можно скорее из института, что он и исполнил – и оказался в армии, благо военкомат быстро оприходовал бесхозного парня призывного возраста, что и спасло его от весьма вероятных неприятностей. Куратор, тоже покинувший институт, эпизода этого не забыл и еще до отбытия студента в армию пару раз привлек его на нужные себе дела, ненавязчиво упомянув об оставшейся с того вечера пленочке…

Чувство неизбывной вины студента не терзало. Не ощущал он себя ни преступником, ни даже мерзавцем или негодяем. Господи, да потом, в армейской жизни, он уже мог убить кого угодно вполне осознанно и легко, без лишних терзаний. А тогда вляпался просто в глупую историю – с кем не бывает? В его родной деревне в каждое лето было по утопленнику, все больше по пьянке, обстоятельств которой никто никогда не выяснял. Ничего ведь особенного не случилось, полагал бывший студент, нынешний опер, в которого он превратился по настоянию Лишкова. И, если бы не эта оставшаяся у куратора видеопленка, он бы уже давным-давно забыл тот неприятный эпизод своей молодости. И лицо бы этой пигалицы окончательно из памяти выветрилось – все пошедшее красными пятнами гнева, со сбитыми набок очками и растрепанной челкой.

– Стерва, сама ведь тогда меня завела! – пробормотал он вслух.

– Эй, братан, тебе не помочь? – участливо наклонился над ним один мужик.

– Порядок, дед! – отозвался, вставая, опер. Плюнув на папиросу, он бросил ее в щель между дверью и железной приступкой.

На верхней полке по-прежнему не спалось, но теперь уже не от храпа могучих теток, а от мыслей, постепенно приходивших в порядок в его голове. Опер понимал, что долго так продолжаться не может – сколько он еще будет бегать на побегушках у этого Лишкова? Знал бы сам куратор, с кем он имеет дело – но то-то же повеселились бы армейские братки, глянь они, по какой мелочи теперь приходится работать их былому другану. Ездить в чужую, считай, страну – только затем, чтобы узнать родословную какой-то там девки. “Тьфу!” – разозлился опер. Да, с этим надо было кончать. Но опер не имел понятия, как изъять ту видеопленку у куратора, да и смысла особого он в этом не видел отберешь одну, а у него в запасе еще десять копий. От куратора можно было избавиться только двумя способами. Либо терминальным, к которому он не слишком-то склонялся, потому как очень уж заметным человеком стал в последние годы этот Лишков. Либо годилось то оружие, которым пользовался и сам куратор. Шантаж, компромат – вот что могло бы подтолкнуть его к мировой, но надо было заставить Лишкова заткнуться любыми средствами.

Вернувшись в Питер, оперативник, вопреки уговору, не стал первым делом названивать куратору. Отправился на почту рядом с домом, там был ксерокс, и снял копии со всех документов, привезенных из Львова. Тот, что был выдан дамочкой из ЗАГСа, заинтриговал его особо: больно уж знакома была ему та заковыристая фамилия на обороте, где мамаша интересующей Лишкова девицы в приватном порядке и не для огласки аккуратным почерком выписала имя реального отца своего ребенка. Опер не знал, на что ему может сгодиться эта информация, но какое-то чутье подсказало, что когда-нибудь, при каких-нибудь обстоятельствах она вдруг да сыграет свою роль. Девица, по поводу которой он и мотался в этот пыльный Львов, была, судя по всему, дочуркой одной важной шишки. И, ежели куратор чего-то от нее хотел, то часть этого “чего-то” вполне могла перепасть и оперу. “Делиться надо”, – изрек он неизбывную мудрость, почерпнутую на армейской службе.

Важность добытых им документов он осознал, когда увидел реакцию куратора на разложенные на столе бумаги.

Лишков сам прибыл к нему на квартиру.

– Славненько, очень славненько, – куратор только что не приплясывал вокруг этих листков. – Хороший подарок ты мне сделал!

Владимир Иванович полез во внутренний карман пиджака, вынул объемистый бумажник и, раскрыв, вытянул две стодолларовые купюры. Подумав, присовокупил еще столько же.

– Это – премия к командировочным. У меня никто бесплатно не работает, – пояснил он несколько удивленному такими милостями оперу. – Бери-бери. На представительские расходы. Купи себе что-нибудь из одежды, а то ходишь каким-то бомжем.

Опер помялся, всем своим видом показывая, что на такую сумму в Питере нынче не очень-то приоденешься.

– Остальное – по мере затраченных сил, – понял куратор не слишком-то благодарный отклик своего бывшего студента. – Дела предстоят большие, так что ты уж никуда не уезжай. Что ты мне, кстати, говорил когда-то про театральный?

– Поступал – провалился – озадачился опер непонятным вопросом.

– Вот-вот, упал – отжался. Готовь свои таланты!

Куратор вихрем вылетел из квартиры, оставив хозяина в недоумении.

– Вот и славненько, просто чудо, – приговаривал он в машине, уже мчавшей его с дальнего проспекта Ветеранов, где жил оперативник, в центр города. Еще раз переложив бумаги, он засунул одну из них на дно дипломата, – Сам, значит, подставился, старина…

Да, это было почти полтора года тому назад. В то лето у Владимира Ивановича Лишкова, ныне покойного, еще не было никаких проблем с его юной женой…

Глава 10

ВИЗИТЕРША

Но вернемся к тому дню, который последовал за озадачившей Алексея вечерней беседой с Леночкой Ковалевой.

На утро были назначены похороны ребят, разбившихся в Ильинке во время маловразумительного и ничего не давшего преследования “Нивы”, той самой, в которой некто, подсевший в машину уже за пределами Питера, вывозил Марину на знакомство с ее будущей жертвой.

Смерть Игорька и Петрухи была бессмысленной как все такие смерти… Авария – дикая, нелепая случайность, но Нертов понимал, что вина за нее останется с ним на всю его жизнь. Он корил себя за то, что сам не дал ребятам выспаться, потащил их ни свет ни заря на преследование девчонки, с которой потом, к вечеру, как ни в чем не бывало, будто бы и не было этой жуткой трагедии… “Что я наделал!” – говорил он сам себе, когда на другой только день, а не в тот, день их гибели, отправился навещать жен да родителей, бормотать им что-то несусветное про выполненный до конца долг. Ребят-то он подставил, как выходило теперь, под свои личные делишки – это у него был запутавшийся в каком-то криминале отец, у него эта сумасбродная девка, еще неизвестно, с кем и чем связанная. Все это были его, а ничьи другие хлопоты, в которые он и втянул людей.

При чем здесь были Игорек и Петруха, которые даже и не ведали дальних целей той своей поездки? Чем они-то были ему обязаны?

Нертов, конечно, помнил, как они появились в службе безопасности. Вначале один из старожилов привел Петра – вышедшего на пенсию майора милиции. Петр, которому и было-то немногим за сорок, ему понравился – своей основательностью, отличным послужным списком, каким-то внутренним спокойствием и достоинством. Чуть позднее Петруха сосватал им на службу своего соседа – вместе жили в одном из пригородных поселков. Игорек, веселый парень, но был человеком толковым, из тех, кого стоило учить уму-разуму, рассчитывая на скорый результат. Но недолго успели они поработать вместе…

У Игорька даже еще не было детей – лишь недавно женился. А мальчишки-погодки Петра стояли теперь у гроба отца, рядом с молодой еще женщиной в черном платке, шмыгали носами. Что уж там делали в морге. Нертов не интересовался, он лишь платил столько, сколько запрашивали, но сейчас в гробах, на атласных подушках, покоились ясные и умиротворенные лица. Он ожидал увидеть закрытые гробы – но только не этот маскарад, не этот грим, оскорбивший его, как и сам он оскорбил память ребят, поддавшись тогда на Маринино наваждение…

Службу в старом деревянном бараке, лишь недавно освященном и отделанном под церковь в этом рабочем поселке, вел батюшка, специально заказанный в городе – в одном из главных соборов. Отец Павел мягко ступал вокруг гробов по раскиданным по полу еловым ветвям, тихо подсказывая родным, когда и что им делать. Алексей был благодарен этому батюшке за то, с каким тактом и искренней скорбью помогал он провожать в последний путь Игоря и Петра.

Вместе со всеми он вышел на улицу, едва проталкиваясь меж многочисленными родственниками, друзьями-соседями и просто любопытными. До кладбища было недалеко, но при солнечном небе вдруг полил дождь, и Нертов взял к себе в машину семью Петра. Мальчишки, уже перестав реветь, вдруг живо заинтересовались автомобилем, а усевшийся на заднее сиденье младший и вовсе принялся подражать Алексею, крутя воображаемую баранку. Они уже забыли свое горе, увлеченные новыми впечатлениями. Алексей подумал о немыслимом о похоронах своего отца. Смог бы он вот так же отойти от гроба и в минуту позабыть свое горе, все простив? Он опять вспомнил о Марине.

Сами похороны вышли какими-то торопливыми, так что зря Алексей опасался, что на них уйдет весь день. Кладбище было расположено в самом центре поселка, и траурный кортеж остановился у его ворот едва ли не через пять минут, как отъехал от церкви-барака. За эти несколько минут дождь перешел в ливень, первый весенний – небо затянуло окончательно. Ждать у кладбища погоды не приходилось, как и говорить поминальных речей. Маленькая мокрая процессия пробралась среди вросших в просторные ограды, какие только и бывают на таких сельских кладбищах, сосен. Могильщики побыстрее забросали гробы желтым песком, не слишком церемонясь с желанием родных еще что-то сказать на прощание, еще раз прикоснуться к обтянувшей крышку ткани.

"Как умерли ребята – так их и похоронили, наспех и несуразно”, – думал про себя Нертов, спускаясь с кладбищенского косогора по тропинке, петлявшей среди старых оград, вросших в землю покосившихся крестов и столбиков. Подошвы мягко продавливали песок, смешанный с прошлогодними листьями и сосновыми иголками. Дождь не прекращался. Батюшка, шедший впереди, сказал кому-то назидательно, что это сама природа плачет по безвременно усопшим…

На поминки Алексей не остался – тревога гнала его в город. Шел четвертый день исчезновения Марины – несостоявшейся пока киллерши, непонятной особы, бродившей где-то рядом – в этом он не сомневался – вместе с его же собственным оружием. Никакой ясности вокруг всех событий так до сих пор и не было. Обещавшая всю возможную помощь Ковалева тоже куда-то испарилась.

С похорон Нертов поехал прямо в банк. Едва он Поднялся к себе, как растрезвонился местный телефон.

– Алексей Юрьевич, тут у нас одна мадам разбушевалась, – доложилась охрана снизу, с главного входа. – Требует во что бы то ни стало встречи с Чеглоковым. Пришла с утра, сама – ей никто не назначал. Объясняем, что Андрей Артурович в отъезде – не верит. Короче, надо что-то с ней делать. Знакомый вариант: причитает, плачет.

Нертов давно уже привык к самым странным посетителям, то и дело забредавшим в здание правления банка, благо расположено оно было не только в центре города, но еще и по соседству с горсоветом, все улочки вокруг которого были напичканы самыми разными управлениями и департаментами. И случалось, что, не найдя понимания в чиновных лавочках, визитеры прямиком шпарили к ним в банк – даже не слишком отдавая себе отчет в том, куда их занесло. В охране это так и называлось: знакомый вариант.

– Вы что там, сдурели? – закричал Нертов в трубку. – Самим не справиться? С каких пор я буду бегать к вам из-за всяких тронутых? Ребята, в такой день – и так худо…

– Алексей Юрьевич, но тут, похоже, особый случай, – паренек внизу гнул свое. – Я стал ее расспрашивать, зачем ей Чеглоков. Она сначала стала говорить, что пришла к нему за деньгами.

– Гони ее в шею! – не сдержался Алексей. – Еще не насмотрелся, что ли, этих сумасшедших?

– Подождите, – педантично продолжал подчиненный, – не вешайте трубку. А только что она сказала, что у нее есть очень важные сведения по убийству того артиста. Македонского. Алексей Юрьевич, я потому вас и потревожил. Кто его знает, с чем она пришла? Давайте-ка мы ее к вам доставим.

– Хорошо. Как ее зовут? – спросил Алексей еще без особого интереса.

– Фалеева, Галина Михайловна.

"Фалеева? – изумился он. – Вот это номер! Жена, что ли, того опера?” Такую фамилию Нертов встречал в своей жизни лишь во второй раз, а потому не мог не связать между собой эту странную посетительницу и арестованного мента.

Не прошло и нескольких минут, как парень-охранник ввел к нему в кабинет женщину лет сорока, усталую и изможденную, столь же бледную и отрешенную, как те вдовы, с которыми он только что простился. Вид женщины вызывал жалость, но у Нертова не было ни времени, ни сил на разные там сострадания. Однако он придерживался старого доброго правила: прежде чем послать кого-либо куда-либо, а тем более заявителя, надо выслушать его внимательно, ибо никогда не исключен слив ценной информации.

Из этой ситуации само собой, конечно, просматривалось, что настырная визитерша примется сейчас талдычить про невиновность своего супруга (или брата там, дяди), а потом попросит денег, за которыми она, как уже известно, и пришла в банк. Непонятным для Алексея было лишь одно обстоятельство: отчего эта мадам Фалеева притащилась именно к Чеглокову, а не в какой-нибудь фонд защиты родственников пострадавших милиционеров?

Как бы предупреждая его основной вопрос, вошедшая с порога выкрикнула, прижав кулачки к застежке плаща на груди:

– Я пришла к вам не случайно!

Тоскливый и мрачный взгляд, которым встретил ее слова Нертов, был истолкован скандальной визитершей по-своему. Она в отчаянье закрыла лицо руками и разрыдалась.

– Да вы сядьте, успокойтесь! – Алексей едва ли не силой приземлил ссутулившуюся женщину на стул. – Я вас прошу: поговорим спокойно, по порядку. Я выслушаю вас внимательно, обещаю вам…

Женщина перестала плакать и вытянула из кармана маловатого ей кожаного плаща мокрый и скомканный носовой платок. Она тяжело вздохнула, сглотнула вновь подступившее было рыдание… Алексей успел подумать, что эти плачущие женщины – просто сущее бедствие последних дней. Марина, Светка, эта… Как ее там?

– Галина Михайловна, – вновь предупредила его вопрос Фалеева. – Меня зовут Галина Михайловна. Меня тут приняли за сумасшедшую. Наверное, я и сама виновата – не правильно что-то объяснила.

– Возможно, – не смог не согласиться Алексей.

– У меня непростое положение. Я понимаю тех, кто мне не верит, – она говорила прерывисто, но уже спокойно. Кажется, сумела взять себя в руки или сказалась доза успокоительного лекарства, поднесенного ей, наконец, в кабинете Нертова.

Фалеева объяснила Нертову, все-таки слегка заинтригованному ее появлением, кто она такая и что толкнуло ее обивать разные пороги. Это была та самая бывшая жена опера Фалеева, о которой упоминал следователь Карпов. Сама она себя чужим человеком этому оперу не считала: оказалось, что они по-прежнему жили под одной крышей, только по разные стороны коридора коммунальной квартиры. Сын их служил в армии. Галина Михайловна, конечно, была убеждена в том, что ее бывшего супруга арестовали по ошибке. Она надеялась – более того, верила, – что следствие и суд во всем разберутся, что Фалеев будет оправдан. Следователь прокуратуры, с которым она уже успела поговорить, тоже ее обнадежил. Он и сказал ей, что сможет посоветовать нужного адвоката, человека, состоящего в хороших отношениях с районным прокурором, а потому и способного выиграть это дело. Вопрос лишь в одном – в тех деньгах, которые надо было передать адвокату через следователя, чтобы он уже сейчас приступил к делу. Следователь запросил две тысячи долларов – совершенно неподъемную для Галины Михайловны сумму. Вот за ней-то она и решила прийти в банк – попросить кредит на оплату адвоката. Таким был короткий рассказ Фалеевой.

"О боже!” – ошалевал Алексей, выслушивая эту святую сорокалетнюю невинность, попавшуюся на традиционный трюк какого-то грязного “следака”. Как она клюнула-то на эту классику, неужели ее супруг никогда не посвящал свою благоверную в эти юридические шалости? Любопытно, что не далее как на прошлой неделе по всем теленовостям прошел сюжет о следователе одного из питерских РУВД: тот выставлял подозреваемым по тысяче долларов за каждый год грозящего тюремного заключения и ненавязчиво рекомендовал бедолагам крепкого адвоката – своего доброго знакомого, якобы имеющего надежные связи что в прокуратуре, что в суде. Следователь лично сводил этого адвоката с клиентом. Но если клиент был подлинным, то адвокат – приятелем “следака” по учебе в средней школе милиции, вполне сносно владевшим кое-какой необходимой юридической терминологией в той степени, что была необходима, чтобы не перепутать статьи УК. Конечно, Фалеевой могли подсунуть и настоящего адвоката, но все равно это было чистой воды мошенничество и вымогательство.

Алексей лишь присвистнул, не зная, как бы так деликатно, но однозначно растолковать этой наивной женщине то действительно глупое положение, в котором она оказалась. Может ведь и не поверить его словам, коли уж так проста… К тому же, вон, как растеряна – на что только не пойдет ради спасения бывшего супруга, отца своего ребенка-Женщину насторожила долгая пауза, повисшая в кабинете после ее рассказа.

– Вы не верите в то, что он действительно невиновен? – тихо спросила она у сидевшего перед нею молодого человека в черном костюме, придающем особую мрачность его и так-то не слишком дружелюбному виду. – Но разве я пришла бы просить денег, если бы было иначе? Поймите, его просто подставили…

Алексей невольно поморщился от этих слов, при этом оставшись недовольным собой: нельзя же так выдавать свои чувства перед собеседником! “Непрофессионально”, – машинально выставил он оценку самому себе. Желая загладить неловкость, он перевел разговор на другую тему:

– Галина Михайловна, отчего вы все-таки решили обратиться именно в наш банк? Просьба достаточно необычна, у нас ведь не выдают кредиты частным лицам, да еще под такие.., м-м.., мероприятия, если можно это так назвать.

Фалеева, все это время затравленно сидевшая на стуле как курчонок на насесте – растрепанная и нелепая в своем тесном, вытертом плаще – вдруг вскочила как ужаленная и, заправив седоватые пряди длинных волос за уши, в гневе закричала на Алексея:

– Молодой человек, я, что, опять не туда попала? Видно, зря я здесь с вами битый час говорила.

Господи, где ваш Чеглоков!

– Так, спокойно, – сделал к ней шаг Алексей, приподняв убеждающие ладони. – Снова и по порядку. Ну, тупой я. Не понял. Помогите мне разобраться. Да, мы имеем право задать вам вопрос, почему вы выбрали именно наш банк. И нет в этом вопросе никакого криминала!

– Вы что, издеваетесь надо мной? О чем говорил ваш Чеглоков, когда убили этого артиста? Это-то вы хоть помните?

Нертов и сам задумался: что же тогда было?

– Я напомню, – подсказала Фалеева, все еще тяжело переводившая дыхание. – Так вот, он сам тогда заявил, что никаких денег не пожалеет на то, чтобы найти убийцу Македонского. Чуть ли не премию обещал тому, кто укажет на него. Было такое?

– Было, – согласился Алексей, все еще не понимавший, к чему же клонит эта Фалеева. – Ну и…

– Ну и то, что, когда мой муж, – мой бывший муж, но эти наши отношения никого не касаются, – когда он выяснил, наконец, кто же убил Македонского, вы тут не можете раскошелиться на какие-то жалкие две тысячи, чтобы вытащить его из тюрьмы! К чему тогда были все эти обещания? Он, идиот, из-за этого сел, да пропади пропадом этот артист! Вы хоть понимаете, каково теперь мне? Что я сыну скажу, когда он вернется из армии?

Из всех сумбурных слов, выкрикиваемых этой женщиной, Алексей четко понял лишь одно: Фалеев якобы вышел на убийцу Македонского – если это, конечно, не было бреднями его бывшей супруги, явно находившейся не в себе.

– Галина Михайловна, – попытался остановить он ее словесный поток, – давайте вернемся к убийству. Вы только что сказали, что вашему мужу стало кое-что известно…

– Не кое-что! Поймите, он мне все рассказывал – мы оставались друзьями. Он даже спрашивал моих советов, особенно если дела были связаны с женщинами. Вернется вечером со службы и начинается: Галя, подскажи, как бы ты вела себя в той или иной ситуации, что бы сделала, что сказала? Когда актера убили, он сначала эту его девчонку подозревал, думал, что она наводчица, а потом, как нарисовал мне всю картинку про нее, я ему сказала: нет, она его точно любила. И он поверил, отстал от нее.

Нертов посмотрел на эту женщину уже иным взглядом.

– Галина Михайловна, да вы садитесь. Давайте-ка организуем кофе, поговорим спокойно, – он набрал номер одной из секретарш Чеглокова и попросил принести чего-нибудь перекусить: на двоих. Когда кофе и кое-какие бутерброды уже стояли на столе, он кивнул Фалеевой:


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18